Танцующий лепесток хайтана

…Перед рассветом дождь наконец прекратился. Мо Жань покосился на медленно светлеющее небо и невольно улыбнулся, вглядываясь в бледные проблески потому что впервые встречал этот день, удерживая в объятиях мирно уснувшего Ваньнина, который отключился почти сразу — и продолжал крепко спать весь остаток ночи, прижавшись к его груди. Поразительно, насколько этот мужчина был красив даже во сне: обыкновенно бесстрастное лицо выглядело умиротворенным и даже нежным, а первые блики рассветного солнца теперь мягко скользили по бледной коже и трепещущим длинным ресницам, окрашивая все, чего касались, в алый. Волосы все еще были собраны в высокий хвост и скреплены рубиновой заколкой, но выбившиеся пряди падали Чу на лоб и рассыпались мягким шелком, подрагивая от каждого выдоха. Мо Жань едва сдерживался чтобы не убрать их — но в то же время слишком опасался потревожить и без того чуткий сон. Он знал, что Ваньнин обычно очень плохо спит, и часто просыпается среди ночи от кошмаров: десятки раз он видел, как мужчина резко содрогался и садился посреди кровати, а затем с трудом мог успокоиться, пытаясь убедить себя в том, что ему всего лишь привиделся кошмар. Поначалу Мо Жань старался успокаивать его, и даже готовил ему ромашковый чай — однако быстро заметил, что Ваньнин не рад такой заботе и все чаще пытается скрыть свое состояние. В такие моменты все, что Вэйюю оставалось — беспомощно наблюдать за тем, как Чу лежит в постели, беззвучно давясь рыданиями, и пытается оставаться неподвижным, чтобы не привлечь к себе внимания. Потому, живя с Чу под одной крышей, он в итоге прекратил попытки утешений. На время. Мо Жань тихо вздохнул... Больше он не позволит этому вздорному человеку спать в одиночестве. Он будет рядом — потому что слишком хорошо помнит, как сам в детстве едва мог уснуть, опасаясь, что впадет в беспамятство и сотворит нечто непоправимое. Он действительно хотел оберегать Ваньнина, стать для него тем человеком, который всегда будет с ним — стоит только протянуть руку, позвать или даже просто… открыть глаза. Мо Жань нахмурился, внезапно осознавая, что экран его телефона снова засветился, нарушая поток мыслей. Этой ночью ему звонили бессчетное количество раз — с незнакомого номера. Благо, у него был выключен звук, так что он мог не опасаться потревожить чужой сон. Впрочем, ему было недосуг выяснять, кому он понадобился в такой час. Один лишь этот факт того, что Ваньнин уснул в его объятиях, мог заставить его отложить любой разговор или срочное дело на потом. Юноша все еще не до конца верил в то, что все это было реальностью, и что Чу больше не пытается оттолкнуть его, однозначно давая понять, что испытывает к нему симпатию. Внутри разлилось обжигающее тепло. Вэйюй невольно улыбнулся своим мыслям, тут же вспомнив испуганное лицо Ваньнина, когда юноша в очередной раз признался ему в любви — а затем спросил, любит ли тот его в ответ. Темные глаза распахнулись так широко, что, казалось, еще немного — и займут треть лица. Его балетмейстер молчал, но выглядел настолько пораженным, словно опасался, что может сболтнуть лишнего. Именно в это мгновение Мо Жань вдруг отчетливо понял, что, возможно, Чу к нему далеко не так холоден, как пытается показать. Его сердце снова волнительно сжалось потому что он впервые осмелился предположить, что Чу, возможно… мог тоже его любить. Или, по крайней мере, испытывать чувства, которые могли бы стать любовью. Вот только… был ли он сам достоин этой любви? Осознание это было подобно медленно действующему яду. Он был отравлен им так долго, что попросту свыкся, перестав об этом думать чтобы просто не сойти с ума. Однако… было ли ему достаточно того, что Чу готов доверять ему и не отталкивал? Или же ему было мало и этого? Он перевел взгляд на Ваньнина, который внезапно вздрогнул, как если бы что-то действительно почувствовал — а затем тихо вздохнул, неловко отстраняясь. В следующую секунду он уже окончательно проснулся, и тут же инстинктивно отодвинулся, как будто близость Мо Жаня обожгла его. Беспокойно щурясь, Ваньнин сел — и потер лицо руками, еще сильнее растрепав и без того рассыпавшиеся в беспорядке пряди. — Я… я уснул? — Доброе утро, Ваньнин, — Мо Жань невольно улыбнулся, наблюдая за тем, как уши мужчины стремительно алеют. Очевидно, до Чу быстро дошло, что уже рассвело, и потому он лишь молча нахмурился — а затем, продолжая сохранять немного жутковатое молчание и абсолютно каменное лицо, принялся лихорадочно поправлять сбившуюся одежду и рыскать в поисках джинсов. — До репетиции еще несколько часов. Мы могли бы поехать ко мне… — предложил Мо Жань, чувствуя, что должен хоть что-то сделать чтобы сгладить неловкость ситуации. — Нет, — оборвал его Ваньнин. Если бы взглядом можно было убивать, Вэйюй готов был поспорить, что уже лежал бы бездыханным трупом. — Тогда… тогда я отвезу тебя домой, — поспешно исправился он, запоздало понимая как неоднозначно могло прозвучать его предложение — и, не дожидаясь ответа, поднялся. В следующую секунду его взгляд упал на одиноко отброшенный в сторону сверток, который вчера принес Ваньнин — но так и не позволил ему открыть. Воспользовавшись тем, что Чу слишком смущен и занят приведением себя в порядок чтобы обращать внимание, он незаметно прощупал тонкую крафтовую бумагу, которая была скреплена в нескольких местах при помощи степлера и скотча — как если бы человек, запечатывавший сверток, не имел понятия, как это толково сделать, и потому второпях использовал все возможные способы сразу. Кажется, это объясняло, почему Ваньнин вчера опоздал. Мо Жань тут же попытался аккуратно, стараясь ничего не надорвать, раскрыть упаковку слой за слоем — и после нескольких неудачных попыток извлек на свет… его пальцы неожиданно задрожали потому что он осознал, что это такое. «Ваньнин… ты действительно…?» Он с недоверием уставился на скрепленные на плотной картонной подложке фотографии, с которых на него смотрел он сам… Фотографий было очень много, и все они были из разных временных отрезков: начиная с его первого выступления на сцене в массовке — а это случилось уже после того как он познакомился с Ваньнином — и заканчивая его сольными партиями. У некоторых фото качество оставляло желать лучшего, некоторые — и вовсе выглядели потрепанными или выцветшими, как если бы их много раз рассматривали, или даже носили с собой. Однако неизменным оставалось то, что кто-то так бережно собрал память обо всех его танцах вплоть до последнего, когда шесть лет назад он ушел из балета. Мо Жань неожиданно почувствовал, как горло перехватывает странный спазм, не дающий ему нормально дышать. Его пальцы в который раз прошлись по страницам самодельного фотоальбома, выглядящего до того неаккуратно, что постороннему человеку могло бы показаться, что его склеил ребенок. Неожиданная догадка прожгла Мо Жаня подобно раскаленному металлу, и с таким трудом склеенные, местами истрепанные страницы едва не выпали из его пальцев. Чу Ваньнин… когда же ты начал собирать все это? Но Мо Жань, похоже, уже знал ответ. Ваньнин завел этот альбом когда ему самому было тринадцать. В тот самый год, когда они познакомились, и он взялся обучать Мо Жаня. Он действительно берег каждое фото — и хранил эту нелепую склейку до сих пор… даже после того, что произошло шесть лет назад. После всего, что Мо Жань наговорил ему. Все эти годы, в течение которых Вэйюй был уверен, что его ненавидел... «Какого хр*на?!..» — Ваньнин, — хрипло окликнул Вэйюй подозрительно затихшего мужчину. Чу не ответил. Юноша вскинул голову, и его взгляд уперся в неловко мнущегося балетмейстера, который уже был полностью одет, но по-прежнему не находил себе места. Казалось, еще секунда — и он сбежит, наплевав на то, что их свидание еще, в общем-то, формально не закончилось. Похоже, даже виды на простирающийся внизу медленно просыпающийся город не вызывали в нем такого ужаса как то, что Мо Вэйюй все-таки распечатал его подарок. — Чу Ваньнин, — повторил Мо Жань отчетливо, не понимая, что именно собирается сказать, однако чувствуя, что молчать не может. — Это… это… Он сам не понимал, почему его голос так дрожит. Он испытывал ужас от одной лишь мысли, что все это ему, возможно, снится, и что на самом деле он проснется в одиночестве, в мире, где Чу навсегда для него потерян — и сам он потерян, а внутри него существует лишь непроглядная тьма. Как сумасшедший он вцепился в хрупкие страницы, едва не сминая их. — Извини, Мо Жань. Я знаю, что это… очень глупо, — внезапно начал зачем-то сбивчиво просить прощения Чу. — Я сам не знаю, зачем принес эти фотографии — возможно, мне просто хотелось, чтобы ты знал, что я всегда надеялся, что ты… вернешься. Даже если ты не стал бы выступать со мной на одной сцене. Я всегда... я просто верил в это. Странно, да? — …... — ком в горле Вэйюя лишил его способности говорить. Он волевым усилием заставил себя разжать пальцы и отложить альбом, а затем медленно, будто в трансе, шагнул к Ваньнину, который продолжал стоять в стороне, настолько бледный, что его лицо казалось сделанным из тончайшей бумаги. В следующую секунду он обхватил плечи Чу и притянул к себе, зарываясь в его волосы. Любое сказанное слово казалось бы ему самому пошлым, а потому он так и застыл, не разжимая рук. Его сердце билось так часто, словно вот-вот остановится. Перед глазами все плыло. — Мо Жань, — наконец окликнул его тихо Ваньнин, как если бы оцепенение наконец покинуло его. — Что с тобой? Почему ты… ты снова плачешь? Холодные жесткие пальцы внезапно прикоснулись к лицу Вэйюя, и юноша замер, чувствуя, что Ваньнин пристально вглядывается в его глаза, чуть сощурившись. «Он никогда не забывал обо мне…» Мо Жань заставил себя улыбнуться, но внутри него все еще клубилось ощущение страха. Он боялся верить — но иначе объяснить тот факт, что балетмейстер Чу собирал все эти фотографии воедино просто было невозможно. «Неужели… он любил меня?» Догадка заставила его почувствовать, как привычный ему мир рушится. Разве мог он осмелиться предположить, что Ваньнин — эмоционально отстраненный, пугающе холодный человек — мог действительно испытывать к нему подобные чувства столько лет? И скрывать их? Но Вэйюй тут же вспомнил, как мастерски Чу пытался отталкивать его в течение последнего месяца, сколько раз велел ему убираться вон, и как часто бывал зол — или делал вид, словно игнорирует. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы разглядеть за всем этим поведением проблески тепла. Все это время он пытался прорваться сквозь толстую броню колючих слов. Учился замечать учащенное дыхание, пробивающийся сквозь бледность румянец, неловко прикушенные губы и смущенно отведенный в сторону взгляд. Читать между строк то, что Чу никогда бы не позволил себе показать постороннему человеку — то ли так сильно цеплялся за свою гордость, то ли просто не умел проявлять чувства потому что был слишком травмирован. Мо Жань опустил голову, чувствуя, как сжимается от боли сердце. Его Ваньнин все это время был один. Лицом к лицу с зияющей пустотой одиночества и… этим альбомом. Черт, в его доме не было ни одной семейной фотографии, ни одного намека на присутствие близких людей. У него была только эта склейка — и его воспоминания о Мо Жане, его нерадивом ученике, который однажды назвал его жестоким и отвратительным, а затем исчез из его жизни. Который действительно считал, что ненавидит своего учителя… все эти шесть лет. Который даже пользовался услугами людей вроде Жун Цзю чтобы выместить свою ненависть… Если бы Мо Жань тогда знал, что Чу хранит его фотографии так бережно! Если бы он потрудился обратить внимание… — Я люблю тебя, — тихо прошептал в который раз Мо Жань — потому что не знал, какие еще слова найти для того, чтобы исправить то, что навсегда потеряно для них обоих. Он был повержен. Полностью уничтожен осознанием того, от чего был в шаге, и что мог натворить. Ваньнин моргнул — а затем слегка отстранился. — Ты обещал отвезти меня домой, — напомнил он, как если бы пытался намеренно вывести юношу из этого состояния. Или попросту не имел представления, как ему реагировать на очередное признание. — Да, Ваньнин, — юноша кивнул, беря себя в руки. — Как скажешь. Он не мог позволить себе быть слабым. Не теперь. Он собирался сделать все, что в его силах, чтобы никогда больше не причинять этому человеку боль. Но мог ли он действительно доверять самому себе, если иногда переставал контролировать свои действия?.. Внезапно ему стало по-настоящему страшно. *** Репетиция шла своим чередом: очередной прогон тянулся уже третий час без перерывов, танцовщики сменяли друг друга на сцене, а ослепительные вспышки пульсирующего света и громкие переливы музыкальных репризов повторялись в дюжинный раз, вызывая тошноту. Чу Ваньнин сидел рядом с Хуайцзуем, рассеянно листая сценарий. Он с самого утра испытывал проблемы с концентрацией внимания, так что строчки текста то расползались перед глазами, то сливались в сплошные нечитаемые пятна. Одни и те же фразы приходилось перечитывать по пять раз прежде чем хоть что-то становилось понятно. После прошлой ночи он был сам не свой, а присутствие Мо Жаня на сцене не облегчало его участи. Наблюдать за юношей было пыткой потому что, стоило Чу взглянуть в его сторону, как балетмейстер забывал, что должен дышать, а с его телом творилось нечто невообразимое. Впрочем, по правде говоря, он и посмотрел-то в сторону Вэйюя не более нескольких раз за все это время — слишком опасался встретиться с ним взглядом. — Что-то не так, Юйхэн? — вдруг осторожно поинтересовался у него Хуайцзуй. — Ты кажешься каким-то напряженным… — Где Ши Мэй? — перебил его Ваньнин, решив, что лучший способ сбить коллегу со следа — отвечать вопросом на вопрос. На самом деле, его действительно беспокоил тот факт, что Ши Минцзин отсутствовал с самого утра. Он всегда был даже слишком ответственным — и то, что он внезапно позволил себе пропустить прогон, говорил о том, что случилось что-то серьезное. — Я не знаю, — Хуайцзуй нахмурился. — Сложно сказать. Я звонил ему еще вчера, но он не отвечал, и, как видишь, так и не объявился. Сегодня вместо него вышел дублер. Если честно, я думал, что они с Вэйюем взяли совместный отгул. Они же вроде бы друзья, и вчера не было их обоих? — Ерунда, — отмахнулся Ваньнин, и, когда Хуайцзуй бросил на него любопытный взгляд, поспешил объясниться. — Вчера мне нездоровилось, так что Мо Вэйюй заезжал ко мне — и отсутствовал из-за меня. Он ни словом не обмолвился о Ши Минцзине, так что вряд ли он что-то знает. — Да-да, я вспомнил, — задумчиво кивнул Хуайцзуй, немного подумав. — Он ведь действительно вчера утром говорил о том, что ты не в порядке, и что он присмотрит за тобой… Юйхэн, я, на самом деле, беспокоился, думая о том, что он с тобой. Учитывая, что о нем говорят... — Обо мне тоже говорят разное, — мрачно оборвал коллегу Чу. — Сам знаешь. И… если услышишь, как кто-то распространяет эти слухи, скажи об этом мне, ладно? Хуайцзуй поспешно кивнул, но выражение его лица было как никогда тревожным. Ваньнин вдруг подумал, что, возможно, был слишком резок, потому что они знали друг друга давно — и, разумеется, его коллега не мог не беспокоиться о его состоянии. Было бы странно, если бы он не переживал. Ваньнин поджал губы, пытаясь собраться с мыслями — а затем вдруг вспомнил, что Ши Минцзин звонил ему день назад. Однако, пожалуй, впервые в жизни он был настолько занят собой, что даже не удосужился вспомнить о многочисленных пропущенных звонках. И даже не подумал перезвонить — или спросить, что произошло, в чате. Обреченно вздохнув, он быстро открыл диалог с Ши Мэем и написал: «Тебя нет на репетиции. Что случилось?» Обычно Ши Минцзин отвечал ему быстро — однако на этот раз его сообщение даже не было прочитано. «Странно…» Он не был уверен, почему, однако тревога продолжала медленно разливаться по его нервам фантомным покалыванием. Ощущение было сродни тому, что испытываешь перед самым началом грозы, когда внезапно ветер стихает, и темное подернувшееся дымкой небо нависает над тобой подобно предвестию скорой беды. Затем его взгляд невольно вернулся к Мо Жаню, который как раз решил сделать перерыв и жадно пил воду —сидя на краю сцены и полностью игнорируя танцовщиков, репетирующих позади себя. Юноша мгновенно будто почувствовал на себе взгляд Чу — потому что тут же поднял голову и улыбнулся, обнажая мягкие ямочки на щеках. При этом вода пролилась ему на подбородок и футболку. —…... — Чу Ваньнин едва не выронил телефон из рук, и тут же отвел глаза, чувствуя, как смущение пересиливает здравый смысл. Вопреки его отчаянному желанию сохранить спокойствие лицо начало гореть. — Балетмейстер Чу!.. — окликнул его Мо Жань, перекрикивая музыку, а затем соскочил со сцены и решительно направился в его сторону. «Ну, что ты делаешь?..» Ваньнин внезапно почувствовал, что за ним с любопытством теперь наблюдают не только Хуайцзуй, но и остальная труппа, и неосознанно выпрямился, понимая, что деваться некуда — и ему придется каким-то образом взаимодействовать с Вэйюем. При всех. Мо Жань к этому моменту уже поравнялся с ним и, продолжая легкомысленно улыбаться, спросил: — Балетмейстер Чу, как насчет перерыва на обед? Ваньнин растерянно покосился на наблюдающих за их диалогом танцовщиков, а затем едва слышно процедил: — Я не возражаю. Можешь идти. Мо Жань удивленно моргнул, но улыбка не покинула его лица. — А вы? — А я не голоден, и у меня есть неотложные дела, — Чу Ваньнин вздохнул, поглядывая на чат с Ши Минцзином. Парень так и не прочел его сообщение — и это могло свидетельствовать о чем угодно. Возможно, Ши Мэй был слишком занят чем-то, или телефон был у него не под рукой… вот только почему по спине Чу прошел холодок стоило ему подумать о других причинах? Он пытался убедить себя в том, что Ши Мэю не могло ничего угрожать — в конце концов, разве не получил Чу накануне фото Мо Жаня с незнакомого номера? Разве опасность не угрожала из всех людей именно Вэйюю? И, пусть балетмейстер и пытался держать дистанцию между собой и Мо Жанем при посторонних — он все еще чувствовал подступающую панику, стоило лишь ему лишь подумать о том, что даже Хуайцзуй уже начинал что-то подозревать. Что до Сюэ Чженъюна… тот, похоже, был в шаге от того чтобы предложить им отбить три поклона в храме. Сейчас же вряд ли от кого-либо могло укрыться, какие взгляды бросал на него юноша, и как близко подошел — пусть и использовал официальное обращение. Нет, им с Мо Жанем стоило проявлять больше осторожности. Впредь он не должен допускать подобного — и стоило бы дать Вэйюю это четко понять... — Чу Ваньнин, — выпалил Мо Жань, и неожиданно его ладонь накрыла руку Ваньнина, опаляя жаром. — Пойдем. Ваньнин резко выдохнул, однако подавил в себе желание отпрянуть или вывернуться — в конце концов, они и без того уже привлекли достаточно внимания. Этих нескольких минут их диалога и так хватит, чтобы вся труппа обсуждала их еще месяц. «Мо Жань, ты, что, этого не понимаешь?..» — Хорошо, — сказал он вслух, бросая на юношу весьма красноречивый взгляд и уповая, что тот поймет его правильно. Вэйюй, улыбаясь еще шире, осторожно погладил пальцами внутреннюю часть его запястья — а затем потянул его в сторону выхода. «Твою ж…!» Ваньнину ничего не оставалось кроме как идти за ним, потому что иначе это показательное шоу бы выглядело еще безобразней — если, конечно, это было в принципе возможно. Однако, стоило им оказаться вне поля зрения коллег, как мужчина тут же резко остановился и поинтересовался: — Что это было, Мо Жань? Один лишь его голос мог бы предотвратить таяние льдов Арктики — однако Вэйюй, похоже, уже обзавелся иммунитетом к подобным выпадам потому что даже абсолютно перекошенное гневом лицо балетмейстера не заставило его разжать хватку на запястье мужчины. — Мне надоело находиться так далеко от тебя, — выдохнул он, приближаясь к Чу. — С самого утра ты сидишь со своими бумажками… даже не смотришь в мою сторону... — Это опасно, — перебил его Ваньнин резко, пытаясь сменить тему. — Ши Мэй пропал. Его нет на репетициях второй день, и… он звонил мне той самой ночью, Мо Жань. Помнишь? Он сам почувствовал, как неловко краснеет при одном воспоминании о событиях, при которых его телефон едва не оказался разбит вдребезги. Мо Жань, заметив его выражение лица, прищурился: — И что? — Я думал, вы друзья, — Чу хмуро уставился на юношу. — Я… я хочу позвонить ему. И, если он не ответит, нам стоит поехать к нему домой. — Зачем нам к нему ехать?.. — парень с недоверием уставился на Ваньнина. — С чего ты так переживаешь о нем? Разве не говорил сам, что в опасности только близкие тебе люди?.. — Мо Жань… — Чу медленно выдохнул, понимая, что не может рассказать историю Ши Минцзина, однако внутри него все буквально кричало об опасности. — Чу Ваньнин… — Вэйюй тихо выругался. — Только не говори, что… — Что я не должен говорить, Вэйюй?! — вскинулся балетмейстер, опасно сверкая глазами. — Что ты пытаешься спросить?! Я… Ши Мэй… ты с ума сошел?!.. — Тогда почему ты так печешься о нем? Он… тебе дорог? Ваньнин уставился на Мо Жаня с таким видом, словно тот вылил ему на голову ведро ледяной воды. Он не мог понять, каким образом в голову Вэйюя могло прийти нечто подобное. Что это было? Ревность?.. Казалось, молчание тянулось целую вечность. — Он — человек, который помог мне выжить в Жуфэн, — наконец, заставил Ваньнин себя признать. — И, Мо Жань, если об этом узнает хоть одна живая душа… — Бл*ть!… — Вэйюй грубо выругался. А затем выругался еще раз — и снова, качая головой, и, очевидно, пребывая в состоянии шока. — Ты сейчас серьезно?.. — переспросил он сквозь зубы спустя некоторое время, и почему-то его вопрос звучал как-то до странного зло. — Мо Жань?.. — Чу недоуменно уставился на юношу, который словно не мог найти себе места и продолжал сыпать ругательствами. «Неужели он все-таки… любит Ши Минцзина…» — промелькнула болезненная мысль. Лицо Вэйюя стало темным от злости, а глаза, всего минуту назад лучившиеся светом, внезапно приобрели звериный блеск. — Твою ж мать!.. Ши Мэй… тварь! — выругался он и потащил Чу к машине так резко, что мужчина едва не потерял равновесие и лишь в последний момент удержался на ногах.