Танцующий лепесток хайтана

Это была не первая поездка их группы на конкурс в соседний город. Мо Жань, которому тогда лишь недавно исполнилось шестнадцать, любил оказаться вдали от неусыпного контроля дяди Сюэ — ведь это бы значило, что некому будет следить, в котором часу и в каком состоянии он возвращается домой. Еще за месяц он развернул целую подготовительную кампанию: прекратил тратить карманные деньги, попутно устроившись на подработку почтальоном, чтобы скопить еще немного. Они с Ши Мэем, его новым товарищем, неделями просматривали в интернете локальные бары и клубы, потому что им предстояло выбрать маршрут, позволяющий обойти все самые злачные места за одну ночь. Уже наутро после конкурса следовало возвращаться, и оба были готовы кутить всю ночь напролет, собираясь выспаться по пути домой. Однако в какой-то момент их тщательно проработанный план оказался под угрозой срыва. Угрозу эту звали учитель Чу. Он был самым младшим руководителем в коллективе — лишь недавно парню исполнилось девятнадцать. Обычно в поездки со старшей группой отправляли более опытных педагогов, и, как правило, их сопровождал учитель Таньлан. Тот мало следил за ребятами — должно быть, ностальгируя по собственной молодости. Даже если Мо Жань ночью сбегал из гостиницы, он закрывал на это глаза, прекрасно осознавая, что парень вернется к отъезду. Но учитель Чу… Мо Жань знал его не первый год, еще со времен, когда тот сам был учеником в балетной школе. Этот ледышка сам не развлекался, и другим не давал. Одна лишь мысль о занятиях с ним вызывала у большинства в учебной группе нечто сродни нездоровой радости, испытываемой мазохистом при виде плетки. Этот парень был жесток, полон язвительных замечаний. Никого никогда не хвалил, никогда не поднимал ни на кого голос, лицо его всегда казалось непроницаемым — но его тихая циничная критика вышибала дух, заставляя всех, кто у него учился, нервно сглатывать от одной лишь мысли о приподнятом плече или неуместно согнутом колене. Он не терпел опозданий, вранья, и запах духов, коими первое время обильно орошали себя девицы перед занятиями в жалких попытках привлечь его внимание. Видел насквозь каждого, кто смел явиться на занятие толком не выспавшись. Прожигал при малейшей оплошности таким взглядом, от которого спину прошибала ледяная испарина. Вот только все это было нипочем их старшей группе. Потому что учитель Чу, обладая характером демона преисподней, выглядел словно небожитель. Стройный, гибкий, будто изящное древко лука, от кончиков ресниц до хрупких лодыжек и тонких пальцев. Мужчина предпочитал носить мешковатые кашемировые свитера с высоким горлом, но Мо Жань также знал, что скрывается под ними: видел пару раз мельком эту тонкую талию, острый разлет ключиц и бледную, длинную шею. Втайне он радовался, что Чу Ваньнин не выставлял себя на обозрение — его одногруппники и без того исходили на него слюной на занятиях. Наверняка многие бы не дожили до конца репетиции, если бы однажды Юйхэн надумал прийти к ним в чем-нибудь облегающем. Впрочем, никакие длинные свитера не могли укрыть от жадных взглядов его идеальные черты лица: высокие бледные скулы, острый прямой нос, красивые чуть хмурые брови вразлет — и дивные глаза феникса, от одного неодобрительного взгляда которых Мо Жань всякий раз чувствовал, как в груди поднимается странная горячая волна. Иногда он намеренно допускал ошибки в связках лишь для того, чтобы парень обратил на него внимание, и этим чертовым мягким голосом произнес его бл*дское имя. — Мо Жань… Мягкий, вопросительный тон творил с ним нечто невообразимое. На мгновение выпав из реальности, юноша не сразу понял, что Чу Ваньнин незаметно подошел к нему и, чуть щурясь, уже какое-то время разглядывал его набитый до отказа рюкзак — словно задаваясь вопросом, что такого объемного парень мог взять в поездку на два дня. — Учитель Чу? — юноша склонил голову. Ему все еще было непривычно называть Ваньнина учителем. Они были знакомы около шести лет — все это время тот занимался с Мо Жанем индивидуально. Их совместные занятия прекратились лишь пару месяцев назад, когда Ваньнин пришел в балетную школу в качестве преподавателя. Девятнадцатилетний деспот. Белый дух. Маленькая вдова. Как его только не называли за глаза. Часть этих прозвищ Мо Жань придумал сам — в моменты, когда осознание, что парень даже не смотрит в его сторону, становилось особенно невыносимым. Их знакомство не давало ему никаких привилегий перед соучениками — если говорить откровенно, то, скорее, наоборот, Чу Ваньнин относился к Мо Жаню даже хуже чем к другим ребятам. Если кто-то из них зажимал пальцы или опускал локти — он лишь холодно указывал на оплошность, чуть хмуря брови. Но, если вдруг забывался Мо Жань… юноша знал, что одной колкой фразой дело не ограничится. Нет, Чу Ваньнин не поносил его, не повышал на него тон, не обзывал криворуким калекой. Он не был похож на учителя Таньлана, который не гнушался пройтись по ученикам крепким словцом. Нет, Чу Ваньнин был другим. Он сверлил юношу долгим, пронизывающим взглядом, а затем, поджав губы, многозначительно цедил, что талант и физические данные — ничто в сравнении с упорством и практикой. Сама фраза как будто не относилась ни к кому конкретно, но тяжелый взгляд, который, казалось, проникал куда-то глубоко под ребра, вонзаясь острием заточенного клинка, не давая парню и на мгновение усомниться, о ком именно говорил Чу. По правде, Мо Жань всегда был старательным — и лишь благодаря этому спустя шесть лет занятий с Чу Ваньнином танцевал основные партии практически во всех постановках. Он немного распустился только в последние месяцы — и не хотел бы признаваться даже себе в том, что таким образом мстил юноше за то, что тот решил прервать их совместные занятия. Ему отчаянно не хватало их. Не хватало… Мо Жань вздохнул, а затем потряс головой. Он знал, что дело было совсем не в занятиях — а в том, кто именно их проводил. Чу Ваньнин. Чертов Чу Ваньнин, решивший, что Мо Жань отлично справится и без его помощи. Заявивший, что заниматься индивидуально им больше нет нужды. — Что-то случилось? — Чу Ваньнин теперь пристально вглядываться в лицо юноши, видя, что тот снова отвлекся. — Все в порядке, учитель Чу. А-Жань, он… немного устал после поездки. — Раздался мелодичный голос Ши Минцзина, который пришел парню на выручку, вовремя заметив, что происходит. Очевидно, он резонно опасался, что их план ночной вылазки после конкурса может сорваться если Мо Жань продолжит молча цепляться пальцами в лямки рюкзака и хмурить брови словно какой-нибудь злодей в низкопробной драме. Выглядело все это и впрямь весьма подозрительно. — Если устал, зачем встал посреди холла словно истукан? У нас до выступления еще три часа. Самое время пойти в номер и отдохнуть. Мо Жань сглотнул. Правда, почему он так и не поднялся в номер? Ах, да. Он же все это время наблюдал за тем, как Чу Ваньнин помогал ребятам распределиться по комнатам. Сам Мо Жань должен был заселиться вместе с Ши Мэем в один номер на двоих, однако… он так и не поднялся за своим другом, потому что ему внезапно стало ужасно любопытно, в какой номер отправится его учитель. Он планировал тихо выждать, пока тот освободится, и проследовать за ним. Похоже, его план с треском провалился. — Пойдем, А-Жань. — Ши Минцзин снова напомнил о себе. Его пальцы уверенно обхватили запястье юноши, потянув его за собой. Мо Жань бросил последний взгляд в сторону Чу Ваньнина, и понял, что тот отчего-то хмурится, и взгляд его прикован к соединенным вместе рукам его учеников. — Мо Жань, стой. — Голос Чу Ваньнина прозвучал отчего-то чуть резче обычного, и Мо Жань поймал себя на мысли, что в груди на мгновение появился странный, сладостный трепет. Когда учитель Чу называл его по имени, он чувствовал себя необычно. Почти так же, как когда смотрел п*рно — но все же… иначе. Лучше. Ощущения каким-то непостижимым образом были намного острее, отдаваясь горячим томлением где-то в паху. Выскользнув из хватки Ши Минцзина, он развернулся к учителю в полоборота, бросая на него украдкой тревожный взгляд. Он всерьез опасался, что Чу Ваньнин каким-то образом поймет, в чем дело. Он был удивительно проницательным человеком когда дело касалось постановок и танца — какова была вероятность, что он заметит возбужденное состояние парня? — Учитель Чу? — Мо Жань попытался изобразить на лице правдоподобную улыбку. Мысленно призвал себя сохранять спокойствие, но в груди жгло от осознания, что Чу Ваньнин на него смотрит. “Что, если он и вправду заметит? Он ведь старше меня всего на три года — мы почти ровесники. — думал он. — Не может же быть он в самом деле таким холодным, каким кажется? Интересно… ему вообще нравятся мужчины?” Непрошеные образы тут же наводнили воображение. Последний год он частенько представлял Чу Ваньнина, когда хотел получить быструю разрядку. Стоило только подумать о том, как его учитель кладет свои худые прохладные ладони ему на плечи, пытаясь откорректировать положение… или проходится длинными, изящными пальцами по его запястью, заставляя выправить заломанный угол… Мо Жань едва не застонал в голос — ему пришлось укусить себя за щеку, чтобы сдержаться. То, как он реагировал на Чу Ваньнина и его вполне невинные прикосновения, было ненормально. Он ведь даже не представлял его себе обнаженным, или… Мо Жань невольно вздрогнул, из ушей едва не повалил пар. Нет, он определенно был не в себе. — Будет лучше, если Ши Минцзин поселится с Наньгун Сы. Они оба недавно перешли в группу, и Сы не с кем жить. Что скажешь? “Твою ж…!!! Какой облом!!!” Мо Жань обменялся с товарищем быстрыми взглядами. Тот незаметно пожал плечами — но было видно по выражению глаз, что расстроен. Деля один номер на двоих, они с Ши Мэем могли не опасаться, что кто-то донесет на них Чу Ваньнину. Но чертов Наньгун Сы… он был слишком правильным, заставляя Мо Жаня скрежетать зубами, задаваясь вопросом, откуда он вообще взялся на их головы. Всегда почтительный к учителю, не допускающий ошибок, идеальный… Вечно крутящийся вокруг Чу Ваньнина. Неудивительно, что селиться с ним никто не хотел. Юноша невольно сжал челюсти. — Если вы захотите после выступления прогуляться, я не стану возражать, — добавил Чу Ваньнин, и как-то странно взглянув в последний раз на Мо Жаня, отвел глаза. — Сегодня седьмое число седьмого месяца. Ночь Семерок… наверняка в городе будет, на что посмотреть. — Последняя фраза звучала как-то до неубедительного странно, сопровождаясь еще более неловкой паузой. “Стоп… он, что, действительно собирался отпустить их с Ши Мэем одних?!” Мо Жань изумленно моргнул. А затем до него дошла вторая часть сказанного. “Ночь Семерок… Праздник Циси”. Он снова обратился взглядом к Чу Ваньнину — и, поскольку тот на него в этот момент не смотрел, и, казалось, был увлечен изучением собственных скрещенных на груди рук, задержал взгляд на лице парня. Плотно поджатые губы выдавали напряжение, кончиков ушей и шеи коснулась легкая дымка румянца. — Просто возвращайтесь в гостиницу до полуночи, ладно? — Учитель Чу… — Мо Жань знал, что его голос прозвучал немного хрипло, но ничего не мог с собой поделать. Ваньнин вопросительно вскинул голову, и на мгновение взгляду Мо Жаня предстала тонкая бледная шея и быстро дернувшийся кадык. — Что? — Если Наньгун Сы будет жить с Ши Мэем, где… где теперь буду жить я? — У меня двухместный номер, — буквально выплюнул Чу Ваньнин, сверля парня ледяным взглядом. — И, если ты опоздаешь хоть на секунду, и не вернешься к полуночи, можешь забыть о будущих конкурсных выступлениях и поездках. Мо Жань потрясенно уставился на Ваньнина, не понимая, не послышалось ли ему. Тот, правда… только что сказал, что они будут жить в одном номере? Вместе?.. Вдвоем?... В груди разгорелся пожар. На какое-то мгновение парень забыл как дышать, и только смотрел на Чу, пытаясь понять, не шутит ли тот. Но не было похоже, чтобы Ваньнин внезапно решил поупражняться в юморе. По крайней мере, выглядел он максимально серьезно. Щурясь, он поддел рюкзак Мо Жаня рукой, проверяя его вес — а затем приподнял брови, услышав характерное металлическое побрякивание пивных банок. — И чтоб никакого алкоголя. — После недолгой паузы процедил он, и, выхватив рюкзак парня раньше, чем тот успел хоть как-то его остановить, направился к лифту. — Учитель Чу!!! Мо Жань бросился за ним следом, окончательно отказываясь от планов на вечер — сам факт того, что он будет жить с Чу Ваньином в одном номере, пьянил сильнее чем самый крепкий алкоголь. — Учитель Чу, стойте!!! Я… я же не знаю, куда идти! — он остановился у самого лифта, и едва не налетел на Ваньнина, который в этот момент стоял к нему спиной и хмуро зажимал кнопку. Бросив на Мо Жаня раздраженный взгляд, юноша несколько нервно отступил. “Всегда сохраняет дистанцию…” Мо Жань знал, что Чу Ваньнин терпеть не мог, когда к нему приближались — а от случайных прикосновений приходил в неистовство, иногда — даже содрогался от отвращения. Но, если бы не это знание, он бы подумал, что его молодой учитель ведет себя словно стыдливая девушка, смущенная близостью объекта своих симпатий. Даже чуть покрасневшие уши Ваньнина выглядели невероятно мило… интересно, они действительно так сильно раскраснелись от гнева? Мо Жань на секунду представил, как бы выглядел его учитель, если бы был… возбужден близостью. Насколько бы это сильно отличалось от того, что он видел сейчас? Чу Ваньнин бросил в его сторону непонятный взгляд, сильнее поджал губы. Очевидно, был настолько зол, что не был в состоянии говорить. — Учитель Чу, я прошу прощения за… — Мо Жань неловко замер, неуверенный, что именно ему нужно сказать, чтобы Чу Ваньнин перестал сердиться. — За все это… Повисла долгая пауза, нарушаемая тихим гулом заселяющихся постояльцев гостиницы. Лифт все никак не спускался на их этаж. — Извинения приняты, — наконец ответил Чу, и его выражение лица как будто немного смягчилось. — Я вылью весь привезенный тобой алкоголь в раковину, и будем считать, что я ничего не видел. Возможно, он ожидал, что Мо Жань начнет возражать, но на его заявление парень только расплылся в улыбке, кивая. — Пусть будет так, как скажет учитель. Ваньнин еще некоторое время с абсолютно нечитаемым выражением лица бросал в его сторону странные мимолетные взгляды пока они ехали в лифте и по пути к номеру — но больше не проронил ни слова. Номер, в который они заселились, был просторным и чистым. В воздухе стоял тонкий запах цитрусовой полироли, прохладный кондиционированный воздух приятно холодил после суток в душном автобусе. Две аккуратно застеленные покрывалами цвета морской волны кровати находились по разные стороны от тонкой ширмы в восточном стиле, украшенной причудливыми узорами в виде пестрых черно-белых и золотых сорок. Чу Ваньнин отошел в сторону, давая Мо Жаню пройти вперед. — Выбирай, где будешь спать. А затем, не дожидаясь ответа, развернулся на пятках и понес рюкзак парня в ванную комнату. Вскоре оттуда послышались звуки сливаемого в канализацию алкоголя. Мо Жань чуть нахмурился, уставившись на тонкую, но при этом удивительно плотную ширму. До последнего он надеялся, что у него будет возможность незаметно понаблюдать за Чу Ваньнином — и это определенно стоило бы всех тех денег, которые он потратил на закупку спиртного, и которые его молодой учитель сейчас бессовестно спускал прямо в унитаз. Однако планировка номера была такова, что он не смог бы незаметно следить за Чу Ваньнином даже при большом желании. И, все же, сама мысль о том, что учитель будет спать с ним в одной комнате, всего в нескольких метрах от него, по-прежнему волновала. Выбрав для себя ту кровать, что стояла ближе ко входу, Мо Жань вытянулся на ней. Неожиданно в голове пронеслась мысль, которая заставила его едва ли не подскочить на месте. “Чертов Чу Ваньнин, чтоб тебя!...” Среди его вещей было кое-что, чего его учителю видеть определенно не стоило. Вот только он напрочь забыл об этой вещи, а потому так спокойно позволил тому забраться в свой рюкзак. Все дело было в том, что какое-то время назад он периодически подкладывал Чу Ваньнину всевозможные пустяковые безделушки и сладости, чтобы того развлечь. Делать он это старался незаметно, и никогда не акцентировал на этом внимания — как правило, просто оставлял их где-то в танцевальном классе в момент, когда Чу отвлекался. Длилось это не первый год, и поначалу Ваньнин с улыбкой принимал его маленькие знаки внимания, хоть и не делал этого напрямую. Однако примерно год назад что-то в его отношении к Мо Жаню начало неуловимо меняться, и однажды он подозвал его после индивидуального занятия и достаточно холодно попросил больше ничего не приносить. Мо Жань поначалу подумал, что у юноши просто не было настроения, а потому, проигнорировал просьбу Чу, и на следующей же репетиции незаметно подсунул ему в сумку лотосовое печенье. Вот только когда он пришел на следующий день, случайно бросив взгляд в сторону корзины для мусора, обнаружил в ней нетронутый бумажный пакет со сладостями, который собственноручно накануне разрисовал аккуратными цветами хайтана. Все это произошло примерно за месяц до того, как Чу Ваньнин сухо сообщил ему о прекращении индивидуальных занятий. С тех самых пор Мо Жань больше никогда не докучал парню подобными знаками внимания. На самом деле, ему все еще было тошно от мысли, что Чу Ваньнин так внезапно решил оборвать с ним все то полудружеское общение, что продолжалось в течение стольких лет. “Полудружеское, — мысленно скривился Мо Жань. — Иначе не скажешь. Все это время именно я пытался стать Чу Ваньнину другом. Делился с ним своими историями из жизни. Таскал ему сладости. На самом деле, сколько бы я не старался, он все эти годы продолжал во мне видеть лишь назойливого ученика”. И, все же… Почему-то в эту поездку, узнав, что Чу Ваньнин повезет их группу, он снова прихватил для него подарок. Он и сам не смог бы объяснить себе, зачем это сделал — тем более, что вещь эта была не купленной второпях в магазине. Одного лишь взгляда на нее хватило бы, чтобы Чу Ваньнин это понял. К тому же… Мо Жань не был уверен, принято ли было среди друзей дарить нечто подобное. А сегодня к тому же был праздник Циси... За неделю до поездки он купил шелковый отрез, раскроил из него платок — и несколько ночей провел без сна, старательно вышивая на нем цветы. Стежки временами собирали ткань гармошкой, ложась слишком плотно друг к другу — иногда же, напротив, растягивались и казались неловкими. Нитки путались на обратной стороне в уродливые узлы, швы петляли и расползались. Несколько раз парню приходилось полностью срезать вышивку, чтобы попытаться заново сделать все как следует. Он и сам не помнил, с какой попытки ему удалось вышить все более-менее сносно — так, чтобы цветы хайтана были хотя бы узнаваемы. В конце концов, он до сих пор не был уверен, что в итоге наберется смелости, чтобы подарить собственноручно вышитый платок учителю. Казалось глупым, что он потратил столько времени на что-то, что могло так навсегда и остаться неврученным подарком. Мо Жань даже не был уверен наверняка, чего он опасался больше: что не решится подарить платок Чу, или что все-таки решится, но затем найдет его где-нибудь в очередной мусорной корзине. Он уже знал, насколько бессердечно мог обходиться Чу Ваньнин с такими подарками. В какой-то момент он принял решение, что платок все равно возьмет с собой в поездку, и затем, улучив момент, подсунет его незаметно куда-нибудь учителю Чу в вещи. Возможно, тот найдет его лишь вернувшись из поездки домой — и оставит себе. Вот только… Мо Жань никак не рассчитывал, что учитель полезет в его вещи и обнаружит приготовленный сюрприз вот так. Неправильно. Слишком рано. Мо Жань неосознанно сжал руки в кулаки, чувствуя, как в груди становится невыносимо горячо. “Да что со мной такое?!” Он попытался взять себя в руки. Убедить себя, что не было ничего страшного в том, что Ваньнин увидит его бестолковый сюрприз. Он ведь мог подумать, что этот платок вышит для кого-нибудь еще — в конце концов, для того же Ши Мэя. “Все нормально, — убеждал себя Мо Жань. — Он ни о чем не должен догадаться”. Ему удалось окончательно успокоиться только к моменту, когда Чу Ваньнин наконец вернул его изрядно выпотрошенный рюкзак. Старательно делая вид, словно ничего особенного не происходит, Мо Жань пошарил среди своих вещей в поисках того самого вышитого клочка шелка. Но его пальцы бесконечно натыкались на провода от наушников, пакеты со снеками, футболки… Платка же нигде не было. Он словно исчез с лица земли. Он… что, правда, его забыл дома?!.. Мо Жань вывалил все содержимое своего рюкзака на постель и принялся лихорадочно перекладывать и перетряхивать вещи. Да нет же, он ведь помнил, как положил его... Спокойно наблюдавший за происходящим Чу Ваньнин вдруг прохладно поинтересовался: — Ты что-то потерял? Мо Жань поднял голову и молча уставился на молодого учителя, который методично раскладывал свои вещи в прикроватной тумбочке. Почти вся его одежда была либо белой, либо в светлых пастельных оттенках. Сложенные стопки футболок и рубашек напоминали снеговиков. — Я… да… то есть, нет. Мо Жань хмуро покачал головой. Почему его так сильно расстроило, что он забыл подарок дома, если даже не был уверен, станет ли его дарить?.. Впрочем, возможно, все это к лучшему. Чу Ваньнин, вероятно, все равно бы его выбросил. — Прекрасно. Тогда советую тебе сходить в душ. До открытия конкурса еще пару часов, но нам еще нужно добраться до места проведения, переодеться и разогреться. Я сейчас пойду, проверю, как дела у нашей группы. Постарайся отдохнуть — если плохо выступишь, о вечерней вылазке с Ши Мэем не мечтай. Мо Жань бросил долгий взгляд на Чу Ваньнина, и только теперь заметил, что волосы старшего юноши были слегка влажными. Он был полностью одет, так что ничто его не выдавало — однако, судя по всему, он и сам только что освежился. При мысли о том, что парень совсем недавно был полностью обнажен — и при этом находился от него, Мо Жаня, всего в нескольких метрах, сердце яростно заколотилось где-то в районе горла, а тело налилось нестерпимым огнем. Возможно, если он действительно сейчас отправится в душ, ему удастся почувствовать запах кожи юноши, и даже ощутить призрачное тепло там, где он стоял босыми ступнями. Возможно… возможно, закрыв глаза, он сможет представить, что они находятся в душевой кабинке вдвоем. Мо Жань опустил глаза. Он опасался, что Чу Ваньнин каким-то образом прочитает по его лицу, о чем он думает. Лишь когда парень ушел он, стягивая с себя в спешке одежду прямо на ходу, Мо бросился в ванную комнату. В воздухе совсем не было пара — что было само по себе странно — и чувствовался едва уловимый прохладный мыльный аромат. Шумно втянув его полной грудью, Мо Жань стал под под струи воды и прикрыл глаза. Его мысли обратились к Чу Ваньнину, и тому, как совсем недавно он точно так же стоял примерно здесь. Обнаженный... Мо Жань сдавленно застонал, представляя, как его учитель плавно скользит рукой по своей груди, опускаясь все ниже. Как длинные изящные пальцы проходятся по темно-вишневым соскам, на мгновение задерживаясь. Его собственная плоть уже давно пребывала в напряжении — теперь же он оказался на грани отчаяния. Интересно, бывал ли Чу Ваньнин иногда возбужден? Трогал ли он себя вот так?.. Прижавшись лбом к холодному кафелю, Мо Жань обхватил член рукой и резко, грубовато задвигался. Дыхание сбилось, перед глазами все пылало — он словно переместился в некий причудливый инфракрасный мираж, в котором прежде размытые фантазии обретали отчетливую физическую форму. Он думал о том, как бы отреагировал Чу Ваньнин, если бы увидел, чем именно Мо Жань сейчас занят — и от этой мысли его словно прошибло током. Выгнув спину, запрокинув голову назад, он теперь двигал бедрами, представляя, как глаза юноши бы расширились от удивления, и как сбилось бы его дыхание. Наверняка он бы ко всему прочему еще и покраснел… Мо Жань глухо застонал, представляя, как румянец цвета лепестков хайтана заливает обыкновенно бледные скулы, и как поджимаются тонкие губы… Те самые губы, которые ему так часто хотелось попробовать на вкус, когда Чу Ваньнин забывался и все-таки подходил к нему на репетициях ближе обыкновенного, касаясь его напряженных плеч. “Расслабься. Дыши глубже” — говорил ему Чу Ваньнин в ухо. Его мягкий голос далеко не всегда отдавал холодом. По крайней мере, так было прежде. До того, как их индивидуальные занятия прекратились. Мо Жань задвигался резче, яростней, думая о том, что мог бы… мог бы тогда поцеловать Чу Ваньнина. Просто накрыть его губы своими — и посмотреть, как тот отреагирует. Отстранится ли — или ответит на поцелуй… Возможно, он бы приоткрыл рот, позволяя языку Мо Жаня скользнуть внутрь. Возможно, его обыкновенно такое спокойное дыхание бы наконец сорвалось в хриплый стон... Мо Жань кончил. Его плоть пульсировала еще какое-то время, а затем медленно обмякла. Он тихо выругался, понимая, насколько глупо предаваться подобным фантазиям. В ту же секунду его окатило отвращением к самому себе. Чу Ваньнин никогда бы не стал ни целовать его, ни, тем более, ласкать себя в душе, думая о нем. Он был холодным словно кусок льда, по какой-то нелепой случайности принявший человеческое обличие. Даже краснел-то не как все люди, а лишь местами — пунцовыми становились кончики ушей и шея, но не само лицо. Казалось, ничто не могло заставить его утратить контроль. Уж точно не Мо Жань, которого он воспринимал как потенциальный источник неприятностей, который нужно было всегда держать на коротком поводке, в пределах видимости. Парень отдавал себе отчет в том, почему учитель Чу подселил его к себе. Здесь нечего было додумывать. Дело было не в том, что они были знакомы не первый год. Не в его особенном отношении к Мо Жаню. Чу Ваньнину было плевать на него — Мо Жань это уяснил раз и навсегда, хоть и с опозданием… А ведь когда-то ему казалось, что между ними было нечто большее. Всего пару лет назад все было иначе… или, может, он все это себе придумал? Принял желаемое за действительное. Раздражаясь все сильнее, парень грубо выругался. Он уже успел привести себя в порядок после временного помутнения. Он и сам не понимал, что именно его так привлекало в учителе Чу, что, едва завидев его, он терял контроль. А ведь потеря контроля в его случае была особенно опасна. Нет, ему положительно не стоило соглашаться ночевать с Чу Ваньнином в одной комнате: он понятия не имел, как выдержит с ним в одном пространстве всю ночь. То, что поначалу он посчитал благословением небес, внезапно каким-то непостижимым образом превратилось в пытку. В насмешку. А как еще можно было назвать необходимость спать всего в нескольких метрах от человека, один взгляд в сторону которого поднимал член колом?.. Никакая ширма не была способна его спасти от унизительного ощущения бессилия что-либо изменить. Приняв решение, Мо Жань обреченно вздохнул. Он собирался провести всю эту ночь в компании Ши Минцзина — плевать, что Чу Ваньнин угрожал, будто больше не возьмет его ни на какие конкурсы. Пускай. Даже это было лучше, чем всю ночь лежать без сна, сгорая от желания к человеку, который только и способен, что жалить ядовитыми словами и сыпать издевками. К человеку, который настолько холоден, что способен выбросить печенье, преподнесенное ему учеником ото всей души. К человеку, которого от Мо Жаня и его попыток стать ему хотя бы другом, видимо, воротило. *** Он лежал в постели без сна уже пару часов. Поначалу не хотел гасить свет — все еще надеялся, что Мо Жань вернется в номер, пусть и с опозданием. Но он должен был признать, что сам спровоцировал юношу сбежать. В конце концов, какой подросток в своем уме захочет, вырвавшись из дома, проводить Циси в компании человека вроде Чу Ваньнина? Глупый… он решил, что, если расселит Мо Жаня и Ши Мэя, они не найдут способ провести эту ночь вместе. Глаза в который раз безбожно защипало — и парень раздраженно прижал прохладные пальцы к векам. Еще этого не хватало. В какой момент он утратил контроль и позволил себе влюбиться в своего ученика?.. Если подумать, у них не было огромной разницы в возрасте — он был старше Мо Жаня всего на пару лет. Вот только с таким же успехом это могла бы быть разница в полвека, потому что он был скучным, глупым, вздорным, абсолютно никому неинтересным. Некрасивым. И, ко всему прочему, больным. Он начал преподавать лишь потому что приступы астмы в какой-то момент обострились, и ему пришлось уменьшить количество выступлений, опасаясь, что однажды нагрузка добьет его, и он подведет труппу. Все еще выступал на сцене время от времени — но и он, и Хуайцзуй знали, что так не будет вечно. И что однажды — возможно, через год, или шесть лет — ему придется закончить карьеру танцовщика. На самом деле, он имел вполне четкое представление, почему астма внезапно начала так быстро прогрессировать. Если раньше приступ мог случиться раз в полгода, а то и реже — теперь он вынужден был таскать ингалятор с собой буквально всюду. Брать его с собой даже в ванную — и хранить под подушкой на случай, если начнет задыхаться среди ночи. Все пошло под откос когда он принял решение прекратить индивидуальные занятия с Мо Жанем. Это было тщательно продуманное и очень взвешенное решение, которое он принял в одностороннем порядке потому что знал, что дальше так продолжаться не может. Он либо сойдет с ума, либо выставит себя и свои чувства на посмешище перед единственным человеком, который когда-либо проявлял к нему симпатию — и так искренне пытался стать его другом все это время. И все разрушит. Беда в том, что Чу Ваньнин не желал дружбы с Мо Жанем. Он сам не знал, чего хотел от парня, учитывая, что отношения он строить попросту не способен после всего, что пережил в Жуфэн. Травматический опыт прошлого наложил на его жизнь такой глубокий отпечаток, что всякий раз, когда он даже просто допускал, что кто-то к нему может прикоснуться, его охватывал едва ли не панический приступ. Сердце начинало колотиться словно безумное, спину прошибал ледяной пот. Его трусило в лихорадке. От одной лишь мысли. Что было бы, если бы Мо Жань попробовал к нему прикоснуться, он не знал — и проверять не собирался. Был слишком сломлен, чтобы ставить на себе эксперименты. Все, что ему оставалось — попытаться сохранить лицо и отдалиться от Мо Жаня так, чтобы парень и думать о нем забыл. Чтобы не пытался проявить к нему тепло, прекратил набиваться в друзья. Он намеренно решил отдалиться. Сначала проводил индивидуальные занятия все реже. Если прежде они с Мо Жанем занимались четыре раза в неделю, к концу прошлого года их встречи сократились до двух раз — а затем и те немногие занятия Чу Ваньнин начал переносить, оправдываясь гастролями и нехваткой времени. Через пару месяцев его надежды, что Мо Жаню надоест заниматься в таких нестабильных условиях, и он сам решит прекратить все, так и не оправдались. Казалось, юноша был теперь настроен еще решительнее. Он приносил Чу Ваньнину подарки — по сути, всевозможную чепуху, но… всякий раз сам факт того, что Мо Жань потратил время и карманные деньги на то, чтобы купить ему печенье или конфеты, положительно сводил с ума. Добивал его. Заставлял устыдиться самого себя и собственной решимости оттолкнуть парня. Подарки, между тем, становились все разнообразней. Если раньше это были магазинные конфеты, то теперь Мо Жань время от времени собственноручно готовил их из шоколада специально для Чу Ваньина. Если раньше печенье бывало упаковано в обычный целлофан, теперь Мо Жань тратил время на то, чтобы красиво разложить его в бумажном крафтовом пакете, который украшал рисунками. Чу Ваньнин зажмурился, пытаясь подавить в воспоминаниях момент, когда Мо Жань обнаружил один из своих подарков в корзине для мусора. Почему Чу Ваньнин выбросил печенье? Сделал ли он это намеренно, чтобы Мо Жань увидел это и прекратил одаривать его своим вниманием? Отчасти. Однако он не мог отрицать, что слишком устал, и ему было невыносимо чувствовать, как юноша продолжает к нему тепло относиться несмотря на все его сознательные попытки саботировать их дружбу… или то, что сам Мо Жань считал дружбой, а Чу Ваньнин — мысленно окрестил “пыткой”. Они не могли остаться друзьями. Это было невозможно. Не с Чу Ваньином, который знал, что его сердце однажды окажется разбито, стоит Мо Жаню повзрослеть и осознать, что его учитель — просто глупый, никчемный, скучный человек, с которым даже поговорить не о чем. Это должно было произойти рано или поздно. В конце концов, когда Чу Ваньнин не выдержал и напрямую сказал Мо Жаню об окончании индивидуальных занятий, было скорее поздно, чем рано. Его собственное сердце уже предало его окончательно — и он провалился в бездну отчаяния, понимая, что бесповоротно влюблен, и что с трудом представляет, что теперь будет делать, когда в его жизни парня больше не останется. В итоге на нервной почве его астма стала постоянной проблемой. По глупой случайности как раз из-за ухудшения физического состояния он снова вынужден был столкнуться с юношей — теперь уже как преподаватель в его балетной группе. С удивлением он отметил, что за время, что он не видел Мо Жаня, тот действительно повзрослел — и наконец отдалился от него. У парня появились друзья-одногодки, с которыми он весело проводил время. Ему теперь вовсе не было дела до его неловкого учителя Чу — тем более, что тот держался с ним подчеркнуто отстраненно. Да и как он должен был с Мо Жанем себя вести, если одно лишь присутствие юноши на занятиях и репетициях вызывало в нем такое отчаяние? Такую боль?.. Всегда сохраняя дистанцию, он наблюдал за тем, как между парнем и Ши Мэем зарождаются первые чувства. Ши Минцзина Чу Ваньнин знал не только как перспективного танцовщика, но и как необычайно легкого, отзывчивого и добросердечного человека. Они были дружны с детских лет — и с его стороны было бы низко ревновать Мо Жаня к человеку, который был для него словно младший брат. Ши Мэй заслуживал счастья. Он любил жизнь — и умел ею наслаждаться. Он был достоин. А Чу Ваньнин — нет. Чу умел лишь молча наблюдать из тени, как живут другие — и старался испытывать радость, когда у небезразличных ему людей в жизни все складывалось. Но делать это становилось с каждым днем все сложнее. В какой-то момент он понял, что ревнует Мо Жаня к Ши Минцзину — и осознание это ударило по нему словно пуля, выпущенная куда-то в сторону и случайно срикошетившая прямо в сердце. Он сам себе опротивел. А особенно отвратительным был, пожалуй, его недавний поступок. Случайно увидев в вещах Мо Жаня вышитый шелковый платок, он не мог не догадаться, что парень приготовил его в подарок Ши Мэю на Циси. По всему выходило, что этой ночью Мо Жань собирался признаться Ши Минцзину в любви — именно с этой целью и дарили платки в этот праздник. Тут не могло быть никаких инотолкований. Чу Ваньнин закрыл лицо руками, чувствуя, что сгорает от стыда. Он украл этот чертов платок из вещей Мо Жаня! Какое бесстыдство!!! Зачем он вообще это сделал?!.. Мо Жань мог вполне признаться Ши Минцзину в чувствах и словами, без всяких подарков. Едва ли такая потеря могла его остановить. Проблема была в другом. Чу Ваньнин задохнулся от подкатывающих к горлу рыданий, вспоминая, что на платке были вышиты аккуратными, четкими стежками распускающиеся цветы хайтана. Те самые цветы, которые Мо Жань так любил изображать на коробках с печеньем. Которые весной, бывало, мог наломать в парке и принести ему — просто так, чтобы поднять настроение. Те самые цветы. Теперь Мо Жань хотел дарить их другому человеку. Они больше не принадлежали Чу Ваньнину — и никогда не будут принадлежать… Чу Ваньнин не знал, сколько пролежал без сна, беззвучно захлебываясь собственными слезами — казалось, он никак не мог остановиться, сколько ни тер лицо. Они просто лились из его глаз подобно прорвавшей плотине, которую больше невозможно было починить. Он украл этот чертов платок потому что все еще хотел присвоить себе что-то, что стало бы для него частью воспоминаний о Мо Жане и том беззаботном времени, когда парень был его учеником — когда Чу Ваньнин считал его своим другом и еще не знал, что его сердце вот-вот разобьется. *** Мо Жань вернулся в номер только к рассвету. На самом деле, он отправился прогуляться по чужому городу после конкурсного выступления в одиночестве — в какой-то момент он понял, что не сможет выдержать бесконечный треп Ши Минцзина, который, казалось, и минуты не мог провести с закрытым ртом. Ему было хр*ново. По-настоящему. И он понятия не имел, что с этим делать. В какой-то момент он остановился посреди темной улицы и, запрокинув голову вверх, уставился на безжизненно холодное темное небо. Даже оно напоминало ему своим цветом глаза его учителя — темные, бездонные, похожие на разверстый космос. Из-за отсвета огней ночного города звезд практически не виднелось, так что нечего было и надеяться увидеть падающую звезду. Да и что он мог бы загадать? Все, чего ему хотелось по-настоящему — вернуться в номер, где, должно быть, его ждал злой как демон преисподней Чу Ваньнин, готовый растерзать на куски из-за опоздания. Вот только… разве был Мо Жань виноват, что так сильно желал этого демона? Разве мог он с этим хоть что-то поделать? Он был, мать вашу, влюблен. Казалось, чем хуже к нему относился Чу Ваньнин, тем сильнее парень влюблялся. Все, что ему оставалось теперь — блуждать по ночному городу до самого утра, потому что вернуться в гостиницу он просто не мог. Когда небо начало светлеть по кромке горизонта, внезапно пошел сильный дождь. Парень вымок до нитки, и теперь одежда облепляла его словно утопленника. Он тихо приоткрыл дверь номера и проскользнул внутрь — мокрый, с волос бесконечно капало. Продрогший до нитки словно бездомный пес, вышвырнутый хозяином. В номере было тихо. Парень бросил взгляд в сторону ширмы, украшенной изображениями парящих сорок — однако та надежно скрывала от него дальнюю от двери кровать, и учителя Чу, который, очевидно, уже давным-давно мирно уснул, так и не дождавшись ученика с поздней прогулки. Поборов желание хотя бы мельком взглянуть на спящего юношу, Мо Жань направился прямиком в постель. Стянул с себя мокрую насквозь одежду — и бросил ее прямо на пол. Натянул на себя просторную футболку для сна — не до конца был уверен, что надел ее нужной стороной, но сейчас ему, по правде, было все равно. Она липла к вымокшей под дождем коже и мешалась, но он не рискнул бы включить свет на случай, если Чу Ваньнин все-таки спал не так уж крепко. Немного поколебавшись, он сел на своей постели и уставился на ширму, отделявшую их кровати. Какого хр*на он делает?!.. С волос продолжало течь ручьями. Его руки мелко дрожали — и он обхватил себя за талию, медленно покачиваясь из стороны в сторону, отчаянно пытаясь успокоиться. Дышать медленнее. Не думать о Чу Ваньнине, который лежал, такой беззащитный, всего в паре метров от него, и ни о чем не подозревал. Не думать, что мог бы, пока тот спит… “Бл*ть!!!” Мо Жань обхватил голову руками, продолжая раскачиваться. А затем вскочил на ноги и беззвучной тенью преодолел расстояние между собой и спящим учителем Чу. Это было недостойно?!.. Плевать!!! Он оперся руками по обе стороны от головы Чу Ваньнина, склоняясь к нему. Тяжелые влажные капли падали Чу на лицо, но Мо Жаню было плевать. Проснется?! Ну и пусть!!! Он склонился к Чу еще ниже, и теперь мог слышать странно хриплое, прерывающееся дыхание своего учителя. Оно было медленным, но отчего-то словно... натужным. Мо Жань опустил голову ниже, и его губы накрыли мягкий, чуть приоткрытый рот. Соленый… Почему его губы были такими горько-солеными?!.. На вкус поцелуй был словно глоток морской воды. Мо Жаня буквально затрясло от этой *баной горечи, его пальцы сжались по обе стороны от головы не сопротивляющегося и ни о чем не подозревающего Чу. Его язык уже проникал в рот учителя, соприкасаясь с нежными стенками щек, двигаясь нагло, в порыве охватившего безумия. Чу Ваньнин не смог бы сейчас остановить его, даже если бы проснулся и попытался оттолкнуть — но… к счастью, он действительно крепко спал. Что… что он творит?.. Он целует находящегося в бессознательном состоянии учителя, пользуясь тем, что тот ни о чем не догадывается. И его это, мать вашу, возбуждает… Мо Жань резко отпрянул в сторону, словно обжегшись. Что он творит?!.. Дрожащей рукой он накрыл свой рот, все еще чувствуя соль и горечь. “Это был вкус слез, — изумленно понял он через некоторое время, когда его наконец перестало колотить нервной дрожью. — Определенно… вкус слез”. В груди что-то болезненно сжалось, но парень тут же заставил себя ожесточиться, вспоминая, как Чу Ваньнин выбросил его с таким трудом и заботой приготовленный подарок. Как с каждым днем взгляд Чу, обращенный к нему, становился все более холодным и отстраненным. Ему было все равно, почему Чу Ваньнин плакал этой ночью. Мог вырыдать тут хоть целый океан — какое Мо Жаню было до этого дело?!.. Его вообще не должно было это беспокоить.