Танцующий лепесток хайтана

...Плотно зашторенные окна не давали ни малейшего намека на то, наступило ли уже утро, а мерный стук капель дождя по подоконнику, казалось, доносился даже сквозь сон в практически полной тишине. Чу Ваньнин с трудом разлепил глаза — и ужаснулся тому, какой болью отдалась попытка просто повернуть голову. Затылок ныл так, что перед глазами все на мгновение поплыло, а на спине словно не осталось живого места. Заставив себя сцепить зубы, он резко сел в постели, пытаясь понять, каким же образом в ней, собственно, оказался. Он совершенно не помнил, как разделся, принял душ, сменил простынь, и почему плотно укрыт несколькими одеялами. Взгляд зацепился за стопку чистой одежды, аккуратно сложенную на полу. «Значит, все это не было кошмаром…» Ваньнин и сам не понимал, почему до последнего надеялся, что происшествия вчерашней ночи нереальны — возможно, все дело в том, что он мысленно уже успел убедить себя в том, что Мо Жаня больше никогда не будет в его жизни. Теперь же он понятия не имел, что делать. Он смутно помнил, как целовал Мо Жаня — прямо на полу, все еще задыхаясь от слез, исступленно, словно от этого зависела его жизнь. И как жадно Вэйюй целовал его в ответ — словно хотел поглотить его полностью. Как смешивалось их рваное дыхание, и как его пальцы отчаянно цеплялись за плечи Вэйюя — оставляя стремительно наливающиеся кровью полосы на смуглом теле. Он закрыл тогда глаза потому что ему было слишком страшно, и все еще безумно стыдно. Единственное, о чем он мог думать — как Мо Жань продолжает выдыхать в его губы бессвязные признания, от которых больше невозможно было скрыться, и которые больше не было сил игнорировать. «Я люблю тебя, Ваньнин… разве не видишь?.. Разве можешь этого не чувствовать?..» «...Ненавижу то, как сильно люблю тебя, но даже эта ненависть… ненавидеть тебя, или любить — мне без разницы... в моем мире нет никого, кто был бы важнее тебя... Понимаешь?.. Понимаешь?!..» «Ваньнин… просто посмотри на меня… ты убиваешь меня безразличием, разве не видишь?.. Пожалуйста...» Мо Жань продолжал целовать его лицо, удерживая его в объятиях так крепко, как если бы боялся выпустить даже на секунду. Но в его прикосновениях больше не было прежней хищной агрессии — лишь безумная, отчаянная тоска, от которой Чу едва мог дышать. Почему он никогда раньше не замечал, что Мо Жань так к нему относится?.. Вэйюй словно в одно мгновение лишился рассудка — и продолжал повторять как сумасшедший единственное слово. «Ваньнин…» Чу Ваньнин заставил свое все еще слишком слабое тело расслабиться в объятиях юноши. Стать податливее. Он с удивлением обнаружил, что все еще мелко дрожит несмотря на то, что ему впервые за долгое время не было холодно — однако ощущение собственной обнаженной кожи, плотно соприкасающейся с телом Вэйюя, не вызывало отвращения, хоть и смущало. Возможно, все дело было в том, что это был Мо Жань — и Чу не раз сам к нему прикасался. Он сбился бы со счета если бы решил посчитать, сколько раз поправлял ему волосы, или массировал эти напряженные плечи. Впрочем, он солгал бы, если бы сказал, что привык к ощущению жара под своими пальцами и щекочущему обоняние аромату не то полыни, не то абсента... Он снова невольно вздрогнул, вспоминая, как Мо Жань бесстыдно ласкал себя прямо на его глазах, и каким крепким было его тело, как рельефно напрягались мышцы его пресса, и как соблазнительно двигались его руки… Той ночью он старался не смотреть, однако тех нескольких секунд хватило, чтобы картина оказалась выжжена в его памяти.. а его собственное тело тут же некстати отреагировало на происходящее. «Ваньнин…» Мо Жань продолжал шептать его имя куда-то ему в шею, зарываясь в густые волосы. Он касался изгибов позвоночника мужчины, гладил его плечи, скользил по острым углам лопаток — и от каждого такого прикосновения по жилам Чу растекалось жидкое пламя. Ваньнин хрипло выдохнул, а затем попытался неловко отстраниться, надеясь скрыть свое нелепое состояние — но Вэйюй тут же снова вцепился в него, прижимаясь так близко, что, казалось, еще немного — и они сольются в единое целое. «Пожалуйста… Ваньнин… умоляю… не отталкивай меня…» Каждое слово впивалось куда-то меж ребер, заставляя сердце болезненно сжиматься. Они продолжали сидеть на полу, неловко переплетаясь в то ли утешительных, то ли дразнящих объятиях и поцелуях, кажется, целую вечность. Мо Жань продолжал прикасаться к нему, не давая уклониться или вывернуться — но делал это так бережно, что у Чу снова невольно начали наворачиваться на глаза слезы от противоречивых эмоций. Он сам не понял, в какой момент так обессилел от происходящего, что его голова буквально упала на грудь Вэйюя. Смутно помнил, как удары сердца юноши отдавались под его влажной щекой мерным эхом, и как его тело окутала изнуряющая истома, и он перестал осознавать, где находится, растворяясь в спасительной тьме. Из всего выходило, что он попросту уснул, и Вэйюй отнес его в постель. Вот только волосы Чу были все еще влажными — как если бы перед тем как лечь он принял душ — и к тому же пахли шампунем, были аккуратно расчесаны и перетянуты лентой. Сама же постель, совершенно очевидно, была заменена свежей — Ваньнин смутно припоминал, что накануне испортил одеяло, пролив на него случайно вино, а его подушки прежде лежали в беспорядке прямо на полу, где он, собственно, и уснул днем ранее... ...Что же, по всему выходило, что Мо Жань, видимо, снова решил добить его своей неуемной заботой, начав хозяйничать теперь уже в его доме. Ощущение выбивало из колеи и вызывало раздражение, а заодно — непрошенные мысли о том, как тоскливо совсем недавно было возвращаться в пустоту после того, как юноша буквально окружал его теплом несколько недель кряду. К хорошему слишком легко привыкнуть — но Ваньнин уже знал, какими бывают последствия. Тосковать по Мо Жаню в одиночестве собственного дома было отвратительно, но все еще терпимо… тосковать по Вэйюю в доме, где все бы напоминало о его недавнем присутствии — немыслимо. К счастью, у него хватило ума уйти, пока Чу Ваньнин не проснулся… Балетмейстер Чу опустил голову на руки и тихо застонал. То, что произошло между ними, все еще не укладывалось у него в голове. И, если поначалу он был почти уверен, что Мо Жань действительно хочет с ним просто поговорить, и его удастся убедить в опасности, которую несет Жуфэн, то теперь… он понятия не имел, что скажет, если снова столкнется с Вэйюем лицом к лицу. Как он вообще посмеет смотреть в глаза Мо Жаню после всего, что случилось?.. Да и что, в конце концов, произошло?.. Действительно ли Мо Вэйюй признавался ему в любви… таким образом?.. В любви ли?.. Чу Ваньнин невольно содрогнулся, вспоминая свой приступ — и последовавшую за ним паническую атаку. На какое-то мгновение он перестал осознавать, где находится, и что происходит с его телом. Он все еще узнавал Вэйюя, но все, что творил юноша, каждое его слово или действие — настолько отличались от того, к чему Чу привык, что в какой-то момент он впал в шок. Он не понимал, почему обыкновенно мягкое улыбчивое лицо Мо Жаня внезапно превратилось в абсолютно жесткую звериную маску, почему в его глазах больше не рассыпались лиловые искры, а лишь зияла голодная пустота, готовая, казалось, поглотить душу Чу. Перед ним были словно два совершенно разных человека — однако все они почему-то были Мо Жанем. И осознание этого факта одновременно ужасало и сводило с ума, потому что это ведь был тот самый Мо Жань, который всегда знал, сколько сахара положить в кофе, и что Чу предпочитает есть на завтрак. Тот самый Мо Жань, который предложил изменить поддержки, зная, как Чу избегает прикосновений к себе. Мо Жань, который неделями спал на неудобном диване, уступая Чу свою постель… Тот самый Мо Жань… которого Чу Ваньнин любил. И этот Мо Жань говорил о том, что ненавидит его. Что собирается перегрызть ему глотку… И он ведь действительно вцепился в горло Чу, а затем… Ваньнин почувствовал, как мучительно краснеет, потому что то, что последовало за тем, совершенно не вязалось с тем, что говорил юноша. Ядовитые, пошлые издевки смешивались с поцелуями и прикосновениями настолько будоражащими, что кровь вскипала в жилах. Перед глазами все плыло не то от слез, не то от возбуждения… В какой-то момент он был уверен, что Вэйюй хочет его унизить, и действительно чувствует к нему лишь ненависть — но то, что происходило на деле, пугало намного сильнее, чем возможность насилия. Потому что, к его собственному ужасу, он сам этого хотел не меньше Вэйюя. И Вэйюй не мог этого не видеть... Ваньнин резко выдохнул, а затем поспешно оделся и раздраженно огляделся по сторонам. Как бы там ни было, он не собирался обсуждать произошедшее с Мо Жанем. В этом не было никакой необходимости. То, что произошло, невозможно было вычеркнуть из памяти — но говорить об этом было совсем не обязательно. «Возможно, он ушел потому что сожалеет о произошедшем. Или о том, что сгоряча наговорил…» — подумал Ваньнин запоздало. Он все еще не понимал, как Мо Жань мог всерьез думать, что любит… кого-то, вроде него. И… как давно это заблуждение длится?! Он в ужасе представил, как Мо Жаню, должно быть, было неловко, когда он внезапно осознал, что натворил. Почти переспал со своим бывшим учителем… с человеком, который был старше него… травмированным… желчным... Ваньнин резко выдохнул, стараясь даже не думать о том, что физически он едва ли мог кого-либо привлечь своей смертельной бледностью или астеническим сложением — словно это вовсе и не он ежедневно многие годы репетировал по восемь-десять часов подряд почти без перерывов. Нет, он не собирался изводить себя мыслями о том, что найти человека менее привлекательного было достаточно сложно. Он и так об этом давно знал. Хмуро скосив взгляд на собственное отражение в зеркале, он решительным шагом вышел из спальни… и тут же застыл как вкопанный, потому что в его гостиной на диване расположился Сюэ Чженъюн, его психотерапевт и друг — а напротив, в кресле, которое обыкновенно занимал сам Чу Ваньнин, вольготно восседал Мо Жань. — Юйхэн! — Сюэ Чженъюн просиял. — Выглядишь паршиво… как самочувствие? Ваньнин раздраженно уставился на друга, края губ нервно дернулись. «Как будто мне нужно лишний раз напоминать, как я выгляжу!..» — Я приготовил чай и испек печенье, — подал голос Мо Жань. — А еще сходил за продуктами. Можете не беспокоиться, дядя — балетмейстер Чу в надежных руках… Ваньнин, который уже, было, взял печенье и готов был откусить, так и застыл, опасаясь, что подавится от подобного нахальства. Он медленно перевел угрожающий взгляд с Сюэ-старшего на Вэйюя, всем видом намекая на то, что кое-кому здесь лучше бы заткнуться. — На Мо Жаня действительно можно положиться, — словно не замечая выражения лица Юйхэна, рассыпался в похвалах своему племяннику Сюэ Чженъюн. — Подумать только!.. Я только на позапрошлой неделе узнал, что вы, оказывается, выступаете в одной постановке и теперь… коллеги? Наш Мо Жань действительно потрясающе танцует! Он поздно начал обучение, но благодаря упорным тренировкам и репетициям в свободное время стал одним из лучших! Юйхэн, вы с ним на самом деле так похожи!.. Ваньнин на мгновение прикрыл глаза, чувствуя, что еще одно слово — и он выплюнет чай. Несколько долгих серий вдохов и выдохов помогли ему обрести спокойствие прежде чем ответить: — На самом деле, я… — Дядя Сюэ, прошу, не утомляйте балетмейстера Чу подобными историями, — перебил его Вэйюй. — Это совершенно никому не интересно! — Мо Жань! — Сюэ Чженъюн просиял. — Всегда такой скромный парень! А ведь тебе действительно есть, чем гордиться — ты многого достиг только благодаря упорству и тяжелому труду. Юйхэн, ты ведь знаешь нашего Сюэ Мэна?.. Так вот, когда Мо Жань вернулся с первых гастролей, он первым делом купил ему профессиональную барабанную установку!.. — Дядя!.. — Мо Жань рассмеялся. — Боюсь, музыкальные вкусы Юйхэна вряд ли сделают его поклонником творчества нашего Мэн-Мэна. Избавь своего дражайшего друга от подобных историй!.. — И то правда, — кивнул Сюэ Чженъюн, а затем неожиданно посерьезнел и, вперив тяжелый взгляд в Ваньнина, поинтересовался. — Так почему ты снова не отвечаешь на звонки? — Я… — Чу Ваньнин поджал губы потому что тут же вспомнил, где именно и при каких обстоятельствах оказался его телефон. По правде говоря, он сомневался, что тот все еще был цел после того, как Мо Жань буквально швырнул его об мраморный пол. — Балетмейстер Чу вчера после репетиции рано уснул, так что я взял на себя смелость поставить беззвучный режим, — вклинился Мо Жань и тут же протянул Ваньнину смартфон, который, похоже, таскал у себя в кармане. — Я понятия не имел, что вы договаривались о том, чтобы встретиться сегодня утром — и подумать не мог, что заставлю вас волноваться, дядя! Ваньнин буквально вцепился в свой мобильный как в спасительную соломинку и закрыл рот. Он впервые был рад тому факту, что Мо Жань врал как дышал. Сложись обстоятельства иначе, он бы непременно отчитал юношу за обман — однако сейчас был именно тот момент, когда ему хотелось разве что поблагодарить Вэйюя за то, что тот уже дважды перебил его, не давая и слова вставить. Потому что Ваньнин не умел лгать. Если бы он начал отвечать Сюэ Чженъюну, тот бы мгновенно его раскусил, и заподозрил неладное. — Спасибо, Мо Жань, — кивнул Чу Ваньнин, и облегченно вздохнул, когда его телефон после нескольких мучительно долгих секунд все-таки включился. Ему тут же прилетело несколько уведомлений о пропущенных звонках от Ши Минцзина — однако тот прекрасно знал, что Чу не из любителей общаться голосом, а чат был пуст, так что балетмейстер только пожал плечами и, спустя секунду раздумий и еще несколько уведомлений о пропущенных от Сюэ-старшего и Хуайцзуя, все-таки отложил смартфон в сторону. Мо Жань, наблюдавший всю эту картину со стороны, незаметно улыбнулся и что-то быстро набрал — а в следующую секунду Чу пришло сообщение: «Я отзвонился Хуайцзую. Он в курсе, что тебя не будет сегодня на репетиции.» Брови Ваньнина поползли вверх, а губы едва заметно дрогнули в слабом подобии улыбки, которую человек незнающий принял бы за гримасу человека с больным зубом. Он бросил в сторону Мо Жаня быстрый взгляд, но и его было достаточно чтобы юноша буквально в одну секунду просветлел лицом и выдал: — А еще я приготовил любимые пирожные балетмейстера Чу! Дядя Сюэ, простите, я не хотел их ставить на стол сразу потому что их очень мало, и я готовил их специально для Ваньнина… — он тут же вскочил и опрометью умчался на кухню. — Жань-эр действительно недурно готовит, — снова вернулся к похвалам Сюэ Чженъюн. — Когда он уехал на гастроли впервые, все мы переживали, будет ли он хорошо питаться — однако, как выяснилось, он не только сумел себя прокормить, но и привез немало любопытных рецептов… — Ясно, — кивнул Ваньнин, который никогда не понимал, как именно реагировать на подобные семейные истории. У него самого семьи не было, а потому он всегда чувствовал себя отвратительно неловко когда при нем начинали рассказывать подобную ерунду. Сюэ Чженъюн был отличным психоаналитиком — но дружеское общение с ним часто сводилось к тому, что его друг постоянно что-то говорил, а Ваньнин время от времени глубокомысленно кивал головой или выдавал нечто вроде «ясно» или «понятно». В голове внезапно очень некстати всплыло воспоминание о том, как увлеченно они с Мо Жанем порой обсуждали раньше хореографию — и как легко юноша реагировал на порой абсолютно несдержанные и даже язвительные выпады Чу. Пожалуй, Мо Жань был едва ли не единственным человеком, с кем Ваньнин действительно мог разговаривать так свободно — и при этом не опасаться, что собеседник в один «прекрасный» момент оскорбится от неудачно сказанного слова. Даже с Ши Мэем он всегда предпочитал держаться несколько отстраненно. — О, а что это? — Сюэ-старший, завидев в руках племянника пиалу, оживился. — Это сладкие шарики из корня лотоса, — Мо Жань аккуратно поставил перед Ваньнином угощение. — Внутри арахисово-кунжутная паста. Они в меру сладкие, но при этом… — он замолчал, заметив нечитаемое выражение лица балетмейстера Чу, который пристально щурился на три аккуратных шарика в бульоне. — Их всего три?.. — удивился Сюэ-старший. — Ага, — Мо Жань нервно почесал лоб, очаровательно улыбаясь. — Просто я не думал, что балетмейстер ждет гостей, а потому готовил это только для Ваньнина… Чу Ваньнин бросил в его сторону взгляд, способный заставить даже самого болтливого сумасшедшего заткнуться — и Мо Жань, наконец, понял намек. Было абсолютно недопустимо есть угощение, когда все взгляды были буквально прикованы к нему — но в то же только глупец бы отказался от такого вкуснейшего блюда. Если бы Мо Жань не заявил, что готовил только для Чу, каждый присутствующий мог бы съесть по шарику — но теперь неловкость ситуации просто зашкаливала. Ваньнин, немного помедлив, взял песочное печенье, которое теперь почему-то не лезло ему в горло, намеренно игнорируя шарики, а затем отпил чай. Мо Жань тихо вздохнул, а затем поинтересовался у Сюэ Чженъюна: — Я слышал, Мэн-Мэн сегодня снова выступает? — Так и есть. Сегодня он будет играть в торговом центре вместе с близнецами Хансьюэ. Там как раз открывается фудкорт, так что… если вы двое сегодня выходные, почему бы вам не сходить прогуляться? — Сюэ Чженъюн залпом допил чай. — К тому же, Юйхэн, ты действительно выглядишь усталым. Со своими постановками ты наверняка уже забыл что такое отдых — почему бы вам всем не развлечься как следует? Ваньнин, услышав о работе, в очередной раз почувствовал прожигающий до костей стыд. Если бы его друг только знал, сколько репетиций он пропустил за последний месяц! По правде говоря, даже сам Чу впадал в прострацию от собственной безответственности в последнее время. Никогда прежде он не вел себя настолько беспечно. — Это неплохая идея, —тут же кивнул Мо Жань. — Балетмейстер Чу? Что скажете? — Разве тебе больше нечем заняться, или не с кем пойти, Мо Жань? — мрачно процедил Ваньнин. — К тому же, разве ты сам минуту назад не говорил, что мои музыкальные вкусы оставляют желать лучшего — так что же зовешь теперь?.. — …... — Мо Жань открыл, было рот, чтобы сказать, что ничего подобного не говорил, и, скорее Сюэ Мэн оскорблял прекрасный вкус Ваньнина, чем наоборот — но все же решил промолчать. Сам же Чу запоздало подумал, что снова был слишком прямолинеен — но никуда идти с Вэйюем он все равно не собирался. Ему было достаточно и того, что юноша просто находился в его доме после того, что между ними произошло — да еще и взял на себя смелость впустить своего дядю… Впрочем, Чу тут же немного заторможенно понял, что беспорядок, который раньше громоздился на кофейном столике, был убран, и в целом его дом казался намного чище и опрятней, чем был вчера. Возможно, Сюэ Чженъюн все-таки не догадался, что что-то не так… Ваньнин вздохнул, испытывая одновременно и облегчение, и тревогу, потому что думать о том, что Мо Жань не просто хозяйничал на его кухне, отвечал на звонки Хуайцзуя и менял его постель — но еще и убирал в его доме — было выше его моральных сил. — Да ладно тебе, Юйхэн! Нет ничего плохого в том, что Жань-эр немного проведет с тобой времени — уж лучше с тобой, чем болтаться ночами с близнецами Хансьюэ и заниматься всяким непотребством! — фыркнул Сюэ Чженъюн. — К тому же, Мо Жань очень переживал, когда ты снова переехал жить к себе — буквально места себе не находил... — …... — Ваньнин сощурился, глядя прямо на своего друга. Он не мог понять, к чему Сюэ-старший вообще ведет подобные разговоры: он действительно не осознает, насколько это все странно звучит?.. Все эти хвалебные оды Жань-эру выглядели так, словно Сюэ-старший сватал ему своего племянника. Вслед за этой мыслью тут же пришла другая, не менее пугающая: Ваньнин вдруг подумал, что Мо Жань мог рассказать своему дяде что-то такое, о чем определенно следовало бы молчать. — Мы с Мо Жанем не встречаемся, — зачем-то выпалил Чу, а затем в ужасе прикусил язык, понимая, что натворил. Мо Жань в этот момент неожиданно громко закашлялся, а Сюэ Чженъюн понимающе закивал головой: — Я понимаю, Юйхэн! Понимаю! Всё хорошо, можешь не объяснять. На самом деле, я ведь совсем не против, и уже давно все понял. Всё действительно в порядке… Взгляд Ваньнина приобрел угрожающий блеск стали, а бледные губы зло сжались в тонкую линию. Его обыкновенно бледное лицо пошло красными пятнами. — Ну… мне, кажется, пора! — Сюэ-старший не мог не заметить реакцию Чу и тут же поспешил ретироваться. — Всего хорошего! Отдохни, как следует! — Всего хорошего, — машинально ответил Чу Ваньнин, провожая друга тяжелым взглядом. Мо Жань пошел за своим дядей следом — и на каких-то несколько минут Чу с облегчением подумал о том, что оба его гостя наконец оставили его в покое. Машинально потянувшись за сладким шариком из муки лотосового корня, он запихнул угощение в рот. На вкус пирожное было еще лучше, чем на вид — нежное, не приторное, тающее на языке, идеального размера. Сюэ Чженъюн не врал — Мо Жань и впрямь умел отлично готовить. Ваньнин блаженно вздохнул, наконец позволив себе вытянуть ноги на диване. У себя дома он мог не особо беспокоиться о приличиях, а потому в следующее мгновение потянулся за следующим шариком. Пальцы пришлось облизнуть, потому что салфеток и приборов нигде в поле зрения не было, а мучнистый сладкий сироп весьма неприглядно тек по руке. — Нравится?.. — послышался тихий голос Вэйюя, который внезапно вернулся, и притом сделал это так тихо, что Ваньнин почувствовал его присутствие как-то уж совсем запоздало. Кажется, каждый волосок на его затылке стал дыбом. Он резко дернулся, пытаясь сесть, но Мо Жань его остановил, удержав за плечи. — Дядя Сюэ уже ушел, все в порядке. — Но ты не ушел, — скорее, констатировал, чем спросил Чу Ваньнин. Сердце оглушающе колотилось в груди, а дыхание снова начало сбиваться, свидетельствуя о подступающей панике. Он тяжело сглотнул и уставился на Мо Жаня, который теперь склонялся над ним с весьма взволнованным видом. — Балетмейстер Чу… Ваньнин… если ты хочешь, я тоже могу уйти, — он нахмурился. — Я всего лишь… я хочу объясниться. — Это лишнее, — оборвал его Чу Ваньнин, чувствуя себя особенно неловко оттого, что лежит на диване и смотрит на Мо Жаня снизу вверх. Ох, черт, он знал, что этого разговора не избежать — и что Мо Жань захочет обсудить произошедшее. Но разве не лучше сделать вид, словно все в порядке, и ничего особенного не случилось?.. Не проще ли? Мо Жань продолжал пристально изучать его лицо, и от этого взгляда делалось не по себе. К тому же, юноша молчал. — Ваньнин, все, что я вчера наговорил… что я делал… — спустя несколько мучительно долгих минут, что тянулись будто целую вечность, начал он. — Все в порядке, — балетмейстер Чу заставил свой голос звучать ровно, но тут же почувствовал, как по спине прошел озноб потому что Мо Жань мягко прикоснулся к нему. — Я не хотел, чтобы все было так, — вздохнул юноша. — Я не должен был… Пожалуйста, прости меня, — он опустил голову, и теперь Ваньнин мог вдоволь насмотреться на его растрепанную макушку, потому что Вэйюй все еще склонялся к нему и продолжал каким-то непостижимым образом нависать над ним, изображая покаяние. — За что ты просишь прощения? — вскинулся Чу, щурясь, и, когда Мо Жань уже открыл, было, рот, чтобы что-то ответить, перебил его. — Если в тебе есть хотя бы капля здравого смысла, ты прямо сейчас покинешь мой дом, и я забуду обо всем, что здесь произошло. Лицо Мо Жаня потемнело. — Забудешь? — выдохнул он сквозь зубы, а темные глаза сверкнули яростными фиолетовыми искрами на неожиданно побелевшем лице. Чу Ваньнин только осторожно кивнул, опасаясь, что его голос может его подвести. Однако он уже понял, что Мо Жань не собирался быть благоразумным — это было очевидно еще вчера, когда юноша, видимо, в запоздалой попытке хоть как-то оправдать произошедшее, начал нести околесицу про любовь. По правде, Ваньнин едва помнил, что произошло после того, как Мо Жань начал увещевать его в своих благих намерениях. Его разум был слишком спутан. Видимо, заметив хмурое выражение лица Ваньнина, Мо Жань вдруг спросил: — Что, если я не хочу, чтобы ты забывал?.. — А разве не это имеют в виду люди, когда просят за что-то прощения? — отрезал Ваньнин, мрачно глядя перед собой. — Слова или поступки — это неважно. Я... понимаю. — Что именно ты понимаешь? — во взгляде Мо Жаня промелькнуло странное выражение. — Я не собираюсь отказываться от своих слов. Я… — Замолчи! — Ваньнин буквально толкнул Вэйюя, упираясь юноше в грудь. — ...люблю тебя, Чу Ваньнин, — закончил фразу Мо Жань, отшатываясь. — А ты?.. Балетмейстер Чу уставился на Мо Жаня таким жестким взглядом, словно тот внезапно оскорбил его последними словами. Но он… молчал. Да и что он мог сказать, если в его памяти все еще звучало признание Вэйюя, которое тот вчера шептал в его волосы? Он все еще чувствовал на своих губах поцелуй, который на какое-то мгновение напрочь лишил его рассудка и способности к сопротивлению. На какое-то мгновение он поверил Вэйюю, и все происходящее между ними обрело некий смысл. Мо Жань… неужели он мог и вправду любить… такого, как Чу Ваньнин? «Бред!» Ваньнин продолжал смотреть на Вэйюя, чуть сощурив глаза. Если юноша планировал вырвать у него признание таким образом, какой была истинная причина этому? Почему Мо Жань не мог просто оставить его в покое?.. — Не нужно. Не отвечай, — усмехнулся юноша, пожимая плечами. — Мне достаточно того, что теперь ты знаешь о моих чувствах. Если вчера… тебе было неприятно, этого больше не повторится. Просто… просто не прогоняй меня. Прошу. Ваньнин закрыл глаза, неожиданно ощущая, как решимость прогнать Мо Жаня тает с каждой секундой, а его самого сковывает страх от полного непонимания того, к чему все идет. Он слышал эту фразу не впервые. Мо Жань раз за разом просил его о том, чтобы он не прогонял его. В ту первую ночь, когда он узнал, что Ваньнина преследует преступная группировка, разве не он говорил: «Не хочу, чтобы ты отталкивал меня, как всех остальных…»? Разве ранее, когда Ваньнин язвительно бросил ему в лицо, что знает его истинную личность, Мо Жань ему не ответил, что «скрывал свое имя потому что опасался, что прогонишь меня, едва узнаешь, кто я…»? Снова и снова. Изо дня в день. Мо Жань повторял одну и ту же фразу. Как если бы это было единственным, что имело смысл. Но для Ваньнина это были всего лишь слова. Пустой звук. До сих пор. Он вдруг почувствовал, как сердце сжалось от боли, как если бы внутри него вдруг что-то надломилось. «Иногда быть уничтоженным кем-то — лучше, чем быть отвергнутым…» — сказал ему Мо Жань когда подвозил его домой несколько недель назад. Эта фраза тогда звучала так странно и неуместно — и Чу Ваньнин подумал, что юноша говорит это просто для того чтобы поспорить с ним. Однако на самом деле все обстояло совсем иначе. Мог ли Мо Жань все это время пытаться дать ему понять, что происходит в его душе? Мог ли Чу Ваньнин быть настолько слепым, что попросту не заметил, что на самом деле происходит в сердце Мо Вэйюя?.. — Мо Вэйюй, — Ваньнин наконец нашел в себе силы взглянуть на Вэйюя. — Посмотри на меня как следует. Зачем тебе я?.. Однако тут же балетмейстер осознал, какую ошибку допустил, потому что Вэйюй смотрел на него с таким выражением лица, что Чу внезапно стало по-настоящему страшно. Во взгляде Мо Жаня он читал чувства, от которых он сам так долго пытался бежать. — Ваньнин, — прошептал юноша. Теперь он склонялся над лицом Чу, и его глаза сверкали пугающей одержимостью. — Ты почти не знаешь меня, — бросил балетмейстер Чу первое, что пришло в голову. — Я знаю тебя лучше, чем кто-либо. И я единственный, кому ты позволил приблизиться к себе за все это время, — рука Мо Жаня накрыла ладонь Чу, и Ваньнин неожиданно понял, что все его возражения сошли на нет. Мо Жань был прав: он позволил к себе приблизиться, надеясь, что для Мо Жаня это не будет иметь особого значения, что для юноши это будет лишь игрой, или … ничего не значащим общением, в то время как он сам эгоистично впитывал те крохи тепла, которые Вэйюй дарил ему. Как же он был глуп!.. — Как… как давно? — только и смог тихо прошептать он. — Всегда, — Мо Жань сжал ладонь Чу в своей. — С тех пор, как впервые тебя увидел. Я пытался пробиться к тебе, но ты… Я долгое время думал, будто ты отталкиваешь меня намеренно. Я не знал твоих причин… я ничего не знал. Иногда мне казалось, что ты меня ненавидишь… А иногда я думал, что ненавижу тебя. — Я не ненавижу тебя, — Чу уставился на Мо Жаня с весьма сложным лицом, однако вовремя остановился и не стал заканчивать фразу. Он все еще боялся поверить в происходящее. Не понимал, как могло дойти до такого. Не верил. И не мог позволить себе сказать, что любит Мо Жаня в ответ — ведь, если он сделает это, пути назад не будет. Если что-то пойдет не так, он попросту не переживет этой боли. — Я… думаю, что ты неплохой человек, Мо Жань, — тихо проговорил он, чувствуя, что каждое слово застревает в горле. — И... я совсем не против… — он замолчал, понимая, что дальше продолжать не сможет. Лицо и без того пылало. Он сам не был уверен, что хочет сказать. Не против… чего? Отношений? Но ведь он понятия не имел, о чем говорит. — Ваньнин!.. — Мо Жань внезапно прижался щекой к его щеке, а затем стал осыпать его лицо поцелуями, заставляя Чу неловко отворачиваться. — Я так люблю тебя! Я… хочу встречаться с тобой. Жить с тобой. Проводить с тобой все время! Ты… скажи… просто скажи, что ты хочешь того же. Просто кивни — и мне будет достаточно… Его пальцы беспорядочно гладили волосы Ваньнина, а глаза сверкали так, словно он был в лихорадке. Как если бы он видел перед собой нечто невыразимо прекрасное — и боялся, что видение исчезнет в следующую секунду. Ваньнин не мог отстраниться, пульс отдавался в голове диким ревом, а затылок немел от сладости прикосновений и этого прожигающего насквозь, откровенного, наполненного чувствами взгляда. Он медленно кивнул — потому что не был уверен, что может говорить. Был слишком смущен чтобы сказать хоть слово. Не понимал, как и почему Мо Жаню удалось заставить его поверить — и был в ужасе потому что все равно еще не до конца верил в происходящее. «Это все еще может быть шуткой… или какой-то глупой игрой…» — пронеслась в голове непрошенная мысль, но в следующую секунду Мо Жань буквально прижал его к себе так крепко, что его дыхание сбилось. — Ваньнин, — сбивчиво шептал он, щекоча дыханием ухо мужчины. — Я так люблю тебя… Ты не пожалеешь об этом, обещаю! Я сделаю так, чтобы каждый твой день, каждая секунда были особенными! Я… ждал этого столько лет!.. Ваньнин неожиданно почувствовал что-то влажное на своей щеке, но это были не его слезы. Он в ужасе уставился на Мо Жаня, который, кажется, не осознавал, что плачет…