Бурные воды и тихие гавани капитана Рез'окуна.

      Ки’тани в растерянности сидит на песке. Он сидит уже довольно давно и ничего не происходит. А не поторопился ли он? Может Самди придёт за ним на корабль? А может нужно было начертить ве-ве и пригласить? Напомнить о себе? Ки думает, что Лоа смерти — очень занятой Лоа… Всё время ведь кто-то помирает, а сколько он заключает сделок?! Может запамятовал? А Ки уж разоделся и в лес ломанулся, дурачок…       Что делать? Немного потоптавшись по песочку, парень решает сидеть до рассвета. Тогда никто не сможет сказать, что он пытался уйти от «оплаты»! Он тут, на берегу, прямо перед джунглями и он — готов. Всё — как желал Бвана Самди!       От нечего делать, Ки начинает прислушиваться к музыке, доносящейся с палубы корабля и покачивать в такт головой. Как же он любит барабаны! От их гулких звуков внутри всё начинает подрагивать в такт мелодии и хочется подхватившись на ноги, пуститься в пляс. А если стоять близко — то кажется что удары наносятся не по туго натянутой коже барабана, а прямо по твоей груди и сердцу, приводя в восторг и подталкивая к зажигательным движениям. Весело сейчас наверное на судне! А он вот — сидит… Интересно, как там «маленький» Тай? Умэ? Нет. Нет — не об этом сейчас надо думать! Вот расплатится по счетам, тогда и будет радоваться жизни!       Вслушиваясь в повторяющийся ритм, Ки отрешается от всего и начинает покачиваться, понемногу вводя себя в лёгкий транс. Может удастся дозваться до Джа и тот чего присоветует? Череп тут, с ним, а значит сделать это будет легче. Но сколько не повторяет имя тёмного охотника Ки’тани, сколько не «прислушивается» — ничего почувствовать, а тем более увидеть не удаётся. Про него все словно позабыли… Что ж, тогда он будет слушать музыку и ждать! Может вспомнят…       Прикрыв глаза, парень растворяется в ритме. Он не знает сколько проходит времени, как вдруг на границе освещенного луной, кажущегося серебристым от её света песка и чёрных, обнажившихся корней прибрежных зарослей возникает синеватый, мерцающий огонёк. Уже в трансе, Ки’тани отрешённо им заинтересовывается — это не светляк, они золотисто-зеленые… Гнилушка? Но тут не болото… Лениво размышляя над природой этого странного пламечка, молодой тролль продолжает плавно покачиваться, наслаждаясь музыкой. Внезапно за первым огоньком загорается второй, а за ним через время и третий. Дальше вроде бы есть еще, но сидя на земле — не видно. Ещё больше заинтересовавшись, Ки’тани медленно поднимается на ноги и обмирает — теперь он видит тонкий «ручеёк» светящихся синих огней, уходящий в глубину джунглей. Да это же «кладбищенские огни»! — осеняет парня. Самди! А вот и приглашение! Пора!       Продолжая покачиваться и пританцовывать, Ки’тани подхватывает мешок и неслышно ступает под густые кроны деревьев. Внизу, между голыми стволами увитыми лианами и вьюнами-паразитами, стремящимися ввысь, к желанному солнцу — влажно и душно. Отовсюду слышны тихие, шлёпающие звуки воды, капающей и стекающей с верхних ярусов листьев. Где-то в вышине, в темноте крон, хлопают крыльями и перекликаются ночные птицы. Под аккомпанемент пиликания цикад, заходятся сухим стрёкотом сверчки. В темноте вокруг что-то тихо похрустывает, шебуршит, постукивает и ухает. Джунгли живут своей таинственной ночной жизнью, превратившись в незримое поле битвы между жизнью и смертью, голодом и инстинктами, охотниками и добычей. Время от времени, раздаётся предсмертный вопль очередного «неудачника», не сумевшего сберечь свою жизнь до рассвета. Иногда, краем глаза, Ки замечает среди листвы и ветвей мерцающие, разноцветные огоньки глаз наиболее сильных местных духов. Парень тихо гордится собой — самых сильных он уже может видеть и «так», не погружаясь в глубокий транс. Не понимая в чем дело, создания волнуются, чувствуя что должно произойти что-то важное, ощущая изменившиеся токи энергии и любопытствуют. Однако приближаться — опасаются. Блуждающие синие огоньки Лоа мертвых их пугают, ведь где они, там и… смерть.        Практически не глядя под ноги и радуясь проторенной тропинке, парень спешит за стелющейся по земле «гирляндой» призрачных огней. По счастью, они пока указывают на самый лёгкий путь сквозь заросли. О нём и тут позаботились, с благодарностью думает Ки’тани. Останавливается Ки лишь раз, заприметив белые, изящные соцветия орхидеи-призрака. Это большая редкость! И запах приятный… Самди ведь любит белые цветы? Какая удача! Его благодетелю должно понравится! Аккуратно собрав цветы, Ки’тани продолжает путь.        Грациозно и бесшумно, он пробирается вдоль редкой цепочки подрагивающих синих «клубочков» света. Огоньки напоминают его маленьких друзей с Перекрёстков, только те тёплые, «солнечные», а эти холодные и искристые — но тоже, очень красивые. Ки пробует «настроиться» на них, коснуться, но ничего не выходит. В них нет сознания, нет радости бытия. Свет, просто «мертвый» свет — не более.       Путеводные огоньки начинают заворачивать в ту часть леса, где Ки’тани еще не был. За фаддой они шли правее, если считать кратер вулкана за центр, а он поворачивает за огоньками налево. Джунгли становятся гуще, торная тропинка пропадает и молодой охотник приостанавливается, что бы подоткнуть к талии подол саронга. Ещё порвать не хватало и заявиться на ритуал оборванцем! Осторожно прижимая к груди драгоценный мешок и хрупкие цветы, Ки возобновляет свой путь. Пребывающий в лёгком трансе тролль находит «путешествие» волнующим и завораживающим. Огонёк за огоньком, шаг за шагом — куда это его приведёт? Такое бывает лишь раз в жизни и то не с каждым… Страх понемногу растворяется в жгучем любопытстве… Откуда-то из чащи доносится глухой ритм барабанов, под который начинают в унисон вспыхивать огоньки. Приближаясь к источнику звуков, кроме самих барабанов Ки различает сухие, костяные постукивания и позвякивания, сплетающиеся в необычную, но завораживающую мелодию. Слышен тихий, странный напев без слов. Звуки глубокие и вибрирующие, бередящие и цепляющие что-то внутри… Парень ускоряет шаг. Музыка среди леса не просто так, его явно ждут. Мелодия становится всё громче и внезапно линия огоньков разделяется на две, расходящиеся в разные стороны. Темнота впереди редеет…       «Поляна!» — догадывается Ки’тани, преодолевая последние метры лесной темноты и подлеска, выходя на границу довольно обширной, метров сто в поперечнике, засыпанной чёрным песком проплешины среди огромных, вековых деревьев. Площадка явно рукотворная и почти идеально круглая. В ярком свете низко висящей луны она отлично видна. Её края от джунглей отделяет ряд довольно крупных, какие по колено, а какие и по пояс, белых камней. На краю поляны, разрывая каменный круг, как застёжка в ожерелье, возвышается грубый алтарь. Два черных базальтовых валуна образуют опору, на которую положена грубо обработанная плита из того же камня. Сооружение очень массивное и явно древнее. Между «ножками», под плитой-столешницей, тлеет холодный голубой огонь, делая алтарь похожим на врата. А может это они и есть? Чем не вход в мир мёртвых? Ки’тани замечает также начинающуюся от алтаря ещё одну линию белых, овальных камней-голышей, мягко завивающуюся по краю поляны и идущую концентрическими кругами к центру. Да это же спираль! — осеняет парня. Путь духов! Подобную «дорогу» рисовали на песке их шаманы на праздник Мёртвых, обозначая и прокладывая путь душам умерших соплеменников к живущим потомкам, дабы они могли отпраздновать вместе с живыми круговорот рождения и смерти…       Музыка невидимых музыкантов продолжает звучать, доносясь из ниоткуда и словно бы отовсюду. Поняв что на поляне он пока один, Ки внезапно понимает, что должно сделать. Молодой тёмный охотник возлагает орхидеи на плиту — «живое». Теперь — мешок… Рядом с тонко благоухающими цветами ложится ящичек сигар — «мертвое». Последней ставится бутыль рома в соломенной оплётке — для «души»… Парень становится на колени и почтительно простирается перед алтарём.       Распрямившись, Ки’тани аккуратно берется за шелковый сверток. Череп Джа’джина. А вот его, нужно положить под алтарь… Откуда он это знает, парень не сказал бы и под пытками, но знает. Чувствует — что так правильно. Ки’тани опускается на колени и не колеблясь, помещает останки в «мёртвое» пламя. Синий огонь лижет руки, но не обжигает — он действительно холодный. Призрачное пламя мёртвых…       Последний раз с почтением простершись ниц и коснувшись лбом прохладного песка, парень поднимается на ноги. Что ему делать дальше? Знать бы…       -Цыц — Джа! Не подсказывай! Ишь — жалобный, растудыть тебя! Или примерить не терпится? — хмыкает знакомый, хрипловатый голос и быстро повернувшись, Ки’тани замечает в нескольких метрах от себя, сидящего со скрещенными ногами на высоком белом камне Самди, наигрывающего на большом, стоящем на песке барабане. Вместо колотушек — плечевые кости. Время от времени, Лоа постукивает ими друг о друга, вплетая сухие щелчки в общий ритм. На соседнем камне, тоже с джамбэем, но поменьше — сидит Джа, ведя вторую партию и позвякивая связкой металлических тарелочек, собранных на кольцо. Тёмный охотник покаянно «вздыхает» и виновато опускает красноволосую голову, однако успевает весело подмигнуть растерянному парню.       -Что, думал забыл про тебя, малыш? — насмешливо фыркает Самди, не переставая наигрывать мелодию. — Звать собрался? А не надо этого… Меня часто не приглашают, я сам заявляюсь! Не гордый… И не могу сказать, что большинство мне поначалу радо… Потом вот — да-а-а. Как проникаются, так сказать… Смерть не зовут — она сама приходит, так-то… Как там твой фадда Тай говорит — «я лучше знаю»? Ну во-о-от…       -Вижу со своим джамбэ пришёл? Отрадно! Сам дошёл или подсказал кто? А-а-ах, ну конечно же Тай… И барабанчик его, знакомый… Ладно, о нём потом! Пей! — кивает на стоящую рядом с собой плошку Самди, весело глядя на подрастерявшегося парня и «жмурясь» от такого удовольствия.       Ки’тани медленно подходит и осторожно, стараясь не расплескать, поднимает то, что он принял за «плошку». В руках молодой тёмный охотник держит срезанную верхушку тролльего черепа. Внутри налито почти до краёв что-то пряно, резковато пахнущее и маслянисто поблескивающее.       -Забавная вещица, правда? — радостно скалится Лоа, выстукивая костями ритм. — Череп недруга! Хотя как — недруга… Недоумка одного… Давненько это уже было, как пришла одной бестолочи идея о смене покровителя мёртвых… Меня значит. Ну во-о-о-т! При жизни скудоумным балаболом был, а после — хоть на что-то сгодился… Ума небольшого, а вот череп красивый оказался, ровненький, прямо загляденье… Ты пей — не тяни. У нас много дел, малыш. Я ещё с народом поплясать хочу! У вас там сейчас весело! Да и к капитану в гости обещался, он приглаша-а-а-л… Сла-а-а-вный у вас капитан… Капитаны. Оба…       Глядя в синие, пристально глядящие на него, в самое его естество глаза, Ки поднимает «чашу» и выдохнув — быстро, в несколько глотков, решительно выпивает предложенное. Выпивает и тихонько ахает — сладко! Как же сладко! Будто мёд и нектар!       -Что — съел?! — хохочет Самди, выдавая костями от радости дробь по туго натянутой коже. — Думал дряни тебе какой налил?! Крови там тухлой, воды болотной или еще чего? Нет кроха, херня всё это и сраные слухи. Живые бояться того, чего не понимают… Смерть — сладка-а-а… Ты поймёшь, поймё-ё-ё-шь… Сядь, поиграй с нами пока. Остальное — потом, как готов будешь…       Беспрекословно повинуясь, Ки’тани устраивается на песке, скрестив ноги и легко подхватывает общий ритм, хлопая в такт руками и подыгрывая на барабанчике. Чутко прислушиваясь к себе и своему состоянию, парень понемногу расслабляется. Пока — не так все и страшно… Бвана принял размеры хоть и высокого, но обычного тролля и если до чего дойдёт, то Ки в себе уверен. Он выдержит. А может, он вообще не о том думает! Поживёт — увидит…       -Ишь, разоделся-то… Аки жрец какой! Хотя душой кривить не буду — мне нра-а-авится. Краси-и-и-во. И вот это красненькое с черным — мило, мило… — благожелательно кивает Лоа, внимательно рассматривая убранство молодого тёмного охотника. — И Джа вот, тоже — от твоих щедрот перепало. Он благодарен! Как и я. Признаться его голый зад мне порядком надоел! Мода-то меняется… А мои подопечные ей не очень-то следуют… Увы… В чем положили, в том и ходят. И запах от него сейчас такой… хм-м-м… приятный… Так что ты порадовал нас обоих, догада… Хвалю!       Только сейчас, после слов Самди, радующийся похвале парень обращает внимание что одежда Джа’джина изменилась. На бедрах Тёмного охотника красуется саронг — близнец саронга Ки’тани. Неужели ткань в которую он завернул череп и благовония… Но там ведь совсем небольшой кусок шёлка!       -И снова — верно угадал! — кивает божество. — Будет с тебя толк! Уважил и потрафил… А то что — небольшой… У нас оно — по-другому устроено.       -Главное, оно ж э-э-э-э… как бы сказать — состав дара и намерение. Много ли духу надо? Ты ему дар преподнёс, а он перевёл его в то, что нужно. Не забивай голову, оно так — и всё! Вот как помрёшь — поймёшь чуть больше. А только не нами придумано, не нам и нос совать. Работает — и славно! — просвещает затаившего дыхание, внимательно слушающего парня, Самди.       -А ты любопы-ы-ы-тный, верно? — вкрадчиво тянет Лоа, внезапно увеличиваясь и протягивая руку, подцепляя острым кончиком пальца Ки’тани под подбородок, заставляя приподнять голову и смотреть себе прямо в глаза. Костяная фаланга большого пальца скользит по нижней губе, слегка приоткрывая рот. — И краси-и-и-вый…       Ки’тани пораженно молчит, смотрит во все глаза и старается попадать в ритм. Самди стал таким огромным… Этого он может и не пережить… Неужели сейчас?!       -Станцуй-ка для меня, раз уж расфуфырился как императорская наложница. Не зря ж браслеты для танцев прихватил, да глаза подвёл! — скалится Бвана мертвецов, отнимая руку от лица Ки, уменьшаясь и снова берясь за кости-колотушки. Ритм меняется и становится быстрым и зажигательным. — Порадуй старого Самди, красавчик…       Джа моментально подстраивается под новый ритм, ободряюще улыбаясь и кивая парню. Давай — мол…       Кажется пронесло… Станцевать? Это Ки’тани с радостью! После выпитого становится как-то легко, радостно и отрешённо, а мышцы сами начинают подрагивать под ритмичные звуки. Тело так и просится в пляс! Отставив маленький джамбэ, молодой охотник плавно взвивается на ноги и одёрнув подол, встряхивает запястьями, пробно звеня браслетами и подстраиваясь под ритм барабанов. Танец парень изобретает по ходу музыки, всем существом моментально откликаясь на неё. Танцуют мягко переступая ноги, покачивая бёдрами, танцует тело — плавно раскачиваясь и двигаясь следом за аккомпанирующими звоном браслетов руками, танцуют синие косы, змеями мечась по загорелой до синевы спине. Ки’тани прикрывает глаза и весь отдаётся во власть музыки. Расплата?! Оплата по счетам?! Нет-е-е-т, это — радость и удовольствие, танцевать для своего Лоа!       Ещё интереснее становится, когда Самди открывает рот и снова начинает петь без слов. В голову приходить мысль, что только мёртвое горло не дышащего Лоа способно издавать такие странные, неживые, но завораживающие звуки. Низкий, вибрирующий напев от которого мурашки по коже… Сколько это продолжается, Ки сказать не может, но он наслаждается каждой минутой танца под незнакомую, дивную музыку.       -Иди по спирали! Танцуй! — внезапно раздаётся тихий голос. Ки’тани кажется — что это голос Джа’джина. — Ты готов…       Продолжая танцевать, тролль сдвигается с места. Нужды открывать глаза нет, он и так «видит» мягко мерцающую, серебристую спираль по которой должен двигаться. Ки не торопится, это — его ритуал, его Дорога, ступив на которую, обратного пути уже не будет. Музыка меняется, убыстряясь. Движения неофита становятся более резкими, угловатыми, но из ритма парень не выбивается. Выше поднимаются ноги, резче двигаются руки и звенят браслеты, распущенные волосы занавешивают лицо, взлетают от резких наклонов косы. Пригибаясь почти к самой земле, а после распрямляясь в полный рост, продвигаясь вперед и немного возвращаясь назад, Ки’тани крутится в танце и понемногу продвигается по Пути, совершая виток за витком по спирали. Лёгкий укол дротика, смазанного специальным составом-катализатором, на предпоследнем круге он уже не чувствует…       Наконец Дорога приводит Танцора в центр спирали, на маленькую круглую площадку засыпанную белым песком, к уже ожидающему его там Лоа смерти. Дышащий полной грудью, с расширенными зрачками, разгорячённый танцем и снадобьями парень останавливается перед божеством и бестрепетно смотрит в синие мерцающие глаза. И чего он боялся? Смерти? Вот глупый! Смерть прекрасна в своём величии! Такая гармония, спокойствие, лёгкость… И Самди — красивый! Какой же он красивый — его Лоа… Руки сами тянутся к торсу Весёлого Бваны и замирают в нескольких миллиметрах. Можно ли? Дозволено?       Губа Лоа растягивается в ухмылке, а кончик пальца начинает путешествие от пупка к груди, останавливаясь и слегка царапая тёмно-синюю бусину соска, выглядывающую из-под широкого ворота-ожерелья. Сосок мгновенно твердеет, а распалённое эликсирами и танцами тело выгибается будто от разряда молнии и парень с стоном выдохнув, обвивает талию божества руками. Глаза под полуприкрытыми веками жадно и призывно глядят на лик Лоа, который уже совсем не пугает и не отталкивает. Ки’тани чувствует мощь и его «прохладную», спокойную, сдержанную силу. Страх забывается. Есть лишь Ки’тани и его Бвана. Ки просто хочется слиться с этой силой, отдаться ей, растворится в прохладном, искристом, голубоватом свечении…       -Ви-и-и-жу… Гото-о-о-в… — улыбается Самди и склонившись, осторожно подхватывает молодого тролля двумя руками под челюсть и тянет, тянет к себе, заставляя приоткрыть рот и слиться в жарком поцелуе.       Ки без раздумий отвечает, исполняя требуемое и пропуская длинный язык Бваны мёртвых, сплетаясь с ним своим. Какой же он огромный и горячий! Горячо, как горячо! Или холодно? Может ли холод обжигать? Горячо становится в груди, в горле, в сердце. Становится нечем дышать. Дрожа как в лихорадке, Ки’тани в экстазе хочет обхватить шею Самди, но сил в руках почему-то нет. Голова идёт кругом, а сердце бьётся так быстро и сильно, что кажется сейчас проломит рёбра и вывалится из груди. Бьётся, бьётся и — останавливается…       Зажав рот обеими руками, глуша в себе дикий вопль горя и ужаса, затаившийся в густом подлеске Умэ’ки глядит из-за переплетения воздушных корней и лиан, как напрягается и дрожит от прошедшей по телу судороги Ки’тани, как внезапно выгибается дугой, а после бескостной, тряпичной куклой повисает на руках Лоа смерти. Костлявые руки держат парня за талию, не мешая гибкому телу безвольно откнуться назад, запрокидывая голову. Полуоткрытые золотистые глаза пусты и смотрят в никуда, рот бессильно приоткрыт — Ки’тани мертв…       Не отрываясь, оцепенев, зандалар смотрит на жуткую картину, совершенно не замечая боли и струйки крови текущей из ладони, в которую он затыкая собственный крик, вцепился клыками. Ки’тани!!! Неужели это его расплата?! Неужели он ТАК вымолил спасение для фадды? Жизнь за жизнь?! Ну почему он ему не сказал?! Не-е-е-т, пожалуйста… Пожалуйста…       Самди с задумчивой, почти нежной улыбкой любующийся телом парня в своих руках, осторожно опускает его на белый песок и внезапно подняв голову, безошибочно находит и пристально смотрит прямо в глаза затаившегося зандалара, заставляя того похолодеть. Почуял? Что теперь будет? Кого он хотел провести — Лоа могил?! Глупец! А может… Неужели он знал что Умэ’ки следил за Ки’тани?!       А Умэ’ки следил! Как только Ки’тани отплыл, он быстро пробрался на противоположный борт судна и спустившись по веревке сколь мог вниз, сиганул в воду, молясь чтобы в ней не было акул и чтобы всплеск никто не заметил и не придал значения. Плыть пришлось тихо и «в обход», что бы с корабля его не увидали. Выбравшись на берег, он долго пробирался к месту высадки Ки’тани, изо-всех сил стараясь не шуметь. К его счастью, Ки был слишком увлечён своими мыслями и переживаниями, а потом и вовсе впал в какой-то транс, после чего поднялся и пошёл в джунгли. Осторожно идя за супругом, Умэ только диву давался, как он уверенно находит дорогу в незнакомом лесу. Сначала они шли по прорубленной командой тропинке, и всё было довольно сносно, но потом парень свернул в совершенно дикие, нехоженые дебри. Умэ отбил себе все пальцы на ногах, несколько раз чуть не выколол глаза, а уж сколько раз он молча, прикусив губу падал на колени, споткнувшись о торчащие из земли корни… А ещё нельзя было громко дышать и сопеть. Ки’та — чуткий, сразу услышал бы. Всё было бы гораздо проще, если бы не нужда постоянно следить на границе видимости за скользящим неслышно, будто призрак, среди стволов супругом. Позволить себе потерять его из виду, Умэ не мог. Окликнуть — немыслимо! Ки точно не простит ему нарушения ритуала. А может и не только Ки… Поэтому приходилось не глядя под ноги молча оскальзываться, цепляться и тихонько падать, боясь оторвать взгляд от спины любимого. Ки’тани же двигался легко, будто по нахоженной дороге, лишь иногда склоняясь и «ныряя» под преграждающую ему путь растительность. Теперь Умэ’ки понял, что значит быть с детства лесным охотником и почему Ки в джунглях всегда над ним потешался…       «Предки-охранители, что теперь будет?!» — в ужасе думает парень, глядя на Бвонсамди и мертвое тело супруга у его ног. Что ему делать? Вмешаться? Попытаться выторговать жизнь Ки’ты? Или будет только хуже и за посягательство на планы Лоа они лягут здесь оба? Что ж, если другого выхода нет — он не прочь… Зато с Ки’тани…       -Замри идиот! — шипит в ухо откуда-то сзади знакомый голос. Джа! — Ты чего вообще тут?! Не смей мешать! Смерти его хочешь?!       Страшась напортачить еще больше, Умэ’ки не шевелится и молча мотает головой, виновато поджимая уши. По руке течёт слюна смешанная с кровью и тихо капает на землю. Смерти хочет? Так Ки’та не совсем умер? Какое счастье! Он так испугался… Как, ну как объяснить разгневанному духу что он безумно волновался за Ки’тани?! Волновался, как бы с ним чего не вышло — со смертельным исходом… Поэтому и хотел быть рядом, что бы просто знать что его парень жив. Может ему помощь при возвращении понадобится, а тут и Умэ подоспеет… Что бы с Ки не сделали или он сам не сделал — Умэ’ки переживёт! Он всё понимает и сам со всем согласился. Смирился. Не ему тягаться с Лоа. Но он должен знать, что Ки — жив!       -Тихо сиди! Недолго уже осталось… — шепчет невидимый призрак. — Только рыпнись, нарушишь ритуал — убьёшь Ки’тани! Понял?!       -И руку-то — выплюнь! Хорош себя жрать. Дети, мать вашу… — растворяется в ночной тишине тихий шепот и ощущение чужого присутствия исчезает. Джа ушёл.       В тот же момент, Самди гасит и отводит свой тяжёлый, буравящий взгляд, вновь сосредотачиваясь на теле перед собой. Распрямившись, он снимает с пояса небольшой, простенький ассон из тыквы и начинает медленно танцевать, ритмично настукивая новую мелодию и что-то тихо напевая. Сначала танец кажется Умэ’ки хаотичным, но приглядевшись, парень насчитывает всего семь шагов. Семь в одну сторону вокруг тела и семь обратно, тональность напева также меняется, в зависимости от того, куда движется Лоа.       Наконец завершив седьмой круг вокруг неофита, Самди внезапно приседает на корточки и к ужасу Умэ’ки резко вонзает заострённую фалангу указательного пальца в грудь Ки’тани. Внимательно глядя в расслабленное, умиротворённое лицо парня, Лоа хмыкает и слегка проталкивает кость глубже, явно стараясь коснуться чего-то внутри — в тот же момент грудь тролля приподнимается и Ки’тани делает громкий, хриплый вдох. Моментально вытащив костяной «стилет», Самди радостно ухнув, заливает в приоткрывшийся на вдохе рот щедрую порцию рома, из неизвестно как перекочевавшей с алтаря бутыли. Глаза Ки’тани распахиваются и он рефлекторно сглотнув, переворачивается на бок и разражается отчаянным кашлем, когда ром явно попадает не в «то горло».       -С рождением, кроха! — хохочет Лоа, с интересом разглядывая содрогающегося у своих ног в припадке кашля молодого охотника. — Как думаешь, что случилось? Отключился? Не-е-е-т малыш… Ты умер и ненадолго стал моим. Впрочем, вы все и так мои… Но теперь — мы с тобой связаны! Кто побывал за порогом смерти, не остаётся прежним…       -Теперь ты будешь ви-и-и-деть, мно-о-о-гое ви-и-и-деть… И понимать, когда понадобится вспомнить. А сейчас — ты забудешь… Не торопись кроха, всему свой черед… — тихо напевает Лоа мёртвых, ласково касаясь тёмно-синих волос и пропуская гладкие, жёсткие пряди между белых фаланг пальцев, словно расчесывая.       Вспомнит? Но Ки’тани помнит! Помнит как окунулся, ушёл «с головой» в мягкий голубой свет, как радовался лёгкости и беззаботности. Как его ничего не тревожило — было лишь любопытно. Особенно, когда он понял что глядит на поляну окружённую джунглями и черно-белую спираль — сверху вниз, а над головой висит огромная, заливающая все тёплым, серебристым светом Мать. Так вот почему луну называют «солнцем мёртвых» — осенило молодого охотника. Её свет и впрямь тёплый! Впрочем долго на ночное светило он не любовался, вокруг было гораздо интереснее. Паря выше широких, тарелкообразных крон деревьев, Ки мог видеть извечный круговорот жизни леса. Зрение духа приобрело поразительную остроту и ночная тьма стала ясной как день. Медленно поворачиваясь вокруг своей оси, парень видел мириады сверкающих точек-огоньков поднимающихся над лесом и спускающихся в его тёмно-зелёную «пучину», исчезающих, растворяющихся с короткими вспышками на разном расстоянии от земли, а то и спускающихся под неё.       «Души! Это же души! Искры жизни!» — догадался Ки, с восторгом рассматривая беспрерывное движение искорок разных цветов и размеров вверх и вниз. У всего на свете есть душа: большая ли, маленькая, сложная или попроще, но у всего — у муравья и у камня. Это знает каждый тролль, но что бы вот так — видеть… Лес непредставимо богат жизнью — миллионы существ рождаются и умирают в один момент времени, а Ки’тани это видит! Поразительно — и как же красиво!       Ки хочет подлететь к огонькам душ, что бы рассмотреть их поближе, потому что над поляной нет ни одной искорки. Ни души, кроме его. Хочет — но не может. Приглядевшись, он видит тонкую нить-якорь, начинающуюся у его ног и уходящую в центр спирали, туда, где лежит его тело. Вот что его держит! Но почему она у него серебристо-серая? Когда он искал фадду, «нить» была красной и пульсирующей! Да потому, что она -"остыла»! Вот как выглядит «остывшая» нить жизни — внезапно понимает Ки’тани. Значит он — умер? Сердце не бьётся? А как же Умэ? И Тай? И все остальные? Без него?! Становится немного грустно… Ну что ж, значит судьба ему такая… А всё-таки интересно, что же дальше!       А дальше, нить вдруг наливается красным и следует рывок. Внезапно задохнувшийся, Ки’тани успевает лишь увидеть запрокидывающуюся луну и начинает рушится вниз, разбиваясь о синий свет, растворяясь в нём и приходя в себя уже с раздираемым кашлем, обожжённым ромом горлом…       -Я забуду? — грустит тихонько Ки’тани, приподнимаясь и доверчиво заглядывая в синие огни глаз своего патрона. — Почему? Это так красиво… Так невероятно…       -Поэтому и забудешь, — легко усмехается Лоа. — Не для живых это. Тосковать начнешь, сохнуть и в могилу сойдешь… Ты сейчас живой, вот и живи! Радуйся жизни! Пей её! Празднуй!       -Кстати о празднике… Веселье идёт — и мы приглашены! Меня поди заждались уже… Дело мы с тобой сделали — время потехи! — радостно заявляет Самди, подхватывая бутыль и пихая её в руки Ки’тани. — На-ка, глотни ещё, малыш. Я её с собой заберу!       Ки беспрекословно подносит горлышко к губам и делает несколько больших глотков. А вроде и правда лучше! Уже не так щемит сердце, не так неприкаянно и неуютно в своём теле… А что теперь делать ему? — интересуется Ки’тани, почтительно возвращая бутыль хозяину.       -А ты? А что ты? Я ж сказал — наслаждайся жизнью, пока можешь! — пожимает плечами Бвана и вдруг фыркает. — Уй! Совсем запамятовал…       -Умэ! Иди-ка сюда! — гаркает, поднявшись во весь рост и кажется даже увеличиваясь в размерах Весёлый Бвана. — Хорош по кустам шкериться! Я закончил, теперь твой черёд! Напомни-ка супругу, что есть хорошего в этой жизни — во славу меня, так сказать!       -Давай-давай, вылазь! Ишь, затаился! Смерть обдурить хочешь?! А хрен те — не выйдет! — ухмыляется Самди, ехидно глядя на показавшегося из джунглей и бочком, с поджатыми виновато ушами бредущего к ним зандалара.       -Ну, чего как не родной?! Шибче ноги тяни! — торопит Лоа, притоптывая в нетерпении. Ему мол пора, а тут тормозят… — Ты виноват сегодня, сам знаешь! Так вот — во искупление, так сказать… Малыш тут немного расстроился, уж больно ему у меня понравилось… Растерялся… И кажется он немного другого ожидал от ритуала… Ну да, мне — недосуг! Поэтому вот тебе задание — что бы он вспомнил, чем жизнь хороша! Что бы я его визг и вопли до утра аж на корабле слышал — усёк?! Можешь приступать! Гляди, какой красавец — и весь твой! Понял меня?!       Дождавшись кивка от залившегося краской, лиловеющего ушами Умэ’ки и вновь потрепав по голове радостно хихикающего Ки’тани, Самди подхватив бутыль направляется к своему алтарю.       -Джа, кочерыжка старая! Где тебя носит?! Пора на праздник! — весело вопит Самди, втыкая орхидеи в свои жесткие, стоящие «дыбом» волосы и пряча в складках своей «птичьей» хламиды ящичек сигар. Заприметив мерцающий абрис своего компаньона, Лоа довольно кивает и «ныряет» в голубое пламя под алтарём.       -Каждого я встречу, каждого дождусь! Пойте, веселитесь! Я не тороплюсь! — разудало доносится из тьмы за меркнущим синим пламенем…