Быть человеком

Как и сказал лекарь, хромота у Хилька осталась. Впрочем, Хильк не унывал и бодро ковылял, опираясь на костыль, который смастерил для него Крейтон. По вечерам, возвращаясь из конторы, Альвир заглядывал в сарай. Иногда звал Хилька в кабинет, писать под диктовку, но чаще давал стопку исписанных листов — переписать начисто. С утра Хильк трудился, сидя под окном. Крейтон посмеивался — прямо как чувствовал, когда нормальное окно прорезал в стене, ему-то самому и прежнего хватило бы… Закончив с перепиской, Хильк брал костыль и брёл на кухню — помогать Флере. Та относилась к нему примерно как к Рыжику — смотрела жалостливо, называла «бедолажкой» и старалась угостить пирожком. Флёра расспрашивала Хилька о его жизни, тот рассказывал о каторге — и о Крейтоне. В ответ Флёра рассказала ему про леопарда, после чего оба стали смотреть на Крейтона ещё более уважительно. Крейтон ворчал на обоих, но сам понимал, что лукавит — ему было приятно. Как-то Олли спросил: — Крейт, я тебя никогда не расспрашивал о прошлом, и сейчас не буду, если ты против… Но я хотел бы узнать. Против ли он? Да уж разумеется, против, разговор о прошлом точно не доставит ему радости… — Спрашивай, конечно, — сказал он спокойно. Лекарства редко доставляют радость. Они не сговариваясь шли по дорожке в дальнюю часть сада. Там располагались рассадные грядки, там Крейтон прикапывал заготовленные черенки… Там никто не помешал бы их разговору. — Я ведь поначалу тебя зверем честил, ты помнишь, — чуть виновато говорил Олли. — Ну и не только я, но это неважно. А сейчас Хилька послушать — так лучше тебя прямо человека не найти. Как же это, а? Я понять хочу, как это сочетается. Крейтон вздохнул. — Хильк умный человек, книжки читает и все такое, а дурак. Он не понимает. Я это для себя делал, а не для него. Это мне самому нужнее было. — Что-то я этого тоже не понимаю, — покачал головой старик, глядя на Крейтона серьезно и вдумчиво. Как будто ему действительно важно было это понять. — Да все просто, — Крейтон нахмурился ещё больше. — Я ведь так упал, что дальше некуда. Ничего от меня не осталось — ни гордости, ни воли, ни силы, даже имени и того не осталось. Поначалу не до того было, я просто выживал, а потом такая тоска пришла, хоть лечь на землю и не вставать, пока насмерть не забьют. А тут заморыш этот, еле кирку в руках держит. Ну и… Понимаешь… Если он слабый, значит, я сильный. Когда мы там дрались за добавку, мы и правда как звери были. Собаки тоже так драться будут, если их приучить. А вот когда я дрался, а потом Хильку ту добавку отдавал — тогда на меня даже надсмотрщики как на человека смотрели. И когда плетьми недоработку отсчитывают — это одно, а когда бьют за то, что этот задохлик недоработал… Потом приползу в свой угол, а он там смотрит на меня, как на героя. У Крейтона перехватило дыхание, он замолчал. Олли вдруг положил ему руку на плечо, притянул к себе. Они постояли так молча, потом Крейтон договорил: — Если бы не он, я, может, и не выжил бы. — Я понял, — тихо сказал Олли. — А всё-таки выходит, что ты был неплохим человеком. Раз тебе это нужно было, это помогало выжить… Ведь были у вас и другое — ведь были же, скажи? Те, которые себя чувствовали сильными, не помогая, а наоборот? Кто норовил слабых ещё больше обидеть, унизить? — Были, — неохотно согласился Крейтон. — Иных мне и урезонивать приходилось. Кого словами, а кого и по морде. — Ну вот видишь же! Крейтон подумал вдруг, что ситуация складывается дурацкая — его убеждают, что он хороший человек, а он отказывается. Действительно глупо. Хотелось поверить Олли… — Нет, — возразил он. — Знаешь, когда я Рыжика спас… Я тогда сам чуть под копыта не попал, да всадник удержал лошадь. Он помолчал и договорил твердо: — А я не стал бы удерживать. — Правда? — Олли посмотрел на него с сомнением, словно недоверчиво. — Тебе это было бы приятно? Сбить, проехать по живому человеку? — Нет, конечно! — Крейтон даже возмутился. — Чего там приятного! Просто… я бы вообще об этом не думал. Все равно было бы. — Приятно не было бы, — медленно повторил Олли. — Значит, злым человеком ты не был. Просто равнодушным. Безразличным. Не ко всем, наверное. Родных же ты любил? Крейтон ответил не сразу. Он никогда не задумывался над этим вопросом. — У меня сестра была, — ответил он наконец, — младшая. Умерла от лихорадки, маленькая ещё была. Я тогда, кажется, год по ночам плакал. — Ты хорошим был — к своим, — подытожил наконец Олли. — А других ты просто не видел. Не замечал. Что человека конем стоптать, что по пустому месту проехать… А теперь ты пошире смотреть стал. Крейтон молча пожал плечами. Спорить дальше было бы нелепо. По вечерам они с Хильком сидели рядом. Хильк читал, господин Альвир разрешил ему пользоваться библиотекой. Крейтон посматривал на него чуть снисходительно, сам-то он и в юности не понимал, что в этом интересного, а уж теперь и подавно. Но иногда Хильк начинал читать вслух, и Крейтон замирал, вслушиваясь в чужие, не слишком понятные мысли. Что-то в этом, пожалуй, было… Сам он последнее время решил поучиться резать по дереву и теперь по вечерам сидел с заготовкой и резцом. Рядом вертелся Рыжик, играл со стружками… Поначалу Крейтон скрывал свое новое увлечение, опасаясь насмешек. Но вышло ровно наоборот, даже госпожа Тиа заинтересовалась, смотрела, кое-что советовала. А Олли набор резцов подарил. Скрипело под ножом дерево, шуршали стружки под лапой Рыжика, шелестел страницами Хильк. Под эти уютные звуки в голове неспешно текли мысли. Например, про слова Олли. Олли умный, но и он может ошибаться. Может, и сейчас ошибается. А может, нет. Хочется ему поверить. А как узнать? Не у кого узнать, не у кого спросить. Ни отец, ни мать уже не ответят, не скажут — был ли он в детстве хорошим человеком… А ведь у него сестра есть! Ее, наверное, можно спросить. Она на пять лет старше, она, наверное, помнит, каким он был… Сразу после смерти матери она с мужем уехала в другой город, Крейтон даже не знал, куда именно. И как узнать? Ирона он нашел — расспрашивал соседей, бродил по улицам… А тут — как? Он поделился своими мыслями с Олли. И совершенно не ожидал, что тот обратится за помощью к господину Альвиру. Так что когда через несколько дней Альвир сунул ему записку с адресом, изумленный Крейтон только и смог что выдавить: — Откуда вы узнали, господин? — Поговорил со знакомыми, они со своими знакомыми, — отмахнулся Альвир. — Мир тесен, а знакомых у всех много. Прочитав адрес, Крейтон снова расстроился. Город был даже не соседний. Туда вечером, после ужина, не сбегаешь, и даже на выходной не отпросишься… — А ты письмо напиши, — посоветовал Хильк. Писать оказалось неожиданно трудно. То, что в мыслях казалось простым и ясным, на бумаге превращалось в бессмысленный набор слов. Приходилось подолгу обдумывать каждую строчку, переписывать по несколько раз. Да и то — как это взять и спросить сходу: «Скажи, Айни, был ли я хорошим братом и сыном?» Потом Крейтон мрачно смотрел на грязный, заляпанный кляксами листок бумаги, отчетливо понимая, что отсылать это убожество просто невозможно. — Давай я тебе перебелю! — предложил Хильк. — А ты подпишешься. — Ну уж нет, — почему-то обиделся Крейтон. — Я и сам грамотный. И взялся переписывать начисто, раз за разом. С десятой попытки получилось прилично. Наконец он отнес письмо на почтовую станцию. И стал ждать ответа. Сначала он считал дни. Потом все сроки уже вышли, и он просто ждал. А потом даже и ждать перестал. Что же, Айниру можно понять, не всякий хочет общаться с братом-каторжником… Крейтон уже не надеялся на ответ, когда получил короткую записку — «Приходи, поговорим». И адрес гостиницы. Идти было… ну не то чтобы страшно. Трудно. Не по себе. Гораздо труднее, чем с Ироном в свое время встретиться. Ирон — мужчина, он мог ударить, это просто и понятно, Крейтон этого ждал. И потом, если бы Ирон его не простил, это было бы тяжело, но понятно, Крейтон виноват перед ним. И все-таки двоюродный брат — не такая уж близкая родня, его отторжение можно было бы пережить. А родная сестра… Крейтон ничего плохого ей вроде бы не делал. Как она отнесется к нему? Оттолкнет ли? Как к ней обратиться, наконец? То ли «Айни», то ли «госпожа Айнира»? Он вошёл и застыл на пороге. Все заготовленные слова вылетели у него из головы. Айнира удивлённо подняла четко очерченные брови. — Ты так смотришь, как будто привидение увидел! — Почти, — ответил он внезапно осипшим голосом. — Ты так на мать похожа! — Правда? — она бросила короткий взгляд в висящее на стене зеркало. — Мне, вероятно, следовало бы вернуть тебе комплимент, сказать, что ты похож на отца. — А я похож? — жадно спросил Крейтон. Почему-то это показалось важным. Айнира подошла ближе, всматривались в его лицо. Покачала головой. — Не похож. И это хорошо. — Почему? — не понял он. — Отец был хорошим человеком! — Неплохим, — согласилась Айнира. — Только взгляд у него был жесткий. Равнодушный. У тебя не такой. Она вдруг улыбнулась. — Мы с тобой даже не поздоровались… Здравствуй, братец! Обняла его, на миг прижалась щекой к его лицу. Крейтон почувствовал запах духов и пудры. — Здравствуй, Айни! Она за руку повела его вглубь комнаты, к небольшому дивану. Они сели рядом, по-прежнему не разжимая рук. — Я рада была твоему письму, — говорила Айнира негромко и задумчиво. — Рада узнать, что ты жив и что у тебя все благополучно, насколько возможно. — А я думал, ты со мной знаться не хочешь, — Крейтон не собирался ее попрекать, это само получилось. — Ты ведь не отвечала… — Да, извини. Сколько раз бралась за перо — и откладывала. Столько всего в душе, как это на бумаге выразить? — Трудно, — согласился Крейтон. — Я весь извелся, пока писал, раз двадцать переписывал. — Ну да, вот я и решила, что лучше встретиться. — И ты ради этого приехала? — изумился Крейтон. Она улыбнулась. — У мужа здесь связи, он часто приезжает. Что бы мне один раз не съездить с ним вместе? И ему приятно, и я в родных местах побываю. И с тобой поговорю наконец. Она привычным, машинальным жестом поправила булавку в высокой, сложной прическе. Крейтону вдруг подумалось, что они очень странно смотрятся рядом — красивая статная дама, дорого и модно одетая, и он, с короткой стрижкой раба, в дешевом костюме. Невольно он сделал движение отодвинуться, словно боялся ее запачкать. Она ответным движением крепче сжала его руку, удерживая. — Давно бы нам с тобой надо было поговорить, братец. Еще до всего… Может быть, тогда и жизнь твоя по-другому сложилась бы. Виновата я перед тобой. — Что?! — ему показалось, что он ослышался. — Ну а как же? Я ведь старше тебя, значит, должна была быть умнее, должна была понять… — Что понять? — он чуть подался к ней. Айнира медлила, подбирала слова. В задумчивости крутила в руках поясок от платья. У нее всегда была эта привычка, сколько Крейтон ее помнил… — Наши родители… они сложные люди были, Крейо. Когда я замуж вышла, когда дети появились, я многое стала по-другому понимать. Нам с тобой обоим не хватало любви, но меня-то хоть Сольтен любил… и до сих пор любит. — Разве родители нас не любили? — спросил Крейтон. — Нас баловали, — возразила Айнира. — Может, даже слишком. Подарки дарили, и все такое. А любить… Мама любила прежде всего отца, а нас с тобой — что останется. А отец… Помню, я в детстве думала — если бы он нас любил, то хоть хвалил бы. А потом стала думать — если бы он нас не любил, то ругал бы. А теперь думаю — разве это любовь, если она только в том и есть, чтобы не ругать? — А я, Айни? — Крейтон внутренне напрягся в ожидании ответа. — Я кого любил? — Ты? Так ведь ты же один был, Крейо! Всегда — один. Я любила Сольтена, бегала к нему в сад тайком от родителей. А ты… кто тебя, кроме твоих собак, любил? — Лейси, — он ответил, не раздумывая, даже сам удивился своему ответу. — Да, Лейси, — согласилась Айнира. — Тебе двенадцать было, когда она умерла? — Чуть меньше, — возразил Крейтон. — Через два месяца мне двенадцать исполнилось. Я тогда никак не мог понять, зачем родители устраивают праздник, дарят мне подарки… Какой может быть праздник, если… — Я помню, — Айни говорила тихо, словно с трудом, — я помню, ты сидел во дворе в обнимку с собакой, белой с пятнами, уж не помню, как ее звали, и рассказывал ей про Лейси. Мне бы тогда подойти, поговорить с тобой… Да куда там — у меня же великая любовь была! — Так и звали Пятнашка, — слабо улыбнулся Крейтон. — Ох, Крейо, Крейо, — Айнира вздохнула, — кажется, тебя, кроме Лейси, только твои собаки и любили. — А было ли за что меня любить, Айни? — Крейтон задал наконец главный вопрос. — Разве я заслуживал любви? — А разве любовь надо заслуживать? — Айнира удивленно подняла брови. — Тем более родительскую? Знаешь, вот у меня теперь дети есть… и я теперь многое иначе понимаю. Любят — просто так. — Хороших людей любят, а я кем был? — упрямо продолжал Крейтон. — Когда над Ироном издевался, скажем? — Да, нехорошо это было, — согласилась Айни. — А с другой стороны — разве тебя кто-то за это осудил, упрекнул? Отец или мама? Да и я молчала… А помнишь щенка кривоногого, которого ты месяц от отца прятал? — Это раньше было, — вспомнил Крейтон, — мне тогда четырнадцать было. Отец велел его утопить, а я спрятал в саду. — Да, крепко тебе тогда от отца влетело, — улыбнулась Айнира. — Ну вот видишь! — Нет! — Крейтон мотнул головой. — В том и дело, что не вижу. Не понимаю. Айнира встала, прошлась по комнате. Остановилась у окна. И, не оборачиваясь, проговорила: — А я не понимаю, что ты хочешь услышать от меня. Что тебе сказать? Что ты с рождения был негодяем и злодеем, и тебя в колыбели придушить следовало? Так ведь нет. Злым ты точно никогда не был, и маму любил, и Лейси, и собак своих… А сказать, что ты хороший и ни в чем не виноват, что это отец с матерью виноваты, что тебя мало любили… Так ведь не один ты такой, да не все такую дорожку выбирают. Крейтон молчал. А что тут ответить? Тогда Айни снова подошла к нему, положила руки ему на плечи и договорила: — Да что же ты так прицепился к этому, Крейо? Какая разница, каким ты был? Важно, какой ты есть. Каким ты будешь. Крейтон вздрогнул. — Знаешь, есть один человек, мой… друг. Так он мне примерно так же сказал — что, мол, прошлого все равно не изменить, но у меня еще настоящее и будущее есть, и надо их прожить человеком. Айни кивнула: — Умный у тебя друг, Крейо. Он прав, и хватит об этом. Лучше расскажи толком, как живешь! Они долго разговаривали. Крейтон рассказывал про Олли и Хилька, про Флеру и Ройко, Айнира — про мужа и двух дочек. — Ты когда уезжать собираешься? — спросил Крейтон. — Можно, я им что-нибудь передам… какой-нибудь подарок? И подумал, что надо будет посоветоваться с Флерой, а может, даже с госпожой Тиа. Ну, откуда ему знать, что дарить девочкам? — Можно, конечно, — согласилась Айнира, — дней пять мы еще тут будем, не меньше. — И ты им отдашь? От меня? — недоверчиво спросил Крейтон. — А как скажешь, от кого? — Так и скажу — от моего брата. Как тут еще сказать? — удивилась Айни. — А еще что скажешь? — настаивал Крейтон, сам не понимая, зачем. — Как объяснишь, что они раньше обо мне не знали? — Скажу, что ты много такого наделал, о чем теперь жалеешь. — А еще?.. Айнира перебила его. — Ох, Крейо, хватит тебе! Вот в другой раз возьму еще и их с собой, познакомитесь, и сам будешь им о себе рассказывать! — И ты позволишь мне с ними общаться? — в это поверить было уж вовсе невозможно. — Чудак ты, Крейо! — засмеялась Айни. — Чем больше у человека семья, тем ведь лучше, и чтобы все любили друг друга!