Танцующий лепесток хайтана

Мо Жань поигрывал телефоном в руке, чувствуя себя отчего-то особенно раздраженным. Он написал Ваньнину около пяти сообщений с интервалами в несколько часов, но тот не просмотрел ни одного. С одной стороны, он мог попросту спать все это время… с другой же... ...С какой стороны ни посмотри, он был уверен, что балетмейстер Чу не спит. Юйхэн, скорее всего, просто его игнорирует — что совсем неудивительно, если учесть, как отчаянно он пытался прогнать Мо Жаня накануне. Он повторил слово «убирайся» не менее трёх раз, и ни на секунду не расслабился в его присутствии. Выглядело все это так, словно Мо Жань, по его мнению, был как минимум извращенцем, намеренным осквернить Ваньнина грязными приставаниями, пользуясь тем, что тот был болен и слаб. Чего только стоил пистолет под подушкой… Юноша покачал головой, в который раз проверяя мессенджер. Он так и не успел вчера нормально поговорить с дядей, и весь сегодняшний день провел на репетиции. Хуайцзуй всерьез взялся за их труппу на время отсутствия балетмейстера Чу — так что за весь день Мо Жаню удалось отдохнуть от силы полчаса. Большую часть этого времени он пытался отдышаться, хлестал воду из-под крана и, конечно же, придумывал, что бы еще написать Ваньнину, чтобы не выглядеть слишком навязчивым. По правде говоря, с той самой минуты, когда он внезапно понял, как сильно на самом деле его привлекает балетмейстер, он действительно впервые был напуган собственными чувствами. Не то, чтобы у него не было опыта в отношениях — скорее, ни одни из его прошлых отношений не вызывали в нем переживаний на грани безумия. «Сколько же это продолжается? — вдруг подумал он, мрачно рассматривая заставку на своем телефоне. — Когда я впервые начал думать о нем? И переставал ли я о нем думать хоть когда-то?..» Ответ напрашивался сам собой. То, что он долгое время считал ненавистью, на самом деле было чувством отверженности и тоски, злости на себя — и одновременно на Ваньнина, в упор не замечавшего его, холодного, словно промозглая зимняя ночь. Мо Жань был зол все это время, даже толком не осознавая, на кого именно злится. Он сжал зубы, пытаясь отбросить запоздало пришедшее раскаяние. Если бы в нем была хоть капля порядочности, он бы признался во всем балетмейстеру Чу немедленно. Но мог ли он рассказать учителю о том, что было у него на душе все эти шесть лет? Мог ли он признаться в том, что Ваньнин, приказавший ему однажды убираться вон, настолько сильно его пошатнул, что всё это время Мо Жань едва не бредил им, и считал, что ненавидит его всей душой?!.. «Но я все-таки снился ему, — с каким-то нездоровым удовлетворением подумал Мо Жань, и от этой мысли кровь стала немного горячее. — Значит, он все-таки не забыл обо мне окончательно, хоть и не узнал спустя столько времени. Значит, все эти шесть лет он иногда обо мне думал...» Ему было до жути любопытно, что за сон мог привидеться балетмейстеру Чу с его участием. Почти все грезы, которые видел Мо Жань с участием Ваньнина в последние годы, включали в себя жесткий трах — но, разумеется, было весьма самонадеянно думать, что его учитель разделял подобные видения. Вряд ли тот стал бы представлять, как отсасывает у Мо Жаня, или как позволяет себя поиметь. Мо Жань уже давно подозревал, что его Ваньнин, скорее всего, был асексуалом — и его догадки отчасти подтвердились вчера, когда он побывал дома у балетмейстера Чу. Это место лишь с большой натяжкой можно было назвать «домом»: оно выглядело холодным и необжитым, и в то же время каким-то беспорядочным. Мо Жань не всматривался, но в то же время не мог не заметить, что его учитель, скорее всего, уже много лет живет один: об этом буквально кричали его спальня, ванная, и даже аптечка, в которой не было презервативов. А, между тем, Ваньнину было уже двадцать шесть лет… ...Общую картину запустения и холостяцкой жизни дополняли антидепрессанты и повышенное внимание Ваньнина к мерам безопасности: камеры, сигнализация, высокий забор, огнестрельное оружие под подушкой. Он как будто жил в постоянном страхе, что кто-то вломится в его дом. Чего же он так боялся?.. — А-Жань, ты сейчас домой? — окликнул Мо Жаня Ши Мэй, вырывая юношу из невеселых размышлений. — Вроде того. Хуайцзуй все жилы из меня вытянул сегодня, — усмехнулся Мо Жань. — А ты? — Мы с Наньгун Сы и Е Ванси собрались навестить балетмейстера Чу, — Ши Мэй невинно распахнул глаза цвета персика, а затем деликатно рассмеялся, заметив, как вытянулось лицо Мо Жаня от удивления. — Он… что, вас позвал? — только и смог выдавить тот. — Не то, чтобы, — Ши Мэй прищурился. — По правде говоря, если бы балетмейстер Чу вправду позвал кого-нибудь к себе, мы бы решили, что в его тело вселился злой дух… В общем-то, он чаще всего никого не пускает за порог, так что мы думали просто заехать к нему и передать кое-что из еды и лекарств. Но Хуайцзуй вроде бы предупредил его о нашем визите, так что в этот раз, скорее всего, балетмейстер проявит гостеприимство... — ...Не пускает за порог, значит? — пробормотал Мо Жань, хмурясь. Он начинал понимать, почему Чу Ваньнин был так взбешен, когда очнулся и обнаружил Мо Жаня в своей спальне. Словно не расслышав, Ши Мэй продолжил: — Я хотел спросить, не хочешь ли ты съездить с нами. К тому же, у меня нет своего транспорта, а у Наньгун Сы и Е Ванси спортивный купе-двухдверник… — Без проблем, я подвезу вас, — Мо Жань кивнул, мысленно возрадовавшись, что в кои-то веки будет польза от его любви к большим брутальным тачкам. А затем, скосив взгляд на телефон, который продолжал вертеть в руках, расплылся в плутоватой сияющей улыбке. Ваньнин наконец удосужился ответить ему. На экране всплыла лишь одна короткая фраза: «Как прошла репетиция?» Вопрос был нейтральным, подчеркнуто корректным. Очевидно, Ваньнину, привыкшему все контролировать, не давала покоя мысль, что он пустил все на самотек из-за своей болезни — и теперь балетмейстер окольными путями пытался все выяснить. С другой стороны, если бы он волновался в целом о репетиции, он написал бы в общий чат, а не лично Вэйюю, разве нет?.. Мо Жань прищурился, продолжая улыбаться, на секунду задумался, а затем быстро набрал ответ: «Буду у Вас через полчаса, и все расскажу при встрече, балетмейстер Чу :)» Он не забыл поставить смайлик в конце. Настроение впервые за этот день пошло в плюс. — С кем это ты переписываешься? Твой новый парень? — Ши Мэй приподнял точеную бровь. Разумеется, ему не было видно, что именно и кому писал Мо Жань, но не заметить полыхающие глаза и едва не стекающую слюну было сложно. Его товарищ, весь день проходивший с постным лицом, сейчас напоминал довольного пса, только что увидевшего лакомую кость. Выглядел он как бесстыдник. — Пока что не мой, — Мо Жань неожиданно рассмеялся, представляя мысленно лицо балетмейстера Чу, если бы тот услышал этот разговор. — Ну, что, мы едем, или как? Где Наньгун Сы?.. *** Дом Чу Ваньнина представлял собой небольшой таунхаус из металла и стекла, с виду — такой же холодный и неприветливый, каким казался его владелец. В этот раз автоматические ворота были открыты, так что Мо Жань смог подъехать к самому входу. Краем глаза он мгновенно отметил еще одну машину, припаркованную чуть дальше: серебристый городской седан с очень знакомыми номерами. Это была машина его дяди, Сюэ Чженъюна — и в этот момент его замечательное настроение резко пошло на убыль. Во-первых, он до сих пор не был в курсе, что дядя Сюэ и Ваньнин знакомы. Во-вторых, он не представлял, что могло заставить его дядю вечером вместо того, чтобы спешить домой к госпоже Ван, приехать к балетмейстеру Чу. И, в-третьих, он внезапно подумал о том, что дядя Сюэ уж очень любил рассказывать всем, кто готов был слушать, об успехах Мо Жаня и Сюэ Мэна (от этой мысли Мо Жань буквально физически содрогнулся, внезапно осознав, что его прикрытие могло вот-вот рухнуть словно шаткий карточный домик). — Всё в порядке? — участливо спросил Ши Мэй, чуть щурясь в полумраке машины. Наньгун Сы и Е Ванси уже вышли и направились к дверям, а Мо Жань всё никак не мог собраться, да так и сидел на месте, вцепившись в руль. Если бы он не отправил сообщение Ваньнину полчаса назад о том, что собирается зайти — он бы прямо сейчас попросту сбежал, оставив товарищам денег на такси чтоб доехать обратно. Соврал бы, что внезапно появились дела. Но… он уже написал Ваньнину то грёбаное сообщение. К тому же, Ваньнин знал, как выглядит машина Мо Жаня. «С*ка! Что мне теперь делать?!» — юноша повернулся к Ши Мэю, в его глазах отражалось отчаяние. Как раз в этот момент Сюэ Чженъюн вышел из дома. Ваньнин последовал за ним, проводя его до машины, и они продолжали о чем-то беседовать. Неожиданно дядя Сюэ остановился и как будто начал всматриваться в машину Мо Жаня, словно ожидая, когда его племянник выйдет. Юноша буквально спиной вжался в спинку сидения, зажмурившись, как если бы мог отгородиться непроницаемой стеной от происходящего. Стекла были тонированными — но не настолько. «Твою мать! Твою мааать!..» Ши Мэй, все это время лишь наблюдавший за разворачивающейся сценой, спросил: — Это кто-то, кого ты знаешь? — …, — Мо Жань не мог ответить, и потому лишь кивнул. Ши Мэй коротко вздохнул. А затем резко притянул голову Мо Жаня к себе, и их губы мягко соприкоснулись. Глаза Мо Жаня на мгновение в ужасе распахнулись, но затем он понял план товарища и замер на месте. Его рука легла на спину Ши Мэя, как если бы он был полностью поглощен поцелуем. Все это время их губы оставались неподвижными. Сюэ Чженъюн, заметив, что его племянник в машине не один, и смутно различив сквозь тонировку суть происходящего, поспешил удалиться без лишних слов. Только когда он сел в машину Мо Жань и Ши Мэй наконец отстранились друг от друга. На подъездной дорожке стало пусто: Наньгун Сы и Е Ванси уже зашли в дом вместе с Ваньнином. Мо Жань внезапно сухо рассмеялся, осознав, что балетмейстер Чу, вероятнее всего, тоже стал свидетелем сцены вынужденного поцелуя. — Твою ж мать!.. — Что такое? — Ши Мэй приподнял брови. — Все в порядке, он уехал. Пойдем. — ...Ничего, — Мо Жань сцепил зубы, едва удерживаясь, чтобы не ударить себя самого по лицу. Ваньнин его наверняка видел, и это было плохо. Очень плохо. Неизвестно, что было хуже: раскрывшаяся правда, или их с Ши Мэем поцелуй... ...Мо Жань постучал в дверь дома Ваньнина, чувствуя себя последним идиотом. Умом он понимал, что, по сути, балетмейстеру Чу должно было быть все равно, с кем он целуется в машине: их ведь не связывали близкие отношения. Для Ваньнина он был всего лишь недавним знакомым. Но... этим самым поцелуем Мо Жань словно еще глубже себя только что закопал. «Он ведь наверняка подумает, что мы с Ши Мэем вместе, и будет держаться от меня подальше. Не то, чтобы он и раньше старался со мной сблизиться, но…» — юноша вздохнул, а затем изобразил на лице благожелательную улыбку. Когда Ваньнин открыл дверь, он выглядел уже почти нормально. — Балетмейстер Чу, — он почтительно склонил голову, а затем протянул мужчине пакет со сладкими противопростудными порошками и конфетами, которые, как он успел вчера заметить, Ваньнин таскал по карманам. — Мы приехали узнать, как Ваши дела… Ваньнин молча кивнул, его взгляд казался странно отстраненным. Затем он сделал шаг в сторону, пропуская Мо Жаня внутрь. — Балетмейстер Чу, — Ши Мэй также склонил голову, а затем последовал за Мо Жанем. Ваньнин не сказал им ни слова — просто закрыл за ними дверь и молча, словно бессловесная тень, повел их в гостиную. Мо Жань с любопытством осмотрелся: просторное помещение заливал яркий искусственный свет, идеально гладкий пол из натурального массива древесины сверкал чистотой. В помещении полностью отсутствовал декор, а мебель выглядела дорого, и в то же время до ужаса неуютно. Когда он был здесь вчера, у него не было времени осматриваться, но сейчас юноша внезапно осознал, что, по сути, смотреть-то было не на что — кроме самого Ваньнина, который сегодня выглядел бледным, и, очевидно, не слишком здоровым. Мо Жань неожиданно подумал о том, что даже вчера, в бессознательном лихорадочном состоянии, балетмейстер Чу не казался таким безжизненно-отстраненным. Сегодня в нем как будто не осталось ни капли сил — как если бы внутри него внезапно погас весь свет. Даже его лицо имело какой-то пепельный оттенок. — Как Ваше самочувствие? — поинтересовался Наньгун Сы вежливо. — Уже лучше, — соврал Ваньнин, не моргнув и глазом. Мо Жань прищурился, сверля его тяжелым, пронзительным взглядом — но балетмейстер и не думал смотреть в его сторону. Уголки его губ приподнялись в слабой улыбке, и он предложил: — Чаю? Все мгновенно расслабились, а Ваньнин отправился на кухню, оставив гостей развлекать себя самостоятельно. Мо Жань внезапно поднялся с кресла, и, встретив недоуменные взгляды коллег, усмехнулся: — Пойду, помогу ему. Не дело ему бегать вокруг гостей в таком состоянии. Не дожидаясь какой-либо реакции, он развернулся к товарищам спиной и последовал за балетмейстером Чу. Он уже знал, где находится кухня, так что без проблем нагнал Ваньнина, который не успел даже взять в руки чайник. Перехватив инициативу, он молча принялся хозяйничать по ящикам, доставая чашки. Ваньнин застыл посреди кухни, его глаза феникса опасно сузились. — Мо Вэйюй, — процедил он, словно имя Мо Жаня было неким ругательством. — Расслабьтесь, балетмейстер Чу. Вы должны больше отдыхать. Можете вернуться к гостям — я приготовлю чай сам, — Мо Жань и не думал отступать. Его было не пронять этими угрожающими взглядами. Даже если бы Чу сейчас наорал на него — он бы и глазом не моргнул. — Нет, — Ваньнин скрестил руки на груди, тонкие губы поджались. — Что, если ты начнешь рыться в моих вещах? Вчера ты… — он неожиданно замолчал, как будто вдруг передумал заканчивать фразу. — Я — что, балетмейстер Чу? — Мо Жань поставил чайник греться, сполоснул и протер чашки, а затем развернулся к Ваньнину лицом. Их глаза наконец встретились на мгновение — но балетмейстер тут же отвел взгляд. Он выглядел крайне злым, но продолжал молчать. Внезапно до Мо Жаня дошло, что Юйхэн хотел ему сказать. Он вчера и вправду рылся в аптечке Ваньнина — кроме того, кое-что оттуда забрал… Похоже, Чу уже обнаружил пропажу. — О, я не стану красть Ваш чай, — усмехнулся Мо Жань, облокачиваясь об кухонный стол и меряя Ваньнина взглядом. — Может, расскажете, что случилось? Вы выглядите… — он помедлил. Говорить балетмейстеру о том, что тот выглядит ужасно больным, было, по меньшей мере, нетактично. — …... — Ваньнин продолжал молча смотреть в сторону, как если бы Вэйюя сейчас не было на кухне. Он решил полностью игнорировать его присутствие. — Вы спрашивали, как прошла репетиция, — внезапно переключился на другую тему Мо Жань. — Сегодня балетмейстер Хуайцзуй, похоже, решил нас морально и физически уничтожить. Я едва передвигаюсь… — Рад это слышать, — откликнулся, наконец, Ваньнин. Его слова звучали насмешливо, но мягкий голос, которым они были произнесены, неожиданно заставил Мо Жаня почувствовать обжигающую волну, которая словно охватила каждую клеточку его тела. Юноша пораженно застыл, и его взгляд впился в лицо Ваньнина, замечая, как кончики губ мужчины приподнимаются ровно на один миллиметр. Эта ироничная улыбка была мимолетной, словно падение звезды, но в то же время завораживала. Отвести взгляд было невозможно. Во рту внезапно пересохло… — Чайник закипел, — холодно бросил Ваньнин, разрушая иллюзию. — Либо делай чай, либо проваливай. — Да, балетмейстер Чу, — Мо Жань поспешно занялся приготовлением чая, вырвавшись из состояния оцепенения. Он вдруг вспомнил, как шесть лет назад точно так же ловил каждую улыбку, каждый взмах ресниц этого человека, словно жаждущий посреди пустыни, счастливый от единственной капли дождя. Он так часто пытался порадовать своего учителя: таскал ему сладости, приносил небольшие безделушки. Время от времени он даже готовил ему обед, когда знал, что у того не будет времени днем выйти поесть. Ваньнин тогда точно так же улыбался ему, и его глаза казались бездонными пропастями, словно ночное небо, в котором вдруг вспыхивало на короткую секунду сияние далеких звезд… ...Пальцы Мо Жаня вцепились в край стола. Он медленно выдохнул, потому что внезапно он почувствовал, словно кто-то пнул его под дых. Он стоял к балетмейстеру Чу спиной, так что тот не мог видеть его выражение лица. И, все же, Чу спросил: — Что-нибудь не так? — казалось, он каким-то шестым чувством понял, что Мо Вэйюй не в порядке. — Я хотел спросить… — Мо Жань вдруг понял, что его собственный голос его не слушается, и звучит странно глухо. — Балетмейстер Чу, скажите… почему Вы так редко улыбаетесь? Вопрос вылетел раньше, чем Мо Жань успел понять, насколько сказанное им звучит странно и неуместно. К тому же, к своему ужасу, он внезапно осознал, что уже раньше спрашивал у своего учителя примерно то же самое. Теми же словами. Чу Ваньнин застыл на месте. Он не мигая уставился на Мо Жаня, а между бровей залегла складка напряжения. Лицо, и без того бледнее бледного, теперь могло сравниться по цвету с белоснежной стеной. — Откуда тебе может быть известно, что я редко улыбаюсь? — после долгого молчания процедил он. — Мы знакомы меньше недели. — И то правда, — кивнул Мо Жань, готовый запихнуть свой вопрос самому себе в глотку обратно, если бы это было возможно. — Ши Мэй улыбается чаще, — неожиданно бросил Ваньнин, и, резко развернувшись, направился к гостям. От услышанного из рук Мо Жаня выскользнула чашка. Он словно громом пораженный уставился вслед балетмейстеру Чу, не понимая, что только что произошло, а осколки фарфора вперемежку с влажными чайными листьями продолжали лежать в расплывающейся луже кипятка. Только спустя пару минут он нашел в себе силы убрать разбитую посуду и, прихватив поднос, отправиться в гостиную. Весь оставшийся вечер Ваньнин не удостоил его ни одним взглядом...