Узник

В то утро Гермиона в тишине стояла перед зеркалом в ванной. Палочка в ее руке была направлена на разноцветный синяк на шее. Все, что нужно, это просто произнести «Эпискей», и он исчезнет. Никто ничего не узнает. Вчера вечером она вернулась домой очень поздно и встала ни свет ни заря. Рон еще даже не проснулся, когда она встала с постели. Она знала, что должна исцелить себя. Если кто-то увидит, возникнут вопросы. Неудобные вопросы. И все же, она продолжала стоять неподвижно, ее глаза загипнотизировано уставились на самом темном месте чуть выше ее правого плеча, где его большой палец впился в ее кожу. Так нелепо. Почему ей хотелось сохранить это напоминание о его насилии в отношении нее? Подняв другую руку, она осторожно погладила синеватые пятна на коже. Воспоминания о его руке вспыхнули на поверхности. Она почти чувствовала, как он снова прижимает ее к стене. Беспомощную, побежденную, желанную. Хотел ли он ее? Грязнокровку. И почему? В этом не было никакого смысла. И все же это чувство пьянило, и она не могла от него избавиться. Он почти убил ее, мог выжать из нее жизнь так легко, как будто это не имело значения — как будто это ничего не значило для него. И все за один рабочий день. Такой властный, такой сильный. И она так легко подчинилась ему, как будто так и было задумано. Как делали и все остальные. В ней стало разрастаться новое странное чувство: ревность. Она не любила делиться. Но он выбрал ее, и ему тоже не нравилось делиться. Удовлетворенный вздох пробежал по ее телу, когда она вспомнила его приказ. Информация предназначалась только для нее — кроме небольшой части для Макгрегор, конечно. И все это было только для того, чтобы она могла продолжать приходить к нему, чтобы был повод для всего остального мира — она посещает самого темного волшебника из всех существующих. Лорд Волдеморт хотел именно ее. Она посмотрела в зеркало, где выражение ее лица противоречило смешанным чувствам, которые она испытывала. Она не раз пыталась убить его. Он был мерзким существом, угрожающим всем, кто был ей дорог. Он пытал и убил людей своими руками или по своему приказу. Она хотела его смерти за все, через что он заставил ее пройти. За то, что разрушил ее школьные годы своим постоянным присутствием и опасностью, которую это присутствие подразумевало. И все же, последние два года для нее были пустыми, бессмысленными и совершенно скучными. На секунду она сомкнула пальцы вокруг своего горла и слегка сжала. Это было не то же самое. Она не чувствовала угрозы. И знала, что остановится. Она держала себя в руках. И она всегда так делала. Ее рука опустилась. Гермиону охватило разочарование. Рон никогда бы так с ней не поступил. Он был добрым и нежным любовником. И это совершенно логичный и продуманный выбор. Он любил ее, она любила его, и очень сильно. И все же, она ни разу не позволила себе пойти за ним, ни разу не позволила ему быть главным. Может попробовать... Гермиона откинула голову назад и закрыла глаза, тяжело вздохнув. Мысль была слишком нелепой, чтобы быть жизнеспособной. Она просто не могла так относиться к Рону. Если он будет сверху… вместо нее.. это просто немыслимо. Она не позволила бы ему. Кроме того, Рону нужна была доминирующая женщина, вероятно, из-за влияния и примера своих родителей. И Гермиона была такой. Для нее было привычно командовать окружающим миром. Ей это даже нравилось. Она всегда думала, что это ее путь, и она определенно могла бы так жить. Без проблем. Это было то, чего от нее ожидали, и ей нравилось оправдывать или превосходить ожидания людей. Она всегда делала то, что от нее ожидали. Это просто … Это не заставляло ее сердце биться быстрее. Она ни разу не вспотела, пока была у руля. Никогда еще он не возбуждал ее так внезапно и в один момент, чтобы у нее заболело сердце, а колени буквально содрогались. Она всегда думала, что это просто бред из любовных романов. Теперь она знала, что это не так, и это понимание преследовало ее, потому что это было так, так неправильно. Он был неправильным. И все же, когда контроль был не в ее руках, когда она была на грани смерти, то почувствовала себя более живой, чем когда-либо. Кто-то хлопнул дверью ванной. Стон Рона вывел ее из задумчивости. Паника на мгновение охватила ее при мысли, что он это заметит. Она понятия не имела, как объяснить синяки, и в отличие от других случаев, нельзя было сослаться на клятву невыразимцев. Он был бы слишком напуган, чтобы отпустить ее без объяснений. А затем он, наверное, расскажет Гарри, и тогда начнется настоящий ад. — Гермиона, — послышался сонный голос Рона, — почему дверь заперта? Ее волшебная палочка наколдовала шарф в тон брючному костюму, и он красиво закрутился вокруг шеи. Так она прикрыла все, что следует. Никто ничего не заметит. — Извини, — сказала она, открывая дверь, и голос ее звучал чересчур бодро. — Я думала, что ты уже на работе. Кажется, я еще не совсем проснулась. Такая рань. — Слишком рано, — пробормотал Рон, зевая и проходя мимо нее. — Я не слышал, как ты вернулась вчера вечером. Твой эксперимент с завесой прошел успешно? Гермиона помолчала, раздумывая, что на это ответить, и уже надевала пальто. Ей не нравилось лгать Рону. — Нет, Кэти прервала меня по другому поводу. Мне придется начать все заново в другой раз. — Что? Она вернулась в ванную и наклонилась, чтобы поцеловать его. Он жадно встретил ее губы, и они, как всегда, медленно исследовали друг друга. Когда она прервала поцелуй, он ахнул, и его голубые глаза выжидающе посмотрели на нее. — Твое утреннее дыхание… — Извини, — пробормотал он, разочарованный тем, что не зайдет дальше. — Так чего хотела Кэти? Ты уже несколько месяцев работаешь над этим экспериментом. Должно быть, это было очень важно, если она прервала тебя. — Да, так и есть, но ты же знаешь правила: я не могу ... — ... говорить об этом, — закончил Рон. Она виновато улыбнулась и направилась к выходу. — Проклятая и таинственная жена в роли невыразимца! — весело крикнул он ей вслед. Гермиона рассмеялась. — Чересчур любопытный аврор! — воскликнула она, улыбаясь. — Увидимся вечером. — Ты не будешь завтракать? — Нет, куплю что-нибудь по дороге. Я уже опаздываю. — Мама убьет тебя, — Рон пошевелил указательным пальцем и изобразил свое лучшее «выражение Молли». — Завтрак — это самый важный прием пищи за день, юная леди, — безукоризненно повторил он, — особенно, когда вы пытаетесь забеременеть. Ты должна позаботиться о благополучии своего будущего ребенка... Входная дверь захлопнулась, заставив его разочарованно прекратить свое представление. Она всегда смеялась над его шутками. Теперь они почти не проводили времени вместе. Он надеялся, что все изменится, как только она забеременеет. Может быть, сегодня вечером она вернется домой пораньше, и они смогут поработать над этим? С улыбкой на лице он слез с унитаза и начал подготовку к очередному рабочему дню. *** — Макгрегор оценила маленький секрет для усиления защитных чар, который ты ей предоставила? — спросил Риддл, приподняв губу. Гермиона, уже направлявшаяся к выходу, остановилась и нахмурилась. Что-то было не так с его тоном. Ее подозрения стали сильнее, когда она обернулась и увидела его игривое поведение. — Он действительно работает? — спросила она, уперев руки в бока, решив докопаться до истины. — Боже мой, мисс Грейнджер, неужели вы ничего не выяснили? — поддразнил он, откидываясь на спинку кровати и выглядя так просто восхитительно. Ну, нет, она не рассказала об этом. Ее больше интересовала теория Древних рун, а не какое-то глупое усовершенствование чар, которое лично ей было ни к чему. Так что она решила проверить это в отделе. Возможная оплошность в будущем? Недоверчиво прищурившись, она мысленно перебирала все, что помнила. На первый взгляд все выглядело идеально, что, конечно, так и будет, не так ли? Лорд Волдеморт не говорил бы что-то очевидное, если бы просто отдал им кота в мешке. — Наша сделка ничтожна, пока вы передаете мне мусор, — холодно повторила фразу начальницы Гермиона. — Это не мусор, — возразил он, лениво потягиваясь. — Все отлично работает. А эти идиоты, неспособные самостоятельно наложить защитные чары, теперь смогут это сделать. — И подвох в том... — она замолчала. Он ухмыльнулся. — Ты всегда такая подозрительная? — Только, когда это касается тебя, — огрызнулась она. Его низкий смешок пробежался по камере. — Я польщен, — сказал он, поднимаясь на ноги обольстительным, гибким движением. Он медленно приблизился к ней, и Гермиона почувствовала, как ускорилось ее сердцебиение. Застыв на месте, она просто стояла, пока он не остановился в нескольких сантиметрах от нее, что ей пришлось поднять глаза, чтобы встретиться с его темным взглядом. Ее зрачки расширились, во рту пересохло, и она сглотнула только для того, чтобы успокоиться. Она не позволит ему запугать себя вторжением в ее личное пространство. Нет, это так не работает. Ох, кого, черт возьми, она обманывает? Он был чертовски пугающим, когда еще не дышал ей в шею. Не говоря уже о том, что сейчас он был так близко и смотрел на нее с такой силой, что у нее перехватило дыхание. — Сними шарф, — приказал он почти шепотом. Ее сердце пропустило удар. Он заметил. Вот дерьмо, это было так неловко. Ее лицо покраснело, когда она нервно развязала узел и стянула мягкую шелковую ткань, которая нежно ласкала ее ушибленную кожу. Она смотрела за шарфом в руках, опустив голову от стыда. Это совершенно точно не было нормальным. Она должна была исцелить себя. Достаточно было просто взмахнуть палочкой, и она не стояла бы здесь, выставляя себя перед ним дурой. Это должно было быть только для ее глаз: ее секрет. — Откинь голову и убери этот ужасный куст из моего поля зрения. Она сердито сверкнула глазами, встретившись с ним взглядом. Волосы были ее больной темой, которой никто не должен был касаться. — С моими волосами все в порядке, — прошипела она в ответ. Его глаза весело блеснули. Он насмешливо уставился на несколько пучков, которые поднялись до небес из-за статического электричества, проходящего мимо шарфа, а затем его взгляд снова встретился с ее глазами. Напряженный и чувственный. Он ждал, приказывая ей выполнить его команды без единого слова или прикосновения. Ее гнев сменился неопределенностью только потому, что его присутствие было так близко. Она чувствовала, что вот-вот ее будто поглотят. Гермиона застенчиво подняла руки, убирая волосы с шеи, и полностью откинула голову назад — ее глаза смотрели в сторону. Боковым зрением она заметила, как взгляд Тома опустился на ее шею и очень заметные следы, которые он сам оставил. У нее перехватило дыхание, когда взгляд потемнел. Наслаждение волнами исходило от него, и его рука поднялась, чтобы коснуться ее. Сердце бешено колотилось: она ждала, что этот контакт повторится, стоя неподвижно и молча. Ждала, когда его длинные пальцы сомкнутся вокруг ее шеи и удержат ее жизнь в своей ладони. Он остановился всего в нескольких миллиметрах от ее кожи. Она практически чувствовала тепло его рук. Затем он резко опустил ладонь. — Надень обратно, — холодно приказал Риддл. Гермиона разочарованно сглотнула, не совсем понимая, что она сделала не так. Почему он не прикоснулся к ней? Казалось, он был доволен, что она не залечила эти синяки. Она была уверена в этом: так почему же? Ее руки слегка дрожали, когда она неуклюже завязывала шарф вокруг шеи, а мысли блуждали в замешательстве. Потом она вспомнила о своем требовании и захотела ударить себя по лбу. Но она имела в виду совсем другое. Она бы… Тихий, сдержанный голос Риддла прервал ход ее мыслей, и она посмотрела на него. — Амулет Патирума надо наложить для усиления защитных чар и щита, так он сохранит свою функцию надолго. Без него усилитель перестанет работать после семи обработок, — его бесстрастное выражение лица все еще не сходило. Она понимала, что он передал эту дополнительную информацию в качестве вознаграждения. И, скорее всего, не сказал бы ей этого, если бы она исцелила его метку. И все же с его предложением была небольшая проблема. — Амулеты Патирума запрещены из-за неопознанной природы. — И ты думаешь, что меня заботят такие вещи, потому что ... — он замолчал, насмешливо глядя на нее. Она взмахнула руками, наблюдая, как он быстро уходит прочь. Действительно, как она должна теперь рассказать своему боссу, что устройства здесь нуждаются в незаконном артефакте, чтобы работать должным образом? Она знала, что они планировали такую же разработку в качестве дополнительных мер безопасности для Департамента авроров. Что ж, этот план только что провалился, вместе с новой дополнительной информацией. Может было что-то еще? — Что-то еще, что мне нужно знать о Защитных чарах? Риддл остановился прямо перед кроватью. Он по-прежнему стоял к ней спиной, так что она не заметила удовлетворенного злобного выражения, которое появилось на его лице, когда он спокойно сказал: — Нет, на этом всё. Гермиона с сомнением уставилась ему в спину. Ее беспокоило неприятное чувство, что она что-то упускает. И все же их сделка подразумевала, что он расскажет ей все, что сможет. Она открыла было рот, чтобы задать ему вопрос, но он вдруг обернулся (черты его лица снова вернули былой контроль) и легким жестом руки попрощался с ней. Раздражение нахлынуло на Гермиону из-за явного пренебрежения ее присутствием, и она вышла из камеры. — До завтра, мисс Грейнджер, — сказал он, обращаясь к закрытой двери, и с легкой улыбкой сел. — И тебе действительно ничего не надо знать об этих глупых усилителях, поскольку ты не нуждаешься в их использовании. Его тихий смешок заполнил камеру. *** Прошло несколько недель. Спокойно попрощавшись с охранником Джонни и возвращаясь домой, Гермиона поняла, насколько нормальными стали для нее визиты к Риддлу. Поначалу она испытывала тревогу каждый раз, когда приближалась к острову. Часть ее хотела уйти, а другая, гораздо большая часть, хотела бежать в противоположном направлении так быстро, как только могла. Она подавила голос разума и думала о большем благе, не говоря уже о том, что она, вероятно, останется без работы, если уволится прямо сейчас. Кэти никогда не выглядела такой счастливой, как в последнее время. Что ж, даже Гермиона должна была признать, что Риддл, несомненно, выполнял свое обещание. Теперь она в основном чувствовала себя взволнованной, предвкушая обсуждение магических предметов с кем-то, кто, как она могла признать, был намного способнее и умнее нее. Это раздражало время от времени, когда он снова и снова осыпал ее аргументами, а она хваталась за соломинку, чтобы противостоять ему. Или, что еще хуже, у нее возникало какое-нибудь утверждение или вопрос, и он использовал метод Сократа до тех пор, пока ее челюсти не откроются и не закроются без единого звука. А потом он ухмылялся. Ее глаза потемнели при воспоминании об этом. В такие моменты ей действительно хотелось придушить его. Медленно и мучительно. Просто чтобы почувствовать, как последний вздох вырывается из этого несносного, раздражающего, всемогущего, эгоистичного, эгоцентричного, властного, знающего, умного, сильного, горячего… О Мерлин, это было совершенно неуместно. Она была счастливой замужней женщиной. Она не должна пускать слюни по другим мужчинам, особенно по Тому Риддлу. И все же, было приятно поговорить о чем-то другом, кроме квиддича. И мысль о том, что он будет лежать на ней, прижимая к себе, или как он возьмет ее… Разочарованный стон сорвался с ее губ, и она еще глубже погрузилась на сиденье министерской машины. Нет, нет и еще раз нет, она любила Рона. Кроме того, Риддл не прикасался к ней с того самого дня. Он безукоризненно выполнял свою часть сделки, и это было к счастью. И правда что. Потому что они с Роном пытались забеременеть, и для ребенка было бы плохо, если бы она постоянно задыхалась. Гермиона вздохнула и уставилась в окно машины, рассеянно поглаживая рукой шею. Они пробовали уже давно, но все равно безрезультатно. Это сильно расстраивало ее. Вчера она снова была у целителя и получила дюжину рецептов различных снадобий плодородия. У нее еще не было времени купить их, и она попросила Рона зайти в магазин зелий по дороге домой. Он, конечно, согласился и взял с собой все рецепты. Зелья плодородия ... Ну, ее мать рассказала ей, что у них с отцом тоже все было не так быстро, поэтому Гермиону не слишком удивляло, что они все еще не завели ребенка. И целитель предложил эти зелья после того, как она рассказала о проблеме своих родителей, но все же ... Зелья плодородия были с последствиями. И не очень приятными для здоровья. Она не собиралась покупать их. Но с другой стороны, Гермиона действительно хотела ребенка, так что… должна была выбрать меньшее из двух зол. Машина остановилась у заднего входа в министерство, отвлекая Гермиону от мыслей. — Спасибо, Монро, — сказала она водителю. — Хорошего дня. — Доброе утро, — поздоровалась Гермиона, выходя из машины и направляясь в свой кабинет в Отделе тайн. *** Вскоре визиты Гермионы стали единственной вещью в его скучные будни, которые он действительно ждал. Девушка... женщина, — мысленно поправил он себя, — была исключительно необычной. Он знал это с тех пор, как записал в ее блокнот свою теорию Древних рун вместе с сообщением об усилителе защитных заклинаний. Только человек, обладающий истинной проницательностью, мог точно определить ценность и того, и другого. И она не переставала болтать о возможных результатах и практическом применении его метода использования логограмм. Гермиона почти не касалась другой темы, и когда она это делала, то очевидно, что это было по просьбе ее босса. А это было именно то, что он предсказывал. Это был риск, пусть и расчетливый — записать для них такую ценную теорию. Но он должен был убедиться, что она достойна его времени, и не смог бы сделать это с помощью какой-то чепухи. И о боги, она была этого достойна. У него никогда не было ученицы, которая бы так быстро соображала. И его это удивляло, ведь он ни черта не мог ей даже показать. Она должна была сделать так, чтобы он рассказал ей, каково это. Тогда она не смогла бы попробовать, пока не вернется домой. А это уже означает, что он не сможет исправить ее ошибку, если она сделает что-то не так. И все же она редко возвращалась недовольной или смущенной тем, что в чем-то потерпела неудачу. Он ухмыльнулся. Слишком редко. Она была довольно милой и забавной, когда чувствовала себя неловко рядом с ним, что тоже случалось все реже. Ему нравилось успокаивать ее, но он не хотел, чтобы она забывала. Его не интересовали те, кто попадался на такие уловки. Ей нужно было полностью принять то, кем и чем он был, и для этого ей нужно было сначала принять то, кем и чем была она. А этого было уже труднее достичь, ведь в их, так называемую современность, женщина редко признавалась, что хочет быть покорной мужчине. Но он увидел это в тот день, когда она попыталась убить его. Был краткий миг, когда ее глаза встретились с его глазами, выдерживая спор, и он понял то, чего она, вероятно, даже не знала сама. Где-то в темном уголке сознания она искала кого-то, кто мог бы покорить ее. Он запомнил это, записал как занимательную, но бесполезную информацию о том, что грязнокровка Поттера могла играть роль подчиненной. Ведь требовалось намного больше энергии, чтобы из всех людей бросить вызов именно Тому. Ему пришлось заставить глупого целителя и бестолковых учеников передать всю информацию о победе Поттера. Тогда он точно понял, насколько чертовски важна была эта девушка для Поттера. Его невероятно бесило, что он упустил что-то настолько очевидное. Он знал, что в мальчике нет ничего особенного. Он не отличался особым умом, был слишком импульсивен и с душой нараспашку. Если бы ее не было рядом, чтобы урезонить его, направить в нужное русло… Его руки сжались в кулаки, а все тело затряслось от ярости. Он мог бы победить. Он бы легко выиграл, если бы с самого начала вычеркнул ее из уравнения. И все же было бессмысленно зацикливаться на ошибках прошлого. Он не стал бы тратить последние пару лет, сосредоточивая свою немалую мозговую активность на преодолении этих оберегов, чтобы тратить драгоценное время. Эта мысль полностью расслабила его. Напряжение покинуло его мышцы, и он снова откинулся на подушку, закрыв глаза, чтобы заглушить яркий свет ламп. Гермиона убедила нескольких охранников снизить интенсивность света в его камере до более терпимой. Но сегодня дежурному было все равно, и он следовал процедуре. Тем не менее, тот факт, что она пыталась сделать его пребывание более комфортным, говорил сам за себя. На этот раз лорд Волдеморт одержит верх, потому что у него есть что предложить Гермионе Грейнджер. То, что ее идиот-муж и Поттер никогда не захотят дать ей: душевное спокойствие. Он позволит ей подключиться к самым глубоким, самым темным желаниям подчинения. Он покажет ей потерю контроля, послушание, удовольствие и боль, пока она не окажется на такой высоте, что никогда не захочет спуститься. Как только она полностью подчинится ему, что, по его расчетам, займет чуть меньше года, он покинет это ужасное место, и у нее будет только один выбор: смерть или он. Для него это не имело никакого значения. В любом случае, он верил в свою победу. Дверь распахнулась, и на его лице появилась улыбка, когда Гермиона торопливо вошла — ее лицо, как всегда, покраснело от бега вниз по лестнице. Она тут же начала болтать о магии, даже не успев снять куртку. Ее энтузиазм был заразителен, и он сел прямо, убрав ноги с кровати, чтобы освободить место для нее, позволяя водопаду слов омывать его. Когда она, наконец, вздохнула, он вмешался прежде, чем она смогла продолжить. — Сначала сядь, Гермиона, — любезно приказал он. — И постарайся дышать между словами, у нас есть все время на свете. Она немного успокоилась и улыбнулась ему, скорчив гримасу в ответ на шутку. Но она все же сделала, как он приказал: успокоилась, повесила куртку на вешалку рядом с дверью и подошла к кровати, чтобы сесть рядом с ним. Внезапно она остановилась, хлопнув ладонью по губам. — Ой, — воскликнула она, — чуть не забыла. Гермиона вернулась к своей куртке и, порывшись в кармане, вытащила, как всегда, «Ежедневный пророк» и что-то завернутое в фольгу. Его брови поднялись, когда она протянула это ему. Она приносила газету с тех пор, как поняла, что ему здесь нечего читать. Очевидно, мысль о том, что она не сможет читать, была для нее абсолютно ужасной, заставляя ее сопереживать его страданиям. Так она убедила себя, что это не проблема, если он прочитает новости. Он был благодарен ей — ну, он действительно был благодарен, не будучи в состоянии читать хотя бы что-то скучное, но он надеялся, что сможет убедить ее принести что-то более стоящее в ближайшее время. — Возьми, — сказала она, ободряюще кивнув ему, — пока не остыло. Не остыло? Неужели она… Да быть не может. Он взял пакет и осторожно открыл его. Горячие пары с аппетитным запахом достигли его ноздрей, и мягкий, полный похоти стон сорвался с его губ прежде, чем он смог контролировать себя. Что-то острое вместо совершенно пресного, отвратительного дерьма, которое здесь подавали. Пару дней назад они каким-то образом добрались до темы еды. Он действительно не помнил, как они отвлеклись, но помнил, что назвал некоторые из любимых блюд. Одним из таких был пирог с карри с золотистой корочкой, который сейчас лежал в пластиковом контейнере у него на коленях. — Слава богу, он не развалился, — заметила Гермиона, садясь рядом с ним. — Я немного беспокоилась о том, что придется пронести его в кармане, поэтому использовала Амулет Патирима, чтобы сохранить пирог в целости, но не была уверена, что обереги Азкабана пропустят его внутрь, так что… Он заглушил ее бормотание и взял вилку. Том медленно разломил корку и убедился, что для первого укуса на вилке было всего понемногу. Его предвкушение возросло, когда он подождал еще немного, прежде чем попробовать кусочек. Еще один стон сорвался с его губ, и он опустил голову. Просто идеально. После этого он смаковал каждый кусочек, стараясь не торопиться, хотя сейчас ему, еще больше хотелось поскорее убраться отсюда. Он вдруг понял, что в камере стало совсем тихо, и посмотрел в сторону. Гермиона смотрела на него с широкой ласковой улыбкой. — Внутри свежий имбирь и чеснок вместо готовой пасты или порошка карри, — прокомментировала она. Том кивнул. — Я предпочитаю делать все с нуля. Пасты или порошки хороши, но это не совсем то же самое, когда используешь свежие ингредиенты. Она приготовила это сама? Ладно, его подкупали. Она может остаться. — Свежий чеснок, и я тоооочно не поделюсь с тобой, — поддразнил он между укусами. — Я как-нибудь переживу, — весело сказала Гермиона. О да, конечно, дорогая. — И я всегда могу сесть вон там, — шутливо сказала она, указывая на противоположную стену, — если от тебя будет слишком вонять. Он недовольно фыркнул. Только попытайся сбежать от меня, моя дорогая. Только попробуй. Я никогда не возражал против погони. *** Сегодня ее мысли не были заняты работой. Этим утром она дважды проверяла чары на беременность, и все равно полный ноль. Она глотала эти отвратительные зелья уже несколько месяцев, они с Роном делали это каждую ночь — механически повторяя движения в какой-то момент, и все равно ничего. Это повергло ее в глубокую депрессию, и часть Гермионы беспокоилась, что с ней что-то может быть не так, и они никогда не заведут ребенка. Никогда не создадут ту семью, которую так хотели. Всякий раз, когда она видела Джинни (у которой уже второй раз был огромный живот) или Молли (которая хотела стать еще раз бабушкой), она чувствовала, что подвела их. Как будто Гермиона была неудачным выбором жены, хотя никто не говорил ей таких слов. Все были понимающими и добрыми к ней и Рону, повторяя, что рано или поздно все получится. Что им просто нужно быть терпеливыми. Что ж, ей надоело терпеть. Она просто хотела, чтобы это случилось, чтобы они с Роном тоже наконец-то были счастливы. — В чем дело? — тихо спросил Риддл. Гермиона посмотрела в сторону и заметила, что он перестал что-то писать в ее блокноте на пояснительной схеме. Вместо этого он пристально смотрел на нее, а его лицо было задумчивым. Всякий раз, когда он обращал на нее все свое внимание, ей было трудно контролировать совершенно неуместные физические реакции. Она даже перестала скрывать их, когда поняла, насколько тщетны эти попытки. Было неловко, как легко он мог разгадать ее мысли, особенно потому, что ему было чрезвычайно трудно читать их. Независимо от того, как часто она была здесь, и независимо от того, сколько раз она видела его, он обладал таким абсолютным контролем над выражением своего лица, что Гермиона не могла понять, о чем он на самом деле думает. Это создавало неравномерный баланс в их отношениях. У него была какая-то власть над ней, от которой она не могла избавиться, даже если бы попыталась. Чего она бы и не сделала. Когда она замолчала, его длинные тонкие пальцы положили ручку. Он медленно повернулся к ней, положив лодыжку на колено, а локоть на другое колено, подперев голову рукой, в то время как другая рука небрежно лежала на ноге. Его бледные пальцы еще больше торчали из-за черных локонов. Почему-то она никак не могла прийти в себя от того, каким завораживающим был его вид. И не столько его внешность привлекла ее внимание, хотя она должна была признать, что он был просто великолепен: высокий, темноволосый и красивый. Чего еще может желать девушка? Но это было только на поверхностном уровне. Что-то, что она могла легко раскусить: красивая картина, которая не имела реальной власти над ней. Однако сила Тома Марволо Риддла заключалась не в его внешности. Он уже доказал это, привлекая последователей своими искаженными змееподобными чертами. Когда она была подростком, то не понимала, почему так много людей следовали за ним. В конце концов, она никогда по-настоящему не встречала «прошлого Тома». Для нее он был не более чем сумасшедшим фанатиком с закидоном в виде бессмертия и манией величия. Она всегда считала, что люди следовали за ним из-за магического мастерства — они боялись и восхищались его силой. Теперь она узнала другое. Здесь у него не было магии, чтобы показать ей силу, не было проклятия Круциатуса, чтобы угрожать ей, и она поняла, что он и не нуждался в этом. Она совершенно недооценила его. Было в нем что-то такое, что-то неопределимое, что заставляло прислушиваться, когда он говорил. И вовсе не из-за его потрясающего интеллекта, хотя это было весьма привлекательное качество. Нет, у нее было такое чувство, что он может говорить какую-то тарабарщину, и люди все равно будут в восторге. Его харизма была его самым большим достоинством. Что-то, что не умрет с потерей его магии. Что-то, что невозможно игнорировать, даже зная, кто он. Это не только заставляло тебя слушать, но и заставляло хотеть, чтобы он тебя заметил. Это заставляло тебя выполнять его приказы, свободно и беспричинно, жаждать этого крошечного одобрения, признания и похвалы, любого маленького сигнала с его стороны, который доказывал бы, что ты существуешь в его глазах, что ты что-то значишь. Это было смешно и абсурдно, и Гермиона знала это. Она знала, что его не заботит никто, кроме самого себя. Она знала, что ее существование или самооценка не зависят от него. Она знала это... когда была в безопасности. И все же, когда они находились в одной комнате, когда он был всего в нескольких сантиметрах от нее. Когда его всепроникающая, сильная, доминирующая личность поглощала ее. Вся рациональность покидала ее разум, и Гермиона не хотела ничего больше, чем доставить ему удовольствие. И когда он смотрел на нее, прожигая своими глубокими темными глазами, ее сердце замирало, прежде чем затрепетать как сумасшедшее. Да, их отношения определенно были неуравновешенными. И она понятия не имела, как сбалансировать ту власть, которую он имел над ней, или даже хотела ли она этого. В том, чтобы выйти из-под контроля, было что-то глубоко эротическое, и это возбуждало ее. Это посылало восхитительные предвкушающие покалывания по ее телу, хотя она знала, что ничего не произойдет. Лорд Волдеморт был не из тех, кто нарушает свое слово без должной причины. И эта относительная безопасность позволяла ей такие маленькие фантазии, позволяла ей наслаждаться ощущениями, которые пылали внутри нее, и позволяла ей убедить себя, что она не обманывала Рона. В конце концов, ничего на самом деле не происходило. Она не делала ничего плохого. Ее сознание просто притворялось. Ничего не произошло. Она была счастлива в браке… И она была бы счастливее, если бы... если бы только у нее были дети... могла бы быть матерью, семьей с... Роном. — Что случилось? — снова спросил Риддл, нацелив на нее свой темный взгляд. — Ты все утро рассеяна. — Ничего такого, — смущенно прошептала она. Независимо от того, насколько личными и интимными были некоторые из их разговоров, это действительно была не та тема, которую она хотела бы обсуждать с ним. Но это было не так. — Ничего, — медленно повторил он, словно пробуя на вкус это слово и его значение, и, судя по выражению его недоверчивого лица, нашел такой ответ совершенно неудовлетворительным. — Я не хочу об этом говорить. — Ага, — сказал он, просветлев, — значит, это касается твоего мужа. Что этот придурок сделал не так на этот раз? — Не называй его так. Риддл пожал плечами. В его глазах блеснул озорной, ревнивый огонек. — И как бы ты хотела, чтобы я его называл: квиддичным маньяком, маменькиным сынком, кровопийцей или... трусом? В последнем слове прозвучала злоба, которая и ударила в цель. Гермиона и Рон никогда, ни разу по-настоящему не обсуждали то, что произошло в тот год, когда они отправились в «поход». Всегда было что-то еще, что брало верх всякий раз, когда она хотела обсудить это с ним. И через некоторое время она начала чувствовать себя глупо из-за того, что все еще хотела поднять этот вопрос. Именно поэтому она отпустила такую мысль, не желая, чтобы ее считали придирчивой, недоверчивой женой. Но его поступок и ее негодование оставались невысказанными, как гнойный рак в их отношениях. И предательство, которое она чувствовала, никогда полностью не покидало ее. Поэтому слова Риддла произвели на нее гораздо большее впечатление, чем должны были. И не желая иметь дело с этой болью, она набросилась на него в ответ. — Ты — жалкий неудачник, — огрызнулась она. В тот момент, когда эти два слова слетели с ее губ, она пожалела, что не может забрать их обратно. Воздух вокруг нее мгновенно похолодел. Его тело напряглось, словно дикая кошка вот-вот готова будет нанести удар. Внезапная опасность, в которой она оказалась, была совершенно очевидна по тому, как выражение его лица стало ледяным и ядовитым. Если бы взглядом можно было убивать, она была бы сейчас трупом. Зверски изуродованным трупом. Его реакция на ее оплошность напомнила ей, кого именно она имела в виду, и как несправедливо было обвинять его в недостатках Рона. И в ее неспособности выразить свои чувства по этому поводу мужу. — Прости, — прошептала она, сидя неподвижно. Она все еще опасалась, что если пошевелится, то хищник рядом с ней нападет и сожрет живьем. Он глубоко дышал, движения его груди при каждом вдохе и выдохе были единственным изменением, видимым на его теле. Она была уверена, что сейчас он сдерживал себя, чтобы не наброситься и не причинить ей боль. Гермиона прикусила губу. Как их беседа попала в эти коварные, темные и мутные воды? И как, черт возьми, она сможет выбраться из этого, не погрузившись еще глубже и не утонув в своих словах? — Я... я... — она глубоко вздохнула, пытаясь собраться с духом, чтобы признаться в том, что было так трудно. — Я не могу поговорить с Роном об этом, и меня это расстраивает. Я не хотела огрызаться. Это было несправедливо с моей стороны. В последнее время я просто на взводе, — она опустила глаза и сосредоточилась на своих руках. — Это не твоя вина. Это просто… Я никак не могу забеременеть, — едва слышно пробормотала она. Риддл удивленно приподнял бровь. Судя по языку его тела, он заметно расслабился, и наклонился вперед, положив руки по обе стороны от нее и опустив голову, чтобы поймать ее взгляд. — С тобой что-то не так с медицинской точки зрения? — осторожно спросил он. Она молча покачала головой, не встречая его внезапного успокаивающего взгляда, а вместо этого уставившись в очень интересный потолок. Ее подбородок задрожал, и она сглотнула, прогоняя слезы, которые собирались глубоко внутри нее, как она делала в последнее время. – М-моим родителям тоже пришлось нелегко. Но целительница сказала, что со мной все в порядке. И все же... — она помолчала, шмыгая носом, — эти зелья плодородия уже должны были сработать. Их эффективность почти стопроцентная. Том Риддл нахмурился. — И давно ты их принимаешь? — Уже почти три месяца. — Три месяца, — яростно прошипел он. — Ты хоть представляешь, как…? Гермиона закрыла глаза и опустила голову. Да, она очень хорошо знала, насколько вредны для здоровья эти зелья, и какие риски влечет за собой их длительное использование. Ей не нужна была его лекция. Внезапно она поняла, что он остановился в своем гневном выговоре, прежде чем закончить. Это было так нехарактерно для него — замолчать. Гермиона подняла глаза и вопросительно посмотрела на него. Выражение его лица было на удивление добрым и понимающим. Это заставило ее почувствовать себя не такой одинокой в своих переживаниях, и на долю секунды ей захотелось, чтобы он был Роном. — Три месяца и по-прежнему ничего? — мягко повторил он. Она кивнула, наблюдая, как он задумчиво смотрит вниз. Темные пряди упали ему на лицо, и он рассеянно отвел их в сторону. Гермиона нахмурилась. Она уже собиралась спросить, о чем он думает, когда Том поднял голову, и слова застыли у нее в горле от их интимной близости и неоспоримого влечения к нему. — Я... — он вздохнул. — Я не хочу лезть не в свое дело... — он замолчал, выжидающе глядя на нее. — Нет, все в порядке, — немедленно ответила она, задаваясь вопросом, может ли он найти для нее решение. В конце концов, он исцелил Долгопупсов. То, что никто другой не мог сделать. — Ну что ж… Я хотел спросить, проверяли ли целители твоего мужа, — осторожно сказал он. Гермиона моргнула и ошеломленно уставилась на него. Она не подумала об этом. Ну, у родителей Рона было семеро детей, и ни у кого из них не было никаких проблем с зачатием. Джинни, Джордж, Перси и Билл — у всех были дети. Итак, она автоматически предположила, что это была она с генетическим пороком ее родителей. Она никогда не думала, что Рон может быть причиной. О Мерлин, если это было так, то он бы никогда не смог справиться с этим. Его комплекс неполноценности несколько уменьшился после войны, но не настолько, чтобы полностью исчезнуть. — Стерильность — известная причина длительного инбридинга, — серьезно добавил Риддл. И тут она поняла, что уши ее не обманывают. Она только что услышала, как лорд Волдеморт прокомментировал инбридинг. — Прости что? — спросила она с явным предупреждением в голосе. Именно этот оттенок заставил его обратить внимание. На его лице появилась насмешливая ухмылка, направленная прямо на Гермиону. И что еще хуже, это была понимающая ухмылка. Он прекрасно знал, что именно ее взбесило. Это… это казалось невероятным для фанатика по чистоте крови. — Что ты только что сказал? — сердито прошипела она. Он убрал руки с матраса рядом с ней и сложил их вместе, откинувшись назад и весело продолжая рассказывать ей о вещах, которые полностью противоречили его старой доктрине превосходства чистокровных. — Ну, все эти браки внутри семьи неизбежно оказывают неблагоприятное воздействие на генофонд. С Малфоями и Лестрейнджами все было предельно ясно. Поверь мне, они пытались, много раз. И Белла, и Родольфус, по словам целителей, были практически бесплодными. Нарциссе тоже пришлось не легко. Не говоря уже о том, что я сомневаюсь в способности Люциуса на самом деле поднять «его» на что-либо, кроме своего собственного отражения. Что было бы полезно, если бы его количество спермы было в норме. Это очень распространенная проблема во многих чистокровных семьях. Либо это, либо странные и изнурительные болезни. Неужели ты думаешь, что невероятно короткая продолжительность жизни некоторых чистокровных была случайностью? Удивительно, что Уизли так долго везло. Я поставлю деньги на то, что где-то в их генеалогическом древе есть какое-то внешнее, не столь чистокровное влияние. Несмотря на то, что шутка о Люциусе ненадолго заставила ее скривить губы, ее гнев поднимался до астрономических высот с каждым новым словом, слетавшим с его губ. Это был человек, ответственный за комиссию по регистрации маглорожденных, за преследование таких, как она, во время его пребывания у власти. И вот он сидит здесь, прямо перед ней, имея наглость говорить ей это?! Это было непристойно. Возмутительно. — Так что меня это нисколько не удивит... О-о-о! — крикнул Том, приземлившись не так мягко на задницу между кроватью и столом, когда она грубо оттолкнула его. Гермиона раздраженно вскочила на ноги, наслаждаясь тем, как его затылок с отчетливым стуком ударился о стол и как Том вцепился в него от боли. Очень хорошо. Она надеялась, что это причинит много боли. Ему бы не помешал хороший удар по голове. Может быть, тогда в этом будет хоть какой-то смысл. Как она позволила Кэти уговорить себя приехать сюда? Так... так умопомрачительно безумно с ее стороны. Она быстро зашагала прочь, схватила с вешалки куртку и, не оглядываясь, направилась к двери. — Слушай, грязнокровка, — хрипло усмехнулся он. Внезапно она остановилась, сжав руки в кулаки. Может быть, ей следует сделать его нос похожим на тот, каким тот был раньше? — Неужели ты настолько рассеяна, что оставляешь информацию, за которой тебя сюда послали, или ты вдруг оказалась способна запомнить астрономические карты наизусть? — насмешливо спросил он. Ее записная книжка. Проклятье. Она все еще лежала на столе. На мгновение она подумала о том, чтобы уйти без блокнота. Затем тяжелым грузом сверху навалилась ответственность. Гермиона развернулась на каблуках и замерла. Том Риддл по-прежнему сидел на полу, небрежно опершись руками о стол, и обмахивался ее блокнотом, как веером. Прохладный ветерок заставлял его темные волосы плясать вокруг лица, мерцая синим, когда свет падал точно под прямым углом. Но самой поразительной чертой было его дразнящее, насмешливое выражение. Он действительно получал огромное удовольствие. Именно это заставило ее остановиться. Он сделал это намеренно. Она понятия не имела, почему и на что он надеялся, но Том закатил эту речь намеренно, чтобы оценить ее реакцию. Она становилась все более и более уверенной в этом с каждой секундой, по мере того как его ухмылка становилась все шире и шире. Это было хуже всего: он казался довольным по какой-то неведомой, безумной причине. Его глаза блестели от восторга, когда он с притворной задумчивостью прижал ее блокнот к своему подбородку. — Ну что, Грейнджер, хочешь ты его или нет? Она резко вдохнула и сосчитала до десяти, слишком быстро, чтобы по-настоящему успокоиться. Затем разжала кулаки и подошла к столу, протягивая руку. Но Риддл так же быстро положил блокнот на грудь и сложил руки на нем, защищая. Гермиона молча стояла и ждала, а он молча сидел и ждал. — У меня нет целого дня впереди, — прошипела она. — Знаю. — Это нисколько не смешно. — Не думаю, что я сейчас смеюсь, — холодно ответил он. Она отдернула руку и повторила его позу руками. — Чего ты хочешь? — Почему ты думаешь, что я чего-то хочу? — Ну, — сказала она, скорчив гримасу, — зачем тогда тебе этот детский захват в заложники моего блокнота. Он хихикнул. — Может быть, я надеюсь, что ты попытаешься вырвать его у меня? Знаешь, ты на удивление сильна физически, когда вспыхиваешь. К тому же, — добавил он, многозначительно наклоняясь вперед, — Ты просто очаровательна, когда поддаешься своим темным желаниям, Гермиона. Ее лицо покраснело, и она не знала, куда смотреть и как реагировать. Боковым зрением она увидела, как Том неожиданно протянул ей блокнот. Ее пальцы нерешительно ухватились за другой конец, и, конечно же, он не сразу отпустил его. Их глаза встретились. — Никогда не забывай, кто я, Гермиона, — мрачно сказал Риддл. — Мне быстро надоедают люди, которые это делают, а те, кто мне надоедает... — он угрожающе замолчал. — Я ни на секунду не забывала, кто и что ты, Волдеморт. — Да, я заметил, — ответил он, удовлетворенно ухмыляясь. Он отпустил блокнот и заложил руки за голову, оценивающе оглядывая ее тело. — Ты была очень хорошей девочкой, Гермиона Грейнджер, — обольстительно сказал он, слегка подталкивая ее локтем, когда ее бедра непроизвольно сжались. Затем он резко приказал: — А теперь уходи. Он взял со стола «Ежедневный пророк» и начал читать, активно отмахиваясь от нее, игнорируя ее присутствие. Гермиона глубоко вздохнула и закатила глаза. Покачав головой, она задумалась, как он и его раздутое эго вообще уживаются в этой камере. Зажав блокнот подмышкой, она раздраженно повернулась на каблуках. Когда Гермиона взялась за дверную ручку, Риддл небрежно добавил: — Почему бы тебе не придумать подходящее наказание за твое дерзкое поведение, а мы обсудим его завтра? В животе у нее все перевернулось. Что-то накапливалось внутри нее от его слов, и пальцы сжались на ручке, когда она повернула к нему голову. И все же, он больше не обращал на нее внимания: Том бесстрастно читал газету, еще больше контролируя ситуацию. Это вызвало легкую возбужденную дрожь, пробежавшую по ее телу с головы до ног. Она быстро открыла дверь и выскочила наружу, желая как можно больше отдалиться от причины, по которой у нее внезапно появился зуд, который мог прекратить только он. Он. *** В ту ночь секс с Роном был таким страстным, что он уже не имел ни малейшего понятия, где верх, а где низ, и что хорошо, а что плохо. Мир перестал существовать для него, и все, что он видел, была она, выкрикивающая имя во время оргазма во весь голос. — Черт возьми, Гермиона, — пробормотал он, обливаясь потом, и рухнув на кровать. — Это было потрясающе. Перекатившись на свою сторону кровати, она молча уставилась в потолок, все еще чувствуя тот проклятый зуд, который не могла утолить, как бы сильно ни старалась. Когда она, наконец, услышала тихий храп Рона, Гермиона вытащила свою палочку и наложила на него чары глубокого сна, чтобы тот не проснулся, пока она готовит зелье для теста. Пятнадцать минут спустя она со слезами смотрела на результат. Рон был бесплоден, и она никак не могла рассказать ему об этом. Именно из-за него у них никогда не будет полноценной семьи. Он не оправится. Они никогда не оправятся. Ей пришлось солгать и притвориться, что это она. Так Рону не придется чувствовать себя хуже своих братьев и сестер, и их брак все еще имел некоторый шанс пережить это испытание. Он мог бы поддержать ее проблему, быть героем в глазах всех, так как он «помог бы» ей через это пройти. Да, это был лучший вариант. Ему не нужно было знать. Это только причинит непоправимую боль. Гермиона быстро избавилась от улик и вернулась в постель. Она упрямо игнорировала тихий голосок в глубине сознания, который упрекал ее в другой, гораздо более опасной угрозе выживанию ее брака.