Танцующий лепесток хайтана

Притворяться спящим было не лучшей идеей. Откровенно говоря, ничего глупее Чу Ваньнин еще в своей жизни не делал — исключение составлял разве только его совершенно безумный порыв прийти на помощь Мо Вэйюю сегодня на репетиции. Впрочем, он действительно не был уверен, чем бы все закончилось без его вмешательства: возможно, присутствие Бай Жу над сценой нельзя было объяснить иначе чем попыткой покушения на Мо Жаня — однако в то же время Чу все равно продолжал испытывать весьма смешанные чувства по отношению ко всей сложившейся ситуации. Он до сих пор с трудом мог поверить, что Хуайцзуй как-либо связан с Жуфэн. И… помимо всего прочего, он все еще не понимал, кто именно все это время пытался выставить Мо Жаня в дурном свете. Это никак не мог быть Ши Мэй — но, если не он, то кто же? Ваньнин предположил, что Мо Жань захочет встретиться с Наньгун Янем, и потому ничуть не удивился, когда юноша приготовил для него чай и с особой настойчивостью стал следить за тем, как он пьет его глоток за глотком. Чу, не подавая виду будто что-либо заподозрил, незаметно вылил содержимое в раковину — а затем спустя полчаса сказался усталым и отправился в постель. Мо Жань, впрочем, вовсе не торопился уходить. Он долго сидел рядом с Ваньнином, поигрывая его волосами, гладя его по лицу. Мужчине в какой-то момент пришлось буквально больно укусить себя за щеку, чтобы никак не выдать себя, потому что от этих прикосновений безумно хотелось отбросить притворство и податься к горячей ладони, продлевая контакт. Но он не мог себе позволить даже этого — так что всякий раз продолжал напоминать себе, что Мо Жань снова опоил его настойкой Мо Сяньлу явно не из благих намерений. Впрочем, стоило юноше уйти, как Чу внезапно осознал, что определенно поторопился с выводами. Мо Жань не собирался встречаться с Наньгун Янем — он воспользовался его телефоном и от его имени договорился о встрече с Хуайцзуем… Первые несколько минут осознания этого факта оказались для Чу отрезвляющим шоком — должно быть, нечто подобное испытываешь, когда на тебя в одно мгновение обрушивается внезапный ливень, не оставляя ни клочка сухой одежды. Как же вышло, что Мо Жань отправился вовсе не на встречу со своим отцом? Ваньнин продолжал непонимающим взглядом смотреть на сообщение от Хуайцзуя в своем мессенджере. «Через полчаса, старая оранжерея. Приходи один». Даже то, как отрывисто была написана эта фраза, заставляло Ваньнина заранее испытывать ужас. Разумеется, балетмейстер отправился следом. Уже по пути он набрал детектива, занимавшегося все время делом о шантаже, и коротко описал ситуацию, избегая называть конкретные имена. Как всегда, тот стал задавать десятки уточняющих вопросов, от которых становилось не легче. «Этот человек… вы говорите, ваш коллега?» «Как долго вы с ним знакомы?» «Простите… как, вы сказали, его имя?» Морщась от плохо скрываемого раздражения, Чу процедил: «Послушайте... я все равно сейчас туда еду. Я не собираюсь оставаться в стороне когда опасность угрожает человеку, которого я люблю. И, если с Мо Жанем что-то случится... я этого не прощу». Он завершил разговор не дожидаясь пока детектив ему ответит. Впрочем, спустя минуту тот набрал Чу уже сам, убеждая мужчину оставаться на месте и позволить полиции разрешить ситуацию. Ваньнин на это ответил единственным колким «нет». Он едва находил себе место от волнения — как мог он не ехать, понимая, в какой опасности находится Мо Жань?.. Однако мысль о том, что вскоре к оранжерее прибудет подкрепление, не могла не вселять надежду. Ваньнин, на самом деле, был очень хорошо знаком с этим местом: в далеком прошлом, когда он только начинал заниматься классическим танцем, он часто проводил здесь свободное время, репетируя партии в уединении — потому что занятия в окружении сверстников очень уж часто представляли для него, с его повышенной сенсорной чувствительностью и целым полчищем страхов, неразрешимую проблему. Именно Хуайцзуй однажды показал ему эту заброшенную оранжерею с ее сотнями старых стеллажей и увитыми разросшимся белоснежным жасмином теплицами. Именно он мог часами следить за тем, как Чу старательно отрабатывает первые плие и батманы — стеллажи заменяли тогда ему станок. Именно Хуайцзуй, когда Ваньнин впервые испытал на себе весь ужас астматического приступа, был с ним рядом — отвез его в больницу — и помог ему скрывать этот факт на многих последующих смотрах и выступлениях, когда они оба надеялись, что с возрастом проблема исчезнет. Однако астма никуда не ушла — а Чу пришлось признать, что выступления придется оставить позади. Он вздохнул. Само это место было ожившим напоминанием о том, кем был для него Хуайцзуй. Если в мире существовал человек помимо Мо Жаня, которому балетмейстер всецело доверял, это был его учитель. Чу Ваньнин на мгновение закрыл глаза, пытаясь заставить себя осознать, что, возможно, все, во что он верил до сих пор, было обманом. Вся его жизнь. Карьера. Успех. Было ли это всего лишь неким изощренным дрянным способом сломить его? Могла ли вся его жизнь идти к этой ночи? Он… не хотел знать. «Нет. Хуайцзуй не мог работать с Жуфэн». Ваньнин решительно шагнул вперед — и тут же, сделав единственный вдох, понял: что-то не так. Он хорошо помнил аромат цветов, который пропитывал воздух теплиц: он менялся из сезона в сезон, летом — становясь душисто-звонким, а вечерами утопая в холодной сладости жасмина. Однако сладкий, тошнотворно-тяжелый запах, накрывший оранжерею этой ночью, явно не был ароматом цветов. Кроме того, от повышенной влажности почти все видимое пространство застилал неестественный молочно-густой туман. Чу нерешительно отступил — а затем, немного поразмыслив, понял, что, где бы ни были сейчас Мо Жань и Хуайцзуй, они явно не могли находиться в таком месте. Он задумчиво осмотрелся, тут же вспоминая, что помимо теплиц здесь неподалеку также оставался глубокий пруд, где круглый год не отцветали алые лотосы. За долгие годы они разрослись так сильно, что крупные округлые листья заволокли почти всю поверхность воды, напоминая природный ковер, на котором словно капли крови распускались цветы. У этого пруда даже в самый знойный день было прохладно и тихо — а потому Чу Ваньнин в юности часто здесь отдыхал после изнурительных занятий. Здесь же располагался ветхий эллинг, который прежние хозяева оранжереи использовали для ремонта и хранения лодок. Это помещение было единственным, что приходило на ум, когда Чу пытался вспомнить о месте, достаточно уединенном и удаленном от теплиц. Ваньнин, лавируя в лабиринтах каменистых туманных тропинок меж теплиц, добирался до пруда дольше чем обычно. Темнота и ощущение нереальности происходящего давили на него, и время от времени ему приходилось останавливаться, чтобы понять, туда ли он свернул. Впрочем, спустя полчаса он наконец увидел отдаленный силуэт старого деревянного эллинга. На первый взгляд строение выглядело в темноте все таким же заброшенным и тоскливым, как и многие годы назад. Однако, стоило Чу приблизиться, как внимание его привлекла узкая полоска тусклого света, пробивающаяся из-под двери. В ночной тишине не было, впрочем, слышно никаких посторонних звуков — казалось, кто-то просто забыл погасить свет когда уходил. Чу Ваньнин, собираясь убедиться в том, что в помещении никого нет, уже протянул руку, чтобы потянуть дверь на себя — но буквально за секунду остановился. От оглушительно резкого, надрывного раската такого знакомого ему смеха кровь застыла в жилах. «Мо Жань?..» Юноша смеялся так громко, что, казалось, его легкие вот-вот взорвутся от рвущихся наружу диссонирующих звуков, однако было в его смехе нечто истерическое — отчего Ваньнин почувствовал новую волну страха. — Вам кажется это смешным? — оборвал поток нездорового веселья неожиданно резкий голос Хуайцзуя. Балетмейстер Чу продолжал стоять за дверью, жадно вслушиваясь в каждое слово, пытаясь понять, что же все-таки происходит. Он все еще не решался войти, опасаясь того, что ему откроется — как если бы, затянув время, он мог продлить собственное неведение. — Хуайцзуй… ты считаешь, я сам не понимаю, насколько подвёл его? — теперь уже говорил Мо Жань. Его голос звучал надсадно, словно он до этого много кричал, или плакал. — Ты думаешь... я каждую секунду своей жизни не сожалею о том, что сотворил с единственным человеком, которого когда-либо любил?.. — Сожалений недостаточно, — Хуайцзуй говорил тихо, и в то же время отрывисто. — Знаете ли вы, что тот год, когда вы ушли, он провел в больнице? У него была клиническая депрессия, и он не мог ни выступать, ни преподавать. Знаете, какого труда стоило ему восстановление?.. Чу Ваньнин был готов провалиться сквозь землю. Тот самый год был одной из его самых постыдных тайн — Мо Жань не должен был об этом узнать. Были вещи, которые просто не стоило озвучивать. Одно дело — события его детства, на которые он никак не мог повлиять. Совершенно другое — его слабость, его болезненная влюбленность в собственного ученика, приведшая в итоге к такому печальному исходу. Когда Мо Жань ушел из балета, Ваньнин просто выгорел: в нем больше не оставалось ни единой искры жизни. Как мог он продолжать выступать на сцене или учить кого-то, если он едва мог заставить себя разлепить глаза поутру? Казалось, сама его душа превратилась в выжженную пустошь, черную от копоти там, где прежде полыхало пламя так тщательно сдерживаемых им чувств. Он больше не мог так жить. Если бы не Сюэ Чженъюн и Хуайцзуй, он наверняка бы пробил дно еще тогда, никогда не возвращаясь к балетной карьере. Ему потребовался целый год на то, чтобы прийти в чувства, и еще полгода для того, чтобы вернуться в форму. Нет, Мо Жань определенно никогда не должен был об этом узнать. Вот только Хуайцзуй продолжал слово за словом обличать уродливую правду: — Он перестал ходить на работу, появляться на репетициях. Поначалу я считал, что он заболел — однако он не отвечал на звонки и сообщения. Просто исчез отовсюду. Когда я пришел к нему домой, обнаружил, что он уже несколько дней ничего не ест и просто продолжает неподвижно лежать в постели... словно живой труп. Он пил снотворное всякий раз когда просыпался, чтобы снова заснуть — и в конечном итоге настолько ослаб, что не мог больше самостоятельно подняться… — Заткнись!.. — выкрикнул Мо Жань, а затем снова резко рассмеялся — так, что Чу в какой-то момент сделалось дурно. «Он… ему это действительно смешно?..» Ваньнин вжался в стену эллинга, закрывая горящее лицо руками. К горлу подступил ком. — Вы этого не знали, разумеется, когда лили грязь на него в каждом своем интервью, Мо Вэйюй. Что вы говорили о нем? Что ваш учитель издевался над вами, что вынуждал вас и ваших одногруппников задерживаться допоздна на репетициях, танцевать до кровавых мозолей. Что он избил вашего друга… что он заставлял вас приходить во время, свободное от занятий, потому что ему казалось, что вы танцуете недостаточно хорошо… Хуайцзуй продолжал беспощадно сыпать обвинениями, и от каждого слова сердце Чу Ваньнина покрывалось коркой льда. Разумеется, он не мог не знать, что в труппе ходили слухи о том, что Мо Жань якобы ненавидел своего учителя — однако он и предположить не мог, что юноша мог заявлять на весь мир нечто подобное. — Я… был жалок, — Мо Жань усмехнулся. — Тому, что я творил и говорил, нет оправдания. — Если это так, зачем вы вернулись, Мо Вэйюй? Неужели происшествие с Жун Цзю ничему вас так и не научило?.. Чу Ваньнин застыл, словно громом пораженный. Он не мог понять ни почему эти двое вообще говорят о таком, ни зачем Хуайцзуй внезапно упомянул инцидент, в котором Мо Жаня, очевидно, подставили. Разве только… сам Хуайцзуй имел к этому непосредственное отношение? Ваньнин вцепился ногтями в собственные ладони, понимая, что едва может дышать. То, что ему приходилось слышать, с каждой секундой выносить становилось все тяжелее. Он не имел представления о деталях случившегося, однако, когда Мо Жань говорил, что не помнит, что именно произошло, безоговорочно ему верил. Отвратительное предчувствие заставило его внутренности съежиться. — Вы помните, что случилось той ночью с Жун Цзю, Мо Вэйюй, — Хуайцзуй не спрашивал, он утверждал. — Вы ведь думали о Чу Ваньнине в те мгновения, не так ли? — Я… — Мо Жань внезапно замолчал, и от этой тишины Ваньнин едва не оглох. Его сердце, казалось, могло в эту секунду проломить ребра резкими, глухими ударами. Он ведь должен ответить правду — просто сказать, что не помнит той ночи... Почему же он МОЛЧИТ?!.. Балетмейстер, не в силах больше выносить происходящее, потянул дверь на себя — и в следующее мгновение его взгляду предстала картина настолько жуткая, что, казалось, останется выжженой на его сетчатке до конца дней. Мо Жань был привязан веревками к стулу, но при этом его руки были свободны. В мокрой одежде, со слипшимися в космы волосами, с которых непрестанно капало, он выглядел болезненно бледным, словно находился на грани жизни и смерти. К одной из безвольно повисших рук юноши крепилась капельница: длинная тонкая трубка змеилась в воздухе, присоединяясь к флакону с раствором. Впрочем, шокированный увиденным Ваньнин не сразу заметил, что в свободной руке Мо Жань сжимал нож. Остро заточенное лезвие недобро сверкало в холодном искусственном свете флуоресцентных тепличных ламп, по стальному полотну медленно стекали багровые капли крови, оставляя грязно-бурые следы. Чья это кровь?!.. Ваньнин замер, чувствуя, что взгляды Мо Жаня и Хуайцзуя обратились к нему. В ту же секунду рука Мо Жаня взметнулась резким движением, и лезвие ножа вошло на одну треть в его собственное бедро. При этом юноша даже не вскрикнул, и лишь продолжал смотреть на Чу абсолютно пустыми глазами, в которых отражались лишь отчаяние и непонимание. — Мо Жань!... — Ваньнин задохнулся собственным криком. — Прекрати! Прекрати сейчас же!.. Юноша медленно тряхнул головой, словно не хотел ничего слышать. Его пальцы снова крепко сжались на рукояти ножа, вены вздулись под бледной кожей. Одним рывком он высвободил лезвие из собственной плоти — и, к еще большему ужасу Ваньнина, занес его для следующего удара. — Нет!.. — Чу в одно мгновение оказался подле Вэйюя, пытаясь ударом выбить нож из напряженной хватки. Мо Жань, казалось, даже не осознавал, кто перед ним. Он явно был не в себе — и, когда нож выпал из его рук, зло оскалился на Чу. Глаза его налились кровью. Впрочем, кровь теперь и так была повсюду: сочилась из ран, которых было уже несколько, стекала багровой лужей на пол. — Юйхэн, — Хуайцзуй усмехнулся за спиной Чу. — Не стоило его останавливать. Он полностью заслужил всё это. Чу похолодел от ледяного спокойствия в голосе мужчины. — Что… что ты с ним сделал?! — он едва осознавал что перешел на крик. — О, не переживай так. Все это он сотворил с собой сам. Ваньнин резко развернулся к Хуайцзую, до конца не веря что все это происходит в действительности. Казалось, в одну секунду он лишился способности говорить — любые слова, которые он мог бы сказать, застревали в горле. В воздухе смешивался запах крови и лотосов, вызывая волны дурноты. — Почему?.. — Чу поднял глаза на Хуайцзуя. Он все еще не мог заставить себя поверить, что его наставник мог действительно иметь отношение к Жуфэн. Все эти годы Хуайцзуй был тем, кому Ваньнин доверял безоговорочно. И, все же… — Этот человек причинил тебе столько боли, Юйхэн. Почему ты продолжаешь о нем так беспокоиться? — задал встречный вопрос Хуайцзуй, а затем, натолкнувшись на ледяной взгляд Ваньнина, растянул губы в странной улыбке, качая головой. — Ты так разочаровал меня... Ваньнин на секунду прикрыл глаза, понимая, что ситуация оборачивается худшим кошмаром. Если Мо Жань будет продолжать находиться в подобном неадекватном состоянии и истекать кровью, он погибнет через несколько часов. Но едва ли он мог надеяться убедить Хуайцзуя вызвать «скорую». Становилось очевидно, что его наставник не собирался отпускать ни одного из них живыми из этого проклятого места. Он планировал все это таким образом, чтобы заманить их в ловушку, понимая, что Чу никогда не бросит неспособного спастись Мо Жаня — а, значит, не сможет сбежать. — Мо Жань! — Ваньнин снова развернулся к Мо Вэйюю, чувствуя, как его самого настигает отчаяние. — Мо Жань, очнись!.. Юноша не реагировал на его голос — и словно не понимал ничего из того что Ваньнин ему выкрикивал в лицо. Чу тут же попытался зажать сочащуюся кровью рану на бедре Вэйюя рукой — но буквально сразу понял, что его действия едва ли к чему-либо приведут. Это было венозное кровотечение, юноше нужно было срочно наложить шину — и госпитализировать как можно скорее. К тому же, с такой кровопотерей Мо Жань не смог бы ступить и шагу. Ему требовалась транспортировка. — Оставь его, — голос Хуайцзуя звучал мягко, даже сострадательно. — Ты ему не поможешь. Он не слышит тебя: его разум наполнен его собственными демонами, для него ты — его галлюцинация. И… не пытайся убрать капельницу. Он находится в сознании только благодаря ей... — Чего ты всем этим хочешь добиться? — оборвал его Ваньнин. Параллельно он стянул с себя рубашку и попытался затянуть рану на ноге Вэйюя хотя бы так. — Я?.. Добиться?! — Хуайцзуй тихо рассмеялся, качая головой. — Я ничего не хочу добиться, Юйхэн. Я разочарован! Ты… мог быть премьером, выступать на мировых сценах, однако этот человек… он сломил тебя. И даже не осознал, что натворил. — Я был сломлен до того как впервые повстречал его, — тихо возразил Ваньнин. — Тебе ли не знать? Мо Жань… он не виноват в том, какой я. Не виноват в моей астме, в моем страхе сцены. Он всего лишь ушел — и в том была моя вина. Я дал ему право себя ненавидеть. — Ты был моим лучшим учеником. С астмой или нет, ты просто позволил ему уничтожить себя, — Хуайцзуй вперил в Чу суровый взгляд. — Это постановка должна была стать последней в твоей карьере танцовщика, Юйхэн — но она никогда не состоится. — Что… что ты имеешь в виду? — Чу вдруг отчетливо осознал, что время работает против него. Где же была полиция когда они были так нужны?! Разве не обещали они прибыть на место?.. Сам он давно уже включил голосовую запись на телефоне для того, чтобы зафиксировать происходящее. Однако он не был готов к тому, что Хуайцзуй будет говорить нечто подобное. Сейчас включенный диктофон буквально прожигал ему карман — потому что он вдруг отчетливо понял, что во всем происходящем виновен он сам. Он не был уверен, что сможет заставить себя предоставить эту запись как свидетельство. По правде, он больше ни в чем вообще не испытывал уверенности. — Ты действительно веришь в то, что я позволил бы тебе танцевать с этим сбродом на сцене во время премьеры, Юйхэн? — Хуайцзуй покачал головой. — Для вас обоих все должно закончиться, не начавшись. Ты — предал себя ради него. Он — уничтожил тебя. Вы оба... не достойны больше ни выступать, ни жить… Ваньнин содрогнулся от того, как холодно и отстраненно звучал голос Хуайцзуя — как если бы он действительно верил в то что говорил. — Значит, тот случай на репетиции?.. — Чу внезапно ощутил, как самые страшные его догадки оживают с новой силой. Медленно его разум начинал осознавать происходившие в последние дни инциденты совершенно в ином свете. Хуайцзуй лишь продолжал улыбаться, и от этой привычной мягкой улыбки становилось дурно. — Всё это время… те записки… те послания? Это не был Ши Мэй?.. — Ваньнин вдруг почувствовал, что тонет в этой трясине отчаяния, и ему не за что ухватиться. Хуайцзуй!!! Всё это время он держал его в страхе. Но… зачем?!.. — Тебе не следовало отвлекаться по пустякам, — взгляд Хуайцзуя внезапно стал колким, словно отравленная стрела. — Ты должен был посвящать время репетициям, а не другим людям. Время — самое ценное, а ты растрачивал его... и себя. Да, мне пришлось немного припугнуть тебя, чтобы вернуть на сцену. Ваньнин закрыл лицо руками, чувствуя, как дыхательные пути жжет от нехватки кислорода. Он больше не понимал, что происходит. И он начинал задыхаться. Выходило, что Жуфэн уже давно не было дела до него — но… разве Мо Жань не выяснил у Наньгун Яня, что рядом с ним всегда находится некто, кто следит? — Ни с места!!!.. Руки за голову!!!.. На пол!!! — резкие крики вдруг оборвали сбивчивые обрывки мыслей, и в следующий миг по полу и стенам заскользили десятки красных точек — лазерные прицелы. Чу Ваньнин, едва соображая что делает, рывком опрокинул стул, к которому был привязан Мо Жань, на пол, закрывая юношу собой. Тот глядел на него мутным злым взглядом, и в какой-то момент попытался из последних сил оттолкнуть — однако Чу продолжал прижимать его к полу, а юноша настолько ослаб что его прикосновение едва ощущалось. В следующую секунду зрачки Мо Жаня расширились, и он, вдруг узнав человека перед собой, сбивчиво выдохнул: — Ваньнин?.. Это… это, правда, ты? А затем прогремел единственный выстрел. Все еще оглушенный резким звуком, Чу заставил себя не двигаться потому что опасался задеть раненую ногу Мо Жаня. Запах крови стал еще сильнее — и примерно в это же мгновение он заметил, что на теле юноши были другие порезы и колотые раны, исчисляющиеся десятками. Чу тут же вспомнил, как Вэйюй смеялся, отвечая на вопросы Хуайцзуя, и что это был за безумный смех… он вдруг представил, что, должно быть, в этот момент Мо Жань уже нанес сам себе эти увечья — в то время как сам Ваньнин стоял под дверью эллинга и был уверен, что юноша насмехается над ним... — Чу Ваньнин? — раздался голос откуда-то сверху, отрывая его от размышлений, и Чу медленно повернул голову в сторону говорившего. Человек перед ним не был ему знаком. — Мы заберем его в больницу. — Я поеду с ним, — Чу смерил ледяным взглядом незнакомца в экипировке, которая не имела ничего общего с полицейской. — Это невозможно. Мы теряем время, — мужчина в маске и бронежилете явно был зол, но все же не предпринимал попыток оттащить Чу от Мо Жаня. — Я поеду с ним. — упрямо процедил Ваньнин сквозь зубы, слово-в-слово повторяя собственные слова. Он догадывался, кто был перед ним. Человек из Жуфэн. Но Чу было плевать. Он не собирался позволить этим людям забирать Мо Жаня. Если они действительно собрались везти его в больницу — он поедет тоже. Должен ехать. Спустя пару секунд молчания вооруженный незнакомец в маске коротко кивнул.