Бабочка — это душа мертвого, ожидающего прохождения через Чистилище — старая поговорка Ирландии. По английским сказам бабочки — это души мёртвых детей в новом виде.
Её многоцветница в янтаре почти не выделяется на пятнистом пиджаке, состоящем из коричневых, оранжевых заплаток и множества продолговатых кармашков для кистей, стеков и циклей для красок. Брюки с оттёртой недавно грязью широки настолько, что принимают в себя больше запаха окружения, чем кожи, но от них всё же ещё пахнет красно-белой пуансеттией, как и от молодого, не встревоженного ситуацией лица с розоватыми одурманенными щеками. Какой смысл сейчас различать тона по яркости, когда единственный свет и спутник для юного художника и мученика вдохновения ночью — это луна. Юхён тянут вслед за её белой лилией. Юхён тянут на гибель вслед за Минджи. \\\ У домика старшей ведьмы всегда с вечера до утра собираются тучки светлячков, они танцуют вокруг стеклянных банок со свечами активнее по мере приближения солнца к кончику здешних гор. Тут всегда пахнет уютными белыми лилиями. Изобилие цветов в этих местах поражает. Но за самой настоящей красотой приходится перебираться на другой берег озера либо вплавь, либо по змеиному пути — тонкая дорожка вдоль скалы. То же самое и с целительницей — за её красотой Юхён хоть в горы, хоть в воду, но за день до праздника она приходит к ней скромно на чай. Скромно принимает в подарок эфирное масло, сделанное заботливыми руками той самой Минджи; чуть разбавь его и получатся духи из молочая красивейшего. Скромно достаёт первые попавшиеся из переносной сумки краски, две любимые кисти из кармашков пиджака, так как давно томила идею нарисовать летнюю девушку со сверкающей улыбкой, ровно такой же, как и солнце в июне — уже любимый месяц Юхён. Самый тёплый в их сердцах месяц. Юхён проводит лёгкой рукой по бумаге, пока на её действия смотрит другая. Внимательно и влюблённо. Минджи смотрит на неё так с недавних времён — с прошлого лета, когда Юхён, осилив свои страхи нового, взяла бархатную руку и утянула ведьму в танец вокруг костра. Июнь — месяц влюблённых. Влюблённых в сладкий дым от жарки запасов хлеба, в ночую оживлённую природу с целым хором насекомых и бульканьем рыб, в утреннюю оранжевую зарю на верхушках елей и в свежий ветер, поднявшийся поверх гор, как и солнце. Влюблённых в эти моменты, особенно когда они запечатлены в чужих глазах и вспоминаются в любой сезон года. Глаза Минджи напротив держат в себе все прелести юхёновой жизни, поэтому художница выделяет их лучшей блестящей краской. Чуть опускает золотые блёстки на губы — так ещё выразительнее смотрится её родинка. Чуть выделяет свет от самой близкой свечи этой же массой до опускания кисточки в крышечку с водой; очертания добавляет угольной смесью, и получается то, что она любит, в новой форме. Свеча растает, догорит фитиль, а Юхён не закончит смотреть молчаливо с некой улыбкой до потери формы на Минджи, так же, как и она на неё. Их чаепития заканчиваются под утро. Если они не выйдут из домика днём, то чай был слишком сладок, как и их любовь. \\\ Когда ещё дорожка в город не заросла высокой травой, лес казался не таким страшным для людей. Для детей не было никаких преград. Особенно для тех монстров. За громкой пощёчиной, как отпор главному задире, последовали вопли — ладонь Шиён закалывали толстыми еловыми иглами, выдавливая длинные и глубокие полосы. Линии любви и здоровья перечеркнулись шрамом навсегда. В сопротивлении Шиён заметила краем глаза двух проходящих мимо людей. Они обратили внимание, но не сделали ничего, будто впереди насилия над человечностью и нет. Это были родители Минджи. \\\ Небольшая поляна на предгорье, недалеко от поместья, богата устойчивыми к такому климату цветами. Шиёнова кожаная перчатка срывает перистые рассечённые астильбы почти под корень и кладёт в большую корзинку Минджи. Плетёные волокна волнуются, как махровая накидка «летнего солнца» на ветру, как трава волнами на вышинах. Агатовые бусы с главным — более большим — камнем по середине из-за веса точно упираются в ключицы и верхние рёбра. Выше дивно пахнущая шея — Минджи знает толк в эфирных маслах, ароматах и слепом завораживании. Отражая цветы и солнце, её глаза, с теми же камнями — агатами, жутко напоминают Шиён материнские зрачки с ахроматический оболочкой и блеском. Её забота и мягкий голос местами раздражают в шиёновой груди воспоминания, что становятся назойливее и неприятнее чего-то приторного из минджиной коллекции сладких трав, рассованных по баночкам. Но всё же Шиён смотрит, слушает и будто пропускает всё мимо, на самом деле нет, и мысли о давнем утоплении мамы втягиваются сильнее, чем вечерний воздух, уже пропитанный кислородом и свежестью. Внизу гор дышится ещё свободнее, так как беленькие облака в форме животных из сказов жадно забирают воздух выше. Главная по домикам — Минджи — проверяет видные ей стеклянные окна с волнующимися бликами от луны. Пламя свечи разглядеть не так и сложно в глубокой ночи и меж тёмных деревянных ставней. Вдобавок не у кого не горят настольные и подвесные лампы в комнатках. Если только у самой Минджи в баночках на пороге в дом, где снова собрались светлячки с радужными жуками. Перед ней магия да и только. Чуть далее на шаг тёмный-тёмный домик, укрытый плющом с нескольких сторон. Из-за расположения в окошке даже не отражается белый шар ни луны, ни свечи. С соколиным зрением ведьма бы и распознала искрящегося насекомого на стекле, перепутавшего соседей. Минджи вспоминает о Боре. О том, что позавчера отправляла ту к Шиён, а вчера были ливни, в которые выходит только Юхён на улицу. Её здоровье даже и латать не надо, а лекарства и зелья попросту ведьмы не тратят. Поэтому Минджи не навестила соседку. Поэтому Минджи снова была занята водными красками на юхёновых руках с нежнейшей кожей. Поэтому весь вчерашний день «летницу» не тревожили грозы и утром лужи под дверью — напоминание о Юхён. Полная корзина в руках всё же тянет к песку, и дойти до сарая с сиренью осталась буквально десяток метров. Берег к нему немного просаживается ниже, из-за этого подъём на поляну с озера всё выше и выше. Скоро настигнет крутой брег по рост Шиён и Минджи, и домики пропадают из вида. — Ты не видела сегодня весну? Её свечи, похоже, снова не горят. — Бывает, что Бора забывает обязанности и валится с ног от работы, погружаясь сразу в сон. — Последнее время она льнёт к тебе сильнее, ухаживает одним взглядом за тобой, как шмель за лилией. — Может, она видела её последней? Шиён как молчаливо шла за Минджи, так и идёт, пока не остановливается. Они у пахучего светло-фиолетовыми цветками сарая. Правда остановилась она слишком рано — до дверцы две пары длинных шагов, поворот ключа и склад.«Шиён?»
Сирень и лилии? Плохое сочетание. Её второе любимое место может превратиться в рынок с разными несочетающимися запахами. Например, запах ненависти, злости, запах справедливости, который точно Шиён хочет оставить и передать своим цветкам. Поэтому она душит. Душит своими же руками всё плохое, что есть в Минджи и в её душе-мякоти до духа-косточки вишни. Снова тащит по мостику, оставив полную корзину цветов в холодных, но таких добрых руках. Ощущения от первого очищения вгоняют в Шиён новые волны мурашек. Чувства обострились, и её тёплые пальцы, не поддавшиеся ещё не прогревшейся воде, ощущают жизнь в стебле одной самой большой лилии.Ей до одури нравится управлять чьей-то жизнью и держать её в руках.
В левой цветок Минджи — правая срывает её самый большой камень с бус, разбросав более мелкие со стуком по деревянным доскам. Лицо красавицы Минджи всё такое же безмятежное, пусть и мягкие губы сейчас и превратятся в сухой лёд. Она так на неё похожа. — Селена, прими её душу и любовь. — Шиён без дрожания связок и суставов сталкивает ту в воду, закинув поверх неё лилию, которую скоро унесёт в другой конец озера, либо она утонет, как и её обладатель. Спелый сок, стекающий по агату, образуется в шиёнову кровь, она отдаёт свои две капли в наслаждение матери и как пометку. Всё равно никто не видит её царапины под перчаткой. Всё равно никто не знает её. Почитание новой молодой души. Может, получится любовный эликсир из их сердец? \\\ С рассветом снова прошёл мелкий дождь, раздавливающий песчинки на береге и мешая следы с веточками, корягами и выплывающей травой. Летом тут обитает келпи — водяной дух обитающий во многих реках и озёрах. Это оборотень, но в чистом обличии лошадь с мокрой холодной кожей. Появляется, когда оттаивают льды и граница между духами и человеческой реальностью разрушена — ночью. — Возможно, это чудо проходило недавно по брегу. Юхён — вечная исследовательница в душе. Охотится за непривычным и зарисовывает — также и с келпи. По историям, она его однажды видела на этом месте. Ночью, прогуливаясь до дома Минджи, девушка заметила странное парнокопытное с выгнутыми коленками в обратную сторону. Его мокрая ветвящаяся грива искрилась и местами была прозрачной, вырезанной из реальности, как и белые глаза, бесконечные чёрные тоннели со светом на другом конце в виде двух жутких режущих душу точках. Это создание тогда не на шутку испугало Юхён, но её любопытность была, есть и будет всегда свыше страха. Позвав быстро Минджи из домика, Юхён и не заметила, как животное ушло в воду, и летняя ведьма, слышавшая про эту байку, увидела лишь разбросанные кучками водоросли на берегу и расплывающиеся круги на ровной глади. С тех пор Юхён хочет зарисовать это пугающее душу создание. Сегодня лишь снова подметила не размытые следы копыт в обратную сторону, у обычной же лошади они в другую. Ей необходимо знать о духах в этом месте. Не даром же она морская ведьма? «Сегодняшней ночью — двадцать первого июня, пока все будут веселиться оно должно снова появиться, пусть и ночь костров не стихия келпи.» Юхён убегает в дом, вспоминая об обязанностях перед праздником, попутно заглянув на дверь Минджи и Боры, где на ручке разместилась трава лапчатка. — Они отправлены на сбор? Сегодня? Её грустный вздох с поникшим видом сменяется на искорку надежды в глазах, ведь они обязательно придут к костру в такой праздник. Особенно Минджи. Её прекрасная Минджи. К половине девятого её зовут на сотворение рукописей, рисунков для усиления магических способностей сторон. Проверив сумку, она понимает, что на недавний портрет летней ведьмы ушло чуть больше ритуальной краски, чем планировалось. Шиён вообще не разрешает её использование не по назначению. Оттёртые от грязи брюки, чистый воротник, Юхён готовится к новой встрече с возлюбленной, будто сегодня они будут венчаться в лесу, отправившись на поиски папоротника по традициям летнего праздника Литы. Запах красно-белой пуансеттии ещё больше напоминает ей о Минджи, и весь вечер она думает о ней, теребя янтарную брошь перед алтарём Шиён. Та снова лежит на кровати и дышит в затылок с водяной меткой из языка алхимиков. Как обычно душно и тяжёлые двери плотно до скрипа стыкаются с деревянными балками. Окна этот дом не любит, поэтому весь свет держится на свечах. Тут привычней использовать кислород одной ведьме нежели двум. Художница изображает то, что предлагает ей Шиён из своих затрёпанных книжек — круги заклинаний, обозначения, символы с непонятными закорючками и силой. Слегка подрагивающей рукой рисует перечёркнутый значок летнего солнца с красными вкрапинами. Будто листья молочая, которые не так давно бережно варили минджины пальцы. Помнит, как позавчера они развешивали берёзовые веточки над дверьми от нечистых сил с запада, как сама Юхён запнулась в счёте ягод бузины и сухоцветов, негромко ударив по столу концом лезвия для среза. Её руки дотягивались до гнёзд ласточек, и, чтобы не тревожить их семейства, Минджи мягко отрывалась от земли, вставая на носочки, и также тихо приземлялась, прикрепив ветку за гвозди. Её руки по окончанию пахли берёзами, листвой и затасканной деревянной корзиной. На платье остались местами пятнышки сверкающей пыли на солнце и запахи домашнего очага с процеженным топлёным молоком и лимонной цедрой, тайком украденной из пригорода. Этот запах, кажется, вскружил мысли Юхён, но на самом деле и её состояние. Слабость. Сладость. Насколько кровавы её губы, если они настолько красны и без алого воска и затёртостей от поцелуев? Юхён не может думать о чём-то другом, кроме Минджи. Лишь о ней. И плевать, что её не слушаются руки; что в неё лезут чужие, противные глаза через зеркало; что запах не уходит и ей становится слишком душно от дыма; что тело ещё движется, на минуту потеряв сознание и собственный контроль; что ей небрежно вяжут шею металлические звенья и что она не видит себя, а лишь чует настойчивый запах. Шиён резко сдёргивает янтарь с бабочкой, проверяя реакцию — всё та же затмелая пеленой оболочка коричнево-оливкового мира, держащегося на тонкой бессильной шее. Может, тело Юхён, как мудрёную шкатулку прошлых столетий, сохраняют лишь неведомые силы. Остаётся реальным в участках сознания то, что ей никуда не деться. Будто снова полюбила красное солнце в глазах лета и плетёт сапогами к знакомому лунному озеру, оставляя стёртые следы подошвы от неожиданных встряхиваний цепи на шее вперёд. Келпи встречает её у начала мостика с ракушкой в волосах. Всё также ждёт Юхён, чтобы проводить её на ту сторону водоёма и зелёного мира. Зазывает серебряными подковами и загадочностью, ведь выбирает дух по определённому духу и случаю. Зовёт Юхён в мыслях в глубинные царства за собою видение, за которым она и охотилась. Иронично. В реальности же, околдованная и в сонном бреду, заходит под пристальным взглядом в воду, освободившись от цепей на шее. Освободившись от боли в сердце, ведь в миг жидкости цветут лилиями, они везде, их запах вбивается ровно так же, как и ноги в твёрдые камни, концы пиджака в белые лепестки, и вся дорога, как и мутный взор, фокусируется на недалёком силуэте Минджи. Минджи Юхён не стоит ничего, чтобы сделать пару таких тяжёлых из-за воды шагов, но мимолётных и желанных, протянуть руки и коснуться летнего утреннего солнца. Горячего и даже обжигающего кончики замёрзших на ветру пальцев. Позади её белого, подвенечного платья ни берега, ни верхушки ели за две соты метров. Пустота в окрестностях глаза напоминает глаукому. Пока зрение и дыхание не полностью потеряны телом юхёновы глаза отражают свет луны, свечение её Минджи и дышат, живут её видом.— Разве ты не хотела быть вечность со мною?
Будто Юхён давали выбор на жизнь или погибель, на любовь к этой белой цветущей лилии или на её отторжение. Её яркие чувства и желание удержать судьбу не позволят выбирать и отказывать сладкому с хрипотой от низости солнечных связей голосу Минджи. Восторженное «да» проносит слабый ветерок, и три капли шиёновой крови его усиливают до мимолётной штормовой скорости там, где исчезает Юхён, обрушиваясь, как слабый детский кораблик в воду.