Надеюсь, вам хорошо спалось. Извините, что вот так ушел, даже не попрощавшись,
я вспомнил об очень важной встрече и мне пришлось.
Надеюсь, вы не держите на меня зла.
Н.В. Гоголь
Отложив бумажку в сторону, он откинул голову назад и улыбнулся. «Видимо, и вправду очень важная встреча», — промелькнула мысль в его голове. Просидев в таком положении еще минуту-вторую, он наконец встал и пошел делать все нужные ему дела. И все-таки мысли о прошлой ночи давали о себе знать. Николай сидел на диване прямо напротив Ивана. — Итак, я полагаю, вы принесли что-нибудь новенькое? — Гончаров по-дружески улыбнулся своему гостю и сложил руки в замок. С ним Коля чувствовал себя очень спокойно и расслаблено, будто знакомы они всю жизнь. — Ох, да-да, конечно. — он достал из кармана несколько сложенных пополам листочков и протянул ему. — Это, конечно, только наброски, но, думаю, они стоят вашего внимания, просто, знаете... Ну... — напряжение росло только с одной стороны, и безусловно не у Ивана Александровича. Из-за провала Гоголевской поэмы «Ганц Кюхельгартен», которую он издал под другим псевдонимом, он все больше начал думать, что другие его произведения получатся такими же ужасными и их никто не захочет читать. Что же читать, даже смотреть на них без рвотного рефлекса не смогут! — Ну что же это вы, Николай Васильевич, право? Все же хорошо, из-за чего такая нервозность? — он раскрыл один из листов и принялся читать. Гоголь так и не ответил на вопрос, наблюдая за каждым изменением в его лице. Дочитав один лист, он приступал ко второму, с каждым словом у него еще больше захватывало дух. Николай сидел тихо и послушно, стараясь не издать не звука, наверное, даже дыхание задержал. И вот хозяин дома дочитывает последний лист и откладывает его к другим. Назло ничего не говорит, лишь снова складывает листы, делая их маленькими, и отдает обратно владельцу. Гоголь забирает листы, кладет в карман и смотрит на своего друга. «Ну почему же вы молчите?», — хочется сказать, да не получается, слова проглатываются. Остается лишь молча продолжать смотреть прямо в глаза, ожидая реакции. — Это прекрасно! — наконец говорит с полным восторгом в голосе. На лице хозяина расцветает добродушная улыбка. Гость томно выдыхает. Сердце бешено колотится. — Это прекрасно, Николай Васильевич! Вы обязаны это дописать и отправить в печать! Народу это точно понравится! — Ох, вы не представляете, как я рад, что вам понравилось! Обязательно, обязательно я это закончу! — Николай сам невольно начинает улыбаться. Он готов начать плакать от счастья. Он быстро встает с дивана, пожимает Ивану Александровичу руку и бежит одеваться. — Не смею больше забирать ваше драгоценное время! Побегу я, дописывать! — выкрикивает уже с порога. Быстро закрывает дверь и что есть мочи бежит домой. Это самый лучший день в его жизни! Ивану Александровичу понравилось! Он со всех ног летит домой. Хочется скорее все написать! Просидел он над своими рукописями несколько часов, но что-то да вышло. Он несколько раз перечитывал, что-то перечеркивал, что-то дописывал. Но в общей сложности ему все очень даже нравилось, и он надеялся, что Гончарову тоже это понравится. Быстро одевшись, он сложил рукописи в карман и спокойным шагом пошел к его дому. Сейчас торопиться не было смысла, ведь его никто никуда не ждал, но нетерпение было сильнее, поэтому он перешел на быстрый шаг. Подойдя к уже знакомой двери, он постучался. Дверь открылась довольно скоро. — И снова здравствуй, дорогой друг! — Гончаров вновь озарил его своей добродушной улыбкой. — Здравствуйте, не смею вас больше задерживать! Вы уж извините, не мог дождаться, поэтому и прибежал к вам со своим будущим сборником! — впервые Николай улыбнулся во весь рот, тихо посмеиваясь. Этот вечер уже ничего не испортит. — Ох, да что вы! Я очень даже рад почитать ваши творения! Коля долго рылся в кармане, доставая все страницы, и отдал их Ивану. — А вы что ль, не собираетесь на именины? — спрашивает как бы между словом, забирая рукописи. — А что ж за именины? Если быть откровенным, впервые о них слышу. — Как же, у князя нашего именины, а вы и не знали? Он всех зовет в свое поместье праздновать! — Да? — настоящее удивление, без капли притворства. — Конечно! Вам стоит туда пойти! — Раз вы настаиваете, то обязательно приду! — говорит, быстро разворачивается и уходит. — До свидания, Иван Александрович! — кричит через плечо, отойдя уже на приличное расстояние. — До свидания, Николай Васильевич, до свидания! — кричит ему вслед, не уходя с порога. Когда молодой писатель исчезает из виду, заходит в дом, садится в свое кресло и начинает читать с титульного листа, на котором красуется надпись «Вечера На Хуторе Близ Диканьки». На лице невольно расцветает улыбка. «Он точно понравится людям. Как личностью, так и своими творениями». — промелькает мысль, и Гончаров приступает к чтению. «Но меня же там никто не ждет, разве мне стоит туда идти?..» — чем ближе он был к месту празднования, тем сильнее нервничал. — «Может, не стоит?.. Я могу вернуться, пока не поздно!» — но продолжал идти. Холодный и сильный ветер больно бил в нос, но очень сильно ободрял. Его мысли и тело словно никогда не были связаны между собой. В конце концов он пришел к одному единому выводу. «Ладно, я просто глазком посмотрю, что там творится, и уйду. Ведь страшного же ничего не произойдет, правда?..» Неожиданно сам для себя он оказался около нужного ему дома. Выдохнув весь оставшийся воздух из легких и набравшись сил, глухо стучит в дверь. Никакой реакции. Прислушивается: за дверью очень много голосов, женских, мужских, грубых, громких. Пробует стучать снова, но уже погромче. Никто и в помине не собирался открыть ему дверь. «Надеюсь, на меня не набросятся за это». — говорит снова про себя, медленно и как можно тише открывая дверь. Открывает дверь не полностью, явно боится заходить. Ведь его же не ждут, тогда зачем он пришел? Уже собирается уходить, как из толпы выглядывает до боли знакомая кудрявая голова. Гоголь все же остается смотреть в маленькую щель между дверью и помещением за происходящим. Толпа рассеивается полукругом, открывая взор на звезду этой вечеринки — уже любимого нами Александра Сергеевича. Но он не один находится в центре событий: рядом с ним стоит незнакомая Николаю девушка. Дама худая, в красивом платье, красивые темные волосы, завязанные в косу и сделанные пучком. Оба стоят веселые, улыбаются друг другу. О чем они говорили, понять было нельзя, слишком уж было шумно, но как понял сам Николай, Саша рассказывал очередные шутки, а девушка, в свою очередь, прикрывала рот рукой и тихо смеялась. «Конечно, у него, может быть, подруга», — конечно, он избегал слова «возлюбленная», ведь до последнего не хотелось в это верить. Внутри Коли были смешанные чувства, сам не понимал, что с ним происходит. Но из своей внутренней войны его вывела, каким-то чудом появившаяся суета. Все говорили в один голос, и если раньше можно было разобрать отдельные слова, то сейчас нельзя было разобрать вообще ничего. Но напугало его совсем не это. Неизвестная девушка обвила своими руками Сашину шею, притягивая его к себе. Тот, в свою очередь, взял ее за талию. Их лица сокращали расстояние между собой. Молодому писателю хотелось сорваться с места и бежать куда глаза глядят. Он не хотел больше оставаться тут, не хотел смотреть на это, но тело не слушалось. Оставалось лишь стоять столбом на месте, дожидаясь окончания этой пытки. Слезы невольно начали наворачиваться на глаза, не давая нормально смотреть на происходящее. Быстро вытерев слезы, он застал самый больной момент для самого себя. Их губы соприкоснулись. По их виду можно было понять, что обоих очень даже устраивает эта ситуация. Простояли они так не долго, но оба были краснее самого спелого помидора. Оба смущенные, улыбаются и посмеиваются, смотря друг на друга. Казалось, этот вечер не сможет стать еще хуже, но хуже быть могло. Николай не заметил, что слишком сильно раскрыл дверь, она его не сильно волновала. И зря. Люди вокруг Александра начали расходиться по разным углам, как и сама девушка. Она лишь оставила почти невесомый поцелуй на его щеке и скрылась в толпе, оставив его с самым приятным чувством. Но кое-что его забеспокоило. Саша, почувствовав холодный и сильный ветер, посмотрел на дверь и ужаснулся. Около двери стоял взлохмаченный из-за ветра Николай. Глаза его были полны слез, а лицо выражало что-то между испугом и разочарованием. Тот, в свою очередь, заметив взгляд своего друга, занервничал. Реакция у него была мгновенная и Саша быстрым шагом направился к двери. — Под-... — только и успел услышать Николай перед тем, как закрыл дверь. Он не хотел слушать его оправданий, не хотел слышать его голос, не хотел вообще его видеть. Он больше не сдерживался. Он рыдал во все горло, не переставая бежать. Слезы ручьем текли из глаз, заставляя кожу под ними гореть. Тело полностью дрожало, ноги вот-вот были готовы остановиться. Он больше не мог бежать. Он устал от проблем. Он просто устал. Он не хотел больше ничего. Но. Он продолжал бежать. Что-то да заставляло его взять себя в руки и продолжать. Все хорошее когда-нибудь да кончается. Запинается о какой-то крошечный камешек, падает. Сил встать больше нет. Слез слишком много, через них ничего не видно. До дома совсем недалеко, тут рукой падать, но у него не получается встать. Моральная боль заглушает все остальные чувства. Не хотелось больше ничего. Хотелось лечь на землю и умереть. Хотелось уснуть и больше никогда не просыпаться. Он впервые смог кого-то полюбить. Он закрывает лицо руками и плачет. Плачет от собственного безысходности, плачет от жалости к самому себе. Ноги нудят от усталости, но он ее не слышит. «Боже, за что мне такие страдания», — его душа ноет. Его сердце разбито. Он находит последние силы, чтобы встать. Идет медленно, шоркает. Ноги все больше превращаются в вату. Доходит до своего дома, заходит, закрывает дверь на замок. Снимает с себя верхнюю одежду и падает в кресло. Вытирает рукой горячие слезы с щек, которые до сих пор горят. Он не хочет больше ничего. В дверь раздаются три громких удара. — Николай, откройте дверь, пожалуйста! — доносится до боли знакомый голос по ту сторону двери. Тело не поднимается, оно слишком тяжелое. В дверь продолжали стучать, видимо, не собираясь уходить. Пытается успокоиться, вытирает слезы. Встает, медленно подходит к двери и открывает ее. «Ну конечно, кто же еще». — проносится в голове, когда он видит на пороге Сашу. Тот стоит, пытается отдышаться, волосы во все стороны, в глазах читается испуг и непонимание. — Уходите. Я не хочу вас видеть. — говорит напрямую. Зачем тянуть кота за хвост? — Подождите. Вы можете мне хотя бы объяснить, что я сделал не так? — он правда не понимает, что сделал не так. Коля его за это не винит. Он вообще его ни в чем не винит. Он винит только себя. — Не могу, Александр Сергеевич. Я хотел бы, но не могу. Уходите. Я прошу вас, уходите. — он из последних сил держится, чтобы не сделать, возможно, самую большую ошибку в своей жизни. Саша хмурится, поджимает губы. Он даже что-то хотел сказать, но в последний момент передумал. — Ладно, тогда... Тогда поговорим об этом завтра. — он разворачивается и собирается уходить, но почему-то стоит на месте. — Вы должны понимать, Николай, что от разговора об этом случае вы все равно не уйдете. Нам в любом случае нужно будет поговорить о случившемся. А до тех пор... — он поворачивается лицом к Коле. — Спокойной ночи, Николай. — улыбается. Снова улыбается своей добродушной улыбкой. И уходит, не сказав больше ни слова. Гоголь еще долго смотрит ему вслед. Как только он пропадает из виду, закрывает дверь. Слезы снова текут ручьем. «Нет... Почему я плачу?.. Разве я должен плакать?..» — не может. Не может справиться с этой болью. Саша слишком прекрасен. На него без слез смотреть нельзя. Нельзя без слез смотреть на то, что никогда не сможет стать твоим. Осознание этого еще больше вводило его в отчаяние. Для него Саша был всем. Он не представлял жизни без него. — Боже, за что мне это. — сжимается в комок, как беспомощный котенок, сжимает руками колени и в них же утыкается носом, делая их мокрыми. Он никогда не сможет быть рядом с ним, потому что он мужчина. Возможно, если бы он был женщиной, шансы еще были, но сейчас их нет от слова совсем. Вместо того, чтобы пытаться успокоиться, он продолжает себя добивать. Он не видит мир без Саши. Он не представляет жизнь без Саши. В ушах звенит, тело ноет. Веки становятся слишком тяжелыми, и он закрывает глаза. Так он и засыпает, заплаканным комочком, сжавшись в уголке.