На высоте питерских крыш

— Разбросал руки свои дурацкие везде, — сердито бормочешь ты, искоса поглядывая на Личадеева, который самозабвенно размахивает этими самыми руками, что-то объясняя осветителю. На самом деле, они очень даже красивые — тонкие, почти хрупкие запястья, длинные пальцы… В силу профессии ты привыкла отмечать, что выглядит эстетично, а что нет. И Пашины попытки продемонстрировать, под каким углом нужно повернуть прожектор, без сомнений попадают в категорию эстетичного. Поэтому ты и недовольна. Тебе совершенно не хочется признавать, что Личадеев хоть в чём-нибудь хорош. В целом-то он — редкостная заноза в заднице и делает твоё пребывание на съёмочной площадке невыносимым. — Хватит уже, они там сами со светом разберутся, чеши гримироваться, — тем временем говорит ему Юра Музыченко, и ты подавляешь вздох: это значит, что сейчас вы с Личадеевым столкнётесь нос к носу. Он тоже это знает, и, легко кивнув Юре, ухмыляется, поймав твой хмурый взгляд. Удержаться от вздоха всё-таки не получается. А ведь когда тебя пригласили поработать со Шляпниками, ты с воодушевлением ухватилась за этот шанс! Ещё бы: яркие творческие ребята, необычный видео-проект на несколько недель, полная свобода действий… Ты делала даже не макияж, а скорее полноценный театральный грим, потому что все участники группы примеряли разные образы для своего нового мини-фильма. И всё было бы отлично, если бы не один долговязый аккордеонист с отвратительным характером. Что странно, с другими членами съёмочной команды Личадеев ведёт себя нормально. Ты не сразу обращаешь на это внимание, но постепенно всё же замечаешь: когда он с кем-то шутит, то не язвительно, а скорее добродушно, не цепляется по пустякам, не пытается поставить в неловкое положение… Его не назвать очень уж общительным, но с ним легко найти контакт — всем, кроме тебя. Тебе досталась какая-то бракованная версия. При виде тебя внутри Личадеева словно какой-то механизм заедает, переводя его в режим «ходячий сарказм». Вообще говоря, можно было бы просто плюнуть на это — мало ли, всякое случается, ну раздражаешь ты человека, — но… — Эй, приём, так грим сегодня будет? — прямо перед тобой возникают прозрачно-серые глаза. — Или мне сверкать естественной красотой? …но не получается: плюнуть — это ведь про равнодушие. А тебе до равнодушия в отношении Паши очень, очень далеко. — И не надейся, — хмыкаешь ты, отодвигаясь на безопасное расстояние. Вот зачем он опять ёрничает, ну задумалась и тормозишь, с кем не бывает! — Всю твою неотразимую моську похороним под слоем краски. Личадеев улыбается. Ты мысленно проклинаешь эту улыбку, от которой сердце предательски частит, и торопливо идёшь в гримёрную. В конце концов, сегодня последний день съёмок. Осталось продержаться совсем чуть-чуть. Пока ты уговариваешь себя, Паша занимает место перед зеркалом и, традиционно кривляясь, задирает лицо к свету. М-да, спокойно поработать не выйдет… Надо бы сконцентрироваться на недостатках внешности — имея, как говорится, доступ к телу, ты давно успела изучить их все. Неровности кожи, нелепая форма носа, а уж брови, если судить по нынешним стандартам — и вовсе полный караул! Только почему-то это ни капли не помогает, а Личадеев продолжает улыбаться, словно прекрасно знает, в какое смятение тебя повергает. — Опусти подбородок чуть ниже, пожалуйста, — ты всё-таки пытаешься быть вежливой. Не шелохнувшись, он коварно поглядывает на тебя из-под ресниц. — Сама поправь, как тебе нужно. Хочется прошипеть что-нибудь нецензурное, но ты подавляешь это желание и аккуратно обхватываешь Пашин подбородок пальцами, стараясь игнорировать мурашки, разлетающиеся по коже от простого прикосновения. Так начинается ваше противостояние, повторяющееся изо дня в день: ты пытаешься наложить грим, Личадеев пытается помешать процессу, делая при этом вид, что он — невинная овечка. До встречи с этим невыносимым субъектом ты и не представляла себе, какой трудной может быть работа визажиста! А не выйти из себя и не поддаться на провокации — и вовсе практически невыполнимая задача. Когда ты уже наложила белый тон на лицо, прорисовала брови и внутренне выдохнула — хотя бы часть задачи выполнена, — Паша, стоит тебе на секунду отвлечься, тянется к правой брови и чешет её, размазывая вокруг тёмное пятно. — Личадеев, — чеканишь ты тихо, но зловеще. — Аю? — отвечает он, наивно округлив глаза. — Последний день съёмок ведь, можно хотя бы сегодня не вставлять палки в колёса? — Как это я вставлял палки в колёса, интересно? — праведное возмущение в его голосе тебя не обманет. Ты легонько щёлкаешь его кисточкой по носу, потом разворачиваешь к зеркалу, чтобы оценил масштабы катастрофы. — Что насчёт этих чёрных клякс на лбу? — не давая ему возразить, ты снова выставляешь перед собой кисточку, будто грозное оружие, и продолжаешь: — Что насчёт не придираться по каждой мелочи? Не высмеивать? Не опаздывать почти каждый раз? Не… — Один раз я пришёл вовремя, даже заранее — мне хватило, — вдруг бросает Личадеев. — В смысле? — ты настороженно хмуришься, не понимая, что он имеет в виду. — Да неважно, проехали, — бурчит он и тянется к коробочке со спонжами, видимо, намереваясь самостоятельно исправить беду на лице. Ты перехватываешь его за запястье и забираешь спонж. — Важно. Несколько плавных мазков — и ситуация с гримом идёт на лад, чего не скажешь о вашей беседе. — Забей, — упрямится Паша. Ты роешься в памяти, силясь отыскать день, когда он явился заранее. На ум приходит только самый первый день съёмок — ты и сама тогда приехала почти за час, не находила себе места от волнения и предвкушения, болтала с подругой по телефону, чтобы как-то успокоиться, а потом столкнулась с Личадеевым. Знакомство не заладилось сразу: ты представилась, он в ответ что-то съязвил и отправился репетировать, игнорируя твоё присутствие. Что такого ты сделала? Перебираешь варианты — и не можешь найти ни одного повода дуться на тебя. Разве что… От мысли, пришедшей на ум, бросает в холодный пот. Ты застываешь, едва не выронив спонж. Личадеев, заметив твоё оцепенение, нервно приподнимает уголок губ, явно не радуясь затронутой теме. — Только не говори, что ты услышал телефонный разговор. — Ну, не весь, и я не подслушивал специально, — с неохотой сообщает он. — Но ту часть, в которой… Тебе хочется провалиться сквозь пол, поэтому ты благодарна Паше, когда он быстро кивает, избавляя тебя от необходимости озвучивать, что именно ты тогда наговорила. Твоя подруга была в полном в восторге, узнав, что тебе предстоит работать со Шляпниками, и принялась строить теории о том, как закадрить кого-нибудь из них. Поначалу ты отшучивалась, но она никак не могла угомониться — и в итоге ты весьма резко высказалась на этот счёт. Заявила, что музыканты — последние мужчины на земле, с которыми стоит заводить романы. Прошлась по разгульному образу жизни, по бесконечным поклонницам и усомнилась в том, что творческие люди способны долго хранить верность. В целом, ты и правда считала, что музыкальная тусовка — не место, где стоит искать серьёзных отношений, но в тот день здорово преувеличила, раздражённая настойчивостью подруги. — То, что я тогда наболтала… Я не имела в виду, что все музыканты такие… То есть… — Я же сказал, проехали, — устало говорит Паша. — Не то чтобы я впервые столкнулся с таким мнением. — Но я правда не хотела всех стричь под одну гребёнку, просто вышла из себя. Он снова кивает, и некоторое время вы проводите в тишине, поскольку ты не знаешь, что ещё тут можно добавить. Ну и пользуешься моментом, пока Личадеев в кои-то веки послушно застывает на месте, не создавая тебе помех. Однако всплывшая наружу история не даёт тебе покоя, и, закончив работу, ты всё-таки решаешься спросить. — Ты… Ты поэтому решил меня изводить? — Я не извожу! — фыркает Паша. — Так, из вредности в первые дни троллил. — А потом? — А потом привык, — он посылает тебе обезоруживающую улыбку. Её, равно как и умильный взгляд, не спрячешь, несмотря на полностью загримированное лицо. — Мог бы просто сразу сказать, что не согласен с моими идиотскими заявлениями. Паша вдруг вытягивает ноги и обхватывает ими твои — так, что ты, покачнувшись, вынужденно хватаешься за его плечи, чтобы не потерять равновесие. — Ты бы наверняка решила, что я как раз отношусь к типу «развратный музыкант» и пытаюсь оправдаться. — А так я решила, что ты относишься к типу «фантастический придурок», разве это лучше? — Это, по крайней мере, правда, — смеётся Паша, и не думая тебя выпускать. Когда смех утихает, в воздухе повисает напряжение — вы слишком близко. Кашлянув, ты отстраняешься, хотя раскрасневшиеся щёки наверняка выдают твои истинные чувства. — Ну… Тогда мир? — несмело предлагаешь ты, протягивая руку в нарочито дружеском жесте, надеясь хоть как-то скрыть смущение. — Последний день съёмок — самое время, ага. — Лучше поздно, чем никогда. И потом, вдруг мы ещё увидимся… Паша принимает твою ладонь, но не пожимает, а легонько касается губами, заставляя покраснеть ещё сильнее. — Никаких «вдруг». Слово пацана — увидимся.