Имя

      Ацуши жрал. Похрустывал костями и выплёвывал их, впиваясь в плоть. Животные (тигры, если угодно) мясо не жуют — они разрывают, просто чтобы измельчить и еда наконец достигла желудка. Мясо жалко кричало, трепыхаясь в последних судорогах, пока клыки не достигли невкусной и не питательной на первый взгляд части. Шея громко чавкнула, хрустнула, и крики прекратились. Только шерсть испачкалась в крови ещё сильнее.       Ацуши в бреду дёрнул ногой, и его пальцы вцепились в одеяло. Наконец, хватило сил открыть глаза, едва он почувствовал, что просыпается. Без крика, просто очень сильно трясясь на застилающем весь пол футоне. Холодно. Зубы стучат мелко. И внутри лёд, и снаружи сквозняком обдувает, да и из-за стены приглушённо звучит тяжёлая музыка с каким-то рычанием. Ацуши хотел бы злиться, подумать «какой дебил не умеет пользоваться наушниками?», но только жмурился. А когда жмурился, убийство вновь возникало в его голове.       Ацуши встал, пошатываясь, еле-еле. Главное — Осаму не разбудить. Он тихо побрёл по коридорам в уборную. Хоть бы по пути не вырвало…       Вернувшись, Ацуши глубоко вздохнул и протёр глаза. Нужно ещё поспать… Да и идиот с музыкой уже все выключил. Вряд ли что-то приснится.       Ацуши все ещё трясло. Он тревожно кинул взгляд на кровать Осаму, тесно прижатую ножками к боку футона. Дазай спокойно спал, повернувшись к стене лицом. Слава богу.       Ацуши, запинаясь ногами, опустился на футон и рот себе зажал, позволяя слезам потечь из глаз. Они обожгли нос и щёку, но это ничего, главное, чтобы всё, что видел Ацуши этой ночью, забылось, снова ушло в тень. И тут кровать Осаму скрипнула.       — Ацуши-кун?..       Накаджима отвернулся молниеносно и зажмурился. Осаму, пожалуйста, просто ложись спать! Твой беспокойный тон ничего сделать не сможет. И несмотря на все молитвы, Осаму встал с кровати, а футон промялся под весом ещё одного человека.       — Ацуши, — Дазай говорил шёпотом, и воспитатель почувствовал его мягкое прикосновение к своим волосам, невесомое почти. Прикосновение, которого он не достоин ни одной своей частичкой, потому что родился монстром и монстром сдохнет когда-нибудь.       Быть может, Осаму стоило оставить воспитателя в покое. Рука зависла пару раз в чужих волосах. Страшно. Но вряд ли что-то случится, верно? Даже если его попытка подбодрить Ацуши окажется неудачной, они рано или поздно отпустят эту ситуацию. Или Дазай примет это, как урок. Завеса, которую преодолевать нельзя. Самым главным сейчас было не это — слёзы Ацуши заставили выкинуть размышления из головы.       — Ацуши, тебе приснилось что-то… — Накаджиме очень хотелось, чтобы Дазай замолчал. — …связанное с тигром? — Провал, провал! Осаму видит его таким слабым и жалким… Уж точно, после этого он не сможет Ацуши доверять. Как можно верить тому, кто с частью себя не в состоянии справиться? С эмоциями после глупого кошмара.       — Нет-нет! — оттого как Ацуши подорвался резко, Осаму чуть отпрыгнул и спиной в свою кровать врезался. Этот мечущийся взгляд… Невозможно не узнать. Так страшно, что дыхание перехватывает — вот, что сейчас Ацуши чувствует. Осаму сковал холод. Дорожки на щеках Накаджимы в сочетании с внезапной улыбкой — вещь жуткая. Ацуши фальшиво и коротко рассмеялся. — Сам не помню, что приснилось, проснулся весь в слезах. Так жутко! — первое, что в голову пришло, сказал. Ложь. Осаму слышал, как после пробуждения Ацуши уходил из комнаты.       Недоверие. Было бы забавно, не ударь оно исподтишка так сильно. Прямо в сердце, нокаут, теперь страдай, глупый суицидальный мальчишка. У Ацуши ещё подрагивали губы.       — Ацуши-кун, — Осаму заговорил шёпотом и отвёл взгляд, чтоб не видеть, как с лица его собеседника слезает улыбка. Дазай аккуратно положил свою забинтованную руку поверх чужой. В голове горели руины войны. Паника. Абсолютная, пожирающая беспомощность в ситуации, когда он очень хотел поддержать, но не знал как. Все его мысли рассыпа́лись. — Ты можешь мне не рассказывать, что тебе снилось, если хочешь. Это…лишь сон. Мы с тобой здесь и… в порядке. Мы оба будем в порядке.       Дазай не успел предложить заварить чай, хоть эта идея уже пришла в его голову. Воспитатель вздохнул обессиленно, сжимая в ответ чужую руку. Получилось! Но кто ещё знает, хорошо ли это.       Ацуши едва не захлестнуло яростью, а пальцы Осаму он сжал чисто инстинктивно, готовый защищать свои видения до последнего! И обессилел. Как же он жалок — хотел накинуться с гневом на подопечного из-за сна.       — В том и дело, что это не сон, — Ацуши бормотал с опущенной головой. Пальцы Осаму сжимались в ответ мягко, но Ацуши ощущал только стыд и жгучее к себе отвращение. — Воспоминание. Очень старое. Я мог прогнать его днём и забыть надолго, но… — Накаджима прикусил губу, не желая продолжать. Страх был связан не только с тигром, убийством, сном. Ещё с тем, что Осаму отвернётся наверняка. — Я съел человека, такое так просто, блять, не отступает, — его голос дрожал.       Тело сжалось само собой и сбросило чужие руки. Ацуши чувствовал себя таким маленьким, таким нелепым, словно мышь, которую Осаму сейчас разочарованно раздавит.       — Мне очень жаль, Ацуши. Прости, — а Осаму жмётся ласково и безбоязненно, пока оборотень жмурит глаза, пытаясь скрыть слёзы.       Сдерживаемые всхлипы… Осаму не может их слышать, слишком уничтожает его этот звук. Что сделать в этой ситуации? Обнимать, утешать? Уйти? Но Дазай сойдёт с ума, если оставит Ацуши, такого — особенно. Он… Может представить, что сделать, чтобы успокоить. Чтобы показать принятие, а Ацуши не отстранялся от него, не думал, что Дазай его презирает. Осаму может представить, главное, чтобы попытка сделать подобное не обошлась ему дорого. Он глубоко вдохнул, рукой очертив чужую щёку. Мягкая и мокрая. Ацуши дёрнулся. Осаму взял его лицо в обе руки и приподнял, ощущая, как Накаджима сопротивляется.       — Я… — запинаться нельзя, отводить взгляд нельзя, чтобы не потерять хрупкое доверие. — Я с тобой. Ничего не случится. Я защ… То есть…       Ацуши вдруг рассмеялся. Рассмеялся тихо, заливаясь слезами — у него в глазах вода сделала оборот.       — Да, я знаю, ты… Ты даёшь безопасность. И я никого больше не убью! — Ацуши истерично вздохнул, и Осаму на секунду потерял способность двигаться и дышать — его сильно прижали к себе. А вот Ацуши дышал и плакал надрывно, пока чуть не ослабил хватку — тогда Осаму смог неловко оплести его руками и погладить по спине. Всё равно внутри наступило удовлетворение, едва ощущаемое… Накаджима больше не скрывался, но голос его дрожал. — Но я хочу и сам не нести опасности, не зависеть… Я только хочу быть безопасным, почему не могу даже этого?!.. Я ничтожество. Пытаюсь учить тебя жизни, а на деле едва способен со своей справиться, — тихо, обессиленно, в отчаянии, — мне так плохо, Осаму.       Дазай заторможенно погладил его по спине. Тепло ощущалось через ткань одежды. И дрожь. Осаму устроил аккуратно голову на плече Ацуши, щекой притёрся и глаза закрыл. Очень тепло. И больно до удушения от чужой боли.       — Ты не можешь справиться с чем-то, если не знаешь, как оно работает, — шепнул Дазай, глаза приоткрыв. Возможно, у него получалось успокоить. До собственных горящих от неверия ушей. Никогда раньше этому суициднику не приходилось так успокаивать. Так… убеждать. — И не ничтожество ты вовсе. Чего ты? Жизнь — плохая штука, и ты, Ацуши-кун, хуже не становишься просто оттого, что у тебя тоже проблемы есть, — дежавю, но наоборот, ведь раньше Ацуши говорил подобное подопечному.       — …Извини, что разбудил, — бормотнул Ацуши устало.       — Забудь.       «Я сейчас с ума сойду, прекрати делать вид, что все нормально, что я нормальный, что ты не притворяешься и отвращения не испытываешь», — и Ацуши готов был заорать. Или голову себе разбить, чтобы ничего там больше не было. Ту самую голову, которую ему неожиданно по-доброму гладил подопечный. Страшно до чёртиков, и, если бы не стыд, Ацуши начал бы задыхаться.       И они оба знали, что Дазаю Накаджима не верит. Не в Осаму дело — никому Ацуши не верит, когда дело касается его конкретно личности. Страх стать невидимым куда больше любого доверия, которое оборотень мог бы испытать. Мозг искал причины сказать Дазаю что-то гадкое, рычать и кусаться, как тигр, чтоб Осаму вышел из комнаты, и, пока Ацуши вновь не заснёт, не возвращался.       Снова спать — ужасно, но разговаривать дальше невозможно. Совсем. Ацуши сорвётся и сломает их отношения к чертям. Как минимум подкосит.       — Ацуши-кун, — а Дазай все лезет и лезет, прямо под руку, потому что у Ацуши на лице всё написано. Да и если бы написано не было, Осаму всё равно бы полез, — Ацуши, прелесть нашего общения в том, что я тебе могу говорить всякий бред, — такая странная и будто неуместная фраза прервала мысли оборотня, как выключила. Слёзы остановились и остывали, зависая на щеках, так что Дазай их лёгким движением стёр. — И ты мне можешь говорить всякий бред. Или смущающие нежные речи. И нахуй меня слать.       — Я не хочу быть грубым с тобой… Да и как-то это неправильно, — бормотнул Ацуши, сглатывая. Паника чуть отступила. Может, минуту назад он был близок к тому, чтобы послать Осаму, но сейчас уже делать этого не хотелось. — Ты так странно улыбаешься сейчас…       — Потому что… как бы сказать… в этом же случае мы будем друг с другом честными, да? А Ацуши-кун и сам говорил, что лучше не молчать о настоящих чувствах, — скомкано поддразнивая, Осаму руки в стороны развел. Мысленно он вздохнул от облегчения — кажется, Накаджиме стало легче. — Можно?..       — Можно, можно, — хоть и неудобно немного на этом тесном футоне друг к другу прижиматься. Сердце уж колотится не так быстро, не так сильно.       — По правде говоря, мне тоже спалось не слишком хорошо. Никаких ужасов, просто заснуть не мог, — тут уже сглотнул Осаму, но жмуриться не стал. Просто смотрел на пол из-за чужого плеча, и думал о том, что сильно много проблем доставляет. Слова Ацуши «не доставляешь» пролетели в голове и вздохнуть заставили.       Хороший, волшебный. Осаму в него влюбился бы неизбежно, и не знает, корить себя за это, или нет. Суицидник слишком сильно наглеет, много близости забирает.       — Я могу остаться с тобой? Тут, на футоне. Каждый раз, когда мы ночевали вдвоём, это были… довольно спокойные сны.       Те самые проявления чувств, к которым Ацуши морально готов не был, но… в конце концов, у них действительно ничего хорошего почти никогда при сне не получается. И Накаджима ощутил себя таким уставшим и обессиленным, что не стал отказывать, а улыбнулся слегка и кивнул. Осаму тут же перетащил на футон вторую подушку, своему счастью не веря.       Ночь с Ацуши — так близко, вроде бы ненавязчиво, и очень приятно, даже если Дазай и до самого утра не заснёт.       — Отвратительное общежитие. Съедем при первой же возможности, — пообещал Ацуши, глядя Осаму в глаза, которые за это время стали различимы в темноте.       — А я помогу тебе тренировать способность, — тоже зачем-то юноша пообещал. Рано или поздно ему пришлось бы об этом сказать. Ацуши кивнул, отводя взгляд, и сжал его пальцы.       «Ацуши ведь вовсе не слабый», — с закрытыми глазами Осаму устраивался поудобнее, перебирая пальцами и оттого случайно чужую руку поглаживая. В Ацуши скрывается много сдержанных обид и ярости, а его способность показывает их неконтролируемо.       Попытки мафии использовать силы Ацуши не за горами. Знал бы Осаму, насколько пророческой окажется эта мысль! В любом случае, глупо находить эспера, а потом ни разу его силой не воспользоваться, не взять все ресурсы, которые человеческий товар может дать. Ацуши необходимо было контролировать. С контролируемой способностью его ценность возрастёт, но есть и обратная сторона — из-за нужды в Накаджиме так просто сбежать из мафии и ничего за это не заплатить не получится.       Сбежать? Из мафии? Он взаправду об этом думает уже который раз. Есть ли вообще в этом смысл? Его краткое… не счастье, скорее принятие жизни, может быть слишком уж быстротечным, а будущее настолько туманным…       А вот будущее в мафии довольно предсказуемо, бессмысленно. Для воспитателя и вовсе жестоко.       — Если у нас выдастся свободная минутка, то потренируем твою способность. Насколько получится. Эта часть в тебе, как ни странно, тоже отвечает за какие-то твои потребности или желания… Мы могли бы попробовать в них разобраться, — когда Осаму говорил нечто настолько серьезное, Накаджима не мог не прислушаться. И дело тут даже не в том, что у Дазая уже есть в руках власть, с которой он справляется.       Осаму подумал ненароком — он ведь забыл вести ту штуку, которую Ацуши ему сказал… Впрочем, наверное, один день — не критично. Его не кроет пока так сильно, чтобы каждый кусочек своего существования Осаму ненавидел. Ослеплённый этим, Дазай много всего упускал. Осознанно, возможно…       Упускал, что жизнь, в общем-то, всё ещё идёт. И Дазай не мертвец, чтобы совсем на неё не влиять.       «Чем бы ты хотел заняться после всего этого, Ацуши?», — вопрос задаётся только мысленно, ведь Дазай счёл время неподходящим. Да и в голове всё начинало плыть… Осаму прикрыл глаза лишь на секунду, ничего вдруг не ощущая. Ни тоски, ни боли, ни страха, только бинты впивались в кожу — не критично.       Неужели так ощущается исцеление?..       Когда Осаму снова открыл глаза, он едва не задыхался и чувствовал, как на него сильно давят. Еле скинул с себя спящего Ацуши и кое-как поправил волосы, лезущие в глаза. Второй раз уже такое — у Ацуши нездоровая привычка залезать на людей! Правда, в прошлый раз он это сделал в форме тигра и как-то очень странно. Если скосить взгляд на футон, на нем действительно можно заметить подранную ткань.       — Ничего не помнишь, Ацуши-кун? — Дазай зевнул, всё пытаясь привести свои волосы в порядок. Накаджима промычал что-то сонно и отвернулся, вызвав смешок. Ну и, возможно, желание ткнуть его в бок и разбудить.       Телефон надоедливо мигал сообщением, так что Дазай потянулся за ним. Даже умыться не успели, а уже надо на работу, причём сбывались самые неприятные подозрения. Осаму потрепал Ацуши по плечу кое-как.       — Если встанешь прямо сейчас, мы можем успеть сбегать почистить зубы, — нараспев протянул Дазай на недовольные звуки. Прическа у Ацуши тоже сложилась как-то странно, но веселья это уже не вызывало — умеет начальство испортить настроение.       — Я… — Ацуши раскрыл глаза, приподнимаясь на руках и снова падая на подушку, — проспал? Даже будильник не поставил, и мы не позавтракаем… Может, всё же, не так срочно?       — Срочно-срочно, нас Мори-сенсей видеть хочет. Он что-то слишком рад меня к себе приглашать, давно я ему ничего… забавного не делал, — конечно, если считать забавным натереть пол, стол и другие вещи Мори жидкостью для скольжения. — Только он хочет встретиться с нами обоими. Видимо, какие-то ценные указания.       — Это совсем не то, что нам сейчас надо, — Накаджима потянулся, разминая мышцы и суставы (и это заставило голову Дазая на секунду опустеть). В душе поселилась тревога. Ни одно подозрение Ацуши о боссе пока не подтвердилось, но это не меняет факта опасности доктора.       Осаму сощурился.       — Скорее всего, будет говорить о способности и уговаривать остаться работать просто так. То есть, не только нянькой, имею ввиду, — Накаджима сидел на футоне слишком долго, и Дазай потянул его за руку, тяжело вздыхая. Почти утащил к двери, когда Ацуши едва успел взять им щётки.       — И что мне тогда делать? Не соглашаться же?! — спокойствие, которое Осаму излучал… Иногда Ацуши просто не понимал воспитанника.       — Соглашаться, — дверь Дазай пока не открыл. Он кивнул серьёзно и повернулся к Ацуши. Обжёг, положив ладони на щёки Накаджимы (вспыхнувшие!) и лучезарно улыбнувшись. — Напирай на то, что хотел бы не убивать и не калечить, поспрашивай условия, чем это тебе лучше, чем просто уйти с хорошими рекомендациями. Но это изначально проигранная битва. Нужно согласиться. Если, конечно, мои предположения верны! Не волнуйся, мы тут всё равно не останемся.       Дазай приподнялся даже к его лицу, и оборотень застыл, но через секунду мафиози открыл дверь, направляясь к общим раковинам и ловя на себе взгляды рано проснувшихся студентов. Ацуши последовал за подопечным.       Ему у этой злосчастной двери показалось, что Осаму собирается его вновь поцеловать.