***
На Ростральных колоннах — огонь, на мостах, столбах — флаги, нарядные растяжки. Музыка гремит с разных сторон, сливаясь в единую бравурную праздничную мелодию. На Неве — вальс корабликов. На Невском — парад оркестров. В Михайловском саду — фестиваль цветов. И кругом люди, люди. Наряженная толпа наводняет улицы любимого города, отмечает вместе с ним день его рождения. Олег с Сережей — тоже, двигаются вместе с людской массой в эпицентр торжеств, на центральную площадь, там, кажется, концерт. Олег приобнимает Сережу за плечи, прижимает поближе к себе, оберегает от чужих бесцеремонных локтей. Сережа позволяет, улыбается благодарно. Это заставляет Олега мысленно урчать. Добираются до площади, протискиваются через толпу к барьеру, к самой сцене. Сурганова поет о том, что вернулась в город, знакомый до слез. Сережа поворачивается к Олегу, приподнимает бровь молча. — Мандельштам. Ты говорил, я помню, — Олег усмехается. Его рука все еще на спине Сережи, и он гладит лопатки. Сережа ежится, но не отстраняется, лишь переводит взгляд обратно на сцену и подпевает музыкантам. Олег слушает молча. Эту песню, следующую. Еще одну… — Жарко, — говорит в конце концов Сережа, поводит плечами, крутит шеей. Облизывает губы. — Давай выбираться отсюда! — командует. Олег подчиняется, разворачивается, прокладывает путь им в обратную сторону. Чтобы их не разделили, он держит Сережу за руку, сжимает его пальцы. Сережа не забирает руки даже тогда, когда они выбираются из толпы и идут уже по набережной Мойки, напротив, жмется к Олегу, будто просто мало места тут, на тротуаре, хотя его полно. Олег мерит шагами набережную, иногда бросает быстрый взгляд на Сережу. Сердце заливает теплом и радостью от того, что Сережа наконец-то ожил: перестал втягивать голову в плечи, перестал вздрагивать при виде каждой милицейской машины. Перестал замирать, погружаясь в какие-то явно не слишком приятные размышления. Перестал страшиться улиц и людей. Сережа просто идет и улыбается, чуть щурясь на редкое питерское солнце. И мурчит себе под нос что-то. Как обыкновенный парень, которому чуть за двадцать и который гуляет с другом по любимому городу. Не как тот, кто… И это — победа Олега, что почти месяц пытался привести друга в чувство своей заботой. — Невский или Миллионная? — спрашивает Сережа невпопад, когда они выходят на Марсово поле. — Где бы ты хотел? Олег не понимает, хмурится. Он бы хотел?.. — Что? — спрашивает он, перебирая Сережины горячие пальцы. Сережа дует на прядь волос, что болтается у него перед лицом, загребает ее пятерней: — Офис. Моей компании. Где бы ты хотел? Я вот думаю, что было бы круто на Невском. А жить — на Миллионной. Или на Крестовском. М?.. В большой квартире. Твоя спальня. Моя. Гостиная... Нет, лучше на Крестовском, там потише. И… Зелень. Залив. Олег закрывает глаза на недолго, останавливается, делает глубокий вдох. Голова кружится. От острого запаха сирени, что заполонил все Марсово? Или от вопроса?.. Неожиданного очень вопроса, надо признать. Они не говорили об этом — о совместном проживании. Они не говорили даже о том, что Сережа... — Ты хочешь вернуться в Питер после диплома? — Олег открывает глаза, смотрит на Сережу пристально. Тот фыркает, кивает, дергает плечом: — Конечно. А куда еще? Это мой город, я его очень люблю. И тут ты. И… И вообще. «Тут ты»... Проблема в том, что Олег не тут. И не будет тут, когда… Но Сереже пока об этом знать необязательно. Потом как-нибудь. Олег не трус, но... Потом, не в этот день, не сегодня. — И вообще? — он улыбается через силу. — Здорово ты замахиваешься, — переводит он разговор. — Офис на Невском. Проект еще не стартовал, а ты уже… — Олег верит в Сережу, уверен, что у него все получится, но все же не рановато ли? — Ай, брось! — Сережа машет рукой беспечно, хотя Олег знает, что легкомыслия в отношении проекта у Сережи никогда не было. — Я точно знаю, что все взлетит. Так что… Невский? И Крестовский? Я позволю тебе даже оформить комнату по твоему вкусу. И обвешать все плакатами с твоим любимым Валерой. И кухню обставим по высшему разряду, чтобы ты свои кулинарные эксперименты мог осуществлять… Олег улыбается, опустив взгляд, но сердце сжимается болью. Сережа так верит, что Олег будет с ним, сможет быть с ним. Жить с ним. Работать с ним. Будто не знает, что Олег… Он не домашний, не человек одного места. Он закиснет тут. Знает. Или верит, что Олег... А может и правда? Бросить все это, осесть. Угомониться. Смочь. Поверить, что счастье для них двоих реально. Что там его держит? Деньги? Адреналин? Свобода?.. Ладно, не сейчас. Он потом об этом подумает. Потом, не сегодня. — Как скажешь. Хотя мне нравится Крестовский, да, пожалуй, давай туда, — он соглашается легко. Потому что лжет. Сережа, кажется, ничего не замечает. Он сжимает пальцы Олега, встряхивает его рукой. Потом отпускает ее, устремляется к лоточнице, что изнывает от жары под ярким трепещущим на ветру зонтике, мало защищающем ее от палящего солнца, бросает Олегу на ходу: — Будешь мороженое? Тебе какое? Фруктовое?.. Олег отрицательно качает головой — никакого не нужно, но Сережа возвращается, протягивает ему фруктовый стаканчик. Сам распечатывает шоколадный, вгрызается в мороженое зубами, урчит. Олега немного подташнивает от жары и не только, но он тоже снимает обертку: — Спасибо, — благодарит за угощение, делает укус. Холодное и кислое мороженое убирает неприятную горечь во рту. Сережа только улыбается, мелькает кончик розового языка, которым он быстро слизывает капли с вафельного бока стаканчика. Они добредают до Михайловского, прячутся от жары в тени огромных деревьев. С мороженым уже покончено, и Олег хотел бы опять ощутить Сережину руку в своей, но она липкая, вся в мороженом. А еще… Еще не найти повода, чтобы сделать это снова. Он злится. На себя. Но Сереже кажется, что на него, он хмурится, глядя на Олега, поджимает губы, вздергивает подбородок, как всегда, когда что-то тревожит его: — Что-то не так? — спрашивает немного грубо. Олег торопливо оправдывается: — Нет, все хорошо. Просто задумался, — в общем-то, так и есть. Он просто задумался. Замечтался. О несбыточном. И глупом. Наверное, глупом. Он идет по аллее, что упирается в речку, спускается к воде. Странно, но тут на обычно шумной пристани сейчас никого: ни корабликов, ни людей. Вода плещется тихо, лижет ступеньки, Олег спускается к ней, споласкивает руки, Сережа рядом с ним делает то же самое. Устраиваются на ступеньках, плечом к плечу. Смотрят на воду, на солнечные блики. Сережа встряхивает волосами: — Я мечтал вернуться сюда с самого первого дня, как приехал в Москву. Я люблю этот город, это мой дом. Мне хорошо тут, несмотря на то, что было. И я хочу, знаешь, Олег, может это и глупо, но я хочу… Я хочу все это сделать не для себя. Даже не для нас. А для этого города. Для людей. Жизнь их сделать лучше. Яркими красками ее наполнить. И чтобы не было больше зла, горя, мерзостей этих на улицах. Грязи. Преступности. Чтобы было как сегодня, праздник был. Но не раз в году, а… всегда. Олег слушает его и не знает, что и сказать. Сережа… Упрямый, жесткий, даже жестокий, если надо. Честный. Правильный. И очень светлый. И бескорыстный. Олега всегда это поражало, как в Сереже остался этот свет, несмотря на все, что с ним случилось. И всегда восхищало это. Он молча касается руки Сережи, тыльной стороны кисти. Сережа переворачивает руку ладонью вверх, ловит пальцы Олега, чуть сжимает их: — Ты же поможешь мне?.. Справиться с этим всем. Ты же... будешь со мной?.. Олег зажмуривается, закусывает губу. Считает до десяти — привычка, чтобы успокоиться. Открывает глаза, переводит взгляд на Сережу. Тот, кажется, даже не дышит сейчас, не то что не шевелится. Ветер треплет его волосы, они лезут в глаза, но Сережа и не думает их поправлять. Олег тянется к ним сам, заправляет прядь Сереже за ухо. Кивает: — Буду! — еще одно задание, небольшая работа. Ненадолго. Заработает немножко. А потом… Потом он будет с Сережей. Строить новый мир, который Сережа хочет. Он всегда выбирал Сережу, а не себя. Один раз, когда он выбрал себя, он чуть не потерял того, кого любит. Теперь надо сделать правильный выбор. Он нужен Сереже, значит, он сможет... — И помогу. Сережа отмирает, улыбается, достает телефон, включает камеру, обнимает Олега за плечи: — Добрый день, уважаемые зрители, сегодня мы берем интервью у знаменитого жителя Санкт-Петербурга, помощника самого Сергея Разумовского — Олега Волкова. Олег, что вы можете нам сказать в этот прекрасный день, день рождения славного города?.. — Сережа прижимает Олега к себе, чтобы им обоим быть в кадре. Олег сглатывает, замирает, а потом говорит тихо: — Что я хочу сказать? Что я счастлив. Я просто счастлив…***
Письмо в затертом желтоватом конверте со множеством штемпелей, немного помятое на уголке, выпадает из вороха бумаг, планирует на ковер. Сергей рычит, отбрасывает все прочее в сторону, бумаги разлетаются по столу, по полу, он не обращает на них внимания, кидается за конвертом. Сколько раз он говорил секретарю, чтобы письма от Олега клала отдельно от прочей почты. Неужели так трудно запомнить?! Он рвет конверт сбоку, вытаскивает тоненький, исписанный немного неровным почерком листок, прижимает его сначала к груди, потом подносит к носу, зажмуривается, вдыхает глубоко. Кажется, что от бумаги пахнет Олегом, хотя, конечно, только пылью и чернилами. Сергей считает до десяти, чтобы успокоиться, потом разворачивает письмо. Пробегает взглядом по строчкам. «Здравствуй, Сережа…», «еще пара месяцев», «мне не нравится», «твое дело», «твой друг Олег...» выхватывает взгляд отдельные фразы. «Твой Олег» читает Сергей, игнорируя слово «друг». Зажмуривается опять, чтобы не разреветься. Он ужасно соскучился. И ему страшно… — Когда же ты приедешь?.. Я не могу без тебя больше, — шепчет он письму, наливает в бокал немного виски — он не пьет, в общем-то, не пьет много, но сейчас вот хочется, — делает глоток и принимается читать послание уже обстоятельно. Впитывая каждое слово, каждую букву, изучая каждую завитушку, словно в них зашифровано еще какое-то послание. Например, что Олег его любит. Не только как друга... «Здравствуй, Сережа. Ты спрашиваешь, когда я вернусь. Понимаешь, тут такое дело… Мне предложили еще один контракт. Но это ненадолго, на несколько месяцев, к Новому году я уже вернусь, думаю. И все, как и обещал, покончу с этим, буду помогать тебе. Организуем очередную благотворительную акцию, мне в прошлый раз понравилось... Отметим Новый год. И… Только не так, как ты тут надурил, я читал в новостях про самолетики из евро. Сережа, это твое дело, но мне не нравится, что ты делаешь в последнее время. Это какое-то дурацкое позерство. Помнится, ты говорил, что хочешь сделать этот город лучше, но такими способами разве получится? И твои новые друзья… Я не против, что у тебя появляются приятели. И рад, что ты не сидишь в четырех стенах и не пропадаешь на работе сутками, но эти походы на эти вечеринки… И эти мажоры, с которыми ты общаешься. И не только общаешься... Подумай, действительно ли это то, чего ты хочешь. Хотел. Не реши, что я читаю тебе нотации, просто… Подумай. Скучаю. Надеюсь, скоро увидимся. Твой друг Олег». Сергей прочитывает эти скупые строчки несколько раз от начала и до конца. Хмурится. Складывает письмо аккуратно, убирает обратно в конверт. Встает, прихватывая бокал с недопитым виски, подходит к окну. Смотрит на залив с высоты двадцатого этажа. Вода беснуется, накатывает на набережную. От сильного ветра даже бронированные стекла немного дрожат. Шторм. Внутри Сережи — тоже, слова Олега переворачивают в нем все. И одновременно и стыдят, и… злят? Да, злят. Олегу легко указывать, что делать Сергею. Но разве понимает он… Что делать Сергею тут, в этом городе, без Олега? Только и мотаться по вечеринкам, пить, употреблять. Забываться. Гасить постоянный преследующий его страх. Не за себя — за Олега. И эти упреки насчет евро… Да, Олег прав, это было глупо, но это встряхнуло Сергея, дало почувствовать себя немного живым, а не замершим в ожидании. И кажется, он прав и в том, что Сергей идет куда-то не туда. Он правда же хотел сделать город, мир лучше. А пока только… — Я исправлюсь, — говорит он заливу, которого не видит сейчас, потому что перед глазами Олег, строгий, серьезный. Любимый. — Обязательно. А когда ты приедешь, мы подумаем, что еще можем сделать. Да?.. Олег не отвечает, но Сергей уверен, что он сказал бы «да». Сергей допивает виски, возвращается к столу. Сгребает бумаги, что сам и развалил. Газеты, конверты с приглашениями на разные мероприятия, что он всегда сам рассматривал, не доверяя секретарю, счета на подпись... Мелькает кончик желтого конверта, Сергей замирает, словно увидел ядовитую змею. Еще одно письмо? То, что он прочел, уже бережно убрано в ящик стола, к стопке таких же. Он тянет конверт из бумаг, осторожно, словно тот может взорваться. Штемпели, марки знакомы. А вот почерк — другой. Сергей швыряет конверт обратно на стол, впускает руки в волосы, тянет за пряди. Боль разливается по телу. Нет-нет-нет. Нет!.. Он уже знает, что там, еще даже не вскрыв конверта. Мир кружится, стремительно летит ему навстречу.