Место для двоих

День прошёл на удивление мирно. Когда они разобрались со всеми неудобными объяснениями и продрались через ужасные шуточки Хисоки, пришло, наконец, время завтрака. Гон сварил кашу на воде, закинув какие-то злаковые и чуть-чуть сахара в конце. Киллуа был голоден и съел две тарелки, пытаясь игнорировать направленный на него любопытный взгляд Хисоки. Тот сидел в совершенно расслабленной позе, уже закончив с собственным завтраком, и наблюдал попеременно то за Гоном, то за Киллуа. Он точно что-то задумал – вот только Киллуа не мог понять что. Что беспокоило больше, он понятия не имел, как вытянуть из Хисоки его план. Хисока был странным, совершенно не понятным альфой. На лице его было выражение такого чистого наслаждения, когда он уловил запах Киллуа на Гоне – будто это и было его планом, будто он был рад, что Киллуа с Гоном теперь были вместе. И это было… невозможно, так? Разве не должен был он ревновать Гона? Любой нормальный альфа бы это делал, – но Хисока был абсолютно ненормальным. Это смущало и сбивало с толку. То, что Киллуа не мог понять, в чём же на самом деле состояли намерения Хисоки, рождало скребущуюся внутри тревогу и мешало радоваться тому, что Гон ответил на его чувства. Их поцелуи и тот долгий разговор у обрыва казались нереальными, но мягкая улыбка Гона и счастливый огонёк в его глазах, когда он позвал Киллуа поискать каких-то ягод, точно были реальными. Киллуа просто не мог поверить в то, что Гон так просто согласился быть с ним. Это, правда, не исключало из картины Хисоку, и Киллуа… не знал, как к этому относиться. Когда они сидели рядом с обрывом и вели свой открытый, честный разговор, Гон сказал ему, что не хотел бы прерывать то, что у него было с Хисокой. Затем, глядя на Киллуа своим обычным серьёзным, ярким взглядом, Гон спросил Киллуа, не против ли он. И Киллуа… как он мог ему в чём-то отказать? Как он мог заявлять какие-то права на Гона, когда Гон был вечно свободным и принадлежащим только себе? Это было немыслимо, так что Киллуа лишь пожал плечами и пробурчал, что он не против. Затем они пустились в дискуссию о том, как Хисока отреагирует на их заявление и не убьёт ли он Киллуа на месте, – что Гон активно отрицал. В конце концов, он оказался прав. Хисока не был в ярости, когда узнал, что Гон теперь вместе с Киллуа, он был… возбуждён? Это было уже слишком, и об этом Киллуа старался не думать. В любом случае, думать хоть о чём-то было сложно, когда Гон шёл к нему так близко, когда их руки соприкасались, и Киллуа… Стоит ли сказать, что ягод они не нашли, а в лагерь вернулись с блестящими глазами и припухшими от поцелуев губами. Хисока, глянув на них, хмыкнул, но ничего не сказал, чему Киллуа был несказанно рад. Он мог вполне обойтись без комментариев Хисоки. Киллуа и сам не понимал, почему не стал протестовать, когда Хисока спрашивал разрешения остаться в их лагере. Может быть потому, что теперь, когда они с Гоном были вместе, он не чувствовал всепоглощающего раздражения и гнева каждый раз, когда смотрел на клоуна. Он перестал быть угрозой, перестал быть соперником – вот так просто, по одному слову Гона, по одному его поцелую. В любом случае, Киллуа предполагал, что находиться в одном пространстве с Хисокой будет невыносимо, но он вёл себя неожиданно… мирно? Так мирно и спокойно, что Киллуа постепенно привыкал к его присутствию, к его запаху, к этому тягучему голосу. И всё-таки каждый раз, когда Хисока говорил что-то, Киллуа напрягался, ожидая подвоха. Но в целом всё было не так уж и плохо, особенно учитывая, что рядом был Гон и что они с Гоном теперь были вместе. Киллуа никогда бы не подумал, что ситуация так обернётся, – он вообще не собирался раскрывать Гону своих чувств. Если б он не знал, что у Хисоки были на это какие-то свои причины, он мог бы даже быть благодарен чёртовому клоуну, – потому что целоваться с Гоном оказалось просто невероятно. Ощущать его так близко, чувствовать его приятный, чистый и свежий запах, помечать его собой… Киллуа почувствовал, что возбуждается, и тут же мотнул головой, отгоняя от себя смущающие мысли. Когда он поднял взгляд от горящего костра, то заметил, что Хисока наблюдает за ним со знающей усмешкой. Киллуа послал ему мрачный взгляд, подначивая его сказать что-нибудь. Он всё ещё не отказался от идеи избить Хисоку, если тот будет испытывать его терпение. Все втроём они устроились вокруг костра, когда стемнело. Хисока и Киллуа сидели на раскладных стульях, Гон же сидел напротив, прямо на земле, отказавшись от стула в угоду одной из удочек, с которой он занимался последние полчаса. Что-то случилось то ли с леской, то ли с крючком во время их последней рыбалки, – Киллуа не особенно разбирался, а потому просто наблюдал за ловкими пальцами Гона, пока он сосредоточенно сматывал и разматывал леску. Киллуа почувствовал, что ему очень, очень хочется поцеловать Гона сейчас, ощутить на себе прикосновение его мозолистых рук, – но, конечно, он остался на месте, потому что у него всё-таки имелась доля приличия. Киллуа кинул краткий взгляд на сидевшего слева от него фокусника. У того никаких приличий, никаких рамок не наблюдалось. Киллуа прищурился. В неверном свете костра выражение лица Хисоки, который наблюдал теперь за действиями Гона, казалось мягче. Оранжевый свет ложился на бледную кожу, на этот его макияж, плясал в жёлтых глазах. Киллуа хотел бы знать, о чём он думает, почему продолжает встречаться с Гоном без малейшего, казалось, желания сразиться с ним. Как-то Киллуа не мог поверить в то, что Хисока перестал этого отчаянно желать. Что же заставляет его медлить? И неужели ему действительно настолько нравится Гон, что он согласен сидеть здесь, в присутствии другого альфы, который оставил свой запах на Гоне, и просто спокойно наблюдать за тем, что происходит? Разве не он постоянно твердил о том, что терпеть не может скуку? Разве подобная вылазка в лес, где ничего толком не происходит, где нет никаких опасностей, не была в понятиях Хисоки скучной? Или же всё это было частью его плана? Неужели он специально ждал момента, чтобы раскрыть чувства Киллуа, желая, чтобы Гон затем предложил Киллуа встречаться? Но в этом ведь не было совершенно никакого смысла! – Киллуа? – позвал его Гон. Киллуа моргнул. Он настолько задумался, что уже какое-то время сидел и смотрел на Хисоку, который с широкой, довольной усмешкой и блестящими глазами смотрел в ответ. Киллуа покраснел и перевёл взгляд на Гона, чувствуя раздражение вперемешку со смущением. – Что? – спросил он резче, чем намеревался. Гон выгнул бровь. – Просто хотел сказать, что я, наверное, спать пойду. Прежде чем опять проголодаюсь, – усмехнулся он. Удочка, теперь совершенно целая, лежала на земле рядом с ним. – А, да, хорошо, – отвлечённо ответил Киллуа, опять погружаясь в свои мысли. Но если Хисока, – который не был расстроен, а наоборот обрадован заявлением Гона, что они с Киллуа теперь вместе, – если Хисока всё-таки запланировал всё это, то какую выгоду он мог извлечь из ситуации? Киллуа уставился на сполохи огня, хмурясь. Значит, какую-то мог, потому что Хисока знал о чувствах Гона к Киллуа. Знал же, правильно? Иначе зачем бы ему устраивать всё это представление? Наверняка Хисока прекрасно понимал и то, что от самого Хисоки Гон тоже не откажется. Что Киллуа согласится с любым желанием Гона, если это означало, что они могли быть вместе. И всё же какая Хисоке могла быть выгода от их отношений? Этого Киллуа, как он ни думал, понять не мог. – Что ж, думаю, я тоже пойду, – раздался рядом голос объекта его размышлений, и Киллуа едва не подскочил, опять вырываясь из своих раздумий. Гона напротив уже не было, наверняка он ушёл уже какое-то время назад. Сколько вообще они сидели здесь? Киллуа перевёл взгляд на Хисоку, который доставал что-то из какой-то сумки. Откуда у него вообще взялась сумка? Киллуа ещё больше уверился в том, что Хисока планировал остаться здесь с ними, планировал, что ему будет это позволено, а потому и захватил с собой какие-то вещи. Киллуа с подозрением смотрел, как Хисока достаёт бутыль с прозрачной жидкостью, затем небольшую губку и… зеркальце? Он знал, что если б Хисока хотел его убить, то уже давно попытался бы это сделать, но это не означало, что Киллуа доверял ему. Под его пристальным взглядом Хисока смочил губку, взял зеркальце и начал медленно смывать макияж с лица. Киллуа моргнул. Хисока начал что-то тихо напевать. Киллуа продолжал наблюдать за ним, всё пытаясь понять, что же на самом деле было в голове у Хисоки. Может, он просто развлекался, играясь с чувствами Киллуа и Гона? Нет, не было похоже, чтобы он мог оказать на них какое-то влияние, – а просто наблюдать Хисоке было бы скучно, в этом Киллуа не сомневался. – Я надеюсь, ты не против? – сладким голосом спросил Хисока, когда закончил со своим делом. – Не против чего? – спросил Киллуа тихо, хотя спящего сейчас в палатке Гона не так-то легко было разбудить. – М-м, что я разделю с вами ваше любовное гнёздышко, – протянул Хисока, указывая на палатку выкрашенным ногтем. Киллуа помедлил – ему не хотелось, чтобы Хисока был так близко, – но, с другой стороны, так он мог наблюдать малейшее изменение ауры, мельчайшее намерение, так что в итоге он сказал твёрдым голосом: – Если будешь вести себя прилично. Хисока хихикнул: – Такой серьёзный. Видеть его без макияжа было странно: Хисока вмиг стал похож на обычного человека, а не на разрисованный бледный манекен. Он убрал принадлежности для снятия макияжа обратно в сумку и вновь повернулся к Киллуа. – Ты был таким задумчивым весь вечер. Неужели думал обо мне? – шёлковым голосом спросил он, и хоть они сидели на некотором расстоянии, Киллуа почувствовал волну тяжёлого пряного запаха, заставившего в ту же секунду напрячься. Золотые глаза сузились, Хисока протянул к нему руку, – Киллуа мгновенно оказался на ногах, делая шаг назад. Сердце гулко билось у него в груди, от Хисоки исходило намерение, почти угрожающее, а в глазах его сверкало что-то хищное. – Не бойся, мой сладкий, – проворковал он, глядя на Киллуа снизу-вверх, но не делая ни одного движения, чтобы встать с места. Киллуа ничего не ответил на эту очевидную провокацию. Он не знал, что сделал бы, если б Хисока поднялся сейчас, – они были так близко, и сердце в груди всё не хотело успокаиваться, пока разум твердил тревога! берегись! – Я думаю, ты пытался разгадать мои намерения, я прав? – тем временем поинтересовался Хисока, склоняя голову набок в жесте невинного любопытства. Киллуа сжал руки в кулаки, – как же Хисока его чёрт побери раздражал. – Я тебя предупреждал, если сделаешь Гону больно… – почти зарычал Киллуа, и Хисока легко махнул рукой – ногти у него были выкрашены в какой-то тёмный лак, мягко переливавшийся в свете костра. – Нет-нет, Гон тут, можно сказать, совершенно ни при чём. – Хитрые жёлтые глаза вновь голодно уставились на Киллуа. Выражение чувственности на не скрытом макияжем лице Хисоки проглядывалось так чётко, что Киллуа покраснел, отводя взгляд. Судя по этому выражению лица, Гон точно был причём. – Может быть, я расскажу тебе, – понизив голос, промурлыкал Хисока, явно наслаждаясь игрой, которую затеял. – А может, ты скоро догадаешься сам. Ты ведь у нас умный мальчик, правда, Киллуа? То, как Хисока произнёс его имя… Киллуа покраснел ещё сильнее, отводя взгляд. Затем он резко шагнул в сторону палатки, в мгновенье ока скинул с себя обувь, присел и как мог быстро залез внутрь. Оказавшись внутри, он наконец-то смог выдохнуть, перестав ощущать на себе удушающее внимание Хисоки. В палатке было темно и тихо, спокойно, сопевший Гон развалился посередине, скинув с себя одеяло во сне. Он был в одной лишь майке и нижнем белье, и Киллуа опять смутился, думая о том, что Хисока будет рядом с ним, будет касаться его обнажённого тела. Но ведь Гон должен был об этом знать и, наверное, ему было всё равно. Сам Киллуа стянул с себя только штаны, решив, что так будет безопаснее. Хорошо, что их палатка была достаточно просторной. Киллуа осторожно лёг справа от Гона, стараясь не потревожить его сон. Он понятия не имел, как вообще сможет уснуть, зная, что буквально в полуметре от него лежит клоун-убийца с неясными намерениями и большим желанием поиграться с ним самим и с Гоном. Всё происходящее было настолько неправдоподобным, и Киллуа, наверное, рассмеялся бы в лицо тому, кто сказал бы ему, что он окажется в подобной ситуации. Что, чёрт возьми, вообще происходило с его жизнью?! Хисока залез в палатку спустя минуту, двигаясь проворно и невероятно тихо, устроился слева от Гона. Киллуа неосознанно напрягся, наблюдая за ним. Не заботясь о том, что Гон спит, Хисока по-хозяйски притянул его к себе, прижался грудью к его спине. Гон что-то неразборчиво пробормотал, но, кажется, не проснулся. Киллуа видел, привыкнув к темноте, что Хисока наблюдает за ним. Ощутив вспышку раздражения вперемешку с решительностью, Киллуа подвинулся ближе и взял Гона за руку, переплетая их пальцы. Он был таким тёплым, несмотря на скинутое одеяло. – М-м, Киллуа, – пробормотал Гон, а затем расслабился, вновь уплывая в сон. Киллуа почувствовал, не увидел даже, что Хисока улыбается. Он тихо фыркнул. Если Хисока считал, что Киллуа прогнётся или позволит своему смущению перейти в бездействие, то он крупно ошибался. С тёплой рукой Гона, зажатой в его собственной, Киллуа удивительно быстро сам уплыл в сон. * Киллуа выплывал из сна медленно, постепенно. Рядом было чьё-то тёплое тело, и Киллуа ощущал мягкий, знакомый запах Гона, но чётче – пряность запаха другого альфы. Но это была не угроза, нет, всё было хорошо, и Киллуа сонно выдохнул, дёргая рукой и утыкаясь ею в тёплое тело напротив. Он довольно выдохнул, и тут вниз по его руке прошлись кончики острых ногтей. Киллуа распахнул глаза, просыпаясь в мгновенье ока. Его взгляд тут же уткнулся в разрисованную карточными мастями кофту. Киллуа поднял голову и встретился взглядом с прищуренными золотыми глазами. Хисока, подперев голову рукой, лежал на боку, а Киллуа лежал рядом с ним – спал рядом с ним и не проснулся, пока… Киллуа попытался отстраниться, но рука, сжавшаяся на его плече, не позволила. Он нахмурился, а Хисока довольно улыбнулся. Он всё ещё был без макияжа, и лицо его в утреннем свете выглядело открытым и неожиданно живым. Киллуа предполагал, что у Хисоки бледная кожа, как у него самого, но оказалось, что по своему оттенку она больше напоминала кожу Гона – не такая же смуглая, но уж точно не бледная. Киллуа предпочёл бы, чтобы тот снова выбелил лицо, нанёс свои тупые рисунки, потому что воспринимать его вот так было слишком… странно. Киллуа не знал, как реагировать, не знал, что сказать. – Выспался? – тихо и как-то слишком интимно поинтересовался Хисока. – Отпусти, – только и сказал Киллуа. Хисока продолжил держать его за плечо, его улыбка стала шире. Если этот грёбаный клоун не отпустит его… – Если я правильно припоминаю, вчера ты усиленно думал над тем, какой же у меня был план, – протянул Хисока. Он ослабил хватку, а затем и вовсе убрал руку, но Киллуа остался на месте, прожигая его сосредоточенным взглядом. – Я думаю, что мог бы тебе сказать. – С чего бы мне верить тебе, даже если скажешь? – прищурился Киллуа. – Ты ведь постоянно лжёшь. Хисока наклонился ниже к нему, но Киллуа твёрдо выстоял эту близость. Глаза у Хисоки действительно были странные, такие яркие и хищные. Киллуа почувствовал, как по коже побежали мурашки. – О, но дорогой мой Киллуа, я не вру о том, чего я на самом деле хочу. Может, я хочу поделиться с тобой? – сказал Хисока, будто подначивая его на какую-то очередную игру. Вот только Киллуа не собирался попадаться на его удочку. Когда играешь с Хисокой, наверняка можно сказать одно: проиграешь в любом случае, без шансов. – Ты врёшь всем, всегда и везде вне зависимости от того, чего ты на самом деле хочешь, – ответил Киллуа спокойно, но не двинулся с места. – А ты так хорошо меня знаешь? – прищурился Хисока в ответ. – Ну ладно, – вдруг сказал он, и на лицо его вползло выражение безразличия, – раз уж ты так уверен, что я буду лгать, значит не имеет смысла… – Этого я не говорил, – с расстановкой сказал Киллуа. Жадное любопытство и предвкушение загорелось с новой силой во взгляде Хисоки. – Значит, тебе всё-таки интересно, что я могу тебе сказать, – промурлыкал он, наклоняясь ещё ниже, так, что их носы почти соприкоснулись. Киллуа не дрогнул, хотя всё внутри него сжалось, напряглось, Хисока был так близко, если он нападёт сейчас… – Я хочу, – выдохнул Хисока, и Киллуа ощутил его тёплое дыхание на своём лице. Он не мог двинуться, смотря в горящие каким-то глубоким, ярким чувством золотые глаза, – тебя, – закончил Хисока, а затем поцеловал его. Это было лишь прикосновение губ, длящееся всего пару мгновений, затем Киллуа резко отстранился, смотря на Хисоку в совершеннейшем шоке. – Да что с тобой блядь не так?! – закричал он, утирая рот, всё ещё ощущая прикосновение тёплых губ и тяжёлый запах альфы, наполняющий лёгкие, рождающий внутри какой-то беспорядок чувств. Он был… Он не знал, что думать, Хисока, другой альфа, действительно только что… – Киллуа? Что такое? – раздался голос Гона, который в этот момент просунул голову в палатку и теперь смотрел на них с любопытством и небольшой долей тревоги. Прежде чем Хисока успел сказать хоть слово, Киллуа выдал необычно высоким голосом: – Я рыбачить. Сейчас. Один. А затем схватил свои джинсы и пулей вылетел из палатки, чуть не сбивая Гона, едва успевшего отстраниться, с ног. Под удивлённым взглядом друга он подхватил кроссовки, удочку и как был направился к озеру, где они с Гоном уже успели порыбачить пару раз. Он чувствовал, что лицо его горит, а сердце быстро бьётся в груди. Чёртов грёбаный Хисока. * Гон пару мгновений смотрел на спешно удаляющегося друга, а затем с интересом оглянулся на палатку. Надо бы вызнать у Хисоки, что он опять сделал. Гон вздохнул, скинул собственную обувь и залез в палатку. Следовало, на самом деле, их разбудить, предотвратить всю эту ситуацию, но как Гон мог, когда Киллуа выглядел таким милым и расслабленным во сне. Гон удивился, что он не проснулся сам, пока Гон выпутывался из его объятий, но да, Киллуа просто подкатился к Хисоке и продолжил спокойно спать. Разве это не означало, что он чувствует себя в безопасности? По мнению Гона, точно означало. С другой стороны, доверять Хисоке было в большинстве случаев себе дороже, уж Гон-то знал. Забравшись в палатку, Гон смерил Хисоку, разлёгшегося внутри, невпечатлённым взглядом. – Говорил я тебе не лезть к нему, когда он не хочет. Говорил же? – сказал ему Гон. Хисока не выглядел пристыженным, а наоборот, невероятно довольным. Гон скользнул взглядом по его телу, – Хисока спал одетым, и как скажите на милость его одежда не помялась? – затем заметил эрекцию и закатил глаза. Скорее всего поэтому Киллуа ушёл таким красным. – Он так мило думал обо мне вчера, – отозвался Хисока притворно обиженным тоном. – Я всего лишь хотел подсобить. Гон, кажется, не мог уже закатить глаза сильнее, а потому промолчал. На губах Хисоки возникла лукавая улыбка, а затем он поманил Гона к себе. Гон приблизился, думая, что Хисока объяснит, наконец, что произошло, но тот вместо этого схватил Гона за майку и притянул к себе. – Эй, я хочу знать, что… – В этот момент Хисока дёрнул его ещё ближе и поцеловал. Гон запротестовал в поцелуй – он хотел знать! – но Хисока не дал ему возможности ничего больше сказать. Он целовал резко, голодно, неаккуратно, – и вместе с тем Гон почувствовал, как возбуждение опускается внутрь тяжёлым комом. Он перестал сопротивляться, застонал в поцелуй, и Хисока вторил ему. Через несколько мгновений ему удалось оторваться от альфы, но только для того, чтобы тот начал стягивать с него майку. – Хисока… – Гон закусил губу, неуверенный. Озеро, куда ушёл рыбачить Киллуа, было достаточно далеко, но… – Хочу тебя, – прервал ход его мыслей Хисока. Когда Гон взглянул ему в лицо, жёлтые глаза его горели ненасытным, сосредоточенным только на нём желанием. – Сейчас. Он опрокинул Гона на землю, а затем буквально вытряхнул его из шорт вместе с нижним бельём. Гон ощутил, что становится влажным, – Хисока был таким сексуальным, когда хотел его так сильно, так отчаянно. Альфа стянул с себя кофту, едва не порвав её в процессе, а затем приспустил штаны, громко застонав, когда его твёрдый член перестала сдерживать ткань. – Ладно-ладно, – успокаивающим тоном сказал Гон. Хисока хищным взглядом следил за каждым его движением, когда Гон приподнялся, – альфа готов был мгновенно броситься, если бы почувствовал слабость, если б ощутил, что Гон хочет отстраниться. Но Гон не собирался даваться так легко. – Ложись, – сказал он, – я буду сверху. Хисока опять застонал, протяжно и почти умоляюще, а затем опустился туда, куда указывал Гон. Гон залез на него, приноравливаясь, – они пробовали эту позу всего раз, и он всё ещё привыкал к ней. – Гон, мой сладкий, чудесный, замечательный мальчик, хочу, хочу тебя, – бормотал Хисока, явно слабо себя контролируя. Руки его, когда он дотянулся и положил их на бёдра Гона, дрожали слабой дрожью. Гон с любопытством поглядел на него. Он никогда ещё не видел Хисоку в таком состоянии, интересно, почему он был настолько возбуждён? – Я хочу погрузиться в тебя, Гон, дай мне, дай… – По телу Хисоки прошлась дрожь предвкушения, глаза его сверкали одним лишь животным голодом, рациональные мысли, казалось, полностью исчезли из его головы, затопленные яростным, не терпящим промедления желанием. Его ногти впились в бёдра Гона до боли, и Гон поспешно сказал: – Сейчас, сейчас, потерпи, вот так, молодец. Он взялся за член Хисоки у основания и приподнялся, чтобы потом начать медленно, медленно опускаться – вот так, вроде бы, получается, он… Хисока длинно застонал, руки его напряглись, взбухли идеальными мускулами, когда он сильнее ухватился за бёдра Гона и насадил его на свой член одним слитным движением. Гон тихо вскрикнул, закусил губу – было немного больно, – но больше ничего не сделал. – Двигайся, – приказал Хисока, сильнее вжимая ногти, так, что ещё чуть-чуть, – и остались бы кровавые следы. Гон взглянул прямо ему в глаза и медленно, чётко сказал: – Нет. Сначала руки. – Он кивнул на руки Хисоки, чтобы его приказ был понятен без труда. Хисока глубоко, угрожающе зарычал, напрягся, сильный, смертельно опасный, – его аура источала жажду насилия, и Гон понял, что альфа готов был разодрать ногтями кожу, перевернуть Гона, обездвижить и вжать в землю, чтобы затем жёстко оттрахать. Гон не мог позволить ему сделать это. Он нахмурился, не давая слабины, сильный, готовый сразиться, если потребуется, а затем повторил: – Я сказал руки. Пару мгновений ничего не происходило, а затем обволакивающая их плотным облаком аура спала, как и нотка насилия в запахе альфы. Гон выдохнул. Хисока продолжил рычать, скалиться, но уже слабее, будто бы и хотел перестать, но не мог. Руки его медленно, очень медленно исчезли с бёдер Гона, – и только тогда он начал двигаться. Хисока тут же прекратил рычать и начал громко, несдержанно и беспомощно почти стонать. Да, так было лучше, намного лучше. Хисока прикрыл золотые глаза, полные животного голода, а его рот был влажным, открытым, приглашающим. Гон скользнул в него большим пальцем, слегка наклонившись, продолжая двигаться, и Хисока облизнул его, начал сосать, всё ещё не прерывая бесконечную цепь стонов. Он был таким красивым, разложенный перед Гоном, подчиняющийся ему пока Гон двигался в своём темпе – сначала медленно, приноравливаясь, а потом быстрее, быстрее. Ощущать в себе член Хисоки было почти так же хорошо, как видеть его лицо, искажённое наслаждением, чувствовать его язык, послушно облизывающий палец Гона. Гон громко застонал, а затем потянулся рукой к собственному клитору, касаясь совсем легко, и тут же выгнулся от волны накативших ощущений. Это было лучше всего, что он знал. Гон обожал заниматься сексом с Хисокой. Он убрал палец изо рта Хисоки, размазав немного слюны по его щеке, и Хисока тут же начал выстанывать: – Да, о боже, сильнее, Гон, я хочу тебя, я обожаю тебя, вот так, да, не останавливайся, ах, да, да, да! Гон замедлил темп, а затем и вовсе остановился, чувствуя, что альфа близок к тому, чтобы кончить. Как бы замечательно это ни было, Гону всё ещё хотелось знать, и любопытство было сильнее желания доставить Хисоке удовольствие. – Я чувствую, как твой член пульсирует внутри меня, – хитро сказал Гон, а затем наклонился ниже к Хисоке, положил руку ему на грудь, намеренно не делая ни единого движения на его члене. Под его ладонью заполошно билось чужое сердце. – Ты ведь скоро кончишь, так? – Не останавливайся, – выдохнул Хисока, вновь кладя руки ему на бёдра. Глаза у него были широко раскрытые и совершенно дикие. – Не смей останавливаться… – зарычал альфа, но Гон прервал его, задавая интересующий его вопрос: – Что произошло у вас с Киллуа? Ты поэтому так возбуждён? – Глупый мальчишка, раздразнил меня, – зарычал Хисока яростно, скаля клыки, а затем с силой провёл ногтями вниз по ногам Гона, оставляя кровавые полосы. Гон вскрикнул от боли, но остался на месте, сердце его так быстро билось в груди – это был первый раз, когда Хисока намеренно поранил его во время секса. Боль так тесно смешалась с удовольствием, и Гон застыл, глядя в золотые, ставшие неожиданно спокойными глаза. Хисока медленно отнял левую руку от ноги Гона и коснулся его груди. На губах его расцвела мягкая улыбка, выражение лица стало неожиданно осмысленным. – Но, Гон, у меня есть ты. И если ты не дашь мне кончить прямо сейчас, я вырву тебе сердце, – ласковым, нежным голосом сказал он. Гон почувствовал, как участился пульс, как по венам побежал адреналин, – Хисока был совершенно серьёзен. Гон тут же начал двигаться, ощущая притуплённую боль от оставленных Хисокой ранок. Хисока в третий раз положил руки ему на бёдра, сжал до тех пор, пока на коже не выступили красные капли, вырывая у Гона стон перемешанной с наслаждением боли. – Вот так, да, хороший мальчик, – проворковал Хисока, а затем снова начал громко, откровенно стонать. Он был так близко, Гон это чувствовал, а потому задвигался быстрее, глядя Хисоке в лицо, ощущая в груди водоворот чувств, грозивший поглотить его с головой. Наконец, Хисока, впиваясь ногтями сильнее и сильнее, кончил, глаза его закатились, лицо исказилось удовольствием, рот раскрылся в стоне, – он был великолепен. Гон продолжал двигаться некоторое время, желая получить всё до капли, а затем Хисока расслабился, отнял руки от бёдер Гона. Из оставленных им ран сильнее пошла кровь, они тут же начали саднить и дёргать. Гон недовольно поморщился, соскальзывая с обмякающего члена, чтобы оглядеть себя. Конечно, именно этот момент выбрал Киллуа, чтобы ворваться в палатку с восклицанием: – Гон! Киллуа тут же залился краской при виде развернувшейся перед ним картины, а затем нашёл взволнованным взглядом Гона, который сидел сейчас рядом с вальяжно развалившимся посреди палатки Хисокой. Хотя бы тот потрудился заправить в штаны член, за это Гон был ему благодарен. Сам Гон, всё ещё обнажённый, пытался не глядеть на Киллуа и смущённо разглядывал глубокие царапины и следы от ногтей, что оставил ему Хисока. – Ты в порядке? – Киллуа присел перед ним, и Гону всё-таки пришлось поднять на него взгляд. Лицо у него всё ещё было красное, но в синих глазах светилась тревога напополам с возмущением. – Я почувствовал запах крови, и… – Да, всё нормально, – пробормотал Гон, чувствуя, что щёки горят. Он совершенно не собирался быть застигнутым в таком состоянии, но чего он вообще-то ожидал? И всё-таки одно дело было целоваться с Хисокой на глазах у Киллуа, потому что чёртов фокусник потребовал поцелуй в любое время в любом месте за свою информацию, и совсем другое – быть застигнутым в таком положении. Гону было стыдно, так стыдно, что он прогнулся, позволил Хисоке заняться с ним сексом, когда совсем рядом был Киллуа. И всё же… он хотел этого. Да и к тому же Хисока в своём состоянии вряд ли остановился бы, если б Гон сказал ему нет. Тогда всё могло бы закончиться ещё хуже. Так что всё было не так уж и плохо, наверное? Ему просто нужно было понять, как разъяснить всё Киллуа без того, чтобы умереть со стыда. – Просто Хисока… – Гон неопределённо махнул рукой в сторону альфы. Он так и не придумал, что сказать, как разрядить ситуацию. Киллуа тут же оглянулся на Хисоку и яростно зашипел: – Ты зачем это сделал, а?! – Не надо было меня дразнить, – лениво протянул Хисока, не двигаясь с места. Гон задался вопросом, кому была обращена реплика Хисоки – самому Гону, Киллуа, или же им обоим. – Чёртов грёбаный ублюдский клоун, – прошипел Киллуа, снова оборачиваясь к Гону. – Да тут ничего серьёзного, Киллуа, правда, – уверил его Гон, а затем подставил руку под сочащуюся из двух самых глубоких следов кровь. – Только палатку пачкать неохота. – Неохота ему, быстро ложись! – прикрикнул на него Киллуа. – Заработаешь какую-нибудь инфекцию – я тебя лечить не буду! – Ну Киллуа, – протянул Гон обиженно, а затем всё-таки улёгся на одеяло, всё ещё обнажённый, испачканный в собственной крови. Это, наверное, был один из самых стыдных моментов в его жизни. Киллуа исчез из палатки – наверняка пошёл за антисептиком. Хоть Киллуа и был смущён происходящим, ясно было, что это его не остановит. Гон перевёл взгляд на Хисоку, который с любопытством глянул на вход в палатку, где исчез Киллуа, а затем на самого Гона. Гон вздохнул. Ранки на ногах кровили едва-едва и были совершенно не серьёзными, а вот парочка следов от ногтей рядом с тазобедренными косточками были глубокими, кожа там была тонкой, и ногти Хисоки во время их горячего секса вошли в неё, как нож в масло, погрузились глубоко, – и они-то кровили больше всего. – Обязательно было это делать? – недовольно поинтересовался Гон, чувствуя смущение и стыд, а ещё пульсирующую боль и влажность вытекающей крови. От возбуждения, конечно, не осталось и следа, – а ведь он даже не кончил! – А тебе, как я погляжу, было очень любопытно, чем мы с Киллуа занимались, – протянул в ответ Хисока, хитро сверкая глазами. Гон нахмурился, а затем пробурчал: – Не хочешь говорить – ну и ладно. Я у Киллуа потом узнаю. – М-м, было бы интересно посмотреть на этот ваш разговор, – хмыкнул Хисока, а затем повернулся на левый бок, оказываясь ближе к Гону. Гон не двинулся с места. Хисока протянул руку с испачканными в крови ногтями к оставленным им же ранам, и Гон неощутимо почти дёрнулся. Рука остановилась, Хисока глянул ему в лицо тем же любопытным взглядом, будто реакция Гона его чем-то заинтересовала. – Не трогай, – предупредил Гон. Сердце снова ускорило свой ритм, он вспомнил выражение лица Хисоки, когда тот говорил Гону, что вырвет ему сердце, – и был готов сделать это. Это было так… неожиданно пугающе, учитывая, в каком незащищённом положении Гон тогда был. Хисока был очень близко, он наклонился ещё ниже и ткнулся носом Гону в щёку. Гон вздрогнул, но, когда Хисока сделал мягкое движение, понял – это был просто успокаивающий жест. Он встретил его своим, выдыхая; чувство тревожного страха внутри ослабело, чтобы затем полностью исчезнуть. Хисока не успокаивал его так с Пустыни Забвения. Это было так приятно, он и забыл. Гон немного потерял течение времени, а потому оказался совершенно не готов к тому, что Киллуа прочистит горло совсем рядом с ним. Гон дёрнулся, отрываясь от Хисоки, и глянул на своего друга – теперь уже парня? В руках у того была карманная аптечка, которую они всегда, по наказу Леорио, брали с собой, и которой, конечно, умели пользоваться. Хисока подвинулся, давая Киллуа место сесть, следя за ним заинтересованным взглядом. Что-то между ними точно произошло, Гон был уверен. Киллуа сел рядом с Гоном, вздохнул, переводя взгляд с Гона на Хисоку и обратно, а затем начал: – Вот эти две раны не большие, но глубокие, их надо обработать и наложить пластырь, чтобы остановить кровотечение. Он раскрыл аптечку, порылся в ней и достал антисептик, бинты и пластырь, о котором говорил. Гон с интересом наблюдал за ним. Лицо у Киллуа всё ещё было красное, но было ясно, что он скорее умрёт, чем позволит своему смущению взять верх. Он хотел помочь Гону, хотя Гон сам был виноват в своём настоящем положении. Гон видел волнение и тревогу на его лице, чувствовал в его запахе. Киллуа заботился о нём. Киллуа любил его. Осознание этого, такое простое, почему-то пришло к Гону только сейчас, когда он лежал и послушно ждал, пока Киллуа закончит разбираться с последствиями секса Гона и Хисоки. Это было несправедливо, что Киллуа приходилось заниматься этим, и это было совсем не то, чем с ним хотел заниматься сам Гон. Так что, как только Киллуа закончил, Гон, не давая ему ничего сказать, попросил: – Иди сюда, – и протянул к нему руки. Он не пытался подняться с места, зная, что Киллуа начнёт жаловаться на то, что Гон тревожил только что обработанные раны. Киллуа глянул на него с подозрением, потом глянул на Хисоку, а затем всё-таки подчинился, наклоняясь к Гону. Гон обвил руки вокруг его шеи и дёрнул ближе к себе. Киллуа, вынужденный упереться руками по обе стороны от головы Гона и неудобно согнуться, вскрикнул возмущённое: – Гон! И тогда Гон, глядя в его яркие синие глаза, воскликнул: – Я люблю тебя, Киллуа! Киллуа тут же залился краской – он очень мило краснел. – Ты что говоришь, дурак? – пробормотал он смущённо. Взгляд его на секунду скользнул в сторону, но с такого угла Хисоку ему было не видно. Гон широко улыбнулся, а затем повторил: – Я люблю тебя! Просто обожаю! Киллуа покраснел ещё гуще, Хисока же подозрительно молчал и не делал никаких неуместных ремарок, чему Гон был рад. Это был важный момент. – Ладно-ладно, можешь уже отпустить… – начал Киллуа, и Гон, не дожидаясь окончания фразы, сильнее надавил ему на шею, заставляя опуститься ещё ближе – теперь их носы почти соприкасались. – Да что ты делаешь?! – воскликнул Киллуа прямо ему в лицо. Взгляд его снова скользнул в ту сторону, где лежал Хисока. – Мы не… – Киллуа, – прервал его Гон. Тон его голоса был мягким, и это заставило Киллуа замереть. – Я так сильно люблю тебя, знаешь? Я понял сейчас. Мне всё ещё не верится, что ты хочешь быть со мной, и одновременно с этим я так счастлив, что мы вместе. Киллуа внимал каждому его слову, рот его был приоткрыт, а во взгляде было такое всепоглощающее внимание, будто сейчас для него существовал только Гон. Гон притянул его ещё ближе и поцеловал. Киллуа на секунду напрягся, а затем ответил ему. Это не было похоже на их первые, неловкие и будто украденные поцелуи. Сейчас Гон пытался передать всё, что не мог высказать словами, в этом жесте. Чувствовать Киллуа так близко ощущалось совершенно по-другому, нежели близость Хисоки. Когда они с Хисокой целовались, Гон чувствовал жар, силу, вызов, почти животную страсть. С Киллуа он чувствовал часть этой страсти, но в остальном это была нежность, безопасность, доверие. Любовь. Так вот как это должно было ощущаться. Гон тихо застонал в поцелуй, расслабляясь. Киллуа тут же оторвался от него, пытаясь восстановить дыхание, – Гон чувствовал, что он был возбуждён. – Ладно, хватит, – сказал он, а затем отстранился. Гон, довольный, позволил ему. – Я буду снаружи, – добавил Киллуа, поднимаясь с места. Он подчёркнуто не глядел на Хисоку. Хисока же жадно глядел на едва прослеживавшийся через ткань штанов вставший член Киллуа. Гон закатил глаза. Ну конечно. Если наступит вдруг день, когда Хисока перестанет постоянно хотеть секса, Гон уйдёт из Охотников и проживёт мирно, никуда не срываясь, до конца своих дней. Другими словами, ни того, ни другого никогда не произойдёт. – Что ж, это было весьма интересное зрелище, – протянул Хисока, всё ещё не открывая голодного взгляда от входа в палатку, где скрылся Киллуа. – Неужели ты поэтому был так возбуждён? Настолько сильно хотелось залезть к Киллуа в штаны? – спросил Гон, выгибая бровь. Затем он осторожно сел и поморщился – боль, конечно, никуда не делась, но теперь раны хотя бы не кровоточили. Полосы от ногтей Хисоки идущие вниз по ногам, уже успели покрыться тонкой корочкой. Гон опять поморщился. А он-то хотел пойти искупаться. Хисока тем временем перевернулся на живот, поближе к Гону, всё ещё не потрудившись надеть кофту, а затем подпёр рукой подбородок и сказал бархатным, глубоким голосом: – Ну, и какие же у меня шансы на успех? Гон взглянул на него сверху вниз, на эти сверкавшие весельем и лукавством золотые глаза, на растрепавшиеся рыжие волосы и зацелованные губы. – Очень низкие у тебя шансы, – усмехнулся Гон, а затем протянул руку и осторожно погладил Хисоку по щеке. Тот, к его удивлению, позволил, вжался в прикосновение, прикрывая глаза и довольно улыбаясь. – Но ты же у нас хитрый, – продолжил Гон, ощущая какое-то неясное тепло и продолжая гладить свободную от макияжа щёку. Красивый, какой же Хисока был красивый. – Что-нибудь придумаешь, – закончил он, а затем, не обращая внимания на боль в ранках, наклонился, чтобы поцеловать его.