Я заебался так много думать
Томми дыши как учила Пуффи Раз два раз два ОНА УЧИЛА НЕ ТАКБоги помогите я запутался
Нетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнет Раз… Два… Раз… Два… Томми не настолько напуган сейчас, чтобы задыхаться, да? Он прямо сейчас падает на пол из-за подкосившихся ног, а солдаты, закинув винтовки за спину, кидаются к нему и пытаются поднять. Иннит пытается отодрать от себя ошейник, потому что он душит, душит, душит свободолюбивую натуру, которую принимало небо и ветер до того, как её лишили возможности летать. Томми больше не взлетит на своих крыльях. Никогда. Не в этой жизни. Его поднимают, почему-то снимают металлический ошейник и хватают его руки. И Иннит начинает дышать. Дышать быстро, сбивчиво, будто пробежал марафон. Мокрота рвётся из него, он отхаркивает её, а горло отдаёт режущей болью. Женщина удивляется. Сглатывает, сжимает молоток и, спустя мгновение, закрепляет обратно на пояс. Она подходит к Томми, практически восстановившему дыхание и чуть хмурится. — Какая у тебя реакция занятная, — только и выдаёт женщина. — Прости, не могу проявить сочувствие, а в данной ситуации лицемерить я не желаю. Томми сплёвывает, бормочет что-то типо «пошла нахуй», за что получает ногой по боку, а потом встаёт. На его шее вновь крепят удушающий металл. За окном завывает ветер. Томми замечает несколько силуэтов гибридов за стеклом. — Думаю, мы можем продолжить, — после короткой паузы начинает женщина. Она подходит к Томми и смотрит в его голубые глаза — такие же голубые, как и у неё самой. — Я… предлагаю сделку. Что? — Я знаю, что тот офицер мне нагло соврал, — рычит женщина, сжимая кулаки. — Тебя не нашли в лесах, судя по твоей реакции. Ты ведь повстанцем был, да? Томми хмурится. Откуда она?… — Узнала? — Иннит отшатывается, а женщина с издёвкой усмехается. — Связи. И благодаря этим связям я знаю… Она коварно наблюдает за тем, с какой интенсивностью меняется выражение лица Томми. Тот вылупляется на неё, в его голове крутятся шестерёнки, да и вообще он пытается понять, какого чёрта вообще происходит. Она смотрит на него, будто дожидаясь какого-то сигнала, и Томми почему-то издаёт птичий звук — «чирик». — … что с моим мужем что-то не так, — наконец заканчивает фразу Галиян. — Он отплыл в экспедицию. А кто отправляет Командующего в такой пустяковый поход? Томми вскидывает брови. Ну да, это было… странно. Руководители должны руководить и приказывать, а сами сидеть и наблюдать за миссией издалека. Женщина верно подметила — это странно. — Где мой муж и что с ним? — точно и чётко спрашивает его жена, как-то стрёмно впиваясь взглядом в лицо Иннита, осматривая на наличие любого дёрганья, любого напряжения. Томми хмурится, и она реагирует — в глазах проносится какая-то искра. — С чего я должен тебе говорить? — фыркает Иннит, наклоняя голову набок. Дула винтовки говорят сами за себя. — А тебя вообще ничего не смущает в своём положении? — с издёвкой улыбается женщина, а сзади слышится забавный смешок охранников. — Ты сохранишь свою жизнь. Я могу приказать застрелить тебя прямо сейчас, и ты умрёшь. — У меня много жизней, — что-то внутри замирает. — Хорошо, — соглашается женщина, — тогда у меня есть снотворное. Усыпим, уложим в кровать, и ты возродишься здесь. Затем по новой, пока твой труп не перестанет рассыпаться. Ну конечно. У всех проблем есть решение. Охраны много, его заставят выпить эту штуку, и она точно подействует. Четырём людям пришлось держать Томми, а пятый вколол эту штуку… куда-то. Томми не совсем помнит. Его запястье приковали к кровати так, чтобы он не смог с неё слезть. Он пытался отодрать металлический браслет, но просто не мог. Томми усмехался, вспоминая, как раздвинул клешни ошейника в поместье Галияна — тогда, когда убежал. Убежал от балов и роскоши, потому что ему вообще не сдалось таскаться за Алексом и быть красивой статуэткой. Как… Давид. Сначала Тесей и образ героя, теперь Давид и образ красоты. Что дальше? Томми заебался слушать эти бесконечные сравнения. Один рассказ Техноблейда про Тесея заставил Томми чуть ли не блевать. Томми никакой не Тесей или Давид. Он Томми. Пернатый гибрид, гарпия, который просто хотел свободу для своей страны и делал то, что считал лучшим для неё. А его сравнивают с кем-то. То с Уилбуром (Л’Манбург), то с Тесеем (Техноблейд), то с чёртовым Филзой (Глакрос), то с каким-то Давидом (Галияны)! Никто не видит в Томми Томми. Разве что Таббо или Ранбу. При упоминании друга сердце больно сжимается. Крылья автоматически напрягаются, и женщина как-то удивлённо охает, всматриваясь в чужое лицо. Они не поговорили с Туббо. Туббо, выгнавший его из родной страны, сразу накинулся с объятиями и принялся щебетать извинения. Томми принял всё, но… простить? Он старался не думать об этом, не думать об изгнании и холодном лице Туббо, когда он зачитывал приговор. Им определённо стоило поговорить, когда Томми был в СМП. Но они оба избегали этого разговора. — Ну? — Томми выныривает из своих мыслей из-за холодных пальцев женщины на своей руке. — Я жду. Томми молчит пару секунд, а потом, глубоко вдохнув, выдаёт: — Твой дорогой мужичок сейчас в тюрьме из обсидиана, откуда в жизни, блять, не выберется. Женщина глупо моргает пару раз, прищуривает голубые глаза и недоверчиво корчит лицо. — Тюрьма?… Ты что мне втираешь, мальчик? — она злобно смеётся, прислоняет холодный молоточек к его подбородку. — Не шути тут. Он — Командующий, ты думаешь, что- — А ты чё думаешь, на тех землях тюрем нет? — перебивает Иннит. — Всем поебать, кто там эта блядина. Он ворвался на наши земли, в наш дом, за что его и наказали. Женщина молчит, открывает рот, глупо моргает. Она бегает глазами по полу, что-то обдумывая. — … СМП? Томми вскидывает брови. — Эти твои земли — СМП? — с какой-то дрожью в голосе спрашивает женщина и отходит от Томми назад. Он коварно скалится. — Ага. Томми не считает, что он выдаёт какую-то сверхсекретную информацию. Это же очевидно, что этот Галиян и остальные подонки на их землях — они ведь именно туда на экспедицию отправились, да? А то, что они в тюрьме… ну, это тоже достаточно просто. Так что Томми не выдавал ей что-то новое — по крайней мере, он так считает. — … Уведите его на чердак, подготовьте мне бумагу и ручку, — чётко распоряжается госпожа Галиян, кидая взгляд куда-то за спину Томми. Позже она вновь переводит его на Иннита. — Спасибо за сотрудничество. Это… поможет. Поможет? Почему-то на этом слове сердце Томми уходит в пятки, тело резко замирает, коченеет, а крылья застывают, напрягаются. Ему тычут винтовкой в спину, и он заставляет себя сделать шаг, потом второй, третий. — Продам тебя на Карримскую арену, — Томми удивляется. — Заработаешь себе хоть какую-нибудь славу. А ты её любишь. — Пошла нахуй, — скорее рефлекторно, чем специально огрызается Томми, за что дуло грубо оставляет красный отпечаток на его спине, чуть выше клейма. Иннит шипит — всё тело болело от этих прикосновений. Его ведут знакомой дорогой, по этой белоснежной лестнице, на которую капала его кровь в первый раз. Он усмехается, видя новую дверь, ведущую на чердак, а охранник рядом лишь злобно рыкает, возится с какой-то связкой ключей, пока второй, одноглазый, продолжает напряжённо наблюдать за любым действием Томми. Дверь распахивается, Томми заходит, и её резко захлопывают — слышится вращение ключа в скважине. Он тут. Опять. На чердаке без окон, со всяким хламом и кучей грязных простыней. Томми сглатывает, проходит вглубь комнаты — его цепь следует за ним, вьётся, настоящая металлическая змея. Он садится на кучу каких-то грязных одеял и, расправив мелкие крылья, обнимает себя ими. Томми хватается за золотистые волосы, вновь сальные, тянет их на себя, стискивает зубы. Он вернулся к тому, с чего начал. С этого чердака. Не то чтобы он прям волновался. Он здесь не задержится — Галиян сказала, что продаст его на какую-то арену. Про неё говорила та ебанутая женщина с светлыми волосами, которая допрашивала его, Сапнапа и Ники. Но что за арена? Галиян о ней не упоминал, да и вообще Томми не знал о ней до слов той женщины. Томми сворачивается в комочек, накрывается каким-то пыльным пледом и вздыхает. Ну, ему всего-то нужно подождать пару деньков. Может, сможет придумать план побега, но ему честно не хотелось оставлять своих товарищей. На Алиссу и остальных плевать — они скрылись, они в безопасности, значит, всё хорошо. А вот Ники и Сапнап… Томми боялся, что с ними могут сделать. Ему-то ладно — он ценный экспонат, и никто его тронуть не посмеет, пока он закреплён за поместьем Галияна. А потом его продадут, а значит и отстанут! А Ники и Сапнап — обычные люди, что вызывало ещё больше вопросов. За ними будет стопроцентный надзор, если, конечно, гларковцы не схалтурят, как всегда (то, что чёртов Галиян не заметил его в мини-армии, да и то, что он провернул такую аферу, говорило о многом). Томми ждёт всего лишь день, пока дверь отпирают не затем, чтобы дать ему немного рыбы, которую он, в отличие от мяса, нормально переваривал, а затем, чтобы его забрать. Его выводят, связывают руки толстой верёвкой, проверяют ошейник. Жена Галияна молча ведёт его из особняка, держа за цепь. Мелковатый лакей бежит за ней, придерживая какую-то папку с торчащими бумажками, на ходу пытается их упорядочить, но почему-то не получается. Женщина хмурится — видимо, недовольна. Одноглазый охранник, кучер этой кареты на сегодня, пронзает Томми долгим взглядом, но молчит. Они садятся в карету, и Томми честно удивляется, когда его пускают в неё. Красные бархатные сидения, ушитые золотом, роскошные занавески, двери с всевозможными в них подставками — всё это было в такой малюсенькой каретке. Лакей тоже удивился, когда Иннит сел рядом — сам он понял это по чужому вытянувшемуся лицу — но промолчал. Едут долго, в жаркой кабинке, пока госпожа Галиян молча просматривает документы. Томми заглядывает в документы и посмеивается. — Чё, имя «Томас»? Чё за убожество, — он фыркает. — Спрашивай у своих родителей, — холодно отвечает женщина, не сводя взгляд с бумаг. — Моё имя Томми! — восклицает Иннит, и женщина морщится. — Быстро исправь это дерьмо, я не настолько лох, чтобы носить такое имя! — Прикрой рот уже, пожалуйста, я и так провозилась с этими документами всю ночь, — вздыхает женщина, сжимая краешки папки. — Скажи спасибо, что Давидом не назвала. Как жаль, что у Томми руки связаны, иначе он бы её ударил. Хотя, у него есть ещё один вариант. Женщина с отвращением смотрит на то, как сгусток чужой слюны приземляется прямо на удостоверение личности гибрида в районе "стрёмного" имени «Томас». Томми взрывается громким смехом, пока лакей и госпожа молча переглядываются, смотря то на слюну, то на друг друга. Иннит случайно задевает её голову крылом, бьёт её пару раз и хватается за живот. В висок прилетает молоток. Он ударяет не легонько, практически нежно, как в прошлые разы. Женщина ударяет его с размаху, жёстко, чётко, быстро, желая, чтобы Томми заткнулся. Он рефлекторно хватается за висок, скулит от боли, точно малый котёнок, потому что по всей голове разносится пренеприятная пульсация, заставляющая страдать каждую клеточку. Женщина в ярости смотрит на Томми и напоследок даёт ему сильную пощёчину. След тонкой женской руки алеет на его сухой щеке. Лакей тщательно пытается вытереть чужую слюну платочком, поджимает губы, когда видит, что водянистый след остался. Он вздыхает, сворачивает платочек и вручает документы обратно госпоже Галиян. Проходит ещё несколько долгих часов, и они наконец приезжают. Томми выпихивают из кареты, словно грязное животное, а он огрызается, скалится, приподнимает прилипшие к футболке крылья. Люди рядом оглядываются, удивлённо вытягивают лицо, даже останавливаются, чтобы, в случае чего, схватить несносного гибрида. Потом Томми поворачивает голову вправо. Он млеет, застывает с открытым ртом и просто смотрит на громадную конструкцию, закрывающую солнце. — Святой Прайм, что это, блять, такое?! — окружающие недовольны его криками, но ему всё равно. Огромная песчано-каменная постройка возвышается на такой же огромной площади, выложенной ровной белой плиткой. Огромная закругляющаяся стена загораживает солнечный шар, откидывает громадную тень, в которую попадает и карета Галиян. Стена не была сплошной — полукруглые арки с подпирающими их колоннами делают своеобразные окна, в которых покоится сплошная тьма. — Добро пожаловать на новую Карримскую арену, — женщина крепко держит его за цепь, хмурится, глядя куда-то наверх. — Долго, конечно, её реставрировали. Арена. Звучало стрёмно, но это куда лучше, чем жить с этой женщиной в поместье. На арене дерутся, а драться Томми умел хорошо, даже отлично. Лакей почему-то остаётся с каретой, зато одноглазый кучер-охранник как-то лениво встаёт со своего места, принимает конец цепи с Томми из элегантной руки женщины и ведёт его к входу. Томми шаркает по гладкой белой плитке, присматривается к огромным аркам-окнам. Он едва различает там большие кирпичи, составляющие стены, стенды с незажёнными факелами, а ещё какие-то гобелены, сделанные, вроде, из ткани. Томми рассматривает людей, идущих рядом — роскошно одетая пара, о чём-то мило шушукающаяся, мужчина в модном чёрном пиджаке, которым он размахивает, потому что тут, несмотря на зиму, жарковато. Мелкая девочка в лёгком платье тычет пальцем куда-то в небо, а её мама, ласково улыбается, смотрит туда и что-то говорит, приобнимая. Другой ребёнок, парнишка, с раскрытым ртом пялится на Томми и глупо указывает на него пальцем, пока родители о чём-то горячо спорят. Томми кривит лицо, расправляет красные отростки, приподнимает их и издаёт что-то наподобие шипения. Мальчик испуганно икает, отходит поближе к родителям, тянет их за длинные одежды, но Томми уже уходит за огромную песчаную колонну, шипя на слишком жёсткого охранника. Около колонны стоит деревянный столик с сидящим за ним полным мужчиной, у дверей — двое охранников, формой похожих на одноглазого. Женщина подходит ко столу, Томми следом. Он разглядывает совершенно не вписывающийся стенд с каким-то расписанием. «Бои по воскресеньям, с десяти до… десяти?!» — в мыслях вскрикивает Томми, отшатываясь. Он мотает головой и вновь вглядывается в желтоватый лист бумаги, помещённый в заляпанную рамку. Томми не успевает что-либо рассмотреть, так как его уже тянут в двери. Полный мужчина за столом красиво улыбается, приказывает охране отворить двери и впустить «почётную жену господина Галияна». Женщина улыбается так же приятно, а потом заходит в эту огромную систему коридоров арены. Тут прохладно. В тёмных коридорах пылают яркие факела, трещат в тишине и освещают пыльный пол арены. Томми пинает клубы пыли, осматривает ровные кирпичные стены и изредка свистит. Пару раз они встречают людей в форме, болтавших о чём-то и резко замолкавших, когда Томми проходил мимо них. Иннит честно удивляется, когда в коридорах начинают мелькать двери. Они останавливаются у самой тёмной, еловой. Женщина стучит ровно три раза, приоткрывает дверь и скромно заглядывает, что-то бормоча. Она полностью открывает дверь, рукой подзывает охранника с Томми. Одноглазый резко тянет его за цепь, из груди Иннита вырывается птичий щебет. Комната, в которую заходит троица, полностью освещена жёлтым светом лампы. Высокие шкафы закрывают две стены — в них заложены толстые папки с бумагами, какие-то книжки, свёртки. Пол пыльный, покрытый песком — его даже не подмели. На стене напротив висит портрет нынешнего императора, Григория III. Томми усмехается, вспоминая, с каким гневом он пытался выпытать у него что-то про Ангела Смерти. За столом что-то пишет какой-то высокий и дрыщавый мужчина, полная противоположность того мужика с улицы. Он поднимает голову, с его переносицы сползают очки. Большие глаза глупо ставятся на женщину, моргают пару раз, а потом мужчин откидывается и встаёт. — Сэцyко Галиян, верно? — непривычное имя ударяет по ушам. Томми морщится и косится на женщину. — Сэцко, — она поправляет его быстро и резко. Да и имя она произносит так же — будто стремительная птица пролетела где-то рядом. Мужчина прищуривается к бумагам, кивает себе и вновь переводит взгляд на женщину. — Что-то непохожи вы на азиатку, — короткая усмешка. — Зато на жену господина Галияна — ещё как, — холодно парирует женщина, сжимая кулаки. Томми видит, как на её шее взбухает тонкая вена. — Я пришла сюда для продажи, а не для обсуждения моего происхождения. Мужчина молчит пару секунд, а затем кивает. Он обходит рыжеватый стол, большими шагами сокращает расстояние (боже, у него очень длинные ноги) и резко хватает Томми за подбородок. Длинные пальцы теребят тонкую кожу, и Томми скалится. — Руки убрал, паскуда, — рычит Иннит, и мужчина удивляется. — Вообще не дрессировали? — он поворачивает гладко-выбритое лицо к женщине. — Какая-то буйная. О нём говорят, как о какой-то собачке. — Щас ты будешь буйным, сучьё обосанное, — огрызается Иннит перед тем, как Сэцуко что-то скажет. — Я тебе не собачка, чтобы ты обо мне так говорил. Убери от меня свои лапы, иначе я кусну тебя так, что- — Ну всё, он меня заебал, — раздаётся где-то сзади. Резкая теснота в области шеи выбивает Томми из колеи — дышать становится труднее, горло сжимают металлическим ошейником. Его хватают за плечи, резко разворачивают, и перед Томми возникает озлобленное лицо с шрамом через бровь — последнее перед тем, как его с размаху ударяют в нос. Он чуть ли не падает, но охранник удачно хватает его за цепочку у самого основания ошейника. Он замахивается для ещё одного удара, но в его плечо впивается когтистая рука Галиян. Она смотрит на него широко раскрытыми глазами, челюсти плотно сжаты, и только этого вида достаточно, чтобы охранник отошёл и отпустил Иннита. Томми падает и тут же отскакивает, приподнимает красные крылья. Мужчина вообще не кажется удивлённым. Просто проводит линию взглядом между Томми и охранником, а потом выдыхает. — … и охранников, похоже, тоже, — мужчина вздыхает. — Ваше счастье, что нам такие и нужны. Да и краснопёрая ещё — по всей столице ходят слухи о ней. Томми моргает пару раз. Слухи? О нём ходят сплетни? Что-то в груди расцветает, но Иннит быстро глушит это стыдное чувство. — Золотой порядок, но с натяжкой, — подмечает мужчина, возвращается ко столу и что-то помечает на бумаге. Сэцуко глубоко вздыхает. — Можно документы? Она протягивает мужчине увесистую папку, а тот легко её принимает, хмуро просматривает бумажки. — Томас? Занятное имечко, — мужчина опять усмехается. Томми хочет опять что-то вякнуть, но убийственный взгляд Сэцуко заставляет его подумать дважды. Мужчина садится за стол, какое-то время просматривает бумаги и кивает. Он лезет куда-то под стол, слышится открывающийся ящик, шуршание бумаг — мгновение, и перед ними уже лежит свежий договор с мелким текстом. — Цена — тысяча шестьсот фик, — кивает мужчина и вынимает хорошую такую пачку жёлтеньких бумажек, перевязанных белой резинкой. Томми моргает пару раз — торговались в СМП либо бартером, так как денежной системы как таковой не было. Хотя многие начинали обменивать продукты на изумруды, следуя примеру носатых жителей из дальних деревень. Его нужно было добывать, но это было хотя бы что-то. Сэцуко берёт бумагу в руки, внимательно читает договор, бежит глазами по строчкам, а потом, удовлетворённо кивнув, кладёт её назад. Мужчина уже протянул ручку, и Сэцуко элегантно её принимает. Красивым почерком, внизу страницы выведена буква «Г». Совсем как на спине у Томми. Он вздрагивает. — С этого момента вы теряете право на данную гарпию, а значит клеймо становится недействительным, — мужчина берет паузу, — если вы, конечно, его ставили. Томми вздрагивает. Спина начинает болеть. — Ставили, — кивает женщина с улыбкой, беря пачку денег и пересчитывая её, — вы поставите на нём крест? — Совершенно верно, — на лице мужчине растекается довольная ухмылка. — Проводите гибрида? — Почему бы и нет? — и она пронзает Томми таким дьявольским взглядом, что его бросает в дрожь. Ноги немеют, тело отказывается слушаться, а в голове мысли так и кричат валить отсюда, пока не поздно. Томми делает пару шагов назад, но его резко тянут. Одноглазый охранник, впервые улыбнувшийся за эту поездку, вытаскивает его из комнаты и ведёт куда-то в сторону. Сэцуко и мужчина идут следом. Томми начинает барахтаться, рваться и поднимать пыль, хлопать крыльями. Он дерёт металлический ошейник, металлическая цепь натягивается, а охранник упорно тащит его. Томми дерёт металл ногтями, с ужасной злобой в глазах смотрит на довольные лица этой чёртовой женщины и самодовольного высокого мужчины. Конечно, он понял, что значит «поставить крест». Пометить ещё раз. Обновить старое клеймо. Приложить к нему раскалённый металл. Эти мысли заставляют выкрикивать проклятия в адрес кого только можно — Галияна, Сэцуко, этого одноглазого охранника, капитана Тарса, того самого мужика, который грозился его изнасиловать, Григория III, Дрима. Он орёт, визжит, пытается пнуть Галиян, но, увы, она на достаточно большом расстоянии от него, и сделать он ничего не может. Подошедшие охранники скручивают ему руки, но ему не привыкать — он продолжает брыкаться. Его заводят в какую-то светлую камеру, слишком громко матерясь, ставят на колени на пыльный жёсткий пол. Горло начинает болеть от бесконечных криков, появляется кашель. «Только не снова», — ему хватило кашля и в СМП. Поход в тундре дал о себе знать. Он чувствует, как хватают его красные крылья и растягивают в разные стороны. О нет, он знаком с этим чувством слишком хорошо. Мурашки идут по коже, он прекращает биться. Он чует жар, идущий от железки, которую вот-вот приложат к его спине и вдавят в его кожу. Мелкая дрожь колотит его, со лба градом льётся пот. Томми начинает дышать быстрее, резче, потому что он не готов ощутить это ещё раз. — Прошу, блять, не надо… — О как заговорил, — смеётся Сэцуко. «Сука», — витает в голове Томми. А потом боль взрывается в его спине. Он не сдерживается, кричит, а боль нарастает, в спину вдавливают клейматор, чтобы осталось наверняка. Знакомая лавовая паутина оплетает его спину, вживляется под кожу и заставляет Томми плакать. Голова кружится, дыхание учащается, он вот-вот потеряет сознание. А затем железку убирают. На шее открывают ошейник и сбрасывают его куда-то в сторону. Дышать становится легче. Его тут же поднимают и тащат в бесконечные коридоры — где-то вдалеке слышатся голоса Галиян и того мужчины. Томми не понимает, что происходит вокруг него да и понимать не хочет. Его просто тащат, как безвольную куклу, как какую-то тушу. Спустя какое-то время раздаётся скрежет ключей, и его бросают на холодный каменный пол. — Знакомься с соседями, — насмешливо цедят стражники и удаляются. На тело тут же ложатся чьи-то тёплые руки, но Томми вздрагивает, отползает. Сейчас любое прикосновение будет больным. — Томми? — слышит парень сквозь странную пелену. — Блять, что они с тобой сделали- Голубые глаза широко раскрываются. Он узнаёт этот голос. — Сапнап? — едва вырывается из чужого рта.