Танцующий лепесток хайтана

...Приехать на репетицию удалось только к обеду. Дождь с утра лил стеной, и потоки мутной воды стекали по асфальту, вынуждая редких пешеходов сторониться обочин. Небо продолжало реветь раскатами грома, угрожающе поблескивая высеченными искрами молний. По такой погоде велико было искушение остаться дома, в защите четырех стен — к тому же, Ваньнин этой ночью так и не сомкнул глаз. Однако переутомление настигло его уже в пути. К собственному удивлению он то и дело обнаруживал, что проваливается в сон, и даже резкая манера вождения Мо Жаня больше не держала его в напряжении, как это бывало раньше. — Если хочешь, можешь подремать — кажется, перед мостом все равно пробка, — юноша потянулся, чтоб выключить музыку, но Ваньнин одарил его таким взглядом, что рука Мо Жаня так и замерла над дисплеем, а затем медленно опустилась. Сидеть в тишине вдвоем в пробке было последним, чего хотел бы Чу после откровений последних дней. Конечно, он мог бы действительно попробовать уснуть — но что, если он не сможет? Ему что, придется снова притворяться спящим, чтобы избегать неловкости? А потому все, что ему оставалось — молча наблюдать из окна за тем, как обрушившаяся стихия стирает четкие грани окружающего мира. Сам он чувствовал себя таким же размытым, как медленно проносящиеся мимо пейзажи города — как если бы все, что он когда-либо знал, неожиданно обратилось в воду и просочилось сквозь пальцы, оставляя его продрогшим, но при этом принося очищение. После того, как Мо Жань наконец открыл ему свое прошлое, все, чего он хотел — перестать думать о том, как все могло бы сложиться, узнай он обо всем раньше. Но не мог. И, если прошлое невозможно изменить, то настоящее было в его руках — вот только осознание это приводило в еще больший ужас; он все еще не до конца понимал, почему Мо Жань ведет себя так, словно Чу вот-вот должен его прогнать — и что ему теперь с этим делать. Даже думать о том, что, должно быть, творится у Вэйюя на сердце, было невыносимо. А ведь все это время юноша молчал о чем-то подобном, похоронив в себе сомнения в собственной нормальности, не подпуская к своим чувствам и воспоминаниям даже самых близких. Опасаясь самого себя. Этим утром Чу не выдержал совершенно потерянного взгляда на лице Мо Жаня. Прямо посреди кухни он схватил его за одежду, притягивая к себе так резко, как только мог — а затем настойчиво поцеловал его в губы. Он не был уверен, что делает все правильно, но исполнился решимости выразить чувства единственным доступным ему способом — потому что просто не был уверен, что найдет правильные слова. Мо Жань на пару секунд растерянно замер. Он точно не ожидал чего-то подобного. Его руки какое-то время болтались словно плети, как если бы в одно мгновение он растерял весь свой обыкновенный напор — а, возможно, был слишком потрясен тем, что Чу проявил инициативу, да еще и настолько открыто. — Ваньнин… что… что ты… — он попытался говорить, но его разомкнутые губы тут же оказались смяты, а язык Чу проник в его напряженный рот, заставляя его проглотить все слова. В следующую секунду их сбивающеся дыхание смешалось в единый поток. Ваньнин продолжал цепляться в футболку юноши, худые пальцы едва не разрывали тонкую эластичную ткань. От нехватки воздуха у обоих кружилась голова и подкашивались ноги. Мо Жань обхватил его за талию и подтолкнул назад. Что-то жалобно звякнуло и покатилось по столу, об который они оба теперь опирались. А затем он заставил себя разжать объятия и внимательно всмотрелся — чертов полумрак! — в разгоряченное лицо. — Нам стоит остановиться, — юноша с сожалением провел по все еще приоткрытым губам Чу, который явно не понял его внезапного отступления. — Репетиция. — Да… — Ваньнин кивнул, и тут же отстранился. Однако несмотря на недостаток освещенности Мо Жань не мог не заметить раздосадованное выражение лица. Как будто Чу был немыслимо зол — настолько, что даже скрыть это толком не мог. Однако на репетицию они отправились только спустя несколько часов. Балетмейстер, немного прийдя в себя, взял на себя труд приготовить Мо Жаню завтрак: как выяснилось, у него среди запасов были овсяные хлопья, которые он доблестно залил кипятком. Взгляд Мо Жаня остановился на не очень аппетитно выглядящей клейкой субстанции, но комментировать он это никак не стал, и лишь зачерпнул ложкой вязкую кашу. — Это полезная еда, — не то объяснил, не то попросил прощения Чу Ваньнин, а затем и сам принялся бесцельно помешивать в своей пиале абсолютно пресные хлопья без намека на присутствие фруктов, молока или меда. — Я понял, — Мо Жань улыбнулся, чувствуя, что за ним с подозрением наблюдают. На самом деле, он съел бы даже подошву от ботинок, реши Чу Ваньнин приготовить ее. Да и, если разобраться, овсянка действительно едва ли могла нанести вред чьему-либо здоровью — разве только вкусовым рецепторам. Теперь становилось понятно, почему Чу не переносил острое — после такого питания щепотка перца наверняка казалась ему целым халапеньо. Так прошли несколько долгих минут: в тишине Мо Жань и Ваньнин сидели друг напротив друга, созерцая собственную еду. — Почему ты так зол на Ши Минцзина? — внезапно сменил тему разговора Ваньнин. Похоже, теперь он был готов к расспросам, которые раньше казались неудобными. Мо Жань замер с ложкой у рта, а рука его невольно дрогнула поскольку он явно не ожидал такого поворота. И, все же, он должен был ответить, а потому несколько размыто сообщил: — Я… выяснил кое-что о человеке, который может быть тем, кто тебя все это время шантажировал. — У кого выяснил? Каким образом?.. — Чу явно насторожился, а Вэйюй продолжал смотреть на него так пристально, что с каждой секундой напряжение росло. — Ты снова не хочешь мне говорить. Почему мне казалось, что вы с Ши Мэем друзья? Человек, который тебе рассказал все это, вызывает большее доверие, чем твой друг?.. — Это мой отец, — выпалил Мо Жань, и, внезапно побледнев, покачал головой. Ваньнин застыл. — Я знаю, что ты можешь сейчас подумать обо мне. Но за все эти годы я впервые решился с ним встретиться лишь когда узнал твою историю. Я… всего лишь хотел тебя защитить, — продолжал увещевать его Мо Жань, но все это звучало так, словно было вялой попыткой оправдаться. Снова. Чу закрыл глаза, чувствуя, как едва обретенное равновесие с треском рушится. Во внезапно воцарившейся тишине до него донесся тихий вздох, смутно напоминающий «твою ж мать…». Ваньнин молча покачал головой, понимая, что ему даже сказать нечего. Мо Жань, который пережил столько бед из-за Наньгун Яня, действительно думал, что обратиться к нему было хорошей идеей?.. — Ты… ты понимаешь, кто этот человек? На что он способен? — после долгого молчания спросил он как можно спокойнее. — Ты сам сказал, что от Жуфэн невозможно скрыться, — Мо Жань вздохнул. — Меня не преследовали, однако… спустя некоторое время, намного позже, со мной пытались выйти на связь люди моего отца. На тот момент он уже был в тюрьме — и, возможно, ему внезапно стало интересно, жив ли я. До сих пор я никогда с ним не встречался. Ты… ты мне веришь? — …... — Чу Ваньнин зло покачал головой, не находя достаточно скабрезных слов, чтобы выразить свое отношение к тому, что только что услышал. — Мне удалось выяснить, что в твоем окружении есть человек, который все это время действительно следит за тобой, и к тому же очень давно. Человек этот все это время был причастен к угрозам, которые ты получал, — продолжил Мо Жань упрямо, избегая останавливаться. — Ши Мэй… я не знал, что вы были знакомы до того, как он стал твоим учеником. Когда ты сказал мне, что знал его намного раньше, и вы вместе были в Жуфэн, все встало на свои места. Я не знаю, почему с ним так расправились, но… если все это время он был в картели, я не удивлен. — Что им от меня нужно, Мо Жань? — вдруг спросил Ваньнин. — Прошло столько лет. Ты… видишь, как я живу. Каждый день в страхе новой угрозы. Да, я дал показания против Жуфэн и Наньгун Яня. Но… на том все. Я не единственный, кто свидетельствовал против них и не воспользовался программой защиты свидетелей. — Я… не знаю, Ваньнин, — Мо Жань опустил голову на руки. — Наньгун Яню об этом ничего неизвестно. Но, как бы там ни было, теперь, когда все прояснилось, тебе больше ничего не угрожает. Ты действительно свободен. Чу Ваньнин полоснул Вэйюя на этих словах таким тяжелым взглядом, что тот зашелся кашлем. А затем поинтересовался, чеканя каждое слово: — Значит, вчера, когда ты сказал мне про Наньгун Яня… ты на самом деле хотел рассказать мне это? — Да, — Мо Жань покачал головой, видя, как Ваньнин снова молчит, замкнувшись в себе. — Я не хотел, чтобы ты ездил к Ши Мэю. И я уверен, что он — тот человек, который все это время неотступно следил за тобой. — У него могли быть свои причины, — прервал его Ваньнин резко. — Он сейчас в больнице, и едва пережил эту ночь. Не думаю, что нам стоит спешить с выводами. — Как скажешь, — Вэйюй снова помешал ложкой жидкую кашу, а затем бросил взгляд на определенно потерявшего аппетит Чу и добавил. — Мне жаль, если я… разочаровал тебя. — Я не хочу об этом говорить, — Ваньнин нахмурил брови, и как всегда в такие моменты стал выглядеть едва ли не пуленепробиваемым, а затем сменил тему. — Если ты не будешь есть, я просто выброшу… Мо Жань тут же вспомнил о том, что едва притронулся к уже остывшей каше, с каждой секундой становящейся все более похожей на клей — и принялся, запивая каждую ложку большим глотком воды, поглощать безвкусную субстанцию. Он так увлекся, что даже не заметил, каким странным взглядом на него смотрит Ваньнин. — Что?.. — Я забыл положить сахар, — наконец признался Ваньнин, а затем встал и молча выбросил свою порцию. — …... — Вэйюй перевел взгляд на свою пустующую пиалу, а затем его губы подозрительно дернулись в болезненной полуусмешке. Ваньнин — и забыл положить сахар?.. Мать его, серьезно?!.. Но, конечно, после такого бодрящего начала дня ехать на репетицию можно было не опасаясь получить голодный обморок. Уже добравшись к месту, чудом преодолев пробку, растянувшуюся на пару кварталов и весь мост, оба мужчины долго не выходили из машины. Ваньнин продолжал пустующим взглядом смотреть на парковку, а затем вдруг спросил: — Кто пойдет первым?.. *** Идти первым все-таки никому не пришлось: Мо Жаню удалось убедить Ваньнина в том, что они оба могли навещать Ши Мэя, и в их совместном опоздании нет ничего необычного. На самом деле, он прекрасно понимал, что балетмейстеру Чу будет слишком неловко если кто-нибудь узнает об их отношениях — особенно после того как Вэйюй стал основным предметом сплетен труппы — а потому он намеревался держаться от Ваньнина как можно дальше весь день. Однако он совершенно точно не предполагал, насколько же сложно будет держать себя в руках пять часов подряд. К тому же, репетиция основных сцен, включая финальную, заставила его вспомнить о том, что за шесть лет одиночных выступлений он напрочь забыл, как солировать в массовом танце, и что, оказывается, Ваньнин может остановить его в любой момент совсем не потому что накосячил он — а из-за того, что ему не нравится, как выглядит общая композиция, или показалось, что кто-то из танцовщиков выбился из общей перспективы. — Хорошо, если к девяти вечера закончим, — вздохнула Е Ванси, заметив, как Мо Жань тоскливо поглядывает на часы и превратно толкуя его поведение. — Он даже перерывов на кофе не делал сегодня из-за того что сам же опоздал… Мо Жань лишь вымученно улыбнулся в ответ — и тут же почувствовал, как чей-то взгляд прожигает в его спине дыру. Чу Ваньнин. Балетмейстер выбрал именно эту секунду, чтобы обратить на Вэйюя внимание — и тут же столкнулся с ним глазами. Мо Жань так и продолжил улыбаться, но теперь в его улыбке появилось тепло, которое отразилось в обыкновенно резких чертах. — Балетмейстер Чу! — он помахал рукой, и, заметив, как Ваньнин тут же неприветливо нахмурился, продолжил. — Не хотите выпить кофе? Я… сделаю вам как обычно, с пенкой… — …... — Е Ванси молча перевела взгляд с Ваньнина на Вэйюя, видимо, мысленно ставя за последнего свечку. Чу Ваньнин, впрочем, пару секунд помявшись с ноги на ногу, почти незаметно кивнул — а затем молча развернулся и отправился к кофемашине. Он не стал дожидаться Вэйюя, а потому юноше оставалось только спрыгнуть со сцены и буквально броситься за ним следом. При этом Чу так и не объявил перерыв — и все остальные танцовщики растерянно уставились на происходящее, не понимая, что им делать дальше: продолжать ли репетицию, или тоже идти отдыхать, как поступил Мо Жань. Впрочем, гнаться за Чу долго не пришлось: он сбавил шаг в пустующем холле, а затем и вовсе остановился, дожидаясь, пока юноша с ним поравняется. Суровая маска была отброшена, а сам он теперь выглядел отвратительно вымотанным, и даже хрупким. — На сегодня нам стоило бы закончить, — предложил Мо Жань, чувствуя, что должен как-то заставить его отдыхать. — С чего бы?.. — Я устал, — юноша проигнорировал приподнятые брови и взгляд, который сам по себе говорил «ты не выглядишь уставшим». — И… я соскучился. Неожиданно неподалеку кто-то закашлялся, и Чу дернулся на месте, пристально вглядываясь в полумрак лестниц, ведущих к балконам концертного зала. Его и без того осунувшееся от бессонной ночи лицо приобрело и вовсе пепельный оттенок. — Ваньнин… — Мо Жань намеренно отвлек его, чувствуя, что мужчина в который раз паникует по старой привычке, а его тело напряглось так, словно он вот-вот превратится в камень. — Дыши. Теперь это в прошлом, и ты можешь не переживать, что за тобой следят, или тебя видят с кем-то вместе… все в порядке. Чу вздрогнул, ощутив прикосновение горячей ладони Вэйюя к своей руке, однако сковавший его страх постепенно отступал, а сам он кивнул, хоть и продолжал смотреть на лестницу. — Посмотри на меня, — Мо Жань улыбнулся, притягивая Ваньнина за руку ближе. — Даже если кто-то нас увидит, нет ничего необычного в том, что мы стоим и беседуем. Мы ведь и раньше так делали, помнишь? Мы партнеры по сцене, так что никому до этого нет дела… Ваньнин в конце концов оторвался от созерцания темных закоулков и покачал головой, а затем тихо произнес: — Прости. Мне до сих пор кажется, что за нами кто-то наблюдает. Наверное, я никогда не смогу перестать смотреть по сторонам... — Пойдем, — Мо Жань потянул его за руку, направляясь куда-то по коридору, и, когда Чу в недоумении уставился на него, нетерпеливо погладил его ладонь. — Здесь и правда нас могут увидеть, но я пару недель назад нашел одно укромное местечко, где мы можем… — он вдруг замолчал, заметив, как меняется Ваньнин в лице, и как расширяются его глаза. Однако затем Чу решительно шагнул вперед, словно совсем не был смущен подобным предложением, и вовсе не он покраснел за пару секунд так, что, казалось, мог бы светиться в темноте. Мо Жань поначалу предлагал ему уединиться в заброшенной гримерке, чтобы выпить кофе и немного отдохнуть — однако теперь все благородные мысли были забыты, а в его голове представали картины одна развязней другой. В следующее мгновение оба едва не вбежали в полузаброшенное холодное помещение, и, захлопнув за собой дверь, молча уставились на заполонивший почти все пространство и местами обросший паутиной реквизит, и отжившую своё кушетку. — Здесь… действительно обычно никто не бывает, — Мо Жань осторожно обнял Ваньнина за плечи, притягивая к себе ближе, а затем вдруг понял, что балетмейстер Чу растерянно смотрит куда-то в сторону. В следующую секунду он тоже заметил огромное припавшее пылью зеркало, занимающее всю стену. Оба их отражения были нечеткими, однако контраст между ними ошеломлял: если Вэйюй обладал четко выраженной мускулатурой, то Чу казался в сравнении с ним изящным, словно явился из иного мира. Вэйюй был растрепанным и производил впечатление ожившего беспорядка — тогда как Ваньнин выглядел безукоризненно собранным. Смотреть на него в отражении было утонченным удовольствием, однако сам он почему-то отвернулся, как если бы не мог вынести представшей перед ним картины. — Ваньнин? — Мо Жань осторожно погладил обнаженный участок шеи Чу — его волосы были тщательно собраны в высокий пучок — и тот мелко вздрогнул, но глаз так и не открыл. Кадык дернулся когда он попытался нервно сглотнуть. — Тебе… не нравится? — Мо Жань отметил напряженно сведенные брови и поджатые губы, а затем неожиданно высказал едва пришедшую в голову догадку. — Дело в отражении? Его голос звучал немного насмешливо потому что он и сам был не уверен в правдивости такого предположения. Как такой человек как Чу Ваньнин мог не нравиться самому себе? Он ведь… не серьезно? Он полжизни провел в хореографических залах, глядя на собственное отражение — так почему же теперь…? Однако Ваньнин не оценил юмора, и резко развернулся к Вэйюю лицом, которое снова в одно мгновение будто заледенело: — Нелепость. Определенно он снова пытался показаться более равнодушным чем был на самом деле — и воспринял вопрос юноши как насмешку. — Ваньнин? — Мо Жань спокойно выдержал злой прищур Чу, а затем со вздохом поинтересовался. — Как такой красивый человек может не любить глядеться в зеркало? Это ведь естественно… Он осторожно провел кончиками пальцев по лицу Чу. Тот снова закрыл глаза, но не отстранился. И так и продолжал напряженно молчать. «Плохо дело…» — Когда я впервые тебя увидел, подумал, что в жизни не видел никого прекраснее… — снова попытался подступиться он, и Ваньнин тут же полоснул его таким яростным взглядом, что у него вылетело из головы все, что он собирался сказать. — Тебе было десять! Что ты мог понимать?! Мо Жань сверкнул белозубой улыбкой, понимая, что попал в точку — ему не показалось, Чу и вправду не выносит вида собственного отражения в зеркале. Это определенно многое объясняло: юноша отлично помнил, что в тот самый вечер его поразило, как Чу танцевал с закрытыми глазами. Позже он решил, что таким образом Ваньнин усложнил свою тренировку, пытаясь отточить мастерство настолько, чтобы быть в состоянии исполнять танец в любых обстоятельствах. Однако сейчас он уже не был в этом так уверен. — Ты прекрасен, — Мо Жань задумчиво помолчал, а затем резко развернул Ваньнина лицом к зеркалу и вцепился ему в ребра, сжимая так крепко, что тот не смог бы вырваться даже при желании. — Если не веришь мне, смотри сам… — его губы опустились на шею Чу, впиваясь обжигающим поцелуем, однако сам он продолжал смотреть на сплетение их отражений, следя за тем, чтобы Чу не отводил взгляда от его действий. Желание, всего несколько минут назад сводившее его с ума, вернулось с десятикратной силой. Под языком он ощущал учащенное биение пульса Чу, а его телу передалась мелкая, будоражащая дрожь мужчины, от которой его собственное возбуждение обострилось до такой степени, что он, не до конца понимая что делает, запустил пальцы под пояс облегающих тренировочных тайтсов Чу и принялся ласкать его постепенно твердеющую плоть. Ваньнин, не выдерживая его действий, попытался отвернуться — он не мог смотреть на происходящее не испытывая сумасшедшего стыда. То, что Мо Жань проделывал с ним, выглядело отвратительно порочным — однако намного порочней была реакция его тела, которое реагировало на происходящее подобным образом. Он больно прикусил и без того прокушенную еще с прошлой ночи и только лишь начавшую заживать губу, пытаясь вернуть себе ощущение реальности происходящего — и эта боль на мгновение позволила его сознанию проясниться настолько, чтобы услышать отдаленные шаги в коридоре, которые, казалось, с каждой секундой все приближались. — Мо Жань… — его голос звучал встревоженно, но дыхание все еще было сбитым, а потому часть звуков оставалась беззвучной. — Кто… кто-то… идет… сюда… — Я закрыл дверь изнутри, — выдохнул юноша ему куда-то в затылок, не прекращая ласк, от которых внутри все медленно немело. — Это… это… странно…, — Ваньнин попытался отстраниться, однако пальцы Вэйюя снова с силой впились ему в живот, удерживая на месте. — Странно?.. — Здесь давно никто… не бывал, — Ваньнин перевел взгляд на толстый слой пыли на полу, в котором их с Мо Жанем следы были единственными за, по-видимому, несколько лет. — Что ты пытаешься сказать? — Мо Жань нахмурился, по-видимому, наконец осознавая, что все же что-то идет не так. — За нами действительно следят, — прошептал Ваньнин, едва шевеля губами, чувствуя, как жар тела Мо Жаня опаляет его холодную от ужаса спину. — Мне не показалось.