Ненужная

Процессия из всадников и повозок двигалась неспешно. Алина с Оретцевым — в самом центре, в экипаже, потому что ей всё ещё тяжело давалось сидеть в седле продолжительное время. Чувствовала себя Алина, по её словам, и правда куда лучше, но разрушение Каньона не могло пройти бесследно, а потому зачастую у неё всё же бывали приступы болезненной слабости, и ей не следовало брать на себя тяжелые нагрузки. Тейя предпочитала верхом. Её травмы были тщательно излечены, но тоже не прошли без следа: порой кости всё ещё беспокоили болью. Иногда, когда совсем уставала, дыхание становилось прерывистым, затрудненным, с тем самым неприятным присвистом, который никак не отражался внешне, но это ощущение в груди крайне досаждало. Целительница не рекомендовала ей преодолевать весь путь верхом. Но Тейя хотела. Наслаждалась последними деньками мнимой свободы, прежде чем горизонт вновь будет закрыт высокими стенами. Даже если из-за этого ей порой приходилось принимать помощь опричников, когда нужно было спуститься с седла на землю — сама бы она не сумела из-за боли в мышцах ног, пояснице и костях грудной клетки. Дарклинг то пропадал в экипаже, то контролировал растянувшуюся на долгие мили кавалерию, то изредка удостаивал вниманием Тейю, когда она сама осторожно подъезжала к нему, держащемуся преимущественно впереди. — И всё же, — начала однажды Тейя ту тему, что ранее странным образом, вопреки своей значимости, задвинулась далеко в угол. — Почему ты передумал? Дарклинг ответил не сразу, будто задумавшись. Тейе сперва показалось, что он вовсе её не услышал — кавалерия передвигалась отнюдь не беззвучно. Или же, возможно, ей требовалось уточнить, о чем она, ведь формулировка размыта. Но это было наивной мыслью: он всегда понимал, о чем идет речь, с полуслова. — Твои слова о том, чтобы держать людей в замешательстве. Звучало достойно, тебе бы завести сборник цитат, — ответил он всё же, но с неприкрытой ядовитой издёвкой. Тейя слегка прищурилась, не сводя с него пристального взгляда. Дело не могло быть в этом. Или, по крайней мере, только в этом. Если не брать в расчет все приведенные когда-либо Тейей «за», также были и весомые причины «против» назначения Ланцова на столь значимый пост. Ланцов не будет кроток и послушен. Пустить его во дворцы, ещё и с таким чином, было всё равно что самовольно пустить змею в самое защищенное от змей место. Дарклинг продолжил: — Восстание разгромлено, все письма щенка будут тщательно просматриваться, а назначен он, можно считать, на испытательный срок. Если за это время он покажет выдающиеся способности — будет жить. Если же нет… — со всей многозначительностью окончание фразы так и не было озвучено. Это имело смысл. Если Ланцов не сумеет руководить аж целой королевской армией, что вполне походило на правду ввиду юного возраста, народ, возлагающий непосильные надежды на наследника династии, может попросту разочароваться. И Дарклинг будет ни при чем — и так со всем великодушием дал наследнику Ланцовых шанс. — Что же насчет Алины? — Насчет Алины ты и сама мне всё говорила. Символ, — напомнил он сардонически. –Генералом она будет очень и очень условно, её замом я назначил Ивана. Она же — лишь образ. — Не думаю, что её это устроит. — Полагаю, я сумею справиться с конфликтностью какого-то ребенка, — повторил он её же слова насмешливо, будто они на мгновение просто поменялись сторонами в этом вопросе, и Тейя невольно усмехнулась. Образ Алины уже вовсю почитался в селах и небольших городах. Порой ей приходилось выбираться из своего экипажа, чтобы проехаться недолго верхом, когда они проезжали населенные пункты. Её эта надобность не прельщала, но Дарклинг был весьма настойчив. Это действительно многое значило. Заклинательница Солнца, уничтожившая Тенистый Каньон, возвращается в столицу под предводительством Дарклинга. Самого Дарклинга, очевидно, всё ещё не то чтобы жаловали. Боялись. Ненавидели. Равка нескоро сумеет забыть разрушенный Новокрибирск, даже невзирая на тщательную пропаганду в культуре, гласящую, что этот шаг был крайне необходим для победы в войне и установления мира. Однако, поскольку в кратчайшие после этого сроки война действительно была остановлена — пускай и благодаря созданию нового зла, — часть населения действительно открыто переходила на сторону Дарклинга, пополняя и без того значительные ряды его почитателей. Его образ — противоречив до крайности. Но образ Алины? Её любили. За её здравие молились неустанно. Воздвигали церкви, рисовали иконы и причисляли к лику Святых. Возможно, Дарклинга тоже, но встречалось это куда реже. Когда Алину — облаченную в гришийский наряд, верхом на белом коне и всегда рядом с Дарклингом — видели люди, её встречали возгласами, мольбами, протянутыми к ней руками и разными сувенирами, словно Алина правда забрала бы хоть какую-то побрякушку себе. Многие держались в стороне, справедливо ощущая от отряда Дарклинга угрозу, но находились и те отважные, что подбирались довольно близко, вставали вдоль дороги, забирались повыше, лишь бы разглядеть саму Святую и Его величество. Дарклинг, вопреки своей прагматичности, что позволила ему с такой легкостью снять с двух самых важных равкианских зданий всю напыщенную роскошь, понимал значимость подобных представлений. Не приказывал разогнать толпу. Что-то говорил Алине, давал ей наставления и с высеченной временем сдержанностью принимал всё то внимание, что целым штормом обрушивалось на них двоих. — Что, в тени как-то чересчур тоскливо? — перестроившись в длинном ряду всадников и подъехав ближе к Тейе, что ехала от заклинателей в отдалении, язвил Оретцев. — Это кажется скорее твоей больной темой, отнюдь не моей, — ответила она. Оретцев лишь фыркнул, и тогда Тейя внимательнее посмотрела на него. Говорили наедине они и без того редко, поэтому она решила озвучить свои мысли сейчас: — Меня поражает твоя преданность Алине. Следовать за ней несмотря ни на что. — По-твоему, мне стоило просто оставить её одну? — О том и речь. Ты готов броситься за ней в ненавистное тебе место лишь из желания защитить. Это заслуживает уважения. Тейя ожидала получить в ответ грубое «мне ни к чему твое уважение», но Оретцев ничего не ответил, просто скомкав этот весьма натянутый, неловкий разговор. Это и к лучшему, поскольку Тейя уже погрузилась в собственные размышления. Уважения. Такое странное, неоднозначное в последнее время слово. Исходя из прежних своих убеждений, Тейя должна в таком случае обращаться к Оретцеву на «вы», но она давно уже использует к нему лишь «ты», как и к Жене. И к Дарклингу. Тот момент хорошо запечатлелся в памяти. Та тонкая грань, когда Тейя внезапно, после лишь одного, но непростительного его поступка, соскользнула на стойкое неуважение. Может ли она сказать, что действительно не уважает Дарклинга? Его сила и непомерная ответственность, что лежала на его плечах по его же воле, его стратегически острый ум и властность в каждом жесте — всё это не могло не вызывать хотя бы частичного уважения. Но также были и пламенное презрение, и ненависть, — целый скоп разных чувств. И это самое отвратительное. Что больше всего чувств в ней, от боли и ярости, до противоречивого уважения и чего-то совсем тягостного и нежеланного, вызывает лишь он один. *** Здесь, в великолепии природы, заметнее всего было наступление осени, постепенно вытеснившей август. Проезжая пролески, Тейя проводила ладонью по желтеющим листьям, наблюдала за увядающей красотой и тяготилась мыслью, что приходится возвращаться в былую клетку. Словно ей просто, как зверьку, дали нагуляться на свободе, наполнили её жизнь событиями, ещё более жуткими, чем во дворцах, и запустили обратно, чтобы снова посадить на замок. При всей кошмарности подобной альтернативы Тейя не чувствовала себя категорически разбитой. Не более, чем раньше. На Алине приближение к столице сказывалось куда сильнее. Море воспоминаний и ещё больше ответственности. Тейя даже не желала думать о том, каково ей приходится. Все так же не пропускала через себя чужих чувств. Наедине они почти не говорили с тех самых пор, как Алина очнулась. Слишком много событий, накладывающихся одно на другое. Лишь единожды, когда вновь разложили лагерь, и Тейя отошла к реке, вдоль которой они продвигались, Алина подошла тоже. — Это же ты повлияла?.. — осторожно начала она, так негромко, что этот голос едва не затерялся в шелесте сухих листьев, которые срывал степной ветер, что также трогал заплетенные в косу белые волосы. Тейя порой задумывалась, как скоро люди станут забывать настоящий цвет волос их святой. Алина уточнила: — Мой статус. Могла бы и не уточнять. Очевидно, о чем именно обязана была пойти речь, стоило им наконец остаться друг с другом вдвоем. Всё это назначение произошло столь скомканно… если Алина и желала после уничтожения Каньона уехать, оставить всё позади, её желание не обсуждалось вовсе. Пыталась прийти в себя, оправиться, а затем однажды к ней пришел Дарклинг и назначил её генералом Второй армии. Так просто. Если проблемы, вопросы и отнекивания и возникали, Тейя об этом не знала, разговор проходил не при ней. Но она не сомневалась в умении Дарклинга убеждать. — Я говорила тебе, что постараюсь сделать всё, чтобы ты не была рабыней, — ответила Тейя, обернувшись через плечо, словно рядом кто-либо мог бы подслушивать разговор. Но большинство уже были увлечены делом: костер, палатки, привычная рутина. — Ты же понимаешь, что это мало что меняет. Всё равно что рабыня, просто цепи никто не видит. Эти слова были сказаны без упрека. Алина — не из тех людей, что стала бы высказывать претензии в подобном положении, она не была капризна, и если всё же и обладала упоминаемым уже своенравием, то вполне обоснованным. Без упрека, верно, но с бесконечной усталостью. И истиной, от которой веяло бессилием. — Это лучшее, что я могла сделать. — И я тебе благодарна, — искренне ответила Алина. — Но ты правда думаешь, что я справлюсь? Нет. Сложно вовсе найти человека, который был бы готов к такому стремительному повышению, тем более когда до этого был лишь картографом в рядах Первой армии. Ни опыта, ни знаний, ни желания поистине вести людей... Но иного выхода попросту нет. — Увидим, — расплывчато ответила Тейя, не желая в лишний раз соприкасаться с ложью. Вот и весь разговор за весь долгий путь. Не лучшая поддержка, но это всё, на что она была способна. И затем — еще один, тоже короткий, когда они уже подъезжали к городу. Саму Ос Альту пересекли не без происшествий: город действительно практически захватила религиозная секта. Тейя не сомневалась, что теперь, когда Дарклинг снова здесь и не отвлечен уже поверженным восстанием, он запросто с этим разберется, но это не отменяло то, насколько неприятным выдался путь. Паломники были наглыми. Не страшились армии Дарклинга. Приближались вплотную, кричали религиозные речи, бестактно хватали Алину за руки и всем этим хаосом мешали проехать. Опричники и солдаты избавлялись от навязчивого внимания грубо. Жестоко. Порой просто расталкивали толпу, порой — с применением куда большей силы. Тейя не желала думать, были ли среди них убитые, и как много, или же только лишь раненые. Вся эта религиозная тема смущала её, оживляя в воспоминаниях доказательства того, что бывает в случае неверного истолкования религии. Когда ворота распахнули свои негостеприимные двери, и они пересекали нижний город, держа уже в поле зрения блестящие купола дворцов, Алина посмурнела пуще прежнего. Впитывала тревожным взором обстановку, порой откровенно непонимающе озиралась, продолжая крутить головой из стороны в сторону до самого канала, после которого уже распростерлась территория знати. — Ты ожидала увидеть руины, а среди горы обломков — какой-нибудь трон из костей? — спросила Тейя, когда они миновали золотые ворота дворцов. — Именно, но не из костей, а из ничегой и волькр, — саркастически подхватила Алина. — Представь: сидишь, а под тобой шевелятся крылья и кто-то рычит. — Не сомневаюсь, потрясающие ощущения. — Думаю, он бы оценил, — снизив тон до заговорщического, заключила она, бросая взгляд на спину Дарклинга в отдалении, во главе отряда. Тейя слабо улыбнулась. Это было даже облегчением, что Алина, после всего пережитого, всё ещё могла иронизировать и забавляться, особенно когда речь заходила о человеке, что, собственно, и пленил её, пускай и сделал это столь ненавязчиво и ловко, что кто-нибудь другой, может быть, этого и не понял бы. Или же это напротив было защитной реакцией в ответ на возвращение в обстановку, что так ей претила. — На самом деле, — посерьезнела Алина, выпрямившись. — Здесь всё правда по-другому. Не как я помню. Вроде могло быть и куда хуже, я это понимаю, и всё-таки... Это правда. Дворцы до правления Дарклинга и эти же дворцы теперь — два разных места, параллельные миры, что никогда не соприкоснутся. Со свержением Ланцовых из самого сердца Равки исчезла и жизнь. Вычурность, которой не было конца, пышность, повсеместная веселость. Блеск и роскошь. Всё кануло в лету, заменившись отчасти суровой, холодной атмосферой: люди здесь будто попросту боялись шуметь чрезмерно, как если бы за превышение этой несуществующей меры их арестовывали и бросали в темницы. Если нижняя часть города, где был рынок и жилые купеческие дома, всё равно бурлил оживленностью, то, чем ближе к центру, тем тише становилось. Дисциплина, сдержанность и строгость — вот что олицетворяло теперь центр страны. Будто она всегда является продолжением своего правителя, его неотъемлемым отражением. — Ты привыкнешь, — заверила Тейя. — Я привыкла довольно быстро. Алина посмотрела на нее с сомнением, но все же глубоко вздохнула и отправила своего коня вперед. Тейя не стала уточнять, что подобная обстановка ей была даже куда больше по душе, чем прежняя. *** Когда сильно вымотанные кони были отправлены в конюшню, а слуги принялись выгружать из повозок вещи, Алина всё ещё не спешила в свою комнату, несмотря на свою повышенную после Каньона утомляемость. Вероятно, не желала оставаться одна в этой чуждой обстановке. Такой привычной и непривычной одновременно. Тейя тоже не стремилась тотчас же отправиться в клетку своих четырех стен, и они рассудили несколько прогуляться по прилегающей территории. Алине не помешает привыкнуть к новой обстановке, ещё и под руку с той, кто был частью прежней, относительно безмятежной её жизни. — Это довольно жутко, — признала Алина, когда они остановились неподалеку от площади, где рядами, нога в ногу, маршировали гриши. — Это дисциплинирует, — оправдала Тейя сие и вправду несколько жуткое, но завораживающее действо. Алину это не сильно убедило, и Тейя продолжила: — Не думай, что здесь кошмарная обитель диктатуры. Эти же гриши вполне свободно проводят время в садах, болтают и смеются. Здесь не каторга. Никого из них силой не держат. Вроде как. Выражение лица Алины всё равно выражало скорее скептицизм, но она кивнула, не желая спорить. Тейя, как истинная тень этих дворцов, за всё это время уже знала те пути, через которые можно оставаться относительно незамеченным, а потому вела Алину именно через них: лишнее внимание ей сейчас ни к чему. Стража всё равно не сводила с них глаз, но главным было не пересекаться хотя бы с гришами. — Что думаешь насчет принца? — поинтересовалась Алина, когда между ними вновь воцарилось молчание, довольно частое и несколько тягостное. — Ты же с ним прежде не встречалась? — Нет. Сегодня впервые, как и ты. Это сложно назвать полноценной встречей, потому что они и словом не обмолвились. Ланцов, как новоявленный генерал Первой армии, ожидал прибытия столь важных лиц у главного входа Малого дворца. Тейю это удивило. Полагала, что по их приезде он все еще будет где-нибудь в цепях, или в темнице, но, как выяснилось, он уже как несколько дней полноправно занимает свою должность. — Я представляла его иначе, — подметила Тейя, рассудив развить хотя бы эту тему. Вроде и светлые волосы, и юность… но в её представлении он был другим. Более угрюмым и оттого более нелицеприятным, однако всё было в точности наоборот. — Да уж, — согласилась Алина. — Как думаешь, его шрам — это?.. — Кто же знает? Тейя знала, конечно. До того, как увидела его лично, и не задумывалась об этом, но затем всё стало очевидно — Дарклинг не мог просто пощадить Ланцова без какого то ни было наказания. Поэтому его лицо с левой стороны, от брови до подбородка, рассекал жуткий, безобразный шрам, чудом не задевший глаз. Тейя не сомневалась, что это именно от силы Дарклинга. Не от взрыва или других возможных военных ранений — её предплечье рассекали почти такие же полосы. Возможно, со стороны связь между их шрамами была не столь очевидной, но Тейя слишком часто видела собственную изувеченную руку, чтобы не понять. Ланцов держался уверенно. Словно это он принимал гостей в своем дворце, а не был ещё несколько дней назад пленником. Его поданных-бунтовщиков либо убили, либо разбросали по тюремным камерам, но от него все равно тянуло самонадеянностью, граничащей с наглостью. Неожиданно Алина остановилась на развилке, и Тейя тотчас вынырнула из своих мыслей, внимательно проследив за взглядом карих глаз. Направленным вслед тропе, что вела к хижине. — Хочешь навестить её? — Наверное, стоит. Ты пойдешь со мной? — в голосе Алины послышалась тщательно скрываемая, но все равно различимая надежда. Тейя почти рассмеялась, но, разумеется, сдержала себя. Не тешь себя надеждами. Если она не видится с тобой, значит просто не хочет. — Мне нельзя. — Но столько времени прошло. Может, тебя все же пустят? О, Тейя пыталась. Совсем не хочется в очередной раз чувствовать то унижение, когда ей преграждают путь, разворачивают и отправляют обратно во дворец. — Иди, — покачала Тейя головой. — Я лучше пойду к себе. Напоследок ободряюще сжав её локоть, Тейя повернулась к хижине спиной и неспешно направилась ко дворцам, стараясь прислушиваться к пению птиц в саду, к журчанию воды и стрекоту насекомых — невзирая на остальную атмосферу, хотя бы это оставалось неизменным. Живым. Старалась прислушиваться к приятным звукам, но не к мыслям. И все равно тщетно. Багра… сколько же уже времени прошло? Сколько минуло с той секунды, когда она в последний раз переступила порог хижины? Порой Багра уже начинает казаться призраком, мифической легендой, кем-то существующим лишь на словах. Некогда — неотъемлемая часть жизни. Теперь? Тейя проглотила эту горечь, поднимаясь по многочисленным ступеням, от которых уже успела отвыкнуть. Приказала служанкам позаботиться о горячей воде для ванны и наконец вошла в свои покои, тут же прислонившись спиной к двери. Всё та же комната. Будто бы и не уезжала, и в то же время — будто уехала сотни лет назад. Целое путешествие, почти кругосветное, в кратчайшие сроки. Исследовала не только незнакомые города, но и собственную душу, чтобы впоследствии выяснить, что она сама же чудовище не лучше Дарклинга. Порой Тейя задумывалась: если бы была дана возможность распорядиться судьбой иначе, вернуться в ту далекую ночь и не садиться в черный экипаж?... Нет. Тейя бы ничего не изменила. Всё так, как должно было случиться. Даже со всей скорбью, ужасом, бесчисленными смертями. Верно, возможно, какие-либо смерти удалось бы предотвратить. Но есть и вероятность того, что всё могло обернуться ещё хуже, останься она во дворце. Никогда не знаешь, что произошло бы, поверни путь совершенно в иную сторону, на повороты судьбы может влиять каждая мелочь, любое колебание воздуха. Что же касается вести, которая обрушилась на неё... Что лучше — кошмарная правда или томительное неведение? Второй вариант предполагал наивные надежды на светлый исход, но от них было бы не легче. Перед въездом в город они останавливались в пригородной гостинице, потому Тейя не чувствовала особо сильной тяги к ванной, и всё равно провела там целую вечность, соскребая с кожи несуществующую грязь. Позволила болезненно горячему теплу обволочь тело, расслабить каждую мышцу. Тело почти полностью размякло и будто растворилось в воде, когда Тейя наконец заставила себя подняться, закутаться в халат и подойти к уже запотевшему зеркалу. Это стало в некотором роде пыткой. Каждый раз. Смотря в свое отражение, сжимала до боли зубы, пыталась найти в человеке напротив себя хотя бы одну знакомую черту и не находила. Всем сердцем ненавидела ту, что надменно смотрела на неё в ответ своими пустыми глазами. Непослушные пальцы коснулись мокрых прядей и неуверенно попытались заплести косу. Именно ту, что так претила Дарклингу и нравилась Тейе, напоминая о доме. Доме. Острая скорбь полоснула по сердцу, но Тейя не перестала. Пальцы задрожали сильнее, но она упрямо пыталась заплести хоть что-то, как бы криво ни выходило. Ты не фьерданка, — причитал в голове отзвук его ледяного голоса. Это была деревня, в которой ты выросла. Ты сама поднесла спичку, чтобы спалить её дотла. Не выдержала, одним грубым движением распустила всю кривизну, что получилась с трудом, и прикрыла глаза рукой, словно прогоняя слезы, но их все равно не было. Хотелось. Это желание плакать засело в груди, карябало изнутри и пускало по жилам ржавчину, но ей так и не удавалось пролить ни слезы, не считая моментов физической боли. В коридоре больницы почти получилось, но Тейя сама прогнала это желание, не считая себя достойной проливать слезы над тем, в чем виновна сама. Нет, она больше не станет заплетаться подобным образом. Не заслуживает зваться фьерданкой после всего, что натворила. Даже Дарклинг её так более не звал, ни разу с того самого момента. Сперва Тейя этого даже не замечала, ей было не до того, хотя контраст был разительным и не заметить это правда трудно. Раньше её имя срывалось с его уст только в определенные моменты, исключительные, в остальное же время она всегда была для него лишь фьерданкой. Но она не могла разобрать, когда в последний раз он так её называл. В пути к границе? За самой чертой? Быть может, в лагере у деревни? Или уже даже к тому моменту она сталась только лишь Доротейей? В голове — пустота. Не помнила. Это и не имело значения. Наверное. Тейя не понимала, сколько времени уже сидит в ванной комнате. Время просто рассыпалось по стенам и полу крупицами, исчезло, и когда Тейя опомнилась, когда услышала какие-то звуки в спальне за дверью, волосы уже даже почти высохли, хотя на это всегда уходили долгие часы. В прежней жизни её бы испугало подобное исчезновение из реальности, но она уже свыкалась с мыслью, что постепенно лишается рассудка. Поднявшись и плотнее закутавшись в банную одежду, вышла из ванной. В комнате были две служанки, что суетились над платьем. Отсюда Тейя сумела разглядеть лишь цвет: чёрный. Полагала, что, стоит ей вернуться в столицу, она вернется к прежним своим нарядам, разных темных цветов, ведь надобности напоминать, кому она принадлежит, больше нет. Но, разумеется, ошиблась. — Что это? — задала Тейя глупый вопрос, но ей нужно было привлечь внимание служанок к себе. Те тут же обернулись, привычно ей поклонились, отступая от очередного подарка и позволяя увидеть его во всей красе. Краса — поистине подходящее слово. Это не было похоже на обычные её платья. Если прежние были скромные и непритязательные, это — куда больше походило на одеяние полноправной дворцовой гостьи. Всё тот же вырез, открывающий ключицы, те же разрезанные длинные рукава, демонстрирующие предплечья. Но крой был более замысловатым, выдающимся, украшен узорами и нашивками, юбка несколько пышнее, но в пределах разумного — всё же слишком далеко от королевских одежд. И корсет, вшитый в платье. У прежней её одежды не было и намека на полноценный тугой корсет, платья всегда были легкими, простыми, главное — удобными. Очередное издевательство с его стороны, возможно? Иначе объяснить эту кардинальную перемену было трудно. В голове, однако, выстроилась целая стопка других объяснений. К примеру — на ближайшие дни намечено мероприятие, на котором Алина со всей торжественностью будет назначена генералом. Не придется же Тейе всё же присутствовать? Она говорила, что не хочет этого, и Дарклинг вполне дал на это волю, её присутствие ни к чему. — Его величество приказал вам надеть его сейчас, — объяснила служанка, обрывая череду иных её теорий. Это только усугубило ситуацию, окончательно лишая её смысла. — Больше он ничего не говорил? — Нет, сударыня. Сумасшедший дом. Тейе помогли одеться, хотя не то чтобы в этом была необходимость: никаких невообразимых конструкций под юбкой, которыми иногда отличались безумного вида королевские наряды Просто платье, но куда значительнее, чем предыдущие. Ткань юбки и рукавов была приятной, очевидно дорогой, но корсет… он, разумеется, и должен быть плотным, но настолько? Словно в нем несколько слоев. Бесчисленное количество. Неожиданно в голову пришла совершенно абсурдная мысль, но только Тейя намеревалась спросить у служанок, как в ту же секунду они повернули головы к двери и, едва не подскочив на месте, низко поклонились. Последний штрих на платье так и не был совершен. Тейя обернулась. Его привычный взгляд, от которого она уже отвыкла. Каждый раз один и тот же, когда он видит её после введенных им же изменений в её гардероб. Равнодушный, не слишком заинтересованный, но почему-то все равно удивительной долгий, отчего всегда становится неуютно. Отчасти Тейя уже успела немного отвыкнуть открыто демонстрировать шрамы. Легким кивком головы Дарклинг приказал служанкам уйти, и те беспрекословно повиновались. И таким образом не дал им зашнуровать ей корсет, который оставался напоследок и о котором служанки благополучно забыли из-за несвоевременного его появления. Тейя не стала жаловаться, просто подошла к зеркалу и попыталась нащупать завязки сама. Ей никогда не доводилось утягивать кому-либо корсет, тем более самой себе. Крестьянки могли бы надеть подобный аксессуар разве что только в своих грезах. Когда Дарклинг появился в отражении рядом с ней, бесшумно, словно тень, Тейя невольно напряглась, как напрягается всегда от любой с ним близости. Небрежным движением он убрал её руки от её же спины и сам подцепил пальцами тканевые ленты. Манипуляции, проводимые им удивительно умело, были за спиной скрыты от её глаз, но Тейя чувствовала. Всё. Чувствовала, когда он невольно прикасался пальцами к её спине через ткань, когда что-то перевязывал, застегивал. Когда утянул корсет так резко и неожиданно, что воздух вышел из легких, заставив вздрогнуть и издать тихий судорожный вздох. Ноющие ребра едва ли не заскрипели жалобно, но приглушенная боль стала утихать так же быстро, как и появилась. Привыкнет. Привыкала и не к такому. — Это же не гришийская ткань? — спросила Тейя, заведомо понимая, насколько вздорно её предположение. Только лишь хотела заполнить чем-то эту некомфортную тишину, прерываемую их дыханием. Его дыхание она ощущала так неправильно отчетливо — так близко к ней он стоял, завершая узлы. — Именно она. Последний узел наконец крепко затянулся, затягивая вместе с тем и её нервы в узлы тоже. Это, должно быть, шутка. Тейя позволила себе обернуться, недоумевающе глядя на Дарклинга снизу-вверх. Как всегда, слишком возвышался над нею. — Ты же не серьезно, — покачала она головой, вновь коснувшись пальцами ткани и улавливая схожесть с уже знакомым ей материалом. Даже гриши не носили гришийскую ткань регулярно. Точно не во дворцах. Летом — шелковую, зимой — шерстяную, но именно гришийскую, плотную, непробиваемую даже пулей — только в бою. — По твоей же воле я впустил во дворец мятежника, если ты ещё не забыла. За каждым его действием будут следить, однако слишком опрометчиво допускать даже малейший риск. Тейя вновь взглянула на себя в отражение. Корсет, как и у любого платья, перекрывал все жизненно необходимые органы. Дарклинг словно прочел её мысли: — Тебе остается лишь постараться не нарваться на пулю в голову. — Или на клинок, подставленный к горлу? Дарклинг стоял прямо за её спиной, и его глухой, тихий смешок она услышала почти рядом со своим ухом. — Нет, — качнул он головой, — предполагается, что в этом случае ты вполне сумеешь постоять за себя. Тейя в недоумении встретилась с ним взглядами в отражении, а затем он отодвинул край своего кафтана и вытащил из внутреннего кармана небольшой, но узнаваемый нож, с изящным лезвием и серебряным узором на гладкой рукояти. Именно тот, которым она около месяца назад подумывала перерезать ему же горло. Всё это время нож был у него. Когда он вовсе успел забрать? — И куда мне его деть? — неуверенно спросила она, вспоминая его причитания по поводу ножен. На всякий случай скользнула снова ладонями по юбке, проверяя, нет ли каких-либо скрытых карманов — даже не удивилась бы, будь они и правда вшиты и замаскированы. Добавила: — Сомневаюсь, что в декольте. Этот нож, пускай и не занимал особо много места, не поместился бы даже во внушительное декольте, каким бы вырез ни был. Тейя вовсе для этого была слишком худой. Худощавой, скорее уж. — Для этого также всё предусмотрено. Тейя всё ещё ничего не понимала. Старалась следить за ножом через отражение, но коснулся он её спины, и так она бы точно ничего не сумела разглядеть. Видеть было и не нужно. Почувствовала, как нож скользнул меж двух каких-то складок корсета и, вместо того, чтобы ожидаемо прошелестеть по юбке и упасть на пол, прочно зафиксировался в невидимом кармане. Несколько секунд Тейя стояла в растерянности. Продолжала смотреть в зеркало, будто всё же могла бы разглядеть всё через него, через себя. Взглянуть на карман, на нож. Хоть как-то. Повернулась боком, взглянула на свою спину, но не увидела ничего выделяющегося. Всего лишь корсет, с темными узорами, непонятным кроем и шнуровкой поверх. Пальцами пришлось шарить по спине долго, прежде чем они не наткнулись на ту же складку, которой он коснулся ранее. Ткань прилегала настолько плотно, что никак нельзя было заметить, что здесь есть отверстие. Единственная странность — шнуровка платья заканчивалась чуть выше, чем обычно. Иначе она была бы прямо поверх кармана, перекрывая доступ к ножу. Но это отличие было едва заметно, да и можно было бы счесть за необычность кроя. Место, где покоилось спрятанное оружие, казалось несколько выделяющимся, но черный цвет, будто всепоглощающий, делал это менее заметным. Более того, аккуратно завязанные ленты маскировали и этот недочет подобием скромного банта, концы которого сливались и терялись в складках юбки. — Тебе не кажется, что это слишком? — отрешенно спросила Тейя, наконец с трудом выкарабкавшись из оцепенения. — Когда речь идет о безопасности какой-то слабой, до катастрофы уязвимой отказницы, не умеющей сражаться, не думаю, что есть такое понятие, как «слишком». Ты упоминала о необходимом тебе эффекте неожиданности. Я его тебе предоставил. — Ты говорил, что я преувеличиваю значимость своей жизни. — В сравнении с политическими решениями — безусловно, и всё же это не значит, что я был бы рад лишиться своей регулярной собеседницы. Верно. Лишиться своей собственности, если быть точнее. Тейя снова вернулась вниманием к карману. Всё ещё трудно было поверить. Вспомнились его же слова. Когда счет идет на секунды... разумеется, что угодно было бы удобнее самодельных ножен на бедре, но карман за спиной? С едва ощутимым отверстием, которое Тейя едва сумела отыскать рукой даже в спокойной обстановке? Решение опробовать пришло мгновенно: пока голос разума не успел его перекрыть, Тейя скользнула пальцами в карман и, подцепив рукоять, с легкостью вытащила нож наружу. Мгновенно обернувшись, позволила легкой инерции удара увести руку чуть вперед и остановила лезвие лишь у его шеи. Действительно удобно. Он даже не шелохнулся. Стоял невозмутимо, даже когда лезвие коснулось кожи. Понимал, что она не решится на большее. Они оба знали. Ей ни к чему. Даже позволил себе едва заметную улыбку, словно наблюдал за ребенком, играющимся с новой игрушкой. Да, это было своего рода ребячеством, трудно не признать. Тейе было необязательно. Но её прельщало это чувство. Вседозволенности. Мнимой власти над его жизнью, пускай он и не позволил бы себя убить. Прельщало, насколько живым он казался, когда лезвие касалось его кожи неподалеку от бьющейся вены. Неподалеку от других двух шрамов. — Ты все еще не свел, — произнесла она, хотя и без того это знала. Видела регулярно. — Все еще не успел, — небрежно ответил он, и улыбка его стала едва заметно шире. Его пальцы всё же легли на её запястье, словно она и вправду могла бы надавить сильнее и пустить ему кровь, создавая третью полосу. Тейя приложила все силы, чтобы не вздрогнуть от этого прикосновения. Потому что в ту же секунду слетела пелена, которой она нарочно себя обволокла, чтобы не вспоминать о произошедшем в трюме. Так разговаривать с ним было куда проще. Без чувств, без эмоций. Только логика и разум. Ей было явно не до того, чтобы, как маленькая девочка, млеть от беспочвенных чувств и тех поцелуев, которые даже ничего не значили. Но своим прикосновением, своей близостью, он прорывает эту оболочку по щелчку пальцев. Как тогда. Взять себя в руки оказалось довольно легко, восстановить тут же надтреснутые стены и отгородиться от назойливых эмоций, но затем она осознала: это чревато последствиями. Когда в прошлый раз она упрямо отгораживалась, вместо того, чтобы принять и привыкнуть… Разумнее просто впустить, принять, понемногу. Чтобы предотвратить последствия. Тейя позволила себе чувствовать, как если бы в голове был переключатель. По щелчку. И она почувствовала. Как от этого прикосновения, теплого и одновременно холодного, словно ток бежит по телу, распространяется от руки дальше — к телу, разгоняя жар. Почувствовала, как проскальзывает в голову, подобно змее, воспоминание о том дне. Те его грубые прикосновения. Губы к губам, горячее дыхание, которое разливалось повсюду, окружало её всю. И то желание. Ближе. Так хотелось ближе к нему, вопреки всей той боли, ещё больше прижаться к нему. Сердце, будто посчитав, что это не воспоминание, а явь, чуть ускорилось, и захотелось отшатнуться, спрятаться от этих пагубных эмоций, вырвать руку из его хватки. Но она стояла спокойно. Не шелохнулась, не вздрогнула. — Можно ли надеяться, что однажды это бессмыслие прекратится? — отчужденно спросила она, смотря ему прямо в глаза, отчего жгло внутренности, прожигало до самого пепла. — Твое отношение ко мне меняется с немыслимой скоростью. — Помедлила, наблюдая за его реакцией, но никакой реакции не было. Всё такие же непроницаемые серые глаза. Изучающие её. Всегда. Каждую секунду. — Или это очередная твоя тактика развлеченья ради? Сводить людей с ума? — Тебе напомнить, что это ты пришла ко мне в трюм? — чуть наклонив голову набок, спросил он. — Ты ко мне прикоснулась первая, и первая же потянулась навстречу. — Это не причина сумасшествия, а лишь его следствие. Тейя знала, что это не было тактикой. Не было чем-либо намеренным. Ситуация в целом — возможно; это кажется вполне правдоподобным. Но трюм… там Дарклинг не выглядел способным строить тактики или хотя бы просто здраво мыслить. Контролировать себя. Тогда для чего всё это? Для чего спрашивать? Начинать ту тему, от которой самой хотелось бы бежать, бежать далеко отсюда, по-детски закрыть уши и вжаться в уголок, прячась? Боги, знала бы она сама… — Признаться, я несколько удивлен, — усмехнулся он. — Ты не избегаешь меня, не отводишь взгляда, даже не шарахаешься от прикосновений. — Он наконец отпустил её руку, и она незаметно, бесшумно выдохнула. Расслабленно шагнул назад. — Привыкла ко мне? Ей почему-то захотелось ответить честно. До ужаса. Дарклинг и так знал о ней всё, и осознание этого было невыносимым. Что душа её, изувеченная и запятнанная кровью, пред ним предстает абсолютно открытой, обнаженной, он знает о всех её грехах, некоторым из которых свидетельствовал сам. Знает всю её историю, от и до. Один, буквально во всем мире. Знает больше кого бы то ни было. От одного честного ответа ничто не изменится. — Недостаточно, чтобы перестать тебя ненавидеть за твою жестокость. Однако куда больше, чем хотелось бы. Больше, чем следует. Этот человек убил за свои века миллионы людей, изувечил родную мать, уничтожил город, воздвиг тиранию на костях, позволил штурму унести сотни жизней, пленил Тейю, раз за разом напоминал о её ничтожности и прохаживался по всей её боли в качестве собственного развлечения. Но да. Привыкла к нему, безусловно, не могла бы не привыкнуть — таков уж человеческий разум. Привыкла и к тому, что стал он неотъемлемым фундаментом её жизни, убрать который — и всё покатится в пропасть. Стремительнее, чем сейчас. Попросту развалится на части. Привыкла, что он стал всем. Не то чтобы она готова отдать ему всю себя. Вытрясти, как жалкую мелочь, все остатки своей души, отдать окончательно свое тело и сердце. Нет. Тейя презирает одну только эту мысль. Сделает всё, чтобы не поддаваться вновь необоснованным желаниям, не соприкасаться с ним. Потому что это рушит всё. Но она понимала, что слаба духом. Понимала, что ей придется прилагать все усилия, чтобы держаться от него как можно дальше, потому что зло манит. Всегда манило. Призывало своей пленительной мрачной красотой, и не отвечать на этот зов было почти больно. Дарклинг ничего не ответил, только бросил на неё непонятный взгляд, в котором толика насмешки мешалась с чем-то ещё. Казалось, он в действительно неплохом настроении сегодня. Поэтому Тейя решилась на неуверенное прошение, что навязчиво цеплялось за неё грузом ещё во Фьерде, но Тейя всегда отметала эту глупость, сосредотачиваясь на более значимых вещах. — У меня есть просьба, — несмело начала она совсем не к теме, убирая нож в карман. — Не знаю, осуществима ли она, но я и так почти ни о чем у тебя не прошу. — Не считая уничтожения Каньона и твоей вечной прихоти оставить в живых как можно больше? — То были не просьбы, а обоснованные предложения, и ты сам с ними согласился. — Дарклинг безучастно кивнул, признавая, и Тейя уточнила: — Эта просьба никак с политикой не связана. — Если ты вновь о Багре… — Нет. Не о ней. Он слегка прищурился. Помолчал всего несколько мгновений, прежде чем сказать: — Я заинтригован. — О Петере, — заявила она торопливо, понимая, что, если будет медлить и пытаться наскрести силы на этот разговор, так на него и не решится вовсе. Дарклинг слегка приподнял брови. — Теперь ты обладаешь определенные влиянием во Фьерде. Возможно, в твоих силах будет найти Петера. Если это затруднительно, я не стану настаивать. — Я думал, ты отреклась от него. — Отреклась. Но я ненавижу неизвестность. Уже даже этого объяснения было достаточно. Дарклинг и без того, должно быть, понимал, что она имеет в виду. Но Тейе захотелось озвучить мысли целиком, объясниться хотя бы перед собой: — Я знаю, что сталось с моей матерью, давным-давно. — Слова давались тяжело, но вслух они звучали спокойно, почти безжизненно и бесстрастно. Никак не выдавая того, как закровоточили все внутренние рубцы. — Теперь знаю и что случилось с братом и отцом. Но я даже не представляю, что с Петером. Мне претит эта незавершенность. Чувство, будто я не могу полноценно оставить всё позади, пока не выясню, что с ним. Дарклинг долго на нее смотрел, и это молчание мучило её, как мучает всегда. Мысленно вскрывал ей голову в очередной попытке прочесть, хотя она и так выложила ему чистую правду. Когда Тейя вглядывалась в лица умерших во Фьерде, она отчасти даже надеялась увидеть Петера в числе павших. До ужаса боялась увидеть его живым. Заглянуть ему в глаза. Услышать его голос. Но просто оставить всё как есть она не могла. — Не могу ничего пообещать, но если будет возможность — разумеется. Всё так просто? Тейя насторожилась. — Ты же не собираешься его убивать, только чтобы окончательно оставить меня без семьи? Его и семьей никак не удалось бы назвать. Не после всего. — О, нет, я оставлю это тебе, — улыбнулся Дарклинг, так мягко, словно говорил не о братоубийстве, одна лишь мысль о котором холодила Тейе жилы. — Я говорила тебе, что не стану причинять ему вреда, что бы он ни сделал. — Ты и о деревне говорила так же, и что мы имеем в итоге? Это не было очередной издевкой. Тон его не был ядовит, Дарклинг был серьезен, словно эта тема, касающаяся её семьи, действительно занимала его ум. Тейя не желала об этом думать. Не хотела даже представлять, каково было бы вонзить нож своему брату в сердце, каково чувствовать на своих руках ту же кровь, что бежит и в её венах. Искренне надеялась, что, если люди Дарклинга и узнают что-либо, это будет лишь сухим фактом: мертв. Погиб на очередной вылазке дрюскеллей. А виной тому — лишь его собственные решения, его слепая вера, которая его и погубила. И всё останется позади. — А теперь пойдем, — сказал он, прикосновением пальцев к её ладони выдергивая её из мыслей. Обвил её руку вокруг своего локтя, ведя к коридору. В этом жесте не было ничего особенного, Тейя знала это. Привычный при дворе, порой даже положенный по этикету. Видела неоднократно, как придворные, когда ещё Большой дворец был полон людей, гуляют по окрестностям под руку, вне зависимости от рода отношений между ними. Дарклинг мог бы взять так под руку кого угодно. Не гришей, потому что они — солдаты. Не служанок, очевидно. Тейя же — не гриш и не служанка. Всё в рамках разумного. Но она привыкла идти рядом. Просто рядом, не соприкасаясь. В нескольких шагах от него. Как тень. А это... Тейя прогнала все эти бессмысленные думы. В этом нет ничего дурного. Если только не обращать внимания на изредка мелькающих в коридорах слуг или гришей, которые просто почтительным кивком головы кланялись Дарклингу и особо не обращали внимание на Тейю, словно это было само собой разумеющееся — что кто-то наподобие нее мог идти с ним под руку. Должно быть, так и есть. Само собой разумеющееся. Все давно уже привыкли к тому, что Тейя — значимое лицо. Кто-то, важный для Дарклинга. Конечно, она могла бы прохаживаться по дворцу, держа Его величество за локоть. В этом новом её платье, подчеркивающем статус. До чего же всё перевернулось... — Куда мы идем? — спросила она, лишь когда они преодолели половину коридора, хотя и без того уже видела, что они направляются к лестнице, ведущей на этаж с кабинетом. — Не могу же я не отметить наше возвращение партией в шахматы? Признаться, я уже истосковался по твоим нелепым попыткам поставить хотя бы шах. — Разве то, то было в трюме, нельзя назвать шахом? Сама несколько удивилась безучастности в своем тоне. Удивилась тому, что вовсе вновь начала эту тему. Сама. Подобные мысли уже не воспламеняли в ней стыд. Произошедшее стало просто фактом, если не окунаться в те чувства с головой, а лишь прохаживаться по поверхности. — Думаю, то было скорее ходом конем, или же контригрой, — с насмешкой отвечал он. — Наступление в ответ на агрессию противника. — Мне показалось, что мои действия как раз наоборот поспособствовали агрессии. — Учитывая, что я намеревался тебя убить — нет, скорее нейтрализовали. Тейя изумленно замерла, вынудив и его остановиться тоже. Невольно опустила его руку, и его губы искривились в усмешке. — Тебя удивляет, что я все еще мог бы желать твоей смерти? — Нет. Конечно, нет, — покачала она головой в задумчивости. Сама не до конца понимала причину своей реакции. Но его фраза была действительно неожиданной. Тейе пришлось покопаться в собственных мыслях всего пару секунд, прежде чем прийти к ответу: — Я скорее удивлена, что тебя сумела остановить от намерений подобная мелочь. Мелочь. Для Тейи это было далеко не мелочью. Но для него? Древнего обесчеловеченного гриша? Если он действительно намеревался убить её, ничто не должно было его остановить, тем более эта глупость. Дарклинг только негромко рассмеялся. И, прежде чем снова взять её под руку и повести к черным высоким дверям, которые уже виднелись в конце коридора, произнес: — Мир безумен, тебе ли не знать. Ей ли не знать. Удостоверялась в этом каждый божий день и даже сейчас, в этот раз — когда зашла в его кабинет, как в уже почти что свою, привычную и знакомую обитель. Когда они за непринужденной беседой сыграли несколько партий, как ни в чем не бывало, словно ничего и не происходило, словно они никогда и не покидали этого кабинета. Когда Тейя на секунду подумала, что, возможно, жизнь здесь всё же не будет такой уж катастрофой. И раз уж даже её, со всей её нелюбовью к этому месту, стали посещать подобные мысли — да. Мир определенно безумен.