Ненужная

Темнота напоминала трясину, и несколько раз Тейя отчаянно пыталась вынырнуть из неё, глотнуть воздуха на поверхности, но тот едва достигал лёгких, с трудом и приглушенным свистом, раздражающим горло. Тут же несколько рук хватали её за плечи, прижимали к чему-то мягкому и настойчиво заливали нечто горькое в рот, в ожидании, пока Тейя не проглотит, прежде чем темнота, обволакивающая и будто пульсирующая, вновь забирала её под своё крыло. На самом дне, в дебрях этой мглы, Тейя видела глаза. Много глаз, и все они смотрели на нее: золотистые, голубые, янтарные, других цветов — все стеклянные. Все мертвые. Смотрели, неразборчиво шептали с укором, протягивая к Тейе свои безжизненные руки и смыкая их на её шее. Когда она разомкнула глаза, пространство было заполнено полумраком, только лишь свечи на стенах и тумбах освещали незнакомое пространство. Целители, виднеющиеся в прорехе между белыми перегородками, ходили от одной койки к другой, негромко переговариваясь друг с другом и проверяя больных. Тело — будто не её вовсе. Не могла перевернуться на другой бок, подняться, посмотреть на свое же тело, позвать кого-либо. Только еле-еле дышала, смотрела прямо перед собой и до ужаса боялась думать. Подпускать к себе осознание. Тейя не понимала, что было больнее: то, как ломит каждую кость, каждый дюйм, или же внутреннее, колючее опустошение. Хотелось отложить этот неотвратимый процесс как можно дальше. Не думать. Только не думать, пожалуйста. О том, что осталось позади. Осталось ли? Тейя не слышала никаких взрывов, шума, лишь неразборчивый шепот людей неподалеку. Никакого разрушительного хаоса и рек крови. Действительно ли он явился в тот миг, или же тогда она уже совсем потеряла связь с реальностью? Что было явью, а что — происками угасающего сознания? Ей было страшно думать, пытаться понять и вникнуть, но она не меньше боялась закрывать глаза и проваливаться обратно в сон. Знала: там её вновь будут ждать мертвые глаза и протянутые к ней руки. *** Когда в следующий раз она проснулась, тело всё ещё болело, но в сравнении с тем, что было — весьма терпимо. Тейя могла находиться в сидячем положении, двигаться вполне свободно, и даже глаза её открылись с легкостью, веки более не были непосильно тяжелыми, позволяя ей осмотреться. Некий просторный лазарет, но это незнакомое вытянутое помещение Тейя могла разглядеть лишь в отверстие между перегородками, которые окружали её койку. — Чем вы меня поили? — начала Тейя с наименее важного вопроса, когда рядом с ней засуетилась целительница, взрослая, почти пожилая женщина с дружелюбным, но изнуренным лицом, от которых сильнее пролегали морщины. — Укрепляющими и успокаивающими отварами, сударыня, нужно было избавить ваше тело от напряжения. Случай был тяжелый, приходилось пользоваться не только целительскими силами. — Насколько тяжелый? Целительница чуть помедлила, словно не зная, следует ли ей говорить. — Многочисленные повреждения в опорно-двигательной системе, ранения в легких и печени и сотрясение головного мозга. Лечили вас в несколько рук. Далеко не самый сложный случай за последние дни, и всё же... — И всё же я могла бы погибнуть? — дополнила Тейя сама, тихо и мягко, видя нерешительность целительницы. — Вас доставили к нам очень вовремя. Не самый сложный случай... Тейя чувствовала, как в помещении стоял запах крови, смешанный с более неприятными. Порой через прореху видела других больных: на ком-то повреждений почти не было видно, у кого-то отсутствовали конечности. Наряду с корпориалами — не только целителями, но и сердцебитами, — работали и обычные медсестры, в белых передниках и чепчиках. Работа шла беспрерывная и тягостная. Помещение просторное, серое и несколько мрачное, с длинными рядами коек и высоким куполообразным потолком. — Где мы? — Это Больница Святой Анастасии, сударыня. Поместье Трубецких разрушено, оно бы не вместило пострадавших, не такое количество. Вот, вам нужно больше пить. Невзирая на сухость во рту и неприятный привкус, Тейя сумела сделать лишь крохотный глоток, прежде чем убрать граненый стакан и продолжить расспрос: — Сколько пострадавших? — Могло быть куда больше, но благодаря чуду обошлось меньшими жертвами… порой кажется, что Его величество послали нам сами Святые, он явился так вовремя, что уму непостижимо, — голос женщины был самозабвенным, будто она в ту же секунду мысленно молилась её Святым. Или же самому Дарклингу. Значит, это не было последствием сотрясения. Дарклинг действительно явился. При мысли об этом горечь во рту только ожесточилась. Захотелось сжаться всем телом, будто прячась от накатывающих целой волной мыслей и представлений, каков ад воцарился сразу после того, как Тейя пропала в полузабвении. — Что насчет бунтовщиков? — Убиты, — ответила целительница с пугающей небрежностью, которой совсем не ожидалось от столь миловидной женщины. Грудь тревожно сдавило. — Все до единого? — Насколько известно, да. Наш правитель, вы и сами знаете, не из тех, кто стал бы щадить преступников. Теперь отдохните, мне нужно осмотреть других. Все до единого. Эти слова обладали такой ошеломляющей силой, что Тейе потребовалось несколько секунд, прежде чем прийти в себя и вынырнуть обратно в реальность, пытаясь остановить женщину, уже выходящую за ширму: — Постойте, можно еще несколько… — Отдохните, — отрезала женщина более настойчиво и скрылась за белыми перегородками, оставляя Тейю в раздумьях. Ещё столько вопросов… стоило начинать с самого важного, а не заходить издалека. Тейя нервно сжала в руках край одеяла, чувствуя, как все ощутимее начинает накатывать волнами сухая тревога. Голову разрывали мысли, а перед глазами — картина, отпечатавшаяся в сознании сильнее всего, потому что была последней. Обезглавленная девушка с золотистыми глазами. Крики ничегой, всё так же эхом звучащие в голове. Убиты. Все до единого. Тейе пришлось заглушить внутри себя вопросы, что целым штормом плескались в голове, разрывая и без того ноющую голову. Придется ждать, пока она сможет спросить вновь. И она ждала. Долго, мучительно. Заволокла сознание нарочитой пустотой, лишь бы не заполнять её мыслями. Наблюдала через прореху за тем, как сестры заботятся о больных — над запахом крови воцарился куда более густой: отваров и спирта. Всё из-за того штурма, который даже не принес плодов. Тейя говорила. Говорила им отступить. Старалась не вспоминать детали минувшего, и всё равно помнила всё. Каждый взрыв, каждое тело, что видела в груде обломков. Дым, запах гари, клубы пыли, и кровь, слишком много крови. Пальцы неуверенно коснулись лица, пытаясь нащупать возможные шрамы. Лишь в некоторых местах кожа казалось натянутой и чересчур нежной, но это пройдет само, вероятно бесследно. Чего нельзя сказать о месте на ребрах, что слегка зудело и будто едва ощутимо пульсировало. Даже сквозь ткань сорочки Тейи распознала очертания нового шрама. Конечно, она могла бы попросить свести его, когда целители освободятся. Это в их силах, они не могли излечить лишь шрамы, нанесенные тьмой. Но стоит ли? Нет, Тейя оставит. Как очередное напоминание. Её шрамы — её история, и этот новый шрам будет справедливо напоминать ей о произошедшем. — Вы не знаете, что насчет портной? — спросила Тейя, когда в неё уже залили новую порцию лекарства и вынудили немного поесть. — Женя Сафина. Выжила? — Не знаю, сударыня, я из лазарета ни ногой. Но сюда она не поступала. — А заклинательница солнца? — Выжила, конечно. Сейчас в другом крыле. Больше вам скажу — чувствует себя куда лучше, чем когда только очнулась. Столько времени уже прошло... Тейя кивнула. Попыталась сформулировать следующий вопрос, но мысли всё никак не вязались. Непонятно, что могла бы она спросить у целителя, на что ей ответят, а какие вопросы следует приберечь для другого лица. — Его величество здесь? — Да, но не думаю, что я могу вас к нему сейчас отпустить, нам следует убедиться в стабильности вашего состояния. Возможно, завтра. Завтра? Тейя не вынесет. — Если только это не приказ Его величества, я не думаю, что вы могли бы меня здесь держать насильно, — спокойно ответила Тейя, надеясь, что не слишком переходит черту. Рассудила уточнить: — Я очень ценю вашу работу и чрезвычайно благодарна за неё. Однако мне правда нужно поговорить с ним. Если потребуется, после этого я могу вернуться под ваше наблюдение. Целительница посмотрела на нее с сомнением, в котором читался упрек. Тейя понимала, что это всего лишь работа, но всё равно было чуждо осознавать, что кто-то так заботится о её здравии. Чрезмерно. — Дождитесь хотя бы обеда, — сухо ответила женщина. — Отобедаете, я еще раз вас осмотрю, и можете идти. Хотелось бы воспротивиться, но, во всяком случае, это лучше, чем ждать завтрашнего дня, а посему весьма справедливо. Тейя ещё раз поблагодарила её, узнала время обеда и устало откинулась обратно на подушки. Надеялась подремать в ожидании, но веки не желали закрываться, опасаясь того, что вновь покажет подсознание. Каждые несколько секунд Тейя поглядывала на внушительные часы, висящие над дверьми в другом конце зала. Следила за секундной стрелкой, считала минуты. Через какое-то время, чтобы забить голову глупостью, которая не тревожила бы истерзанные нервы, стала мысленно вести счет: каждый раз в уме прибавляла три. Один, четыре, семь, десять… Всё продолжала смотреть на часы. Продолжала считать: ...двести шестьдесят восемь, двести семьдесят один. Когда однообразность надоела, Тейя стала считать, чередуя равкианские и фьерданские числа, но через несколько сотен голова уже раскалывалась настолько, что появилось прескверное чувство тошноты. Наконец, ей принесли еду, но Тейя сумела съесть лишь сухую, почти безвкусную булку и запить торопливыми глотками воды. — Дыхание затруднительное? — строго спрашивала целительница. Тейя покачала головой. Лгала, разумеется. — Боль в костях, мышцах?.. — Снова покачала. Снова лгала: всё тело ломило до безумия. — Вы так говорите, только чтобы я вас отпустила? — Нет, я действительно сносно себя чувствую. — Головная боль? — Немного, но она у меня была регулярной и до этого. Целительница смерила её неодобрительным взглядом. — Вам следует больше отдыхать, и я не столько про физическую нагрузку, сколько про умственную. Что ж, в таком случае, больше вас не задерживаю. Медсестра принесла Тейе халат и помогла надеть, после чего вывела из лазарета, мимо стройного ряда коек, заполненных искалеченными, ранеными людьми. Это подарило хотя бы крупицу облегчения. В коридоре наконец можно было вздохнуть полной грудью, отчего слегка заныли ребра, вздохнуть без примесей лекарств и человеческой боли в воздухе. Голова уже не была забита числами, и освобожденное место вновь наполнилось тревогами и сотнями вопросов. Взгляд опасливо осматривал коридоры и каждый раз мертвой хваткой цеплялся за красный кафтан, но каждый раз тот был либо с серой, либо с черной вышивкой, никаких синих лент. Даже горя желанием узнать наконец всё, Тейю одолевало напряжение с каждым шагом в направлении дверей, охраняемых двумя опричниками. Что бы она ни услышала, вести точно не могут быть благоприятными. Опричники почтительно склонили голову пред Тейей, но не впустили. — Его величество занят, — немногословно сообщил один из них. Прежде, даже когда Дарклинг был чем-либо занят, Тейю всё равно впускали. Исключениями служили те случаи, когда он вел с кем-либо переговоры. — Там кто-либо есть помимо Его величества? Опричник кивнул. Неужели Тейе вновь придется ждать… какая-то ужасно жестокая шутка со стороны судьбы. — Сопроводить вас обратно в лазарет, сударыня? — кротко поинтересовалась медсестра, сложив руки перед собой. — Нет, я подожду здесь. Вы можете идти, спасибо. Медсестра неуверенно поклонилась и, развернувшись, пошла по коридору обратно. Тейя вновь взглянула на неподвижно стоящих опричников, и всеми силами отогнала те воспоминания, что уже проявлялись пятнами под веками. Тело, прижатое обломками, кусок черепа, торчащий из-под слоев мяса и крови. И вновь ждать… Тейя отошла к подоконнику, рассматривая слякотный вид за окном, и вернулась к числам. Теперь уже умножала на два. Когда дошла до сотни, стала делить, но уже на фьерданском. Было досадно, что Тейя ранее не прибегала к подобному методу избавить голову от заведомо дурных мыслей, потому что этот способ оказался удивительно эффективным, пускай и усиливающим головную боль. Когда бурого цвета дверь наконец отворилась, Тейя повернулась и тут же окаменела. Сердцебит лишь смерил её равнодушным взглядом и прошел мимо, вынуждая долго смотреть ему вслед в попытке понять, не показалось ли ей, пока он не скрылся за поворотом. Разве он не должен быть во Фьерде? Все ответы ждали её в кабинете, а потому она не стала продлевать своё ожидание и прошла в раскрытые двери без стука, тут же выцепляя внимательным взглядом Дарклинга, сидящего за столом. Тот сперва поднял взгляд всего на секунду, бегло отвлекаясь от документов на столе, но после вернулся к ней глазами, посмотрел внимательнее. Ощупывал взглядом каждый её дюйм, исследовал, будто пытаясь в чем-то удостовериться. А после — расслабленно отодвинулся от стола, прислонившись к спинке стула. — Иван уже успел вернуться? — первая нарушила она неприятную, сдавливающую тишину. Этот кабинет казался даже более мелким, чем в поместье, после просторного помещения в лазарете казалось чрезвычайно тесным, хотя от стены до стены было не менее пятнадцати ярдов. — Как видишь, — скупо ответил он, будто находился в напряжении, но по его светло-серому взгляду, по непринужденным движениям, Тейя поняла мгновенно: нечто определенно его порадовало. — Они дали свое согласие? Его губы растянулись в легкой улыбке. — Не то чтобы у них был выбор. Надо же. Тейя понимала, что целый Каньон, рассекающий окраину страны, является вполне убедительным доводом пойти на уступки, однако всё равно до последнего сомневалась, что Фьерда примет его условия. Освободить гришей. Признать действующую границу — Каньон отбросил её чуть глубже во Фьерду, расширяя территорию Равки, — официальной. Никаких дальнейших военных действий. Должно быть, правительство Фьерды понимало, что это — далеко не наихудший вариант развития событий. Дарклинг планировал завоевать и Фьерду, и Шухан целиком, но Тейе чудом удалось его убедить отложить это на потом, когда в одной из их бесед упомянула, что неразумно вечно расширять территорию, когда даже свой кусок земли не удается привести в порядок. Торопиться некуда. Поэтому Дарклинг пойдет на эти жестокие претенциозные меры только когда всесторонне укрепит и поднимет Равку, а это длительный процесс. Тейе оставалось надеяться, что к тому моменту её уже не будет в живых. — Как ты узнал о штурме? — спросила она сразу, без какой-либо связи. Бросалась от одной темы к другой, надеясь как можно быстрее усыпить все тревоги, порождаемые неизвестностью. — Это связано с Малой наукой, — поднявшись из-за стола, ответил он тоном, значащим, что Тейя слишком далека от подобных вещей, чтобы осмыслить. — Постараюсь понять. Прислонившись к столу в небрежной позе, положил руки по обе стороны от себя. Всё ещё рассматривал Тейю, и она его в ответ: её пугало, насколько изможденным было его лицо. Черты заострились, ещё сильнее ожесточились, что делало его только более похожим на мрачно-прекрасную мраморную статую. Сколько ничегой он создал, что это так на нем сказалось? — У нас с Алиной, ввиду усилителя, есть некоторая связь, через которую я могу видеть то, что видит она. Находиться там, где она. Полагаю, она сама ещё об этом не знает, однако я неоднократно уже использовал её, чтобы следить за ситуацией в поместье. Уложить это в голове было непросто, но Тейя никогда не любила зарекаться о невозможности чего-либо, а потому просто приняла эту информацию как факт. Невольно вспомнила тот краткий миг, ничего не значащий, но почему-то запомнившийся под слоями более важных событий. Сложно вовсе представить, как действует эта связь, насколько она крепкая и чем сулит, но, видимо, это было самой настоящей правдой. Он был в той комнате. Что-то здесь всё равно не вязалось. Он слишком спокоен. Слишком не зол. Его поместье пытались атаковать, с последующими многочисленными жертвами, почти что забрали Алину. Выходка бунтовщиков была дерзкой. Наглейшей. Неужели вести из Фьерды столь прочно перекрыли всё остальное? Или же его тешил факт, что все виновные уже пали, от его руки? — Даже если ты узнал о штурме в момент нападения, ты не смог бы преодолеть такое расстояние. Не так быстро, — продолжала Тейя рассуждать. Чуть поежилась, словно в комнате похолодело. Сильнее затянула халат, что и без того был перетянут чрезмерно туго, давя на больные ребра. — От Ивца до Ос Альты — не менее нескольких суток почти беспрерывной езды. — В момент штурма я был уже в Цемне. Всё равно не вяжется. Тейя не понимала, почему этот клубок так не желал распутываться, почему никакие мысли не приходят ей в голову и каждую нить приходится вытаскивать с трудом. — И что ты успел сделать за это время в Ос Альте? Тебя не было всего полторы недели. Большая часть времени ушла бы на дорогу. В столице ты тогда провел, наверное, не более суток. Этого хватило бы только на то, чтобы отвести туда Ланцова и почти сразу выдвинуться обратно. Ты не стал бы подвергать поместье опасности лишь из желания отвести пленника как можно дальше. — Подвергать опасности? Полагаешь, я мог знать, что бунтовщики решат воспользоваться моим отсутствием? — в его тоне читалась почему-то едва уловимая тень насмешки, но Тейе никак не удавалось её понять. — Знать, что весть о моём отъезде могла распространиться? — Конечно, мог, это же очевидно. А затем её, после её же случайно сорвавшейся с уст фразы, ударило осознанием. Резко, болезненно, словно воздух раскололся на части, и Тейю раскололо вместе с ним. До этого Тейя не допускала мысли, что Дарклинг вполне мог предусматривать вероятность предательства и подобный штурм, потому что иначе он не стал бы уезжать, не стал бы так рисковать. Но слишком опрометчиво думать, что Дарклинг не предусмотрел бы его. Он предусматривает всё. Всегда. — Ты уехал специально, — её надтреснутый шепот был едва слышен. Прошептала нерешительно, отчужденно, надеясь, что он просто посмеется её надуманной теории заговора и станет отрицать. Потому что это нелепо. Слишком много факторов, которые этому противоречат. — Умница, — почти что улыбнулся, удовлетворенный её догадкой, и у Тейи стены перед глазами пошатнулись. Нет. Нет, он просто играет с ней и её нервами. Он не стал бы. — То есть, ты знал, что в доверенном кругу лиц завелся предатель? — продолжала она рассуждать, отгоняя все чувства. Вцепилась в рассудительность всеми силами, чтобы сперва довести эту размытую мысль до конца, а уже после захлебнуться в ужасе. — Разумеется. Ей всё ещё не удавалось до конца осознать. Вникнуть. Дрожь сковала тело. В голове звучали все те взрывы, словно за стенами — не больница, а поместье. Взрывы, крики боли, запах горелой плоти и крови, изувеченные тела — всё веретеном кружилось перед глазами, не давая удерживаться в реальности. Не здесь она, а в тех кошмарных часах. — Твои поданные погибли тоже, — с трудом она заставила себя произнести. Даже не смотрела на него, не видела его лица. — Гриши, солдаты, опричники. Прислуга. — Разве ты ещё не усвоила, Доротейя, что меня не слишком волнует количество жертв, если цель того стоит? Того стоит? Оно того стоило? Разбить остатки восстания, объединившиеся в отчаянной попытке высвободить своего предводителя, которого даже не оказалось в поместье. Заманить в ловушку тех, кто попрятался по своим убежищам, но собрался вновь ради одной-единственной выходки, ставшей для них концом. Чужие мертвые глаза воспряли в воображении. Безжизненные протянутые к ней руки. Холод пробежал по коже, и все мышцы под кожей застывали в напряжении. В непринятии. Столько потерянных жизней. Ужаса. И всё ради очередного продуманного его плана, не подразумевающего ни намека человечность. Алина могла погибнуть, — хотела произнести Тейя, чтобы хоть как-то указать ему на абсурдность и безрассудность его действий. Сдержала себя. Понимала, что это его тоже нисколько не волновало — в Каньоне ведь он вполне готов был пожертвовать ею. — Я могла погибнуть, — произнесла Тейя вместо этого, переведя на него потерянный взгляд. — Едва не погибла. Наконец, полупрозрачное самодовольство слегка спало с его лица, и серые глаза на секунду блеснули чем-то темным. — Тебе следовало сидеть в подвале и не вмешиваться. Я говорил тебе, что рассчитываю на твою рассудительность. Устроить кровавую бойню, заранее припрятав одну свою игрушку за спинами гришей, другую — в подвале. И это зовется рассудительностью. Тейя не позволила себе разозлиться. Хотелось, ужасно хотелось. Но внутри была всё та же, уже слишком знакомая ей пустота. — Лестница была разрушена взрывчаткой, пришлось идти к дальней, — объясняла Тейя. — По пути одного опричника убило взрывом, второго убила та девушка, которую ты обезглавил. Я могла погибнуть, вне зависимости от того, была бы я рассудительна или нет. Верно, это было ложью. Верно, если бы она не сбежала от второго опричника сама, если бы покорно сидела в подвале, всё могло бы быть иначе. Могло бы? Или она бы все равно не дошла до подвала? Могло произойти что угодно. — Значит, ты бы погибла, — бесцветно согласился Дарклинг. — Ты заблуждаешься, если считаешь свою жизнь ценнее шанса разом искоренить сопротивление. Тейя не имела права чувствовать что-либо по этому поводу. Сама прекрасно знала: конечно, её жизнь ничего не стоит. Ей говорили это не раз. Неоднократно говорила это сама себе, признавала, уже давно свыклась. Не должна была — ни злиться, ни пораниться об эти слова, словно они были лезвиями. Но они поранили и врезались так непривычно глубоко. Часто он уже указывал ей на её ничтожность, но ранее — специально, чтобы её задеть, поставить на место. Сейчас он просто озвучил очевидный факт. — Я не понимаю, — продолжала она спокойно, хотя чувствовала, что голос её на грани того, чтобы дрогнуть. — Если ты все знал с самого начала, почему просто не забрал меня с собой? — Кем бы ни был предатель, он должен был считать, что я сделал всё, лишь бы скрыть своё отсутствие. Каждый уже давно знает, что где я, там и ты. Если бы я действительно просто решил уехать, я бы так и поступил: оставил бы тебя, чтобы создавать видимость моего присутствия. Разумеется, всё предусмотрено до мелочей. Сыграно идеально. Люди — лишь детали четко структурированного плана, как и всегда. Не вспоминай, — приказывала она себе, отстраняя как можно дальше всё те же обрывки дня, наполненного дымом и смертями. Не вспоминай. Неосознанно Тейя вцепилась в первую его фразу, как в единственное спасение, в возможность не застрять в кипящих эмоциях и продолжать мыслить здраво. Либо его слова касались только прошлого, и сейчас ему уже всё известно, либо он всё ещё… — Выяснилось, кто предатель? — Нет, только предстоит это выяснить. При условии, что он всё ещё жив. Эта фраза сквозила сухостью и будто бы наплевательством. Неужели Дарклинга не сильно это волнует? Не горел мыслью поскорее отыскать предателя и покарать его. Должно быть, понимал: даже если тот всё ещё жив, всё ещё в его рядах, всё кончено. Сопротивление пало. Один-единственный человек не сумеет ничего изменить, ему больше не с кем связываться, некуда девать полученную информацию. Однако если тот всё ещё жив, найти его всё равно придется. Дарклинг не станет так просто оставлять его безнаказанным. Если тот всё ещё жив. Её сердце забилось чуть быстрее, но она усилием воли прогнала все эмоции, выстраивая в голове стены и удобную платформу для реализации мысли, что всё никак не давала ей покоя. — Возможно, у тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет? — словно прочитав её разум, осведомился он. — Конечно. Тейя мысленно поблагодарила свою внешнюю безэмоциональность и даже ненавистную омертвелость за возможность сохранять видимость спокойствия. — Безусловно, я могу ошибаться, но мне показалось, что им был один из целителей, — солгала она без колебаний, прохаживаясь по кабинету: обезличенному, скромному, с рядами стеллажей и мелким окном в голой стене. Вероятно, кабинет администрации. — Когда начали штурмовать здание, все были напряжены, но он — будто сосредоточен. Не удивлен и не испуган. Точно ждал этого. — Кто именно? — Я не уверена в его фамилии, — непринужденно пожала она плечами. — Семенов… нет. Симонов? Если не ошибаюсь. Проблема заключается в том, что допросить его не удастся. Я видела его тело в одном из дальних коридоров, и это как раз отчасти и подтвердило мои мысли. Если бы он был ни при чем, зачем ему пытаться сбежать? Или же его тело просто отбросило взрывом. Или, как всякий человек, не желал бессмысленно погибать в бездействии. Или иная другая причина. Любая, кроме того, что он был предателем, и эта ложь оскверняла его память. Симонов пал жестокой гибелью из-за того, что дал кафтан Тейе, а теперь она бесчестно использует его. Но пришлось заглушить голос совести голосом разума. Мертвым уже никак не помочь, но можно сохранить ещё хотя бы одну жизнь. При условии, что Женя жива. Если нет — тогда ложь Тейи, её риск подорвать доверие, всё это напрасно. Но она не станет ничего спрашивать у него про неё, точно не в ближайшее время. Он запросто свяжет это между собой. Дарклинг пристально посмотрел на неё. Вопреки своей усталости, он всё равно выглядел так, словно был способен прочесть её одним лишь взглядом, проникнуть в самое нутро, разобрать внутренности по одному и уличить её во всех грехах. А она буквально прямо сейчас лжет ему, древнему могущественному существу, знающему во лжи всё, тому, кто может жестоко изуродовать её тело за подобную вольность. Когда ты наконец поймешь, что лгать мне бесполезно? Отголоски воспоминаний делали только хуже, но она продолжала выстраивать перед собой каменной маской самообладание, что всегда было ей верным другом. Нашла кому лгать. Боже, это молчание невыносимо. — Что ж, — выдохнул он. — По крайней мере, ещё одной проблемой меньше. Тейя запретила себе расслабляться. Так отчаянно хотелось выдохнуть с облегчением, но она понимала, насколько это подозрительно, и всё ещё нарочно оставалась в том же состоянии, что была с того момента, как переступила порог кабинета. — Ты убил всех бунтовщиков? — продолжала она спрашивать как ни в чем не бывало, не давая вновь воцариться мучительной тишине. — Оставил двух-трех, особо выдающихся. Их убийство — бессмысленная растрата сил, и если их сила столь же велика, как они показывают, они вполне сумеют продержаться где-нибудь полвека в темнице, куда я приказал их бросить. Полагаю, за это время у них не останется причин продолжать играть в сопротивление. Бросить человека на полвека в темницу. Растрата сил. Люди — буквально неодушевленный ресурс. Самообладание всё же начало предательски трещать по швам. Тейя не могла просто отпустить эту ситуацию, делать вид, словно ничего не произошло. То, что было в поместье — ад наяву, один из худших кошмаров. И он просто позволил этому случиться, относился к этому как к чему-то обыденному, почти как к рутине. — Знаешь... — начала она. Продолжала неторопливо прохаживаться по кабинету, но теперь уже ближе к Дарклингу, каждый крохотный, медленный шаг приближал её к нему. — Люди в лазарете, твои поданные, считают, что тебя послали сами Святые. Благодарят тебя. Восхваляют. Считают чудом, что ты подоспел так вовремя. И мне жаль даже не умерших. А тех, кто остался жить, чтобы почитать того, кто практически убил их близких. — Убил их не я, а бунтовщики, — безразлично ответил он скучающим, будто снисходительным тоном. — Я не заставлял их нападать на поместье. — Но ты знал, что они нападут. Сделал для этого всё. Ты мог предотвратить. — А ты могла бы предотвратить гибель целой деревни, но сделала для её уничтожения всё. Различие в том, что мой выбор имеет определенную цель и пользу, твой же был сделан в угоду эмоций. Ты не имеешь права осуждать. Тейю вынудили замереть уже первые слова. А с каждым последующим только сильнее топтали её, не давая сделать вздоха, как если бы вновь ей пробили легкое осколком. Даже невольно коснулась ладонью ребер, словно рана открылась и теперь кровоточила. Нельзя поддаваться провокации. Тейя слишком много времени провела с ним, чтобы не успеть привыкнуть к тому, с каким рвением он прохаживается по её боли, особенно когда она, по его мнению, переходила в своих словах черту. Нельзя оказывать ему подобной услуги, выдавая все свои эмоции на ладони. Но сейчас это было особенно трудно. Ранее её боль его никак не касалась. Это не умаляло значимости всех тех жалящих слов, но никак не реагировать на них было проще. То, что произошло в деревне, было чрезвычайно личным. Тем, что они разделили на двоих. Чем-то объединяющим, связующим неразрывно. И Тейя никогда не думала, что он осмелится использовать это, чтобы просто ударить по ней обычной своей издевкой. Просто потому что может. Потому что хочет. Потому что имеет власть над её чувствами и болью. Губы её сами растянулись в усмешке, такой ей несвойственной, мрачной и горькой. Тейя подошла к нему ближе, ощущая на своей коже его внимательный взгляд. — Порой я очень жалею, что не убила тебя, когда была возможность, — сказала она негромко, подойдя совсем близко, так, что ей приходилось смотреть снизу-вверх, чтобы видеть его лицо. Дарклинг только лишь улыбнулся. Тейя опасалась, что он вновь прикоснется к ней, сцепит пальцы на её шее, или хуже, сделает что угодно, но он даже не шевельнулся. — Занимательная выходит картина, — вкрадчиво произнес он, с легкой хрипотцой. — Убить мужчин, женщин и детей моими же руками, чтобы затем перерезать мне горло в мгновение моей уязвимости. И это меня называют злодеем? Ты виновата сама, — повторяла себе Тейя, смотря в одну точку, пока его слова льдом проникали в голову. Виновата сама. Сама. Разожгла и подлила горючее сама, не следя за своим языком, а потому не имеет права ни на слезы, ни на любые другие эмоции, даже когда жуткое воспоминание вновь забирало её в себя, уводя ко дну, ниже дна, в самую пучину. Ей хотелось отшатнуться и тотчас покинуть кабинет. Либо же ударить его, даже если лишится за это руки. Перевести тему. Броситься из окна и покончить уже со всем. Вылить на него все запертые эмоции. Что угодно, но не стоять так близко к нему, пытаясь сдержать жалкие слезы. Тейя не могла просто позволить ему завершить разговор этой фразой. Даже если дальнейшая будет только хуже, даже если её собственная фраза будет означать поражение… ей все равно ни за что не выиграть. — В таком случае, мы идеально подходим друг другу, не так ли? — выдала она спокойнее, чем опасалась, и получила в ответ лишь удовлетворительную ухмылку, от которой всё под кожей воспламенилось, полыхало мучительно. Этого было достаточно, чтобы более не терпеть его присутствие, развернуться и уйти. Шаг за шагом, с болезненно прямой спиной и желанием ускориться до бега, раствориться в песчинки, исчезнуть, просто исчезнуть. — Темы сменялись с такой скоростью, что я даже не успел рассказать тебе самое главное, — язвительно бросил он ей в спину, вынудив остановиться. Джель. Что ещё? Что за игру он вновь затеял? Почему не может просто отпустить её в манящее одиночество? — Я поставлю Старкову генералом Второй Армии. Щенка — генералом Первой. Условно. На фоне всего остального эти слова не показались для неё ударом, даже едва ли удивили, потому что Тейе просто не верилось, что он мог бы говорить правду. Задала бы сейчас десяток вопросов, спросила бы, почему он так кардинально изменил свое мнение, но всё, о чем она могла думать, это как побыстрее уйти. — Приятно узнать, что ты еще сохранил остатки здравого ума, — будто бы равнодушно ответила и двинулась к двери. Когда она наконец вздохнула за пределами кабинета, показалось, что до этого она вовсе не дышала. Судорожно глотала воздух, чувствуя, как щемит грудь, как давит свинцовый пресс на ребра и сердце. Миновала опричников, шла по коридору, не зная, куда идет. Просто шла, сдерживая этот ком, что за весь разговор нарастал всё больше и больше, собирался клубами, роем, жужжал и жалил, жалил… Тейя не имела права на слезы. Его слова — правда, и сказаны они были лишь из-за её собственного желания ударить сильнее по нему. Ей давно стоило понять, что как бы она ни пыталась, её ударит куда сильнее. Уничтожающе. Его слова — всегда куда острее её собственных. И все равно. Всё равно. Это не отменяло эмоций, рухнувших на неё, стоило ей остаться наедине. Те эмоции, что испытывала она во время разговора, были приглушены желанием оставаться в рассудительном хладнокровии. Теперь же… Штурм был им предусмотрен. Запланирован. Сотни смертей. Убить мужчин, женщин и детей. Всю деревню. Его руками. По её просьбе. Чем она лучше него? Давно пора смириться, что ничем. Всего лишь его блёклое отражение, но более незначительное. Уязвимое. Слабое. Тейя не понимала, как уже оказалась в безлюдном коридоре. Вжалась в какой-то угол, прислонившись к стенам спиной. Согнулась пополам, прикусив сгиб пальца до боли, сильной, словно проламывающий кость, давя в себе крик, что драл изнутри грудь. Только бы не закричать. Не закричать. *** Тейя вызвалась помогать сестрам и корпориалам в лазарете. Помощь добровольцев им была крайне необходима. Как выяснилось впоследствии, травмы Тейи лечили именно здесь, среди остальных пострадавших, только потому что целители, занятые беспрерывной работой, не смогли бы надолго отлучаться в одиночные палаты, где лежала, к примеру, Алина. Потом, когда состояние Тейи стабилизировалось, ей смогли выделить комнатку с белыми стенами в другом крыле. Разумным казалось поспособствовать решению сразу двух проблем: хотя бы отчасти помочь с непосильной нагрузкой в лазарете и в то же время отвлечь собственную голову от разрушительных мыслей. Часы, проведенные в скорбной тишине пустой палаты, казались настоящим мучением. Среди боли пострадавших, чудовищных ран и скверного запаха — не то чтобы лучше, но здесь пространство было заполнено хоть каким-то гулом голосов. Жизнью. Помощью и спасением. Здесь Тейя могла наблюдать за обстановкой, видеть гришей и простых больных, прислушиваться к разговорам и занимать чем-то ум и руки, а не быть бессмысленно изолированной от всего мира. Работать было приятно. Тейя никогда не думала, что сможет действительно лечить людей, все её скромные познания несли теоретический характер, и использовала она их редко. Делая перевязки, расставляя лекарства, обрабатывая раны и по-настоящему помогая нуждающимся в этом людям, Тейя наконец чувствовала успокоение. Благодаря почти беспрерывной работе удавалось держать жуткие мысли на расстоянии, изматывая свое тело до приятной устали. Выдвигаться в путь планировалось через несколько дней, когда излечат наибольшее количество гришей. Кого-то всё равно придется оставить здесь, но их было меньшинство, самые тяжелые случаи. Тейе не хотелось. Если бы дано было решать ей, она бы так и осталась здесь. Здесь она окунулась в другую жизнь. Как можно дальше от политических игр, от Дарклинга, от лжи и непосильной ответственности. Просто монотонная работа, позволяющая забыть, кто она есть. Пока в один день её работа не омрачилась до катастрофы. В момент, когда её разом выдернули из желанной иллюзии, возвращая к реальности. В больнице лежали, разумеется, далеко не только пострадавшие при штурме. Обычные горожане, простой люд, никак не ожидавший делить лазарет с гришами и прислугой аж самого Дарклинга, который для простолюдинов казался кем-то недостижимым. Те, кто был крайне далек от всего, что происходило на верхах. Это было приятнее всего. Вновь спуститься к тому уровню, на котором она должна была оставаться всегда, не претендуя на непостижимое. Когда Тейя работала с пострадавшими при штурме, приходилось усилием воли пропускать мимо ушей случайно услышанные молитвы за здравие Дарклинга и бесконечные обсуждения случившегося. Насильно не думать. С людьми, которых это никак не коснулось, работать было куда проще. До сей поры. — А ты случаем не фьерданка? — прищурившись, спросил мужчина преклонных лет, голову которого Тейя осторожно обматывала бинтом. Корпориалов на всех не хватало, и многих приходилось лечить привычными методами, не растрачивая время и силы гришей-целителей на простых горожан. Этот мужчина, с реденькими рыжими волосами, был весьма дружелюбен, глаза его казались почти детскими, и он просто обожал развлекать своих соседей по койкам странными, несмешными анекдотами. От него в последнюю очередь ожидалось услышать оскорбления, но его тон сильно настораживал. — Это имеет значение? — безмятежно поинтересовалась Тейя, заканчивая с повязкой. — Как это… — фыркнул он, — конечно, имеет. Кому ж захочется, чтоб к нему фьерданское отродье прикасалось? Её эти слова ничуть не задели. Равнодушно оправила юбку стандартного сестринского платья, которое ей выдали для работы, и принялась собирать с тумбы у койки всё необходимое. Паренек-шквальный, что лежал через одну койку, чуть приподнялся со скрипом, с любопытством прислушавшись. Ну, конечно. Должно быть, злорадствует — гриши всё ещё относились к Тейе с настороженным, бессловесным презрением. — Равка в данный момент стремится к налаживанию международных отношений, — объясняла Тейя. — Фьерда уже приняла все условия. Дружелюбное лицо мужчины в секунду обезобразила злость. Закачал головой. — Это что-то меняет? Меняет, сколько наших положили? Сколько боли ваш варварский народ нашему принес? — он скривился и с показной брезгливостью отпрянул от Тейи. Обратился к мимо проходящей врачевательнице: — Уважаемая, а можно мне другую сест?.. — Закрой-ка ты рот, — прозвучал надменный голос, неожиданно принадлежавший тому шквальному. — И будь благодарен за помощь. Ты говоришь с подопечной Его величества. Тейя сама оторопела. Непонимающе посмотрела на паренька, но он и не взглянул на неё в ответ. Как бы гриши её ни презирали, они не могли позволить другим оскорбить её? Кем они вовсе её считали? Убийца их товарища, беглянка, преступница, служанка, непонятный мрачный лик, вечно следующий за их повелителем. Подопечная. Её мысли заглушил хриплый, неприятный смех мужчины. — Да, да, забавный ты, парень, — чуть ли не захлебываясь этим смехом, качал он головой, но серьезность, повисшая в воздухе, разом оборвала его веселость. Прокашлявшись, взглянул на Тейю теперь уже внимательнее. И, сердечно приложив ладонь к груди, тотчас переменился: — Сударыня, вы уж меня, старого дурака, извиняйте, я и представления не имел… — Ничего, — сухо ответила Тейя, уже намереваясь уходить. Раздражение покалывало, но не столь сильно, чтобы это показывать. А мужчина, вместо того, чтобы в неловком молчании лечь и забыть, усугублял: — А, может, раз такое дело, вы словечко пред государем нашем замолвите… — Тейя не собиралась его даже слушать, но не могла просто по-детски заткнуть уши или разом переключиться на нечто иное, посему все равно услышала: — Сколько раз на оборону средства выделяли, а чиновники, они ж это, вечно в карман свой… а там и разбойники с Истиноморя, и шуханцы с юга… ни годка без нападений! У меня сына вон в прошлом году… — неожиданно голос его, звучный, хриплый, искренне дрогнул, — погиб при нападении шуханцев этих проклятых, когда гришей отлавливали. Может, вы скажете?.. ну, чтоб укрепили наконец крепость нашу, а то ведь со всех сторон… Тейе стало настолько скверно на душе, что она сперва не нашлась, что ответить. Взглянула на шквального, но он уже давно улегся обратно, более того — повернулся на другой бок, спиной к ним. — Конечно, — рассеянно бросила она. — Постараюсь что-нибудь сделать. Мужчина расплылся в радостно-печальной улыбке, как осчастливленный ребенок, и лег наконец на покой, держась за раненую голову. Тейя сделала лишь шаг от его койки, когда чья-то морщинистая рука вцепилась в её запястье. Испуганный взгляд тут же нашарил хрупкую старуху, которая тут же зашлась кашлем. — Вам чем-то помочь? — обеспокоилась Тейя. — Что вас беспокоит? Я позову целителя. — Нет, милая, не надо, постой, — закачала она седой головой, и всё кашляла, кашляла. — Я попросить хотела, раз уж донести ты всё куда надо можешь… — Тейя внутренне сжалась, мгновенно понимая, что шквальный, специально или нет, сделал только хуже. — Я учитель, в соседней школе. Может, ты видела?.. Слева от дороги. Развалюха такая… детям моим даже сидеть почти негде, не помещаются, многие на полу сидят. А пишут углем, даже не чернилами… вы уж скажите кому-нибудь. Кому надо. Можете?.. Глаза её были мутными, но сквозь эту пленку просвечивал старческий ум и дремучая безнадежность. Тейя попыталась осторожно высвободить свою руку, и хватка лишь усилилась. — Я постараюсь, — ответила она снова, даже не представляя, действительно ли может хотя бы попробовать. И затем началась сама катастрофа, которую Тейя наивно надеялась избежать, но вопросы, невнятные речи и запросы мгновенно посыпались с разных коек, что до этого с нескрываемым интересом лишь наблюдали. Разумеется. Просить что-либо у рядом лежащих гришей никто бы не осмелился, всегда они внушали своим видом страх, но какая-то внешне робкая отказница, помогающая больным? Невольно принявшая уже целых два прошения? Ей даже не удавалось разобрать, что именно от неё требуют. Получалось вычленять лишь бессмысленные обрывки фраз: дорога, порты, дерут, изверги, налоги, невозможно… Сестры пытались призвать пациентов к порядку, чтобы не беспокоить спящих больных, но безуспешно, этот гам только продолжал нарастать вместе с чувством гнева, бьющим у Тейи в груди. Гриши ничего не предпринимали: то ли потому что не могли что-либо сделать, то ли потому что просто искренне забавлялись представлением. А злость, задвигая растерянность и панику в дальние углы, всё росла, и росла, и росла… — Хватит! — резко оборвала Тейя, выдернув руку из старческих пальцев, всё не отпускающих её, и люди, не сразу, но каким-то чудом замолкли. — Просите официальной аудиенции и обращайтесь к его величеству лично, я не его секретарь. Разочарование в лицах и зашелестевшем по койкам шепоте было едва ли ей посильным. Несомненно, никто не станет просить личной аудиенции. Не осмелятся. Эта их досада была столь ощутимой, что самой Тейе сдавила грудь, умаляя силу злости, которая слишком стремительно теперь затихала. Какая же нелепость… На секунду прикрыв глаза и собравшись с мыслями, продолжила: — Можете попросить у сестер пергамента и упорядоченно выписать все ваши требования, — голос её уже не резал той секундной сталью, был скорее неуверенным, но всё равно спокойным. Тейя не привыкла обращаться к целой толпе. — Я заберу вечером, но не стану обещать, что удастся исполнить волю каждого. С этими словами она развернулась и спешно пошла прочь, мимо вновь воодушевившихся рядов. Чужие взгляды жгли, и какие-то гадкие чувства шевелились в груди, и Тейя всё более раздражалась, пока высокие двери будто бы нарочно отдалялись от неё. Пальцы уже нащупали завязки белого передника и стягивали с однотонного платья из грубой ткани. — Вы уж извините… — виновато начала одна из сестер, что чуть ранее пыталась спасти положение. — Всё в порядке, — небрежно ответила Тейя, кладя передник на место. — Надеюсь, дать им пергамент не составит труда? — Не составит, сударыня. Тейя кивнула и наконец вышла за пределы удушливого пространства. Шла по петлистым коридорам не глядя, опустошенная и наполненная до краев раздражением и бессилием. Почему? Почему, когда в её существовании появляется хотя бы намек на успокоение, жизнь снова и снова напоминает, что Тейя этого не заслужила? Что никогда и ни за что в её жизни не будет всё просто? Когда на глаза попалась уборная, Тейя устремилась туда, тут же прикрыла за собой дверь и прислонилась затылком к стене. Работа была единственной отдушиной за последнее время, и даже она теперь по воле судьбы омрачена, совершенно бесповоротно. Тейя заберет сегодня список и больше не перешагнет порог лазарета. Маска простой незнакомки-медсестры в эти несколько дней была приятной, но теперь она окончательно слетела с лица. Список… Дарклинг не станет даже слушать. Если Тейя заикнется про какие-то там требования, тем более если предоставит их, Дарклинг тут же показательно сожжет весь лист или просто скомкает и отправит в мусор. Он берется лишь за то, что считает нужным, и прошения народа были где-то в самом конце этой очереди. Если однажды он всё же решит снизойти до мнения своих людей, это произойдет через века два, не ранее. Подойдя к крану, Тейя включила холодную воду и несколько секунд держала руки под тонкой струей, пытаясь освежить голову. Коснулась мокрыми ладонями лица, прогоняя усталость и всё те же остатки сердитости. Фьерданское отродье. Давно она не слышала подобных слов в свою сторону. Некогда оно преследовало её повсеместно. Дверь отворилась, и Тейя тут же выключила воду, чтобы после этого покинуть уборную и не создавать очередь. Но в отражении зеркала мелькнул красно-синий кафтан, и Тейя дрогнула, не веря своим глазам. Покачала головой и двинулась к двери, но Женя ловко преградила путь. — Ты сошла с ума, не иначе, — прошептала Тейя, в недоумении уставившись на неё. — Нам не стоит пересекаться где бы то ни было. — Куда более подозрительным было бы бегать друг от друга, как от огня, ты так не думаешь? — непринужденно парировала Женя, и Тейя вздохнула, признавая, что в этом был смысл. Тейю не пугала мысль, что её самонадеянная ложь могла бы вскрыться. Гибель, пытки — если судьба повернет в эту сторону, пусть так. Вероятно, её бы даже вовсе не наказали. В тот уже далекий день Тейя нарочито строила сомнения в рассуждениях, когда выдвигала версию с целителем, никто не сумеет доказать, что она знала всё наверняка, что лгала осознанно и целенаправленно. А вероятность ошибки есть всегда, Дарклинга никто не заставлял так просто принимать её теорию на веру. А он, казалось, правда принял: никаких больше разговоров про предательства. Но положение самой Жени всё ещё оставалось опасно шатким. Удивительно, как она ещё не пала духом. Большинство её знакомых бунтовщиков жестоко погибли — возможно, на её глазах, — а те, что выжили, брошены в темницу всё равно что навечно. Её предательство может раскрыться от любого её неосторожного шага, и тогда её ждут пытки хуже преисподней. Всё для неё должно было потерять смысл, но она всё ещё оставалась якобы собой. Общительная, доброжелательная, порой обманчиво легкомысленная. Продолжала ослепительно улыбаться и играть роль сверхъестественно-красивого ангела и верного солдата Дарклинга. Это искренне удивляло и в то же время было объяснением, как сам Дарклинг не заподозрил в ней предателя. Её маскам, прочным и непроницаемым, не было конца, а под ними — немыслимой силы стержень. — Для чего этот риск? — прислонившись к стене, спросила Тейя. — Я не могла не поблагодарить тебя. — Мне это не нужно. Женя поджала губы, отводя взгляд. Ситуация неловкая и крайне напряженная. Вновь. — И всё же. Это поразительная смелость — смотреть ему в глаза и не бояться солгать. — Это не смелость, а равнодушие. Я не боюсь его, поскольку мне всё равно. Именно поэтому тебе и не стоит меня благодарить. Просто забудь. Тейя сама не ведала, правдой ли это было — отсутствие страха пред ним. Ранее боялась. Боялась его ничегой, ощутимой угрозы, исходящей от него острым холодом. Но учитывая, что после возвращения домой всё её существование свелось к ожиданию своей заслуженной гибели, которая рано или поздно всё равно настанет… — Хорошо, — выдохнула Женя. — Я забуду, но если ты скажешь причину. Мы друг другу никто, для чего всё это? Повисла недолгая тишина, давящая на голову тяжелыми размышлениями. Тейя всё ещё сама не ведала, для чего. — Можешь считать за бессмысленную попытку искупить мои грехи. — Бессмысленную?.. — переспросила Женя, словно ослышалась. — Какой должен быть грех, что его не искупает даже спасенная тобой жизнь? И не одна. Я же знаю, что далеко не одна. Неискупимый вовсе. Слова Дарклинга, даже спустя несколько дней, всё ещё звучали в голове, словно не могли найти выход, плутали по разуму в надежде выбраться, но становились от этого лишь громче и громче. Работая с обычными людьми, помогая уменьшить их боль и залечить их раны, Тейе удавалось хотя бы отчасти успокоить грызущее её чувство невыносимой вины, которая и прежде её терзала, но принялась заново с особой, остервенелой силой. Теперь даже той работы не осталось. — Не бери в голову, — бросила Тейя, решительно завершая разговор, и незамедлительно обошла Женю, чтобы выйти в коридор. Всеми силами стараясь не вспоминать все те кровавые, невыносимые обрывки, виной которым — лишь она одна. *** Список был чрезмерно длинным. Едва ли разборчивым. Тейя провела целые часы, пытаясь разобрать особо кривые слова или непонятные формулировки, пытаясь понять, как всё это можно преподнести. Мало того, что она вовсе не хотела видеть Дарклинга, говорить с ним, не хотела вновь переступать порог того кабинета... теперь не только придется, теперь на плечи ложились непосильная ответственность и невыполнимая задача. Просто вручить список Дарклингу не выйдет, он даже и не посмотрит. Но если Тейя выдаст большую часть пунктов за свои предложения? Если сумеет убедить его в необходимости их проведения? Дарклинг нарушил её планы с присущей ему легкостью. — Я знаю, что произошло в лазарете, — равнодушно сообщил он, наливая себе спиртного в бокал. Тейя обреченно закрыла глаза. — Наигралась в доктора? Весьма. Всё было прекрасно до той поры, пока люди не узнали о том, что Тейя имеет с ним хоть что-то общее. Но озвучивать эту мысль не стала. Их перепалок ей хватило сполна. Рассудила сразу перейти к сути: — Я так понимаю, на прошения ты даже и не взглянешь? Дарклинг качнул головой, всем своим видом показывая незаинтересованность. И только Тейя хотела предпринять попытку убедить, как он расслабленно поднял руку, предостерегая. Сел в кресло, со словами: — Если бы они так уж в этом нуждались, они бы сами ко мне пришли. — Но они запуганы. Боятся тебя. — Это даёт им право вить веревки из той, кого они не боятся? Отправлять тебя расхлебывать все их требования и претензии? Хотелось отрицать любые слова из его уст, но с этим она не согласиться не могла. Тейя постояла в нерешительности. Нервным движением оправила юбку платья: ходила во все том же, что выделили ей медсестры, просто теперь уже без передника. От её вещей почти ничего не осталось. Находиться в этом кабинете было странно. Тейя никак не могла простить того, что с жестокой расчетливостью допустил Дарклинг. Не могла простить слишком много вещей, каждый его поступок чернее и безумнее предыдущих, но вот она здесь, почти по своей воле, стоит под его взглядом, не зная, что ей делать. — Там есть действительно стоящие предложения. — Неужели? — издевательски спросил он. Но затем словно прочел в её лице что-то и с сардоническим вздохом откинулся назад. — Хорошо. Попробуй меня аргументированно убедить, и, возможно, что-то я внесу в очередь на рассмотрение. Слишком сильно опешив, Тейя сперва даже не смогла найти слов, мысли сбились в несвязную массу. Но затем Тейя отодвинула всё смятение подальше, выудила из закромов памяти все те аргументы, что набрасывала по мере прочтения списка, и принялась за свой долгий, развернутый монолог. Дарклинг её не перебивал. Сидел в своем кресле, потягивал спиртное и не сводил с неё привычного изучающего взгляда, хотя лучше бы не смотрел вовсе — так формулировать мысли было бы куда проще. — Надо же, — произнес Дарклинг, взглянув на часы. — Признаться, я уже успел отвыкнуть от объема твоих монологов. Что ж, — он медлительно склонил голову вправо-влево, будто разминая, устав от одного положения. И, поднявшись с кресла, мгновенно посерьезнел: — Шуханцы нападать больше не посмеют, если не желают обзавестись личным Каньоном. С чиновниками я разберусь, налоги мы с тобой уже обсуждали. Образование и медицина — важно, но не первостепенно. Над остальным я ещё подумаю. Тейя едва заметно выдохнула. Это лучше, чем ничего. Взять от народа целый список и не исправить ни единого пункта — не лучшая альтернатива. Пустые обещания никто не любит. — А теперь иди. Завтра ждет дорога. — Уже? — Алина в состоянии передвигаться, местные дела улажены, и ты уже наигралась в лазарете. Не вижу смысла откладывать. Иди. Кивнув, она лишь ещё секунду постояла, прежде чем направиться к двери. Принять эту мысль было трудно. Уже завтра направятся в столицу. В место, которое они оставили бесконечное количество времени назад. Иногда, в их долгом пути, Тейю посещали мысли, что лучше бы они уже вернулись во дворцы, подальше от Фьерды, усадеб, восстания и смертей, но ведь смерть будет преследовать её по пятам, куда бы она ни пошла. Будет преследовать, пока она рядом с Дарклингом. Соответственно, возвращение во дворцы не станет облегчением. Наполнится лишь новыми проблемами, всё теми же дворцовыми интригами. Куда больше лжи, умалчиваний и запаха гибели, витающего в воздухе. Без конца и края.