Танцующий лепесток хайтана

...Вечерняя прохлада не приносила облегчения. Мо Жаня все еще преследовал дурманящий голову аромат цветущих яблонь, от которого стремительно учащался пульс, а ровно дышать становилось невозможно. Ваньнин… казалось, он просочился в каждую клеточку его тела, обвился вокруг его сердца подобно изящной ивовой лозе и вонзился в него острыми занозами, не давая покоя ни на секунду. Все эти несколько недель, что Чу жил с ним под одной крышей, Мо Жань был словно в горячечном бреду. Порой он едва соображал, что именно делает. Несколько раз бывал в секунде от того, чтобы наброситься — но в какой-то момент останавливался, вспоминая о том, что своим поведением лишь вызовет у Ваньнина ужас. Он не хотел, чтобы Чу его боялся — пусть лучше будет вздорным, злым, оказывающим сопротивление, обзывает последними словами. Он готов был принять что угодно — но только не страх. Его душа словно раскололась надвое, и порой он больше не был уверен, что психически здоров, потому что как мог он одновременно желать защитить Чу, оградить от всех переживаний, заботиться о нем, словно о самом нежном цветке — и в то же время стремиться поглотить его целиком, смять его лепестки и растерзать на месте?.. Но на самом деле он любил ходить по краю, и потому всякий раз придумывал тысячу поводов, чтобы Ваньнин к нему прикоснулся. И плевать, что предлоги были сомнительными. Главное — они работали. Такие прикосновения могли однажды закончиться потерей контроля, но он готов был рискнуть ради того, чтобы ощущать на себе эти нежные, тонкие пальцы и хрупкие ладони… Единственное, что все еще удерживало его разум в порядке — желание. Желание, чтобы Ваньнин оставался рядом с ним как можно дольше. Он хотел видеть, как нежные губы Чу подрагивают в тщательно сдерживаемой улыбке рано утром, когда Мо Жань готовит для него завтрак. Хотел замечать странные обжигающие искры в обычно холодных, словно мертвый космос, глазах. Отчаянно желал одновременно и присвоить этого вздорного, гордого человека — и раствориться в нем… Вот только Чу Ваньнина, похоже, невозможно было присвоить, а растворяться в себе он не позволял, с каждым днем все более четко давая понять, где находится граница между ним и его бывшим учеником, сводя их отношения к вынужденному сожительству двух едва не чужих людей. Хуже всего, однако, было то, что Ваньнин даже не думал проводить такую границу в общении с Ши Мэем или Наньгун Сы. О, им он позволял баловать себя вниманием и подарками сколько угодно — и лишь на Мо Жаня реагировал диким шипением и язвительными замечаниями. Похоже, лишь Мо Жаня он обдавал леденящим холодом взгляда, когда тот заботливо готовил для него чай или хотел укрыть теплым пледом. «Откуда такая избирательность, Юйхэн?!» Иногда Мо Вэйюю хотелось кричать в голосину от такой несправедливости. Он держался из последних сил на репетициях, когда Ваньнин подолгу болтал с Ши Минцзином, и даже, бл*ть, смеялся его шуткам. Держался... дома, когда балетмейстер, едва придя, тут же спешил переодеться, принять душ и лечь спать, отказываясь под любыми предлогами от ужина, совместного просмотра кино, или, тем более, откровенного разговора. Делал вид, словно Мо Жань был пустым местом. Словно Мо Жаня просто не существовало... Но Мо Жань держался… до тех пор, пока не увидел, как улыбается его Юйхэн этому гребаному Наньгун Сы. Как ест фрукты, которые купил для него нежный Ши Мэй, и крошки сахара остаются на его губах словно крошечные кристаллы льда… Прошло всего-ничего с тех пор, как он был в его, Мо Жаня, объятиях — пусть и по чистой случайности. Он был готов поклясться, что на короткое мгновение почувствовал отклик. Что Ваньнин не хотел отталкивать его, и застыл на месте на несколько секунд только потому что на самом деле не хотел, чтобы это прекращалось… Вэйюй не мог не почувствовать, как тело Чу отреагировало в тот момент на их близость. Это не могло быть ошибкой... ...И, вот, этот несносный человек спустя каких-то полчаса бесстрастно советует Мо Жаню «проводить больше времени с друзьями». И игнорирует его. Не замечает, как Вэйюй пожирает его глазами. Даже не смотрит в его сторону... Проклиная себя последними словами, Мо Вэйюй вдруг понял, что ему срочно нужно остудить голову — в противном случае быть беде. Он и так уже полчаса продолжал неловко мяться в стороне, не в состоянии выдавить из себя и двух связных слов, рассеянно отвечая на вопросы Ши Минцзина. Ши Мэй же словно нарочно продолжал сыпать вопросами личного характера — как если бы ему доставляло удовольствие ставить Мо Жаня в неловкое положение. Как если бы он намеренно пытался выставить его перед Ваньнином полным дураком. Этот вечер, пожалуй, не мог стать еще хуже. Юноша решил незаметно раствориться в толпе — к счастью, на фестивале было многолюдно, так что сделать это было совсем нетрудно. В следующую секунду он уже шел мимо пестрых лавок и лотков, едва обращая внимание на их содержимое. Остановился, только когда понял, что гул голосов, смешанный с музыкой, почти не слышен. Прохладный ветер не помогал успокоиться, а лицо пылало. В голове роились тысячи непрошенных мыслей, одна абсурднее другой. «Мог ли Ваньнин испытывать симпатию к Ши Мэю?» «Почему так легко согласился поехать на этот чертов фестиваль, стоило юноше только позвать его?..» Лоб начинал порядком болеть от напряжения. Разрозненными осколками впивались мысли о мягких полуулыбках его учителя в сторону Ши Минцзина, и о том, как неуловимо смягчался голос Ваньнина, стоило ему заговорить с Ши Мэем... Мо Жань вдруг также вспомнил о том, по какой причине Ваньнин шесть лет назад сорвался на него вместе с Ши Мэем: ведь его друг сам же признался, что тогда был влюблен в балетмейстера Чу, и тем вечером открыто приставал к своему учителю… за что, собственно, Ваньнин и подтер им тогда пол, попутно вывихнув ему лодыжку. «Почему он так легко простил Ши Мэя, но не меня?!» Последняя мысль была подобна удару в живот, вышибая из Вэйюя последние крохи разума. Он глухо дышал, прижимая внезапно ставшую пронзительно-холодной ладонь к пылающему лбу. Вдруг пришло осознание, что только что он с легкостью оставил доверчивого Ваньнина практически в руках Ши Мэя. Наньгун Сы был слишком увлечен Е Ванси, так что, по сути, его балетмейстер наверняка сейчас был именно в компании с Ши Минцзином. Наверняка они оба неплохо проводили время — как могло быть иначе? Достав телефон, Вэйюй наскоро написал Ши Мэю: «Где вы?» Он не стал писать Ваньнину, прекрасно зная, что тот предпочтет пару минут игнорировать его сообщение — как делал в последнее время почти всегда. Ши Минцзин ответил, как и всегда, буквально сразу, и не стеснялся в выражениях: «Мы — это кто, А-Жань? Наньгун Сы и Е Ванси смотрят концерт, мы с балетмейстером Чу сидим на втором этаже чайной на главной площади... А куда, спрашивается, подевался ТЫ?» Последняя фраза явно была написана с раздражением. Вывести из себя нежного и ласкового Ши Минцзина было сложно, но, если он злился, он мог быть весьма едок в словах. «Никуда не уходите.» Мо Жань не собирался тратить время на объяснения в письменном виде. В конце концов, писать пространные цветистые сообщения никогда не было его сильной стороной. Он должен был дать понять Ваньнину, что тот принадлежит только ему. Что он находится вне досягаемости других людей. Должен был прояснить ситуацию для них обоих… Но разве сам он не сказал первым, что их отношения будут дружбой? Мо Жаня захлестнула бессильная злоба, но он не мог понять, на кого зол сильнее: на себя, или все-таки на Ваньнина, который снова решил выстроить вокруг себя периметр отчуждения? Едва войдя в чайную, он направился прямиком на балкон, где безошибочно различил фигуру высокого мужчины в светлых одеждах. Ваньнин расслабленно сидел на мягких подушках, и в полумраке его лицо казалось несколько напряженным, как если бы он обсуждал с Ши Мэем не самую приятную тему. Как если бы был предельно напряжен в общении с Ши Минцзином, и от былых расслабленных улыбок не осталось и следа... Сердце пропустило удар, а бессильная злость, разъедавшая его душу, на мгновение улеглась. «Возможно, он держит на расстоянии не только меня…» — подумал Мо Жань. ...А затем он услышал спокойный, словно поток кристально чистого ручья, голос балетмейстера Чу. Чу Ваньнин сказал Ши Мэю: «...Что до Мо Жаня… я, действительно, мало его знаю. Но я уверен в том, что он неплохой человек…» Вэйюй замер на месте. Слова Чу буквально пригвоздили его намертво к полу, лишая способностей к здравомыслию. «Я. Действительно. Мало. Его. Знаю…» Каждое слово отозвалось в его душе темной, удушающей волной. В ушах звенело. Он словно тонул, и не было никого рядом, кто мог бы его спасти. — А-Жань?.. — окликнул его встревоженно Ши Минцзин. Ваньнин резко обернулся, запоздало заметив Мо Жаня за своей спиной. Его выражение лица было, как всегда, непроницаемым. Темные волосы были собраны в безукоризненный высокий хвост, ниспадая сверкающим черным водопадом на одно плечо. В темных глазах… мелькнуло легкое удивление. Мимолетное. Незначительное. «Он считает, что не знает меня — с чего бы ему реагировать бурно?..» Пальцы Мо Жаня рефлекторно сжались. Он заставил себя медленно выдохнуть и опустил глаза, опасаясь, что выражение лица его выдаст. — Мо Вэйюй, — позвал его Ваньнин по официальному имени. — Тебя долго не было, и мы с Ши Минцзином решили немного отдохнуть здесь. Хорошо, что ты нашел нас. — Садись, А-Жань, — вклинился Ши Мэй. Он определенно видел, что Мо Жань по-прежнему никак не реагирует, продолжая стоять на месте и молча пялиться на Ваньнина. Но что ему оставалось делать?.. — Вэйюй? — Ваньнин неуверенно окликнул его, и что-то в его тоне наконец помогло юноше прийти в себя. Изобразив на лице подобие улыбки, Мо Жань извлек из кармана небольшую коробочку и бросил на стол перед балетмейстером Чу. Движение было наполнено каким-то странным, пугающим безразличием. — Что это?.. — брови Ваньнина приподнялись в недоумении. — Пусть балетмейстер Чу сам взглянет, — Мо Жань продолжал странно улыбаться и разместился на одной из подушек рядом с мужчиной — так близко, что их бедра буквально соприкасались. Ваньнин слегка отстранился, незаметно отклонившись в сторону. Он бросил на Мо Жаня еще один недоумевающий взгляд — словно безмолвно задавал некий вопрос. Как если бы спрашивал: «что с тобой не так, парень?» Затем его тонкие, грациозные пальцы немного торжественно раскрыли бархатную коробочку, в которой на мягком ложе покоилась филигранная заколка-цветок. Золотое украшение мягко поблескивало в тусклом вечернем свете, а рубиновые вкрапления в форме лепестков хайтана казались каплями крови. Балетмейстер Чу замер, а его лицо неожиданно сделалось отчаянно бледным. Он отдернул руки от коробочки, как если бы она обжигала. — Что это?.. — еще раз спросил он, и его голос прозвучал пугающе холодно. Казалось, все намеки на эмоции словно разом выцвели из его тона, оставляя лишь звенящую пустоту. — Подарок, — Мо Жань продолжал криво улыбаться. — Для Вас. — Как красиво! — выдохнул Ши Мэй, который тут же принялся разглядывать изысканное украшение. — Это рубины… это, что, золото?! А-Жань, ты ведь купил ее не только что?.. Я не видел ничего подобного на фестивале… — Да, я купил ее не здесь, — кивнул Мо Жань, но вдаваться в подробности не стал. Ваньнин продолжал сидеть с пустым лицом, и лишь его взгляд был прикован к злополучному подарку. Он смотрел на него так, словно хотел стереть украшение с лица земли. — Я... не девушка чтобы носить золотые заколки, — наконец выдавил он, полностью игнорируя тот факт, что Ши Минцзин лишь час назад рассказывал ему, как приобрел себе несколько новых шпилек для волос. — Забери... это. Верни туда, где купил. Мо Жань не двинулся с места, а его взгляд продолжал скользить по Чу. Как можно мягче он вдруг поинтересовался: — Что я могу сделать для балетмейстера Чу, чтобы он принял этот подарок? Я собственноручно рисовал эскиз, и заколка сделана под заказ. Вернуть ее не получится. Ваньнин вздрогнул и наконец поднял на Мо Жаня глаза, в которых читалось изумление. — Прости, что ты сделал?.. — переспросил он, как если бы не совсем понял смысл услышанного. — Ваньнин, — Мо Жань спокойно встретил его взгляд. — Я не хотел покупать тебе ерундовых безделиц, но, кажется, сегодня тебя только ленивый не одарил чем-нибудь. Почему ты принимаешь их подарки, но отвергаешь что-то, что я сделал специально для тебя?.. Он говорил тихо, но каждое его слово звенело во внезапно образовавшейся тишине. Он намеренно назвал Ваньнина по имени, пытаясь вывести его на реакцию. Пошатнуть его самообладание. Заставить, в конце концов, хоть как-то реагировать! Ваньнин молчал. Он смотрел на Вэйюя с пугающей растерянностью, и лишь его пальцы отчаянно сжимались, впиваясь в край стола. — Я, наверное, пойду, — мягко предупредил Ши Минцзин. — Уже довольно поздно. А-Жань, я доберусь на такси, не волнуйся, — он скользнул к выходу, оставляя Ваньнина и Вэйюя наедине. — Ши Мэй… — позвал его Ваньнин, вдруг начиная осознавать, что тот мог что-то превратно понять, и к тому же определенно слышал фамильярное обращение Мо Жаня к нему. Он словно внезапно вырвался из транса, в котором только что пребывал — и «пробуждение» было не из приятных. Заколка была идеальной. Ее узор был стилизован под изгибающуюся ветвь, распускающуюся нежными соцветиями. Сочетание золота и рубиново-красного цвета будоражило. Но… такой подарок должен был стоить целое состояние. С чего Вэйюй решил вдруг дарить ему украшения?! Ваньнин сделал попытку подняться чтобы последовать за Ши Минцзином, но неожиданно рука Мо Жаня впилась в его запястье, удерживая на месте. В следующее мгновение Вэйюй с силой потянул его на себя, и Чу потерял равновесие. Он упал прямо на руки Мо Жаня, задохнувшись от столкновения. Его бедра неловко сползли на колени Мо Жаня, а сам он буквально вцепился ему свободной рукой в плечи, пытаясь отстраниться. Вот только его вторая рука все еще была словно зажата в тисках длинными сильными пальцами Вэйюя. — Ваньнин, — тихо проговорил Мо Жань, и его дыхание коснулось губ Чу. — Не уходи. Их лица оказались слишком близко. Чу удивленно застыл на месте. Пугающее предчувствие сковало его. Он чувствовал, как вторая свободная рука Мо Жаня осторожно касается его волос. Медленные, бережные прикосновения контрастировали с грубой хваткой на его запястье. Он не понимал, что происходит. Ему хотелось накричать на Вэйюя, но так он бы только привлек к ним лишнее внимание. Пусть они сейчас и находились на открытом балконе — но все-таки были скрыты в тени небольшого алькова от посторонних взглядов. Ваньнин не мог кричать. Он не мог начать вырываться, потому что Мо Жань, казалось, не делал в этот момент ничего ужасного. И, все же, его запястье уже начинало неметь. — Расслабься, Ваньнин, — прошептал снова Вэйюй ему в губы. — Прости, если напугал тебя. Все, чего я хочу — заколоть твои волосы. Ты так часто помогал мне собирать пучки, что я решил, что по меньшей мере могу сделать для тебя то же самое... Ваньнин недоверчиво моргнул. Спокойные, тихие слова Вэйюя возымели на него положительный эффект. Его внезапно одеревеневшее тело снова обрело природную податливость. — Вэйюй, это очень дорогой подарок, — понизив голос, прошептал он. — Я не должен принимать его. Он старался отодвинуться, чтобы разрушить ощущение излишней интимности, но ему не удалось сместиться более чем на несколько сантиметров. — Не должен или не хочешь? — Мо Жань продолжал мягко играть его волосами. — Заколка действительно красивая, — уклончиво ответил Ваньнин, чувствуя, что может неосторожным словом оскорбить Вэйюя в лучших чувствах. — Будет правильно, если ты подаришь ее не мне, а кому-нибудь… особенному. — Ваньнин, — Мо Жань прищурился, изучая неожиданно смущенное лицо Чу. — Ты… ты и есть самый особенный человек из всех, кого я знаю. Как ты думаешь, о ком я думал, когда рисовал ее эскизы? Как думаешь, о чем я думал?.. Злость, временно ослепившая его, наконец начала отступать, и он осознал, что напугал Чу до дрожи — к счастью, то, что Ваньнин наконец расслабился, окончательно вернуло его в реальность. «Какого хрена я делаю?!» — он едва не застонал в голос, осознавая, что едва не пустился в описания того, о чем же он, собственно, думал. Ни одна из его мыслей не должна была быть озвучена. — О цветущем хайтане? — спросил вполголоса Чу. — Да, — согласился Мо Жань. — А теперь, пожалуйста, повернись ко мне спиной, и я помогу тебе красиво собрать волосы. Ваньнина не нужно было просить дважды. Он явно был не в восторге оттого, что буквально сидел на руках Вэйюя, а потому легко поднялся, стоило юноше выпустить его запястье из своей хватки — и снова сел на одну из подушек. Его тонкие изящные пальцы одним движением распустили волосы, и они упали на его спину длинным темным водопадом, поглощающим любые крупицы света. В воздухе распространился тонкий аромат цветов, разливаясь дурманящим облаком, в котором хотелось захлебнуться. «Ваньнин, ты такой доверчивый...» — вдруг подумал Вэйюй. Его собственные руки неожиданно дрогнули, потому что осознавать, что Чу без проблем повернулся к нему спиной, позволяя к себе прикасаться — пусть и под вполне благовидным предлогом — было похоже на сладкую фантазию. Мо Жаню внезапно перестало хватать воздуха. Он склонился над Ваньнином, зная, что тот не может его видеть, и прошелся губами по выступающему из-под растрепанных темных прядей кончику уха мужчины. Чу не знал, что это был поцелуй — он наверняка думал, что Вэйюй просто задел его пальцами. Он не предпринял попыток уклониться, и лишь тихо выдохнул, продолжая спокойно сидеть, выпрямив спину и гордо расправив плечи. Вэйюй же упивался прикосновениями к гладкому шелку волос, и его голова шла кругом. Он закрутил тяжелые пряди в толстый жгут и приподнял вверх, а его жадный взгляд уперся в беззащитную тонкую шею. Он застыл, пытаясь справиться с острым желанием склониться ниже к этой бледной, нежной коже, прикоснуться к ней губами. В этот момент как раз наступила полночь и ночное небо над балконом озарилось яркими вспышками фейерверков. Сотни огней осветили пространство, и Ваньнин забылся, немного запрокинув голову назад. Он залюбовался яркими огненными соцветиями. Яркие блики затанцевали на его коже подобно отблескам гигантского небесного витража. И в эту секунду Вэйюй сдался. Он впился в шею Чу, страстно целуя разгоряченную кожу. Его язык ласкал проступающие костяшки позвоночника, острые клыки прикусывали Ваньнина за загривок. Он тяжело дышал, а его пальцы продолжали ласкать рассыпающиеся темным потоком волосы. Ваньнин тихо охнул, вцепившись пальцами в собственные колени, как если бы пытаясь найти опору. — Стой, — прошептал он. — Вэйюй, стой… Мо Жань тут же остановился, отстраняясь — но в следующее мгновение он взял заколку и наконец закрепил волосы Чу в высоком пучке, а его обе руки оказались свободны. Он тут же мягко обвил Ваньнина за талию, а его подбородок оказался на плече мужчины. — Ты сейчас совсем не выглядишь испуганным, — заметил он мягко. — Почему же просишь меня остановиться? — Вэйюй, — Ваньнин открыл глаза, как если бы вдруг понял, кто он, и что с ним происходит, и тут же сделал не вполне успешную попытку развернуться к Мо Жаню лицом, в результате которой оказался еще плотнее прижат к груди юноши — но на этот раз боком. — Так почему? Вместо ответа Чу резко толкнул Мо Жаня в грудь, заставляя того наконец ослабить хватку. В следующую секунду он был уже на ногах. Его лицо было красным — и дело было совсем не в отблесках фейерверков. Пылающие уши и щеки удивительно гармонировали с рубинами на заколке. В то же время его брови были сведены вместе, а глаза полыхали яростью. — Почему?!.. — прошипел он. — Вэйюй, какого… ты творишь?! Ты ищешь смерти?! Мо Жань медленно улыбнулся. — Прости, Ваньнин. Я… случайно, — на его лице читалась насмешка. — Случайно?! — балетмейстер Чу едва не кричал, пользуясь тем, что грохот от салютов заглушал его голос. — Вэйюй!!! Ты потерял стыд!!! Как можно случайно…? — он внезапно замолчал потому что не мог даже толком произнести нечто подобное. — Ты прав, Ваньнин, — Мо Жань продолжал улыбаться. — Мне совсем не стыдно. А тебе? Это был вопрос с подвохом. Первой реакцией Чу было все отрицать. Он не привык уступать в чем-либо окружающим. Он хотел, было, уже ответить, что ему не стыдно — но тут же понял, что это будет ошибкой. Но и противоположный вариант ответа звучал бы еще ужаснее. Он мрачно смерил Вэйюя взглядом, сохраняя гробовое молчание. Но все-таки не сбежал. — Ваньнин, — Мо Жань вздохнул, чувствуя, что должен прекращать весь этот фарс. — Ты мне нравишься. Ты ведь понимаешь это? Чу продолжал сверлить его тяжелым взглядом, стоя на месте. Он молчал, как если бы не понимал, что именно должен на это ответить. — Ты мне нравишься, — повторил Мо Жань, не сводя с Ваньнина глаз. — Ты наверняка заметил это. Но, если вдруг не понял — я говорю это прямо сейчас, и хочу, чтобы ты меня услышал... — Ты знаешь, что это невозможно, — оборвал его Чу. Его голос звучал отстраненно, и даже холодно, но выражение лица было... потрясенным. Зрачки расширились так сильно, что буквально поглотили собой всю радужку. — Почему? — Мо Жань подался вперед, намереваясь взять Чу за руку, но тот незаметно отпрянул назад, и ладонь Вэйюя мазнула по воздуху. — Ты знаешь, почему, — Ваньнин поджал губы. — Не питай иллюзорных надежд. То, что ты чувствуешь — мимолетное увлечение, но оно быстро пройдет. Тебе не будет интересно с человеком, который тебя сторонится. Который не может дать тебе того, что ты хочешь. — Ваньнин, — Мо Жань вздохнул. — Ты сам сказал, что мало меня знаешь. Откуда тебе знать, что мне интересно, и что мне нужно? Куда больше меня беспокоит, интересен ли тебе я. — Вздор, — это единственное слово ударило больнее, чем самая отборная брань. Вот только при одном взгляде на Чу становилось ясно, что он был слишком смущён, чтобы обсуждать свои чувства. Он нервно повел плечами, и тут же обхватил себя руками, словно пытаясь успокоиться. — Похолодало, — заметил Мо Жань, меняя тему. — И к тому же уже поздно. Думаю, нам пора возвращаться домой. — Я с тобой никуда не поеду. Мо Жань удивленно вскинул голову, встречаясь глазами с балетмейстером. Ваньнин был предельно напряжен — его поджатые губы и неестественно прямая спина выдавали его с головой. Его нельзя было никуда отпускать в таком состоянии.