Быть человеком

Свадьбу господина Альвира Крейтон толком не запомнил. Точнее, даже толком и не разглядел. Он едва встал на ноги, голова ещё кружилась от слабости, и он был оглушен, ошарашен яркими красками, суетой и шумом. В памяти осталось изобилие цветов — куда ни глянь, везде букеты и цветочные гирлянды. Оживленный, словно бы помолодевший Олли. Флёра, необычайно привлекательная в новом платье. Господин Альвир, не отводивший счастливого взгляда от невесты… На второй день, как водится, было угощение и подарки для слуг. Крейтон не ждал для себя ни того, ни другого, рабам такого не положено. Но невеста, то есть уже жена хозяина и ему, как другим, протянула аккуратный свёрток, в котором оказался кожаный пояс, красивый, с тиснением. Как раз к праздничному костюму, так что Крейтон не удержался, тотчас подпоясался. И потом опять попросил у Флеры зеркало. Когда-то у него и собаки в дорогих ошейниках из тисненой кожи ходили… Надо бы Рыжику сделать наконец ошейник да поводок. Ну, а про то, чтобы ему за общий стол не сесть, и речи не было. Он сидел рядом с Флерой, их руки то и дело, словно случайно, встречались… Потом праздник закончился. И началась обычная жизнь. Такая же, как последние несколько месяцев — и все же новая. Через несколько дней, когда Крейтон подрезал отцветшие розы, к нему подошла жена хозяина. Госпожа Тиа. — Здравствуйте, госпожа! — поклонился он. — Здравствуй! — у нее был звонкий, ясный голосок. — Тебя Крейтом зовут, правильно я запомнила? Ты здесь садовник? — Да, госпожа. — А почему ты меня госпожой называешь, а не хозяйкой, как другие? — спросила она с интересом. — Потому что они слуги, а я раб, — спокойно пояснил Крейтон. — Раб?! — повторила она с удивлением. И как будто с недовольством. Крейтон поспешил пояснить: — Господин Альвир мне жизнь спас, что купил. — Понятно, — она кивнула. Подумала немного, потом сказала: — Но ты всё-таки называй меня хозяйкой, как другие! — Как прикажете, хозяйка, — снова поклонился Крейтон. Потом, при первой возможности, рассказал об этом разговоре Олли. — Ну так в чем проблема? — не понял старик. — Ну, я не знаю… это же как-то непочтительно будет, — пояснил Крейтон. Олли усмехнулся: — А мне кажется, непочтительно будет не выполнить ее просьбу. На следующий день госпожа Тиа снова вышла в сад. Окликнула Крейтона, попросила вынести из дома станок для рисования. Она сидела на скамейке и рисовала куст гортензии, а он работал поблизости, искоса поглядывая на нее. Смотреть на хозяйку было приятно. Не так, как на Флёру — а как на цветок, как на бабочку. Светло-серые глаза, золотистые волосы, светло-розовое платье… Потом он увидел ее рисунок. — Как красиво! — это вырвалось невольно, раб не должен заговаривать первым и тем более высказывать свое мнение, если его не спрашивали. Но госпожа Тиа не рассердилась. — Правда? Но это ещё не закончено. — Да, хозяйка, очень красиво. Тяжёлая кисть цветов и лёгкий мотылек, такое противопоставление, и прямо чувствуется движение… Крейтон замолчал, словно запнувшись. Когда-то он умел разговаривать на разные темы, и картины обсуждать тоже. Когда-то, в прежней жизни. — Это красиво, хозяйка, — договорил он смущённо и виновато. Госпожа выходила в сад почти каждый погожий день — то с рисованием, то с книгой или вышивкой. Здоровались с Крейтоном, иногда просила его о чем-то — переставить скамейку, срезать несколько цветков. Выполнять ее просьбы тоже было приятно. Иногда она спрашивала, что он думает про ее рисунки. Крейтон отвечал честно, не только хвалил. — Ты не похож на раба, — заметила она как-то раз, выслушав его ответ. — Я не всегда был рабом, хозяйка, — он ответил спокойно, но внутри все напряглось. Сейчас она спросит подробности… спросит, кем он был прежде… Она промолчала. Только кивнула сочувственно и понимающе. Если бы жизнь повернулась иначе, у него была бы дочь немногим моложе Тиа. Да не жизнь, сам не туда свернул! Теперь уж не исправить… В свое время ему казалось, что Олли говорит про Неви, как про родную дочь. Крейтон честно пытался понять, что он чувствует к хозяйке — похоже ли на это? Понять было трудно. Проще было представить себе ее сестрой. Была у него и младшая сестра. Давно это было… Пяти лет не прожила. Богатые дети умирают от лихорадки немногим реже, чем бедные. Тогда, в детстве, Крейтон долго тосковал по ней… Крейтон видел, что госпожа Тиа не ему одному нравилась. Все слуги улыбались при виде ее, спешили ее порадовать. Как-то Олли заметил: — Дом-то как ожил! Прямо как при барышне… — Госпожа Тиа похожа на барышню? — переспросил Крейтон. — Да как сказать? — задумался старик. — Похожа и непохожа. Роза и сирень тоже друг на друга непохожи, а все — цветы! — Значит, барышня была на розу похожа, — сделал вывод Крейтон. И неожиданно для себя попросил: — А расскажи про нее, Олли! В первый момент ему показалось, что старик откажется. — Рассказать? Что ж… Подожди, пойдем присядем, не на ходу же… Они сидели в беседке, скрытые ото всех разросшимся вьюнком. Олли смотрел прямо перед собой неподвижным, невидящим взглядом. И говорил, говорил. Все подряд — как носил на плечах маленькую Неви, как учил ее плести венки, как она играла на виоле под цветущей вишней. Слушать было больно. Слушать, зная, что с ней сталось. Он был не виноват в этом, но все равно… Олли говорил, и лицо его становилось мягче. Из глаз уходили привычные, застарелые боль, напряжение и тоска. Он рассказывал, как Неви лазила на черешню за спелой ягодой, как зимой сыпала во дворе зерно для птиц, как подбирала цветы для клумбы. — Олли, — вдруг понял Крейтон, — ты ведь ни разу ещё так не говорил, да? Ни с кем? Ни разу не горевал вот так, вслух? — Нет, — согласился Олли, — не до того было. Я о господине Альвире беспокоился. — А о тебе кто беспокоился, Олли? Старик промолчал. Крейтон осторожно, несмело накрыл его ладонь своей. Олли вздрогнул, словно проснулся. Посмотрел в лицо Крейтону, сжал его руку. — Не на розу барышня была похожа, — тихо сказал Олли. — На вьюнок. Тонкая, гибкая, подвижная. И цветы раскрываются чуть не на глазах, только что ничего не было, и уже цветок. Они молчали. Олли поник, ссутулился, и вдруг остро стало заметно, какой он старый, усталый, одинокий… У Крейтона сжалось сердце. — Олли, — предложил он, — давай на кладбище сходим, к ней на могилу? Вьюнок посадим. — Не получится, — хмуро ответил старик. — Это же склеп, там темно. — Так можно снаружи, у дверей посадить… Олли некоторое время молча и словно бы удивлённо разглядывал его, потом медленно проговорил: — Можно, да. А мне и в голову не пришло! Вьюнок у входа в склеп они сажали вдвоем. Ну, то есть сажал, конечно, Крейтон, а Олли придерживал стебелёк растения, подгребал землю… Помогал как мог. А в склеп Олли вошёл один. Крейтон хотел отойти подальше, потом передумал. Старый человек, мало ли, вдруг плохо будет… А о том, что слышал Крейтон из-за двери — об этом никто не узнает. Потом они возвращались назад. Усталый Олли опирался о плечо Крейтона. Дорога от кладбища до города проходила берегом реки. — Постой, — остановился Крейтон. — Ты подожди немного, я сейчас… Видишь, лиловые ирисы? Я выкопаю пару корней, вечером в саду посажу. Госпоже Тиа такие нравятся!