Танцующий лепесток хайтана

Огромные от страха глаза цвета терна, раскрасневшиеся от слёз, усталые — вот всё, что Мо Жань мог вспомнить. В глаза эти хотелось упасть. В них хотелось глядеть, когда сознание пребывало в тумане и реальность ускользала. Их хотелось запомнить до мельчайших вкраплений — чтобы однажды сравнить со звездным небом. Мо Жань не был уверен, снилось ли ему это, однако, когда его тело пылало в непрекращающейся агонии, единственным, что удерживало его в сознании, были эти глаза. Звездного неба видно не было — вместо него над головой простирался смертельно-белый больничный потолок. Но юноше до этого не было дела. Он просыпался и засыпал, не понимая, пробыл в отключке несколько минут или час — но всякий раз ему было удивительно спокойно несмотря на обжигающую изнутри боль, потому что он знал: человек у его постели никуда не уйдет. Он будет стеречь его сон, продолжая тревожно вглядываться в лицо Мо Жаня, касаясь ледяными пальцами покрытого испариной лба. Чу Ваньнин. Имя пронеслось в памяти юноши подобно ослепительно яркой комете, двигающейся по противоречивой траектории. Он знал, что красивого словно небожитель человека у его постели так зовут. Но почему-то это осознание отдалось в его голове такой болью, словно в одно мгновение в его разум вонзились сотни отравленных стрел. Мо Жань сцепил зубы, подавляя рвущийся из груди стон. Человек у его постели… даже думать о нем было больно. Пробуждаясь, юноша тонул в темной трясине стыда и чувства вины, не находя оправдания собственным поступкам. Почему он не уходит? Он засыпал, чувствуя, как обливается ледяным потом от страха, что красивый мужчина у его постели куда-то исчезнет, каким-то образом узнав о его мыслях — но даже во сне его все еще окутывал тонкий аромат цветущих яблонь, мешаясь с грязным запахом его собственного тела... Мо Вэйюй знал, что небожитель никуда не ушел. Чувствовал его неуловимое присутствие даже захлебываясь в кошмарах. Держался за него словно за единственную путеводную нить, ведущую на свет. Даже когда его нутро обжигала нестерпимая боль, а кости, казалось, выламывало под невообразимыми углами, Чу Ваньнин все еще был у его постели… он все еще ждал его. Мо Жань не помнил, когда окончательно очнулся — однако, стоило ему открыть глаза и сфокусироваться, как он снова начал взглядом искать Чу Ваньнина. Где он?!.. Первая волна паники сошла на нет когда юноша понял, что Чу просто уснул не отходя от его постели. Мужчина опирался лбом на руку, как если бы просто немного устал — но глаза его были закрыты, а дыхание замедлилось. Второй рукой он продолжал переплетаться с пальцами Мо Жаня — прикосновение было невесомым, и в то же время распространилось теплыми волнами в груди Вэйюя. Некоторое время юноша просто неподвижно лежал, вглядываясь в бледное, несущее отпечаток усталости лицо, длинные полукружья ресниц — и собранные в небрежный пучок волосы. Даже во сне, растрепанный и выбившийся из сил, Ваньнин, казалось, все равно мог ослепить своим светом. Как мог я вообще его ненавидеть? За что?.. Мысль эта обжигала нестерпимой болью. Как я могу даже просто находиться с ним рядом? Дышать с ним одним воздухом? Разве смогу я стать достойным его?.. Мо Жань осторожно, стараясь не потревожить чужой сон, разжал пальцы Ваньнина, высвобождая свою руку. Он не мог перенести этого прикосновения — оно жгло его ладонь. В то же время… он не был уверен, что сможет вынести, если Чу Ваньнин уйдет. А он наверняка уйдет. Ведь он все о тебе знает, Мо Жань. Хуайцзуй был прав. Такому, как Мо Жань, было нечего надеяться на то, что Чу простит его в очередной раз. Юноша обманул его, едва появившись в его жизни спустя шесть лет. Продолжал обманывать, не раскрывая правду о себе, своем отце, своем психическом здоровье. Он знал, что Чу понятия не имеет о потоке злословия, который он извергал в адрес своего учителя все это время едва ли не в каждом своем интервью. Понимал, что Чу может не осознавать, в какой опасности находится рядом с ним — что, если ситуация с Жун Цзю однажды повторится, и Мо Жань не сможет себя контролировать, он может сотворить нечто непоправимое. Мо Жань все это знал — но его собственное эгоистичное желание обладать этим человеком, его сердцем и душой, всегда заглушало голос совести. Он оправдывал это тем, что Чу Ваньнин сможет полюбить его. Что он, Мо Жань, может стать достойным этой любви. Сделает всё, чтобы Ваньнину было рядом с ним хорошо. Но разве мог человек, подобный Чу, в действительности любить кого-то, похожего на Мо Жаня? Чу Ваньнин был достоин большего. Мо Жань закрыл лицо руками, понимая, что глаза печет от слез. Он не знал, как ему дальше поступить — не был уверен, что должен позволять Ваньнину оставаться рядом с собой. И в то же время… он не мог прогнать его. Веки Чу дрогнули, и мужчина неловко приподнял голову, моргая. Казалось, он не понимал, где находится и был дезориентирован — но затем, завидев Мо Жаня, как будто немного расслабился. Края тонких губ приподнялись в робкой улыбке. — Мо Жань! Ты очнулся... Мо Жань продолжал закрывать лицо ладонями, понимая, что не в состоянии встретить взгляд Чу. Ему казалось, если он осмелится еще хоть одну секунду смотреть в эти чистые, полные доверия глаза, он будет проклят. Он хотел попросить Ваньнина уйти, но ему не хватало духу. Хотел сказать, что между ними все должно закончиться — но одна лишь мысль о том, что он, возможно, больше никогда не увидит Чу, причиняла больше боли чем все ножевые ранения и швы на его теле. — Ваньнин… — прохрипел он. Голос едва слушался из-за подкатывающих к горлу слез. — Я здесь, Мо Жань, — Чу снова попытался взять юношу за руку, но тот дернулся, избегая любых прикосновений. Ваньнин опустил глаза, хмурясь. По его лицу не было понятно, что он чувствует — это снова было то самое ледяное выражение, к которому Мо Жань почти привык за долгие годы — и лишь недавно осознал, что именно так балетмейстер скрывает свои истинные чувства. «Я подвел тебя и расстроил, — подумал юноша с тоской. — Мне казалось, я знаю, как все исправить. Но со мной ты никогда не будешь счастлив… Я продолжу подводить тебя, и однажды ты все равно меня возненавидишь. Итог будет один». Вслух же он сказал: — Выглядишь усталым. Тебе надо бы отдохнуть... — Я буду с тобой, — Чу сощурился. — В любом случае, тебя выпишут через пару дней. Тогда и отдохнем. Казалось, он неким странным образом понял, о чем думает Мо Жань — вот только, зная Ваньнина, юноша сомневался в том, что тот сделал правильные выводы. Чу был одним из тех людей, которые всегда представляют себе самые тревожные сценарии развития событий. Мо Жань продолжал избегать смотреть на балетмейстера прямо — и тот тихо вздохнул, а затем, словно не обращаясь ни к кому конкретно, сказал: — Все это произошло из-за меня. Я пойму, если после всего, что случилось, тебе трудно меня видеть. «Мать твою… ЧТО?!» Мо Жань, забыв о том, что только что собирался найти правильный предлог, чтобы отправить Чу домой, во все глаза уставился на мужчину, который выглядел образцом равнодушия. — Мо Жань… мне уйти? — НЕТ!!! Мо Вэйюй дернулся так сильно, что невольно потревожил швы — и тут же, с абсолютно серым лицом, вцепился пальцами в простыню, глубоко дыша, чтобы перетерпеть пронзительную боль. — Я позову врача. — Ваньнин нахмурил брови и поднялся, чтобы покинуть палату. — НЕ УХОДИ!.. Мо Жань чередовал длинные вдохи и выдохи, перед глазами временами темнело, но он не бросал попыток сосредоточиться на Ваньнине, который застыл у двери с еще более мрачным лицом. — Меня не будет пару минут. Я просто приведу кого-нибудь на помощь, — балетмейстер некоторое время колебался — а затем, видя, что Мо Жань все еще не в себе, сделал шаг обратно, сдаваясь. — Хорошо. Я побуду с тобой, а врача позову позже. — Спасибо. — Мо Жань как будто расслабился, однако его тревожный взгляд теперь не отрывался от Чу. Он смутно осознавал, что в его желании не отпускать мужчину от себя нет ничего правильного, но ничего не мог с собой поделать. Казалось абсурдным, что еще минут пять назад он всерьез считал будто сможет отказаться от Чу. Он любил его. Хотел для него чего-то лучшего. Однако… не мог отпустить. Не тогда, когда видел, насколько Чу расстроен. — Мо Жань? — Ваньнин снова присел у края его постели, вглядываясь в его лицо. — Почему… ты так смотришь на меня? Тебе больно? — Что с Хуайцзуем? — перебил его Вэйюй, отчаянно пытаясь сменить тему. — Как… как мы выбрались? Что произошло? Почему ты вообще пошел за мной? Ваньнин растерянно заморгал, сбитый с толку таким количеством вопросов — а затем, прочистив горло, решил начать с самого простого: — Хуайцзуй получил огнестрельное ранение в живот, его госпитализировали для оказания первой помощи — но сейчас он уже неделю пребывает во временном заключении. Скорее всего, после того как психиатр сделает заключение о его состоянии психики, он будет проходить принудительное лечение. Я… не навещал его. Мне не хотелось оставлять тебя одного. — Уже неделю?.. — Мо Жань ужаснулся. — Сколько… я пробыл в отключке? — Девять дней. Ты приходил в сознание, но из-за препаратов, которые вызывают абстинентный синдром, у тебя была ломка — так что ты, возможно, ничего не помнишь… — Я помню, что ты все время был рядом, — перебил его Мо Жань. — Ты держал меня за руку. Ваньнин опустил глаза, непроизвольно сжимая в пальцах воздух, словно пытался ощутить призрачное тепло прикосновения. Ему вдруг стало ужасно неловко — Мо Жань видел это по тому, как он свел брови и поджал губы. — Я помню это только потому что это было единственным, ради чего мне хотелось приходить в себя, — добавил юноша тихо. — Среди всей той боли только ты удерживал меня в рассудке. — Мо Жань… — Чу предупреждающе поднял руку, пытаясь остановить парня, однако тот перехватил его ладонь, притягивая к себе. — Я люблю тебя, Ваньнин. Но после всего, что произошло, я больше не уверен, что имею право быть любимым тобой. Я… не уверен, что заслуживаю тебя. Каждое слово давалось юноше огромным трудом. Он снова отвел взгляд, понимая, что не вынесет, если увидит на лице Чу разочарование или боль. Однако его рука все еще удерживала руку Ваньнина, прижимая к груди так крепко, как если бы она была его единственным спасением. — Почему ты об этом говоришь сейчас? — резко бросил Чу. — Что за вздор?!.. Он попытался отдернуть пальцы, но сделал это неуверенно, а потому выскользнул из хватки лишь наполовину. Мо Жань вздохнул. — Я снова подвел тебя. — Ты идиот? — Ваньнин оборвал его на полуслове. Их взгляды снова схлестнулись — и теперь уже Мо Жань ощутил на себе всю силу гнева балетмейстера. Тот смотрел на него так, будто собирался его ударить, невзирая на то что юноша находился на больничной койке и едва пришел в себя. — Ты позволил Хуайцзую заманить себя в ловушку, — процедил Ваньнин ледяным голосом. — И, да, он понял, что в оранжерею приехал ты, потому что я очень хорошо знаком с этим местом — и никогда бы не вошел в теплицы с усыпляющим газом. Мне было бы очевидно, что что-то не так, с первого взгляда. Хуайцзуй знал, что ты приедешь. И он воспользовался моментом, накачав тебя чем-то психотропным, чтобы внушить тебе искаженное восприятие многих вещей. То, что ты сейчас говоришь, будто недостоин… это не твои слова. И позволь мне самому решать, кто достоин меня, а кто — нет. Юноша явно не ожидал услышать такую хлесткую лекцию о своих похождениях, а потому только молча продолжал смотреть на Ваньнина, приоткрыв рот от шока. — Единственное, в чем ты меня подвел — попал в неприятности за неделю до премьеры. Спектакль снова пришлось перенести на месяц, и я остался единственным балетмейстером в труппе. Что до твоего состояния, то на тебе сейчас швов больше чем на Франкенштейне — но, к счастью, прогнозы хорошие, и шрамов не останется. Сухожилия ты себе чудом не задел. Тебя зашивал один из лучших пластических хирургов страны. К слову… о хирурге и о нашем спасении — нас вытащили из этой передряги люди Наньгун Яня... — Чьи люди?.. — теперь уже лицо Мо Жаня приобрело нездоровый оттенок. — Твоего отца. — Я… не совсем понимаю, — юноша потер виски свободной рукой. — Каким образом Жуфэн оказались той ночью в оранжерее? Что это за жест доброй воли?.. — Детектив, который вел мое дело о шантаже, был человеком из Жуфэн, который следил за мной все это время. Это был не Ши Минцзин, — тихо проговорил Чу. — Когда я сообщил, что ты в опасности, надеясь на вмешательство копов, люди из Жуфэн пришли нам на помощь намного раньше, чем мы могли бы ожидать. Возможно, только благодаря этому ты сейчас жив и говоришь со мной… Мо Жань не знал, что на это ответить, а потому просто молча кивнул головой, хотя на самом деле все еще ничего не понимал. Ши Мэй… разве он сам не признался Чу в том, что работал на Жуфэн? Разве шантаж не начался с его появлением среди учеников Чу Ваньнина? — Картель Жуфэн никогда не шантажировала меня, все это время за угрозами стоял Хуайцзуй, — оборвал его лихорадочный поток мыслей Чу Ваньнин, оставаясь внешне все таким же спокойным. — Это не отменяет того, что я никогда не смогу смириться с тем, что… что… — он замялся, а затем и вовсе поник. — Ваньнин, — Мо Жань вздохнул, поглаживая ладонь Чу. — То, через что ты прошел, не искупить одним случайным аттракционом невиданной щедрости. Жуфэн продолжали слежку за тобой спустя столько лет не по доброте душевной. И они едва не погубили тебя — а ты мой мужчина, и я не собираюсь на это закрывать глаза. Я не забуду обо всем, что было раньше, только потому что Наньгун Янь внезапно вспомнил, что я его сын. — Он твой отец, — Чу поморщился, а затем покачал головой, словно не собираясь продолжать тему, которая была, очевидно, ему крайне неприятна. — Что до Ши Мэя… мне до сих пор стыдно перед ним за то, что я подозревал его. Он действительно работал на Жуфэн в детстве — его мать была в картели, и у него никогда не было иного выбора кроме как исполнять все, что бы ему ни говорили, в обмен на ее жизнь. Мо Жань… правда в том, что любой из нас мог оказаться на его месте. Ты знаешь, что его мать сейчас находится в специализированном пансионате. Что до того, что именно он делал для Жуфэн — это касается лишь его и меня... — Он все-таки продолжал путаться с ними даже спустя все эти годы, — процедил Мо Жань хмуро. — То, как с ним расправились… это было демонстративно. Я не верю, что все это в прошлом. — Возможно, — уклончиво ответил Ваньнин. — Однако никто не вправе его осуждать. Почему-то его лицо при этом снова превратилось в бесчувственную маску, что заставило юношу задуматься о причинах такой внезапной отстраненности. Было нечто, что Чу Ваньнин хотел бы сохранить в тайне — однако о чем именно молчал балетмейстер он не мог предположить, а потому ему оставалось только довериться ему. В конце концов, Ваньнин, как оказалось, был не только прав в том, что доверял Ши Мэю, но и явно поступал намного разумнее самого Мо Жаня, ухитрившись раздобыть подкрепление по пути в оранжерею, тогда как сам Мо Вэйюй ломанулся туда вооруженный лишь своим гневом и кулаками. Но, несмотря на это, Мо Жань не мог не ощутить отчетливый укол ревности. — Тебе нужно отдыхать, — Ваньнин тихо вздохнул. — Ты едва очнулся. Врач запретил мне тревожить тебя — но… видимо, я неважно справляюсь. — Я отдыхаю, зная, что ты со мной, — юноша улыбнулся, и тут же заметил, как уши Чу Ваньнина приобрели легкий розоватый оттенок. Он, конечно же, мог только догадываться о причинах такого смущения — и, вероятно, решил, что Ваньнин так отреагировал на его слова. Однако едва ли ему пришло бы в голову, что у балетмейстера перехватило дыхание, едва он увидел две до боли знакомые ямочки на щеках парня. Все дни, что Мо Жань был в полубессознательном состоянии, Чу не был уверен, что сможет увидеть его улыбку снова — но в мгновение, когда он осознал, что Мо Жань после всего пережитого находит в себе силы улыбаться, его сердце словно заново разбилось. Ради одной этой улыбки Ваньнин готов был пережить что угодно. — Почему ты так на меня смотришь? — Мо Жань заулыбался еще шире, не ведая, что творит. — Все-таки ты и вправду идиот...