Ненужная

Сложно было охарактеризовать, какой сталась жизнь во дворцах теперь. У Тейи появилось куда больше свободного от Дарклинга времени, но даже здесь сложно рассудить, к лучшему ли это. Его совсем не было видно за бесконечной чередой военных и политических советов, большинство из которых проходили в Большом дворце. Это позволяло Тейе держаться относительно дальше от эпицентра событий, отсиживаясь в Малом дворце, но при этом всё равно она оставалась в курсе всех дел. Заседания обычно проходили долгие и утомительные, и после них Дарклинг, казалось, становился сквернее прежнего. Бывали дни, когда он срывал на Тейе своё раздражение, но она, благо, давно уже научилась игнорировать подобные выпады. Бывало, когда он был столь измотан, что его будто бы даже не хватало на колкости, а это казалось уже совсем немыслимым. — Как ты считаешь, как скоро я окончательно разочаруюсь в правильности этого решения? — спрашивал Дарклинг нередко и определенно риторически. Сейчас сидел он в своем кресле, ненадолго прикрыл глаза. Коснулся пальцами лба, будто прогоняя головную боль. Тейя не любила такие моменты. Когда в нем едва-едва заметно проступают обычные человеческие слабости, лишая его выточенного временем неодушевленного, каменного лика. — Что ж, надеюсь, если я буду ежедневно тебе напоминать, что преимущества куда весомее недостатков, эти двое продержатся ещё хотя бы пару лет, — отвечала она ему даже в те разы, когда ответ не требовался. — Тогда уж ежечасно. Тейя понимала, что он сейчас несерьезен, и это успокаивало, хотя порой она задумывалась, не решит ли он однажды всё же воплотить свои слова в жизнь и снять Ланцова с Алиной с постов со всеми вытекающими последствиями. Нет. Должно быть, нет, не решит. Он не настолько безрассуден, чтобы, как малый капризный ребенок, разбрасываться указами, а затем отменять по сотню раз на месяц. И всё же — кто знает, что у него может быть на уме? Поэтому, если для поддержания этой несерьезности Тейе придется претерпевать всё его неудовольствие, ожесточающее его черты, — конечно. Пусть так. В любом случае была и остается его живым личным дневником, у неё не то чтобы был в этом вопросе выбор. К этому она давно привыкла. Но быть дневником Алины — привыкнуть сложнее. Конечно, Алина не могла доверять ей настолько, чтобы выкладывать все свои мысли и чувства. Для этого скорее был Оретцев, которого великодушно оставили при дворе. И всё же, хотя бы части жалоб было не избежать. — Он нас будто и не слушает большую часть времени, — говорила она в пустой библиотеке — все гриши сейчас были на занятиях. — Когда я выдвигаю предложения, он смотрит на меня с таким снисхождением, будто я младенец, только вылезший из пеленок. — В сравнении с ним — все мы младенцы, — напомнила об этом Тейя уже в неизвестно какой раз и закрыла объемный фолиант, который дочитать сегодня, видимо, уже не сумеет. Тейя всё так же много времени проводила в библиотеке. Больше было негде. Пряталась от довольно-таки унылой реальности в науках, исследовала ещё не изведанное, прощупывала свои знания на наличие прорех и наскоро их заполняла. Порой задумывалась о том, что уже было бы куда проще разместить её покои здесь, ведь всё равно отсюда почти не выходила, стала неотъемлемой частью этих рядов со стеллажами. Как лешие из сказов живут в лесах, так и Тейя, подобно мифическим созданиям, обитала в библиотеке. Здесь Алина и находила Тейю каждый раз, когда нужно было поговорить. Сейчас — стояла неподалеку от столов, спиной подпирая стеллажи, со скрещенными на груди руками. Утонченный наряд в бело-золотом цвете, длинные белые волосы, уложенные служанками в аккуратную прическу. От обилия благ во дворце и регулярного использования гришийской силы лицо Алины выглядело действительно отдаленно походящим на лик Святой. Но недовольство на грани гнева её отнюдь не красило. Тейя уточнила: — Что насчет Ланцова? Его тоже игнорирует? — Реже, чем меня, — пожала Алина плечами. — У него часто неплохие идеи, которые каким-то чудом удовлетворяют запросы Дарклинга. Но только если касаются перевооружения или промышленности. Когда речь заходит о государственном строе, или о низших слоях, о внешней политике… Всё без толку. Иногда мне кажется, что мы с Николаем там сидим для декора. Тейя отчетливо услышала эту тончайшую ноту, благодаря которой эта фраза прозвучала скорее как «я там сижу для декора». Но Алина вряд ли стала бы обсуждать настолько лично-эмоциональные темы с Тейей, поэтому разумнее было осторожно сменить тему, уводя её по иной тропе: — Теперь он уже «Николай»? Уже настолько сблизились? — Что уж тут сказать, общий враг сближает. — Пора бы уже свыкнуться, что Дарклинг — более не враг тебе. — Алина только закатила глаза, но Тейя была терпелива. Говорила спокойно: — Как он может относиться к тебе не как к младенцу, когда ты и сама упрямо не желаешь признавать его власть? Очевидно, это было не лучшей тактикой, поскольку карие глаза, до этого скорее просто уставшие, теперь только сильнее вспыхнули. Тейе на секунду показалось, что Алина на грани того, чтобы руки её заискрились светом. Её всегда занимало то, как сильно силы гришей связаны с их эмоциями. Когда Дарклинг бывал в особо скверном расположении духа, пространство вокруг, осознавал он или нет, темнело от заволакивающих стены теней. Это пугало, если честно. Напоминало, насколько Тейя слаба по сравнению с буквально каждым человеком в её окружении. — Мне следует просто забыть всё, что он сделал? — Политика — не место для межличностных войн. Свои обиды придется оставить, иначе мыслить трезво не выйдет. — Это не обиды, — сказала Алина уже спокойнее, но с едва ощутимым холодком. — Я просто ему не доверяю, и, думаю, ты согласишься, что это довольно-таки справедливо. Тейя кивнула, понимая, что с этим действительно не может не согласиться. Найдите хотя бы одного сумасшедшего, что доверился бы Дарклингу целиком и полностью. Задумчиво проводя пальцами по потрепанной обложке очередной книги на столе, Тейя полагала, что разговор подходит к своему завершению, но неожиданно Алина как-то немного поерзала, словно замялась. Словно не знала, стоит ли заводить какую-то лишь ей известную тему. — К слову о Николае… — все же начала она. — Он спрашивал о тебе. Тейя не совсем понимала, стоило ли ей изображать удивление вопреки тому, что удивительным здесь ничего не было. На месте Ланцова она поступила бы так же. Если смотреть на ситуацию не своими глазами, а посторонними, картина вырисовывается совсем запутанная. Возможно, Женя могла бы ему что-нибудь рассказать, но и она знала до нелепого мало, буквально самую верхушку, и никогда не лезла в это всё глубже. — Честно, я не хотела говорить ему ни слова, — продолжала Алина, не услышав никакой реакции. — Но он стал рассуждать вслух, обговаривая каждую сплетню, насколько каждая из них реалистична или нет. Я понимаю, что разумнее было бы просто промолчать, ведь это было очевидной провокацией, но в итоге, слово за слово… Я не могла просто слушать всё это. Сказала правду. Занимательно звучит слово «правда», когда человек, его произнесший, и сам знает только поверхностную полу-истину. Когда Тейя впервые появилась на людях в новом черном платье, открывающем ключицы, Алина с изумлением спросила о шраме, но в ответ получила лишь размытое ничего. Не настаивала на подробностях, и Тейя за это была благодарна. И так со всеми попытками Алины узнать всю историю полнее. — Что именно ты сказала? — уточнила Тейя как можно мягче. — Никаких подробностей. Только то, что ты была служанкой Багры, и дальше, в двух словах, последующая твоя карьерная лестница. Но он все равно мне не поверил. Посчитал это слишком неправдоподобным. Значит, мелочи. Это не отменяет того, что она могла бы рассказать Ланцову больше. Больше деталей, довольно личных — про то, как Дарклинг снова и снова омрачал жизнь Тейе, сравнивал с грязью и различными способами напоминал о её месте. Всё то, что Тейя рассказывала, чтобы не выдавать и намека на то, что она могла быть к Дарклингу расположена или даже привязана. Но Алина не раскрыла и этого, насколько можно судить, и это даже приятно. Более того — призналась в этой мелочи Тейе. Буквально каждый за её спиной мог бы её обсуждать, делиться ничтожными крупицами редкой информации и навешивать ярлыки, но хоть один человек скажет об этом в лицо? — Спасибо, что рассказала об этом мне, — нарушила Тейя наконец повисшую между стеллажами недолгую тишину. — Могла и не говорить. Я очень ценю. Это будто сбило Алину с толку. Прищурилась: — Ты даже немного не злишься? — На что мне злиться? Почти ту же информацию он мог бы узнать и от любых гришей, или слуг, придворных — от кого угодно. Не сомневаюсь, что уже узнал — чтобы сравнить источники. Ты ничего мне этим не сделала. Это ему следовало бы успокоиться и не забивать голову глупостью. Иногда ей очень хотелось подойти к нему самой и сказать просто прекратить. Сообщить прямо: его желание докопаться до сути бессмысленно. Никакой сути нет. Никакой страшной тайны. Интриг. Сплошная нелепица, череда нереалистичных событий, и от этого никакого проку. В итоге ни разу так и не подходила к нему. Напротив: неосознанно держалась подальше, не прохаживалась по территории садов в одиночестве, чтобы случайно не столкнуться. Располагались они в разных дворцах, и это было удобно. Если Алина и хотела бы сказать что-то ей в ответ, не успела — в проёме между рядами полок уже появился слуга и поочередно поклонился сперва Алине, затем Тейе. Обратился к ней: — Сударыня, Его величество Дарклинг послал за Вами. Это определенно не было дурной вестью. Ей не помешает очередная партия в шахматы, чтобы разгрузить полученные за день знания по полкам, позволить им немного полежать нетронутыми и просто отвлечься самой. Поднявшись из-за стола, Тейя неторопливо складывала в руки стопку ранее разложенных справочников. — Так непривычно, — чуть помедлив, призналась Алина, когда слуга удалился, чтобы ожидать Тейю в коридоре. — Когда-то ты узнавала обо всем здесь только через меня, и я так хотела, чтобы ты тоже могла посетить дворцы… А теперь ты здесь даже более привыкшая ко всему, чем я. Это было частой их темой для обсуждения. Странная ностальгия по прошлому, даже если и оно было далеким от благополучного. Тейя в то время хотела посетить дворцы тоже. Что уж там… мечтала. Выбраться из тесной хижины. Увидеть самые важные здания в Равке. Стать частью чего-то большего, чем просто выживание. Стать значимой. — Должно быть, это нам урок, — пожала она плечами, ставя последнюю уже книгу на место. — Быть осторожными с желаниями. Никогда не знаешь, в каком обличье они себя явят. Алина согласно, немного задумчиво и печально кивнула, и они, попрощавшись, разошлись по своим делам — всегда их дни пересекались совсем ненадолго, прежде чем снова приходилось занимать отведенные им роли. Тейя шла вслед за слугой, чувствуя даже некое успокоение. Этот разговор с Алиной, его окончание, если быть точнее, подарил ей какую-то печально-сладостную мысль, что во всем дворце есть хотя бы один человек, что пускай даже лишь отчасти, но был на её стороне. Не стремился оклеймить её очередным ярлыком, говорил правду, не лгал и не носил масок. Даже невзирая на скверное положение их обеих, хотя бы это не могло не радовать. В тот момент, непривычно приятный, Тейя ещё даже не представляла, что это, возможно, был последний разговор с Алиной, в котором Тейя могла бы смотреть ей в глаза без чувства вины, что обгладывало до последней мельчайшей кости. *** Вместе с осенью округа по обыкновению своему погружалась в дрёму, но не уютную, мягкую, теплую, а в тревожную и слякотную. От такой погоды ныли давно зажившие кости, болела местами голова, и вместе с тем в мысли стучалось жутковатое осознание: Тейя здесь уже около года. Прошлым сентябрем или октябрем — сложно припомнить, — она шагнула на порог хижины. Совсем другим человеком. Не ведая, останется ли она при столице ещё хотя бы на пару дней. Осознание этого было странным. Будто неприятным. Всесторонне покалывающим. Напоминающим, кем она была и кем должна была остаться, но она продолжает снова и снова губить себя, поддаваясь разрушительному влиянию. Осень эта не только золотила кроны деревьев и иссушала зелень, но и разливала по воздуху тягость, накаляла его, как при грозе, и закрывала светлое небо тучами, омрачая серостью всю прилегающую к дворцам территорию. Подстать внутреннему состоянию. С каждым днем, неделей. Хуже и хуже. Тейя питала наивные надежды, что так будет лишь вначале после их появления, а после все начнут привыкать к сложившимся обстоятельствам, но становилось всё хуже по мере того, как становилось понятно: это не для Алины. Не все гриши были согласны с назначением её на пост, но не стремились выказывать недовольство вслух — не могли и слова сказать наперекор решению правителя. Со своими обязанностями Алина справлялась весьма и весьма недурно, но Иван немало перетягивал всё на себя, чем вызывал конфликты ввиду взаимной их с Алиной неприязни. Что касается Дарклинга, Алина не была безрассудна, чтобы открыто конфликтовать с ним, но напряжение так и тянулось без конца, протяжно поскрипывало в стенах, воздухе, лицах. Тейя всё продолжала жить в библиотеке. С утра до ночи, за стеллажами, в книгах, в знаниях, подальше от своих же мыслей и подальше от людей. Подальше от Алины. Алина тоже нередко приходила в библиотеку, но в такие дни Тейя брала стопку с собой — к неодобрению Бориса, но тот не смел сказать ей и слово поперек, — и скрывалась в своих покоях. Открыто избегать Алину она не смела, это было неразумно, поэтому всё равно проводила с ней время, но сводила его к вежливому минимуму, дабы не вызвать у неё сомнений и тревог. Наверное, Тейе стоило поступать наоборот. Стать Алине опорой в этот непростой период. Заручиться её доверием. Подойти так близко, насколько это возможно. Но лишь одна эта мысль ужасала, сковывала, приводила в отчаяние. Тейя и без того сделала и делает достаточно, чтобы чувствовать себя прескверно. Дарклинг одарил Оретцева каким-то значимым в армии чином. Тейя всё ещё не сильно разбиралась в военном деле, но понимала, зачем он это сделал и чем это сулит. Старалась не думать. Искала успокоения в привычных ранее вещах. Книги — верный друг, но этого недостаточно. Заплетать фьерданские прически… не сразу, но ей всё же удалось вернуться и к этому. Дарклинг ни слова ей не сказал, когда однажды утром она снова с трудом осмелилась заплестись, но Тейе и самой было тяжко смотреть на свои же волосы теперь, на то, что некогда дарило ей тепло. Никаких его слов и издевок даже не требовалось. Руны же всё ещё были непосильной задачей. В первые дни после возвращения она пыталась прикоснуться к ним. Понимала, что оставила прошлое позади, но все равно решила попробовать. В итоге отдернула руку, как обожглась, и бросила — слишком грубо, за что потом себя корила — обратно в глубину тумбочки. Тейя была убеждена, что не заслуживает этого. Прикасаясь к материнским рунам, прокладывала к своему прошлому мост, и тогда её вновь жгла мысль — что бы сказала мама? Отец и брат? Что бы они сказали, увидев, кем Тейя стала? Дворцы стали казаться ещё более враждебными. Пересекаться с Женей Тейя не рисковала, да и незачем, Алину избегала, как и Ланцова, который не то чтобы именно стремился заговорить с ней, но она чувствовала на себе его внимательный взгляд, когда находилась вне стен, что могли бы спрятать её от чужих глаз. Про Оретцева и думать нечего, а большинство встреч с Дарклингом были отравлены установившимися обстоятельствами. Иногда её вновь посещали мысли попробовать встретиться с Багрой, но Тейя быстро отметала эту нелепость. Багре она не нужна тем более. Очередной ночью Тейе не спалось. Её часто мучила бессонница, но в этот раз ещё и луна была столь яркой, что освещала комнату почти целиком, выделялась в окне пятном, с которого Тейя не сводила глаз, не в силах закрыть веки. Что если ещё раз?.. С шумным вздохом села, отодвинула одеяло, разместилась на полу около тумбочки и достала мешочек с рунами. Их тяжесть была приятной, но Тейя боялась развязывать бечевку и запускать внутрь руку, касаться камней пальцами, как делала раньше. Так и держа в обеих руках туго завязанный мешок, сидя прямо на полу, она вновь взглянула на луну. Должно быть, на озере сейчас красиво, и эта мысль отозвалась в груди уже непривычным трепетом. Нельзя сказать, что Тейя все еще верила, будто руны могли бы повести её по верному пути, указать решения, показать правду. Но они всегда приносили покой. А вода — наилучший источник, реки и озера полнятся духовной силой, Джель слышит, внимает чрез неё. Шумная полноводная река, беспрерывный поток, обычно годится для молитв и гаданий куда лучше, но и озеро ведь... Чтобы переодеться, потребовалось совсем немного, и вот Тейя уже бредет в одиночестве по мрачным, пустым и холодным коридорам. Нож с приятной тяжестью лежит в кармане за спиной для спокойствия, а руки все так же сжимают руны через ткань мешка. — Что-то случилось, сударыня? — недоверчиво спросил стражник около дверей. — Час уже поздний. — Я немного прогуляюсь, если не возражаете. Стражник несколько замялся. — Вам нужно сопровождение? — Благодарю, но нет. — Полагаю, я обязан доложить о вашем уходе Его величеству. — Как вам угодно, — безучастно ответила она и вышла на приятную осеннюю прохладу, хотя бы отчасти проясняющую мысли. Тейя корила себя за то, что прежде её не посещала идея выбираться из дворца ночью. Ночь часто казалась чем-то пугающим, повсюду стелется темнота, которая никогда не предвещала ничего хорошего. Сейчас лишь пламя редких фонарей и луна освещали пространство, но Тейе не было страшно. Напротив — так спокойно, как давно уже не было. Ветер, поднимающий в воздух опадающие листья, был промозглый и сырой, но Тейе казалось, что она вовсе не чувствует холода. С какой-то пугающей отчужденностью дошла до озера, опустилась коленями прямо на иссушенную холодами траву. Гладь воды правда была невообразимо красивой. Слегка рябила от ветра, искореживая яркий белый диск, но не уродуя его. Несколько секунд Тейя лишь так и сидела, даже не притронувшись к завязкам на мешке. Но затем осторожно, словно внутри её ждала опасность, развязала их и, не прикасаясь к камням, высыпала их на мерзлую землю. Всё же пришлось прикоснуться. Дрожащими руками, чувствуя, как колотится сердце и пульс кричит в висках не заслуживаешь в ответ на каждое небрежное касание, перевернула руны символами вниз. Как же ей хочется просто вновь стать той девочкой. Сидящей с мамой за столом и пытающейся выучить бессчетное количество значений. С восторгом в глазах. С разливающимся от сердца по телу трепетом. Закрыв глаза и коснувшись пальцами холодной воды, с трудом заставила себя прочесть несколько слов Джелю. Полагала, что здесь, у воды, под луной, будет куда проще, но ошиблась: каждое слово отдавало резью в горле и легких. Всё так неправильно. Никогда она не должна была заставлять себя молиться богу. Всегда это было частью её жизни. Не рутиной, а тем, что было нужно, как сама жизнь, как воздух. Что с ней стало? Нужно просто задать себе вопрос. Загрести в ладонь камни, подбросить и узнать ответ. Благополучно вернуться во дворец с мыслью, что она всё та же Тейя. Всё ещё способна гадать. Способна верить. Но каков вопрос будет уместен? — Впечатляющая картина, — услышала она за спиной голос и в безысходности закрыла глаза. Жизнь продолжала шутить над нею всеми способами. — Честно, издалека — точь-в-точь иллюстрация из детских сказок. Под луной, у воды, с рунами и в черном облачении. Не могу понять, жутко это или очаровательно. Тейя не хотела оборачиваться, но было нужно. Дала себе всего пару мгновений, чтобы прийти в себя и убрать все эмоции как можно дальше. Пришлось подняться, оставляя руны на земле. Уберет их после — она не могла позволить себе сидеть на земле на коленях в присутствии королевской особы. Его тон был несерьезным, возможно даже насмешливым, но она была слишком в своих тревогах и не нашлась, что ему ответить. Сделала реверанс, как подобает, и только после этого взглянула на его лицо. Под светом луны его шрам выглядел ещё более ужасающе. — К сожалению, мне не спится, — единственное, что выдала она в свое оправдание. Ланцов издал саркастический смешок. — Да, определенно занятное времяпровождение для бессонной ночи. — Вот и мне так показалось, — спокойно ответила она, вполне уловив в его тоне иронию. Нарочито пренебрегла ею. — Быть может, мне и вам погадать? Понимала, что он просто посмеется с её предложения, и тогда она вполне будет иметь право вежливо попрощаться и покинуть его. — Было бы очень кстати. — Верите в руны? — Верю во всякое, — небрежно ответил он. — Без веры в необъяснимое существовать как-то уныло, согласитесь. Её сбивало с толку, что он обращается к ней на Вы. Так уважительно к ней обращались лишь прислуга и опричники. Но Ланцов? Опальный принц. Генерал Первой армии. По своей воле, или же по правилам дворцового этикета. Но все равно — уважительно. К ней. — А моя вера конкретно в руны будет зависеть ровно от того, что они мне покажут, — разглядывая заметные светлые камни на почти черной земле, заключил он. — И что же вы желаете спросить? — Хм, — изобразил он задумчивость, хотя после вопроса, что он задал далее, стало совершенно очевидно — он не думал ни секунды: — Руны способны ответить об их же владелице? Тейя вздохнула. Осторожно опустилась на корточки и принялась собирать руны, с трудом игнорируя всё те чувства, что вновь воспряли от прикосновения с камнями. Сегодня она уже более не погадает. — Вас так уж интересует моя личность? — невозмутимо спрашивала она, и без того зная ответ. Один за одним клала камни в мешок. — Вы стали настоящей загадкой. А так уж вышло, что я просто обожаю разгадывать нерешаемые головоломки. Прекрасно. Тейя стала головоломкой не только для Дарклинга. Какое-то проклятье, если так подумать. — В таком случае, здесь вам не повезло, головоломка весьма решаема, — равнодушно оповестила она, поднявшись. Затянула веревкой мешочек. — Алина сказала вам правду. — И почему же я вам не верю? — Потому что ищете глубину там, где её нет? Ланцов долгим взглядом посмотрел на неё. А после наклонился и подцепил среди травы белый камень, который Тейя сперва не разглядела. Протянул его ей. — Ответьте хотя бы на один вопрос, — и сжал ладонь с камнем, когда Тейя потянулась, чтобы забрать. Боже, просто ребячество. — Обещаю, никаких копошений в грязном белье и пикантных сплетен. Тейя опустила руку, чуть приподняв подбородок. Вопросительно взглянула на Ланцова, в ожидании. Опасалась, что это вновь будет что-то насмешливое, ребячески дурное, но он выглядел удивительно, даже непривычно, серьезным. — Дарклинг ведет борьбу за власть. Я — за свой народ. За что боретесь вы? Сперва ей показалось, что этот вопрос так и останется без ответа, столь неожиданным он был. Тейя ранее об этом не задумывалась. Не знала, что отвечать. Но ответ к ней пришел весьма быстро. — За здравомыслие. Маска серьезности спала с него тут же, губы изогнулись в язвительной улыбке, но он всё же разжал кулак, позволяя Тейе забрать руну и бросить её к остальным. — Разве же это здраво — держать на престоле древнего маразматика? — спросил он. Тейю искренне поразило, как открыто он не выбирал слов. После заискивания пред Дарклингом всех других в этом дворце... — У нашего могучего правителя чуть ли не на лбу написано «зло», а злодейскую ауру в этом своем черном одеянии он излучает за милю. Удивлен, как цветы рядом с ним не вянут и звери не разбегаются. Тейя пропустила все эти ненужные слова мимо ушей, цепляясь за главную суть. Лицо её не дрогнуло, всё такое же каменное, будто под кожей жизни вовсе нет. Шагнула к нему, чтобы сказать негромко: — В таком случае, свергните его. — Если он и удивился этим словам, то никак этого не выказал. — Но сколько ещё людей погибнет в процессе? — Так уж выходит, что за свободу всегда приходится платить, — сказал он, вновь вернувшись к серьезности. Свобода. Такое непривычное уже слово. Далекое. Откуда-то из грез, из невозвратимого прошлого. Так ли несвободны сейчас люди? Ответ очевиден, и всё же, всё не так худо, если сравнивать. В одну из бесед с Дарклингом он довольно равнодушно поделился с ней тем, как всё могло бы быть. Какие планы у него были изначально. И у Тейи от них кровь стыла в жилах. — Когда-то у меня были более амбициозные идеи, — говорил он одной из ночей. Стоял у окна, пока Тейя наблюдала за ним из кресла. — Геноцид с последующим использованием отказников только лишь для деторождения гришей. Про угнетаемый народ она уже слышала неоднократно. Но расходный материал для деторождения… взгляд её пустой замер в одной точке, пока она пыталась осмыслить. Уже давно гришей всё равно что отбирают у родителей, отправляя в Малый дворец, но это всё не было так трагично. Гриши время от времени могут видеться с семьями, их не держат и не отнимают силой. Это просто обучение. Учеба в столице — для их же блага. Но если всё перевернется? Дети, наверное, проходили бы проверку чуть ли не с самого младенчества, всё строилось бы по строгой непреклонной системе. И если ребенок пройдет проверку — отнимут его у родителей тут же, без шанса на то, что в дальнейшем хоть раз они ещё свидятся, соприкоснутся друг с другом. А сами родители просто продолжат своё рабское, бессмысленное существование, нужное лишь для создания потомства с вероятностью родить нового гриша. Возможно, стали бы проводиться и лабораторные опыты?.. Попытка выяснить, можно ли повлиять на рождение одаренного ребенка, в каких генах таится этот дар и как можно ему поспособствовать… Тейя вздохнула, не желая представлять дальше. С каждой новой мыслью, каждой возможной деталью, картина этого мира становилась всё кошмарнее. — Что-то же тебя от этого останавливает, — констатировала она, надеясь, что это «что-то» — хотя бы отчасти сохраненный рассудок. — Эта модель мира неперспективна. Не сейчас. Неперспективна. Это слово так остро резануло слух, что Тейя невольно коснулась виска, в котором стрельнуло болью. Рассматривать геноцид и потомственное рабство с точки зрения перспектив. Выгодно или нет. Тейе несколько подурнело, но она качнула головой, прогоняя эту слабость и с трудом возвращая хладнокровие. И очень вовремя, потому что Дарклинг обернулся к ней. — Нельзя так кардинально менять веками установленный строй, — объяснял он. — Он бы не продержался долго — разрушился бы так же быстро, как и был создан. Я веками наблюдал за становлением государств. За чужими ошибками. У меня есть вечность, и я могу быть терпелив. — То есть рано или поздно ты всё же воплотишь планы в жизнь, — заключила она без вопросительности. Уточняла, но не спрашивала. Боже, пусть Джель будет милосерден и отнимет у Тейи её жизнь задолго до становления этой модели мира. Дарклинг посмотрел на неё каким-то непроницаемым долгим взглядом, и она выдержала этот взгляд, даже уже бросив попытку прочесть — всё равно не выйдет. Никогда не выходило. — Пока я всё ещё в раздумьях. — Тейя сделала всё, чтобы не выказывать своего облегчения. Продолжала смотреть на него в ожидании продолжения. — Конечно, мне бы крайне хотелось назвать всех гришей поголовно — высшим слоем, превосходящим отказников во всём, но всё чаще некоторые личности демонстрируют мне своё скудоумие, а некоторые отказники — удивляют. Это можно было даже назвать надеждой. Весомой. Тейя была убеждена, что мнение Дарклинга категорично. Что он готов слепо восхвалять только гришей, игнорируя здравый смысл. Если же это на деле далеко от истины... Эта надежда стала расходиться трещинами с дальнейшими его словами: — Так или иначе, я мог бы использовать это лишь как причину. Повод. Даже не веря в кардинальное различие умов сам, я мог бы все так же использовать эту идеологию как способ удержания власти и установления новых порядков. Людям нужно во что-то верить. Нужна отчетливая, строгая идеология. — Да, если бы вы были большинством, — произнесла она неожиданно даже для себя, полагала, что вовсе не сумеет ничего сказать, настолько стянуло грудную клетку безысходностью. — Или хотя бы половиной населения. Но вы — меньшинство. Поэтому людям так просто вас ненавидеть. Вас мало. Вы отличаетесь. Тейя опасалась, что разозлит его, но он слушал внимательно. Небрежным жестом приказал ей говорить дальше. И она говорила: — Управлять такой массой людей было бы просто, если бы они были расположены к этой идеологии. Но с чего бы им верить, что они сами же — низший слой? Что скудоумны, слабы, ничтожны? Пропаганда потребуется просто немыслимая. Невозможная. А если они не будут верить — они и не сумеют смириться со своим положением. На секунду ей показалось, что она уже даже читает ответ на свои слова в его глазах, поэтому поспешила уточнить: — Твоя сила умерит их пыл на первое время, но ты сам сказал, что такое категоричное, тоталитарное изменение долго не… — Я знаю, — оборвал он её так твердо, что Тейя с трудом не вздрогнула, и речь её тут же утихла. — Ты можешь считать, что я слеп или безрассуден, раз использую силу и страх как рычаг управления людьми, но я делаю это не в порыве кровожадности. — Он выдержал недолгую паузу, будто сам о чем-то задумавшись на миг. Продолжил: — Я соблюдаю тонкую грань, которую ты попросту не видишь, потому что для тебя любая кровь — это зло. Но я использую страх народа умеренно. И рассчитываю все последствия, если эту черту перейду. Массовое истребление не будет выгодно никому. Про черту и умеренность Тейя бы категорически не согласилась, и всё же... Она долго пыталась осмыслить эти слова, но общая, наполненная деталями картина так и не складывалась. Не любила признаваться себе в этом, но сейчас она просто запуталась. Покачала головой. — Если ты говоришь, что массовое истребление — невыгодно и неразумно, что нельзя так кардинально менять строй, тогда к чему вовсе эти планы про геноцид? Они будут неразумны в любом случае — что претворять их резко, что постепенно. Люди не сумеют смириться, даже если ты будешь менять всё со временем. Настолько угнетаемым народом просто не может быть подавляющее большинство. — Я не говорил, что мои планы не безрассудны. Но это не меняет того, что они заманчивы, невзирая на хаос. Даже если придется убить всех несогласных. Даже если эти несогласные — большинство. Значит, судьба мира зависит лишь от того, поддастся ли один-единственный человек искушению. В последнее время он демонстрировал разумность. Не убил Ланцова, дал народу надежду на благополучие в виде Алины. Соответственно, у него не было в планах претворять свою идею в кратчайшие сроки, иначе всё это не имело бы смысла. Но всё могло измениться в миг. Так же, как он не мог решить, желает ли он всё же её смерти или нет, он не мог определиться, стоят ли его идеи того. Его мнение менялось с исключительной скоростью. И миру конец, если однажды Дарклинг совершенно сойдет с ума и решит, что да — стоят. Тейя с трудом вернулась мыслями к реальности. К разговору. Прошло всего несколько секунд, но в голове воспоминание прокрутилось целиком, освежая весь тот сухой ужас. Ланцов прав. Без жертв не обойтись в любом случае. Если ничего не предпринимать и позволить диктатору перекроить устройство мира, погибнут люди. Если вновь поднять восстание и свергнуть Дарклинга, в процессе погибнут люди. Но если во втором случае хаос погубит множество жизней неотвратимо, такова цена бунта и свободы, то в первом… Дарклинг всё ещё в раздумьях. И, насколько Тейя могла судить, куда больше склоняется к рациональности, чем к прихотям необоснованной жестокости. И Тейя продолжила отстаивать своё: — Да, такова цена свободы, но и расплачиваться, разумеется, за нее будет только народ, за который вы якобы боретесь. Так чем же вы лучше Дарклинга? Буквально на одну крохотную секунду ей показалось, что его наплевательская маска дерзости надтреснулась, но Тейя не могла быть уверена. В полумраке ничего не различишь, тем более эмоции всё равно что незнакомца. — Я симпатичнее. — Теперь уже я бы не была в этом так уверена, — небрежно ответила она, бросая взгляд на шрам. Да, она признает, это было уже несколько грубо, но Тейя устала. От этого разговора. От всего. Все равно он не выглядел особо задетым, наоборот, ухмыльнулся. Тейя обошла его и, без каких-либо вежливых норм прощания, просто отправилась ко дворцу. — Ещё один вопрос, последний, — коснулось её спины. Господи, это уже просто невозможно. Эта ночь никогда не закончится. Пришлось остановиться. Обернуться. — Это же вы поспособствовали моему назначению? — спросил он так, будто и не ждал ответа. Просто чтобы удостовериться. Тейя не ответила. Речь шла лишь об одном вопросе, и она на него уже давно ответила. Всё же почтительно откланявшись, чтобы хоть как-то оборвать этот разговор, Тейя в молчании продолжила свой путь по широкой тропе, подумав о том, что это в некотором роде даже иронично. Неужели все её первые полноценные разговоры с особо влиятельными личностями будут связаны с рунами? Захотелось жалко заскулить от немыслимости, от бессилия, когда Тейя разглядела на пороге Малого дворца фигуру, которую нельзя было не распознать даже издалека. Зловещая скульптура, возвышающаяся над всем остальным миром, стоя на ступенях в полутьме. Прогулялась бессонной ночью под луной… — Прошу тебя, ни слова не говори, — обреченно взмолилась она, поднимаясь по ступеням. Проходя мимо, словно он и правда был лишь статуей. Любого другого человека он, должно быть, за подобное неуважение растерзал бы до ошметков. — Мне хватило одной словесной дуэли, — объясняла она, когда он последовал за ней внутрь. — Вижу, знакомство со щенком не задалось? Уже миновали стражников у дверей и небольшой, полный холодной пустоты холл. Тейя не ответила, но ответ и не требовался. — Честно, сперва я был убежден, что ваша встреча была преднамеренной, но твое раздражение вызывает сомнения. Преднамеренной? Рассмеяться бы с этого. — Можно считать, я отстаивала твою честь, — ответила она, желая увести тему к более несерьезной. — Занимательно было бы на это посмотреть. Подобная возможность уж точно больше не предоставится. Никогда в жизни больше. Не станет его защищать. Чувствовала себя после этого грязной. Подлой и бездушной. Чувствовала себя какой-то его сообщницей, коей, вероятно, и являлась, но думать об этом было невыносимо. Хотела уже было свернуть к своей лестнице, чтобы без новых происшествий вернуться в покои, но его пальцы схватили её за локоть, останавливая и грубо притягивая на шаг ближе к себе, чтобы сказать: — На будущее: просыпаться от вести, что ты отправилась бродить в ночи — не лучшее пробуждение. До утра отложить не могла? Этот тон и этот взгляд. Тейя даже благодарила судьбу за подобные моменты, потому что начинала уже опасно отвыкать от этой резкости, от острого льда, стягивающего вены. Когда Дарклинг делился с ней своим недовольством или планами, его голос всего был спокойным, ровным, словно он беседовал с каким-нибудь приятелем, хотя Тейя предполагала, что приятелей у него не осталось или не было вовсе. Таким тоном он напоминал ей расстановку их ролей. То, как всё должно быть. Забыться — самое опасное, что можно сделать в её положении. Слишком часто уже забывалась. Неужели его и впрямь разбудили? Он не выглядел только недавно проснувшимся, сонным. Такой же, как всегда. Но Тейя вовсе никогда не видела его сонным. Изможденным — да, но не по-человечески сонным и помятым, какими обычно люди бывают сразу после пробуждения. — Я не заставляла слуг тебя будить, — ответила она, не зная, сверлить ей взглядом его или пальцы, что всё ещё властно сжимали ей руку. — Зачем тебе знать, если я отправилась на прогулку? Это твоя территория. Вокруг твоя стража, твои люди. — И из всех этих людей я обнаружил тебя за беседой именно с мятежником. Тейя выдернула локоть, отпрянув на шаг. — Ты превращаешься в параноика. Ты обезопасил меня всеми способами. Я бы сумела за себя постоять. Но тут же, сразу после этих слов, раздраженную пререканиями голову посетила иная мысль. Куда более подходящая к его фразе про преднамеренную встречу. — Или ты не о моей безопасности беспокоишься? — Учитывая, что вас обоих объединяет безмерная наивность и слепая вера в лучшее, я бы отнюдь не удивился твоему желанию переметнуться. Ей хотелось бы упрямо заявить, что она и так не на его стороне, но это было бы очевидной чушью. Ввиду последних событий, трудно все еще утверждать, что она сохраняет нейтралитет. Чаша весов, которая обязана была держать баланс, вновь стала перевешивать в одну сторону. Самую кошмарную из возможных. Неужели Дарклинг сам этого не видел? Не понимал, что она слишком сломлена и потеряна, чтобы ещё бороться? Он не мог этого не видеть. Но, видимо, полагал, что она снова может его удивить в любой момент, ведь читать её у него не выходит. Это действительно проклятье. Тейя бы с удовольствием вручила ему все свои мысли на ладони, распахнула бы жалкие отрепья души, лишь бы он уже просто оставил её в покое. Но сколько бы она ни озвучивала свои размышления, сколько бы ни демонстрировала запятнанную свою душу, всё было недостаточно. Если бы было достаточно, Тейи уже давно бы не было в живых. Встретила бы погибель в ту же секунду, как надоела ему. — Я не та, кто стал бы из последних сил стараться победить непобедимое, — напомнила она откровенно, устав от полутонов и умалчиваний. — Уж точно не после всего произошедшего. Ты и сам это знаешь. Для меня всё уже давно кончено, и если я не с тобой, то все равно что одним шагом в могиле. Пускай это было чистой правдой, прозвучало это всё равно не так, как хотелось бы. Тряхнув головой, Тейя уточнила: — Не посчитай это преданностью тебе, — прозвучало холодно. — Всё, что можно было, я уже предала, это ты тоже знаешь. Не хотелось вспоминать тот их разговор, что последовал сразу же после одной из редких безмятежных бесед с Алиной. Но она возвращалась к тому, что тяготило её виной, всегда. Ежедневно. Особенно — рядом с ним. Вспоминала удивительно отчетливо даже спустя столько времени. Дарклинг ничего ей не ответил. Лишь смотрел так, как любит смотреть, мучительно, наплевательски и сухо, просто невыносимо. Очевидно, всё уже давно было им сказано. Повторяться ни к чему. — Что ж, в таком случае, доброй ночи, — оборвала она короткое молчанье. Сжав крепче руны пальцами, второй рукой придержала подол платья, разворачиваясь к лестнице. Бросила напоследок: — Больше я твой покой сегодня не потревожу, — и скрылась в лестницах и коридорах необъятного дворца, чтобы наконец утолить жажду одиночества. *** Всё та же библиотека, те же столы и стеллажи, но эмоции иные. Никакого более спокойствия в этих стенах, уж точно не когда в поле зрения появляется Алина. Точно не когда объявляет тревожную весть. — Ты уверена, что это хорошая идея? — со всей осторожностью уточнила Тейя. — Конечно, нет. Я категорически против. Но я знаю Мала. Если он чем-то загорелся, он не бросит эту идею. Я же не могу ему просто запретить. Хотела бы, да, но не стану. С тяжелым вздохом Алина рухнула в кресло и потерла пальцами переносицу. Обычно через стеклянные своды потолка в библиотеку просачивался свет целой рекой, выделяя каждую пылинку, но осень всё отказывалась радовать людей солнечными днями, и помещение казалось поистине мрачным. Тейя пыталась подобрать какие-либо слова, но в ее положении это все равно что идти по минному полю. Либо её взорвет тьмой, либо светом — она зажата меж двух огней и совершенно не знала, что ей делать. — Возможно, ему это даже пойдет на пользу, — рассуждала Алина вслух. — Ему нравится занятость, а здесь слишком легко чувствовать себя бесполезным. — Но его же повысили. Здесь он тоже занят делом. — Знаю. Он хочет большего. Не сидеть в четырех стенах, а ощутить всё самому, быть там, где люди в нем правда нуждаются. Тейя помолчала. Лучше бы он кротко сидел подле Алины. Он же так яро желал её защитить, не допускал и мысли оставить её одну. Что же теперь? Понять его можно: прошли долгие недели после их прибытия. Всё уже относительно устоялось. Если бы кто-нибудь здесь действительно желал причинить Алине неприкрытый вред, бросить её в темницу и нацепить оковы, давным-давно сделал бы это, и присутствие Оретцева на это никак не влияет. Соответственно, и недолговременное отсутствие тоже не сможет повлиять. Фьерданцы, что проникли во время войны в Равку, всё ещё оставались на территории, просто теперь отделенные от своего центра. Кого-то вполне мирно переправляли через море по приказу фьерданского правительства, с которым уже было заключено мирное соглашение. Кто-то же до последнего не желал принимать новые устои, не желал просто сдаваться и с поражением возвращаться на родину. Именно эти фьерданцы и доставляли немало хлопот: некоторое подобие партизан, которые всё равно не сильно влияли на расстановку сил, но были какой-никакой проблемой. Оретцеву и вверенному ему взводу поручили выследить некоторые из отрядов, разобраться. Он сам на это вызвался. Сам этого хотел. Во всяком случае, думал, что это так. — Не представляю, как я буду тут без него, — покачала Алина головой. — Остается только надеяться, что он вернется как можно скорее. — Да, — кивнула Тейя, чувствуя, как сдавило горло. Стояла спиной к Алине, задержавшись у полки, на которой выбирала книги. — Остается надеяться. *** Проводить Оретцева могла и одна только Алина, но Тейя увязалась с ней. Стояла чуть в отдалении, тактично не засматривалась на их прощание, лишь мельком взглянув на то, как Оретцев сжимает Алину в своих почти что собственнических объятиях, столь контрастирующих с нежностью, с которой он её целовал: сперва в губы, сдержанно, потому что на людях, и затем — коснулся губами её белых волос. С такой мягкостью и теплотой... Тейя прогнала едкие чувства, что велят ей повернуть по иному пути, исправить всё в последнюю секунду. Со всеми последствиями. Прогнала. Упрямо. Наблюдала за приготовлениями отряда, за тем, как нагружают повозки, за солнечным кругом, что постепенно поднимался над серыми облаками, разгоняя сумрак. — Будьте осторожны, — сдержанно предупредила Тейя, подойдя ближе, когда Оретцев уже планировал взбираться на оседланного мерина. — Они могут быть несколько... агрессивны. — Удивительно, — откровенно саркастический ответ с такой же саркастической полуулыбкой. Да. Тейя сознавала, что это очевидно и её предупреждение бессмысленно. Сознавала, что знает и он — это задание небезопасно. Знает и не знает в одно и то же время. Что-то в его голосе и его взгляде вызвало вопросы. Едва уловимая черта, полутон, легчайший оттенок. Будто насчет фьерданцев у него есть свои, неозвученные, внутренние установки. Не касающиеся лично Тейи, но ощущаемые в воздухе при одном лишь слове — фьерданцы. Питающие его желание отправиться в путь. Алина никогда не рассказывала, что было с Оретцевым, пока тот искал оленя, это было чем-то чрезмерно личным, должно быть. Тейя даже и не желала знать, ей ни к чему. Но в эту секунду ей почему-то показалось, что теперь она знает хотя бы размытую причину, по которой Оретцев мог так яро желать отправиться на задание. Знает, какие струны его были затронуты, на чем именно сыграна блестяще чудовищная партия. Тейя сцепила пальцы за спиной до боли, лишь бы не думать, не думать, не думать… Алина в последний раз прильнула к нему, после чего они вынуждены были уже разойтись: отряд Оретцева полностью готов, ожидал капитана. Озвучены приказы, поднят легкий шум, и пыль из-под копыт коней — так они с Алиной и стояли вдвоем до последнего, смотрели вслед, не говорили ни слова. Вместе с пылью в воздухе повисла неозвученная, непосильная тягость. Возможно, стоило что-либо сказать, но Тейя не решалась. Не умела поддерживать. В данном случае — вовсе и не имела на это права. Долгое молчание нарушил голос за спиной: — Брёггер. Тейя неохотно повернулась. Уже узнала Ивана. Тот выглядел раздражающе-самодовольно. В сочетании с его характером — наихудший расклад. Будто специально медлил, наслаждаясь паузой недоумения. Алина даже и не повернулась сперва, всё так же бродила в своих мыслях о том, кто уже давно исчез за горизонтом. Наконец, Иван озвучил: — Твою просьбу исполнили. — Просьбу? — рассеянно переспросила Алина, наконец вернувшись к реальности. Тейя на неё не смотрела. Только на Ивана. Впивалась в его лицо неверящим, почти испуганным взглядом. Окаменела, слыша, как колотится в груди сердце. Даже спустя столько времени, спустя столько событий. Даже после мучительных минут размышлений, даже в глубокой потерянности. Знала. Понимала. Молилась, чтобы это было отнюдь не то, о чем она подумала в тот же миг, как были произнесены слова. — Запрошенное доставлено прямо ко дворцу. Прошу к получению, — и с театральной учтивостью он указал рукой на двери парадной, приглашая. К получению. Разозлиться бы за эту формулировку и манеру, с которой она была сказана. Но не могла. Как же желала она оттянуть это мгновение до следующей жизни, до другого века... Не сейчас. Боги, только не сейчас, Тейя не готовилась к подобному. Просила Дарклинга, представляла, но — всё. На этом всё. До последнего грела тлеющие уже надежды, что однажды к ней просто подойдут с единственной сухой фразой. Мертв. И на этом всё, всё позади. Сожжено и похоронено до последней крупицы. Но Петер определенно не намерен поддаваться забвению так просто.