Танцующий лепесток хайтана

...Когда Чу Ваньнин спрашивал Мо Жаня, что тому от него нужно, он был убеждён, что его голос полон сарказма, и истолковать его как-то иначе невозможно. Во взгляде мужчины легко считывалась злость — и, по правде, впервые за всё время он был настолько разъярён, что даже не мог это никак скрыть, сколько ни старался. Казалось, ещё немного, и перед глазами начнёт темнеть. К чему он не был готов — так это к тому, что Мо Вэйюй чуть склонит голову набок и мягко поинтересуется: — Тебе, правда, так хочется знать?.. В его глазах не было жёсткости, только мягкая улыбка, так хорошо знакомая Чу Ваньнину. Даже просто смотреть на это внезапно так резко переменившееся выражение лица было почему-то больно. Мужчина медленно выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Он всё ещё не понимал, что у Мо Вэйюя на уме, и происходящее его беспокоило. Смутно помнил, что как-то парень рассказывал ему о проблемах с самоконтролем, однако за всё это время его слова оставались некой абстракцией. “Не совсем так, — тут же напомнил себе Ваньнин. — Шесть лет назад Мо Жань меня так сильно напугал, что я, почти не задумываясь, выставил его вон. Именно тогда всё, должно быть, и началось.” Если вдуматься, тот вечер всё ещё был в памяти Чу неким слепым пятном, которое не давало ему покоя: словно разрозненные фрагменты мозаики, в воспоминаниях представали то искажённое нечитаемыми эмоциями лицо тогда ещё совсем юного Вэйюя, то собственная растерянность балетмейстера, и полное ощущение, что его загнали в угол. Его собственный страх, вытеснивший доводы рассудка... Мо Жань тогда не притронулся к Чу, не ударил его, хотя выглядел так, словно готов разорвать его в клочья. Однако в его взгляде Ваньнин увидел нечто, отчего ему до сих пор становилось не по себе. Были и другие предпосылки, которые тревожили Чу: постоянные фразы Вэйюя о том, что его отталкивают, его абсурдное появление спустя шесть лет под незнакомым именем. Казалось, он в своём желании добиться внимания мужчины был готов пойти на всё. Ваньнин вспомнил, как однажды парень добавил в его чай усыпляющую настойку — тогда всё это показалось ему недоразумением, которое затем вылилось в куда большую проблему с подачи самого Ваньнина. Однако теперь, после того, как Вэйюй усыпил его хлороформом и закрыл в номере, ситуация из прошлого больше не казалась такой безобидной. Чу думал о том, что, по сути, ему следовало бы злиться на самого себя — он знал, что Мо Жань способен выкинуть нечто подобное. Знал, и ничего не предпринял. Наивно посчитал, что всё в прошлом, и они оба, как взрослые люди, не станут впадать в крайности. По его мнению, во всём произошедшем не было никакого смысла. Разве что… Он мельком бросил взгляд на Вэйюя, продолжая вспоминать. После глупой истории с настойкой, когда Чу попытался донести до Мо Жаня, что им не по пути, и даже согласился отпустить парня, подобрав на его роль кого-то другого, потому что знал, что они оба находятся под угрозой — Вэйюй снова потряс его. Настолько, что у Ваньнина тогда случился приступ, и его воспоминания теперь представляли собой секундные стоп-кадры: вот, парень валит его на пол, и кричит ему в лицо о своей ненависти… вот, его тело объято жаром, и Мо Жань, только что задыхавшийся от ярости, покрывает поцелуями обнажённую кожу… вот, он уже шепчет о том, как любит Чу Ваньнина, прижимая к своей груди, и гладит его волосы, словно пытается утешить. По лицу его катятся слёзы... Той ночью Мо Жань признался ему в любви, однако это признание не было красивым. В нём была лишь боль. Чуть позже, когда правда об отце Мо Жаня открылась, Ваньнин вспомнил, что юноша не раз и не два повторял, что боится однажды причинить ему вред. Он упоминал о ситуации с Жун Цзю, и о том, что не помнит, что именно произошло. Чу Ваньнин верил Мо Жаню. Он доверял ему — даже после признания в том, что однажды парень едва не напал на него. “Стоит мне подумать о тебе… я теряю контроль. И я готов лгать тебе, манипулировать, применять силу — делать что угодно, лишь бы ты оставался со мной…” — описывал Вэйюй тогда свои чувства. Ваньнин снова поднял на Мо Жаня внимательный взгляд. Он сохранял молчание так долго, что, казалось, все слова забылись, а во рту нещадно пересохло. — На самом деле, да. Мне важно знать, чего бы ты хотел, — сказал он, раздумывая над тем, что всё ещё не верит, будто Мо Жань ему может навредить. Ему хотелось понять, действительно ли парень говорил тогда настолько буквально. Вэйюй, казалось, на какое-то время выпал из реальности. Его зрачки расширились, губы дрогнули. — Я?..— он нервно сглотнул, и Ваньнин заметил, как перекатывается его кадык, но затем мгновенное ощущение тепла и растерянности вдруг сменилось колкой усмешкой. — Я хочу тебя. Чу понял, что больше ничего не добьется. Между ними снова с каждой секундой разрасталась пропасть, которую, казалось, они могли ещё совсем недавно преодолеть. В ответе Мо Жаня была завершённость. Похоже, он всё решил для себя, ничто не могло теперь сбить его с толку. Он мягко прошёлся пальцами по волосам Чу, и, намотав шелковистую прядь на указательный палец, потянул — так, что балетмейстер вынужденно подался вперёд. Он не сопротивлялся, потому что понятия не имел, что Вэйюй собирается делать дальше. Было ли что-то, чего он не отдал бы Мо Жаню с готовностью? Имело ли значение то, как грубо или жестоко с ним мог обойтись парень, если сам Чу Ваньнин знал, что его сердце уже безвозвратно потеряно, а сам он — лишился всех иллюзий и чаяний? Мо Жань был его учеником, и ещё шесть лет назад Ваньнин верил, что того ожидает прекрасное будущее, недоступное ему самому в силу проблем со здоровьем. Ему так хотелось, чтобы мир увидел Вэйюя таким, каким видел его он сам: искусным танцовщиком, способным покорить любую сцену. Чтобы окружающие восхищались им так же, как делал это он сам… Чу Ваньнин жил ради этого, он готов был продать собственную душу за это. Обменять собственное счастье на чужой успех. Он влюбился в своего талантливого ученика — и слишком поздно понял, что эта любовь погубит их обоих. Будет тянуть их на дно, обратит всё в прах — и, если ему самому было уже всё равно, то Мо Жань… на весах было его будущее. Чу Ваньнин любил Вэйюя слишком сильно, чтобы позволить себе разрушить его карьеру, желать ему сломанной судьбы. Чудом было то, что тот вернулся в постановку, и снова танцевал. Кем был балетмейстер, чтобы позволить себе закрыть на это чудо глаза? Он верил в парня — и в то, что сцена подарит ему куда больше, чем когда-либо сможет дать он сам. Да и что мог он дать Мо Вэйюю такого, чтобы тот забыл о нём и вернулся на сцену?.. “Ваньнин, мне было больно осознавать, что ты прогоняешь меня. Ты был единственным, кто удерживал меня в рассудке все это время. Если бы не ты… я давно превратился бы в чудовище…” Мо Жань говорил всё это абсолютно серьёзно год назад. Чу казался для него значимым. Единственным, кто ему был когда-либо нужен. Но… сам Чу Ваньнин в это не верил. Его Мо Жань был достоин любви миллионов… как мог сравниться со всеми этими людьми один Чу Ваньнин?.. Мо Жань сам того не знал, но ему хотелось признания и любви — и Чу Ваньнин был уверен, что любви одного человека никогда не будет достаточно, чтобы его наполнить. Он прикрыл глаза, ощущая себя разбитым. Позволил Мо Жаню прикасаться пальцами к своим губам, сдавливать их, словно спелые вишни. Приоткрыл рот под давлением пальцев — и тут же почувствовал знакомый терпковатый вкус чужой кожи. Он был неимоверно зол, что Мо Жань вбил себе в голову, будто ему нужен балетмейстер — но, быть может, в этом была и его вина?.. Он позволял этой иллюзии длиться, эгоистично наслаждаясь моментами близости весь этот год. Позволил себе пригреться в тепле невозможного счастья — на время, зная, что ему всё равно придётся отпустить Мо Жаня, и их отношения не могут длиться вечно. “Готов лгать, манипулировать… применять силу…” — пронеслось в голове снова. Мо Жань так зациклился на нём, что перестал осознавать: тем самым он рушит свои возможности. Видеть это было больно. Осознавать, что ты и есть та причина, по которой парень тратит свой потенциал… мерзко. Чу жил мечтой о блестящих постановках парня — эгоистично позволял этим грёзам себя подпитывать всё это время, когда вечерами лежал в очередном гостиничном номере в одиночестве и не мог заснуть, вспоминая, что ещё год назад Мо Жань бы лежал с ним рядом, и, вероятно, даже обнимал его. Одиночество всё это время разъедало изнутри словно кислота, и лишь мысли о том, что жертва не напрасна, помогали Ваньнину хоть немного справляться с тоской. Он запрещал себе думать о том, что мог бы вернуться — и попробовать начать всё сначала. Рано или поздно Вэйюй всё равно поймёт, что Ваньнин — обуза, пресытится этими отношениями. Что тогда? “Лучше оставить всё вот так. Уйти быстро и не оглядываясь. Позволить парню разобраться в себе и погрузиться в новую постановку,” — так думал Ваньнин из раза в раз. Он мечтал вернуться к премьере, и просто тихо сидеть в зале. Смотреть на Мо Жаня, и думать о том, что тот теперь по-настоящему счастлив... ведь, видят боги, никто так не был достоин, и в то же время не нуждался так сильно в любви и внимании, которых был лишён. Мо Жань был создан для сцены. Это было его предназначение. Чу Ваньнин верил в него — потому что иначе в его жизни остался бы лишь беспроглядный мрак. Как же он был глуп… Стоило ему уйти, как Вэйюй не оставил от его единственного желания камня на камне. Кажется, он возненавидел Чу за то, что тот хотел ему иной, лучшей жизни, в которой больше не оставалось места для самого балетмейстера. Он не понял, почему Чу так поступил — а сам Чу Ваньнин никогда бы не смог ему рассказать, потому что испытывал невероятный стыд и сам, стоило лишь подумать о том, что всё это время он потакал своим желаниям, оставаясь рядом. “Почему меня должно волновать, что важно для тебя, если тебя не волную я?..” — вспомнил он тут же брошенную Мо Жанем хлёсткую фразу. Что это вообще было?.. Попытка переложить ответственность — притом весьма ребяческая?.. Убедить себя, что Чу Ваньнин во всём виноват? Снова возненавидеть? Мо Жань склонил голову, его горячее дыхание щекотало лицо Чу. Балетмейстер знал, что его взгляд обращён на него — ему не нужно было поднимать глаз, чтобы чувствовать, как внимательно Вэйюй разглядывает его чуть припухшие губы. Он знал, о чём тот думает — и приоткрыл рот шире, позволяя кончикам пальцев Мо Жаня проникнуть в свой рот. То, что он сейчас делал, злило его самого, потому что шло вразрез с его собственными убеждениями: Мо Жаню нужно смириться и оставить его. Вернуться в постановку. Осознать, что то, в чём он нуждается — не балетмейстер, а кое-что совсем другое. Но… вероятно, чтобы убедить его в этом, Ваньнину придётся отдать ему всё, что у него есть, включая остатки гордости. Иначе до Мо Жаня не дойдёт. За весь этот год — не дошло… Чу Ваньнин ощутил, как жжет глаза от непрошенных слёз, и впервые ужаснулся тому, что ему предстоит. Сможет ли он заплатить такую цену в обмен на то, чтобы Мо Жань снова танцевал?.. Готов ли?.. Ему стало по-настоящему страшно — и больно от осознания, что, вероятно, это единственный возможный путь. На мгновение он полностью забылся, и лишь когда пальцы толкнулись в его рту, поглаживая язык, пришёл в себя. Моргнул, поднимая глаза на Мо Жаня, и увидел перед собой пылающее лицо, на котором отражалось удовлетворение, и обещание большего. Ваньнин заставил себя сомкнуть губы на его пальцах и вобрать их так глубоко, как мог, думая о том, что, вероятно, не сможет увидеть, как Вэйюй выступит в своей лучшей роли. Ему пришлось снова опустить ресницы, потому что глаза защипало от слёз, но он не собирался позволять себе быть слабым. Не теперь. — Такой покорный… посмотри на меня… — Мо Жань судорожно выдохнул, когда Ваньнин мягко прикусил подушечку его пальца. Чу разомкнул губы. Слова Вэйюя звучали пошло, и против воли смущали. Он чувствовал, что подбородок его стал влажным от слюны. Наверняка сейчас он выглядит ужасно. Ваньнин сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться — и, когда уверился, что слёз больше нет, впился взглядом в лицо Мо Жаня. Он сделает всё, о чём Вэйюй его попросит. Станцевать? Отлично. Раздвинуть ноги?.. За весь год он потерял счёт, сколько раз они занимались сексом. Что ещё Мо Жань мог от него хотеть? Он больше ничем не располагал, кроме, пожалуй, своей весьма унылой жизни — за которую не стал бы даже держаться. Мо Жань… неужели ему всё это не осточертело? Чего же он ещё хотел?.. — Почему ты так смотришь на меня? — вдруг спросил Вэйюй, и в голосе его сквозило раздражение. — Я не твоя любимая разбитая чашка, чтобы меня жалеть!.. Он сцепил челюсти, вглядываясь в и без того бледное лицо изящного мужчины перед собой, будто пытаясь найти в его глазах некий ответ, который бы его устроил. Вероятно, он хотел бы увидеть там страх, или что-то ещё… но Чу Ваньнин в этот момент был непоколебим. Страха он не испытывал — ему, по сути, нечего было бояться. Всё самое худшее уже случилось. Пальцы Вэйюя снова впились в волосы Чу и потянули его голову вперёд. Он даже не вздрогнул. Тонкие губы на секунду разомкнулись на беззвучном выдохе… и всё. — Смотришь на меня так, словно я лишь игрушка — которую ты оставил, когда она тебе надоела, на потеху публике, — вдруг мрачно процедил Мо Жань. Чу Ваньнин вздрогнул, словно от пощёчины. — Ты никогда не был для меня и… — он попытался сказать что-то ещё, но Мо Жань закрыл его рот, заставив замолчать. — Шшш, я не обязан это выслушивать. Я так старался стать тем, кем ты мог бы гордиться, кого ты мог бы полюбить, достойным… но тебе было плевать, ты всё равно ушёл. Я уже понял, что, что бы я не делал, этого будет всегда мало... На долю секунды в его взгляде мелькнула обжигающая боль, от которой у Чу перехватило горло — но затем это полубезумное загнанное выражение отчаяния сменилось холодом. Ваньнин зажмурился, ожидая чего угодно, но не.... мягких, кротких поцелуев на своём лице, похожих на прикосновения крыльев мотыльков. Он растерялся, потому что всё происходящее никак не вписывалось в его понимание мотивов Вэйюя. — Ты будешь танцевать для меня, Ваньнин… будешь спать со мной… Это ведь почти не отличается от того, что было между нами весь этот год, как ты считаешь?.. — тихо обрушились следом жёсткие слова. Ваньнин распахнул глаза, пристально вглядываясь в склонённое к нему лицо. Мо Жань целовал его так, словно опасался, что мужчина в его руках может рассыпаться в пыль от любого неосторожного движения — а затем позволил себе сказать подобное?.. Балетмейстер, казалось, забыл, как дышать. Нет, в сказанном не было ничего, что его бы удивило, но… скорее, ему стало неуютно от того, каким Вэйюй говорил с ним тоном. Он был нежен, и в то же время в нём всё чаще теперь ощущалось что-то, от чего у Чу волосы начинали вставать дыбом. — Что это значит? — заставил он себя задать вопрос. — А как ты считаешь, Ваньнин?.. — Мо Жань сощурился. — В этом отеле только мы с тобой. Я снял всё здание, так что здесь нет ни постояльцев, ни персонала… ты ведь так опасался, что кто-нибудь увидит нас вместе, но… можешь не переживать теперь на этот счёт. Мы здесь надолго. Чу Ваньнин ощутил, как по спине прошёлся неприятный холодок. — Что… значит “надолго”? — внезапно севшим голосом спросил он. То, что Вэйюй снял весь отель, было и без того эксцентричным поступком — но куда сильнее настораживала вторая часть фразы. Мо Жань пожал плечами, оставляя вопрос без ответа. Пробежался пальцами по золотому обручу-ошейнику на шее мужчины, и расплылся в улыбке. — Мо Жань… — Чу попытался остановить его, но на этот раз парень снова потянул его за волосы — куда резче. — Шшшш, будь послушным котиком, а не то этот достопочтенный разозлится. Ваньнин метнул в парня полный негодования взгляд. Его безмерно злили всевозможные уменьшительно-ласкательные прозвища, и ещё сильнее раздражала новая манера Мо Жаня называть себя достопочтенным — так, словно он был высокопоставленной особой. В глазах Чу он был глупцом. — Если ты хочешь секса, так и скажи, — выпалил зло Ваньнин. — Вовсе не обязательно устраивать столько шума вокруг. Я не против. — Вот как?.. — Мо Жань вскинул бровь. — Уважаемый балетместер скрывался так долго, а теперь вот так просто сдаётся мне на милость?.. — Мо Жань… — Чу открыл, было, рот, но Вэйюй дёрнул за цепочку, и неожиданно золотой обруч на его шее стал туже. — Молчать. Чу растерянно сглотнул. Он не ожидал такого поворота — и понятия не имел, что то, что он принял за украшения для костюма, могло впиваться в кожу и причинять дискомфорт. — Мне нравится видеть на твоём лице недоумение. Впервые, кажется, ты не знаешь, что сказать, Ваньнин, — усмехнулся Мо Жань, — но на твоём месте я был бы осторожнее со словами. Говоришь, ты не против?.. Отлично. На колени. Он прищурился, видя, что Чу колеблется — однако Ваньнин решил, что не доставит ему удовольствия своим сопротивлением. Он сказал именно то, что имел в виду. Мо Жань хочет от него этого? Ну, что же… он медленно опустился на колени перед Вэйюем, глядя прямо перед собой. Белое ханьфу расплескалось по полу гладким шёлком. Цепочки мелодично зазвенели от резкого движения. Ваньнин не позволит себе отступить так просто. Выдохнув, он собрался с силами и поднял на Мо Жаня изучающий острый взгляд — и вдруг понял, что на лице парня написано плохо скрываемое изумление. Казалось, он был удивлён поведением Чу не меньше, чем того удивило желание юноши. В то же время Ваньнин видел разгорающееся пламя в его глазах, и ему стало любопытно, как далеко тот зайдёт. Кроме того, он не мог отрицать, что его самого странно возбуждало происходящее. Мысль о том, что Мо Жань хочет его таким образом… заводила. Пауза затянулась по мере того, как они оба изучали друг друга. — Мо Жань… — Чу вздохнул, решив, что Вэйюй передумал, а сам он совершенно точно понятия не имел, что делать дальше. Пол под коленями оказался твёрже, чем он считал, и неприятно жёг холодом. — Шшш, — Вэйюй наклонился к Ваньнину, поглаживая его голову. — Мне так нравится, когда ты послушный. Я не знал, что ты можешь таким быть… Его кончики пальцев прошлись по длинным прядям, задевая ухо, а затем осторожно погладили едва заметную родинку. Ваньнину пришлось сжать губы чтобы сдержать вздох — прикосновение обжигало, это место было особенно чувствительным, однако он не собирался идти на поводу у своих желаний. Куда важнее было то, чего хотел Мо Жань. “Тебя не волнует, чего хотел бы я...” — сказал Вэйюй. Чу Ваньнин собирался доказать ему, что всё было как раз наоборот. Были ли действия Мо Жаня продиктованы желанием отыграться, или попыткой заполучить желаемое? Что будет, если Чу Ваньнин добровольно даст ему всё, чего он попросит?.. — Какой хороший… — Вэйюй, казалось, сконцентрировался на лице Чу, его прикосновения теперь были мягкими, бережными. Он поглаживал подбородок мужчины, глаза его сверкали, а сам он дышал слишком часто, словно лишь смотреть на Ваньнина в таком виде ему доставляло невыразимое наслаждение. — Знаешь ли ты, как сейчас выглядишь? Лицо твоё белее снега, но уши и шея, кажется, горят. Готов поспорить, ты возбуждён… это так, Ваньнин? Балетмейстер поджал губы. Он не хотел акцентировать внимание на себе — для него было важно, нравится ли всё происходящее Вэйюю, а не ему самому. Однако отрицать слова парня он бы не смог даже при всём желании — его естество наливалось кровью, и он знал, что только благодаря свободным слоям тонкого шёлка его состояние всё ещё не очевидно. — Покажи этому достопочтенному, — прошептал Вэйюй, словно прочитав его мысли. Ваньнин ощутил, что теперь горит уже не только его шея, но и щеки. Что Мо Жань имел в виду?.. Он уставился на парня, сводя брови к переносице. Тёмный взгляд натолкнулся такой же лиловый. Вэйюй улыбнулся, заметив его растерянность: — Развяжи ханьфу, но не снимай. Дай мне посмотреть на тебя как следует. Чу Ваньнин медленно кивнул, думая о том, что Мо Вэйюй видит его обнажённым не впервые. Сам он испытывал по этому поводу смешанные чувства, не считая своё тело привлекательным, но… едва его пальцы потянулись к тонким шелковым шнуркам-завязкам, как стало очевидно, что парень действительно этого ждёт: зрачки его расширились, кончик языка прошёлся по нижней губе. Балетмейстер в свою очередь постарался проделать всё максимально нейтрально, без неуместных сантиментов и стыдливости — как если бы ему вовсе не было сложно. Белая ткань распахнулась сначала на его груди, а затем раскрыла обнажённые ноги и бледные узкие бёдра. На нём всё ещё было нижнее бельё — тонкие брифы — но сквозь них отчётливо проглядывали контуры члена, на светлой ткани виднелось небольшое влажное пятно. — Спусти их ниже, — голос Вэйюя сделался хрипловатым. Очевидно, его возбуждало то, что он видел. Чу потянул за эластичную резинку, опуская бельё на уровень коленей. Воздух, поначалу казавшийся ему выстуженным, теперь приятно холодил разгорячённое тело. Он прикусил губу, пытаясь сосредоточиться на Вэйюе, заставить себя поднять на него глаза — потому что в этот самый момент его вконец одолел стыд, и вся затея с тем, чтобы потакать Вэйюю и его желаниям, больше не казалась такой уж удачной. Он понятия не имел, что парень будет просить его о чём-то подобном. Только внутреннее упрямство помогало ему до сих пор хоть как-то держать лицо — но при этом он не был уверен, сможет ли оставаться холодным до конца. — Скажи, ты ласкал себя, думая обо мне, всё это время? Раньше не было ни ночи, чтобы мы не спали вместе… ты скучал? — прошептал Вэйюй. Чу Ваньнин невольно сжал кулаки. Этим разговорам, казалось, не будет конца — и всякий раз Вэйюй предпочитал говорить о нём, а не о себе, или том, чего сам хочет. Ваньнин замялся, пытаясь понять, что ему лучше ответить в этой ситуации. Правду?.. Что он в самом деле старался не думать о Мо Жане вообще, потому что ему было слишком больно осознавать, что всё должно остаться в прошлом?.. Что любые воспоминания приводили к тому, что ему хотелось забиться под одеяло, уснуть — и больше никогда не просыпаться?.. — Отвечай, — Мо Жань подался к нему ближе, в его голосе теперь звучало плохо скрываемое нетерпение. — Я скучал, но… я… — одними губами проговорил Чу Ваньнин. Он не знал, как правильно ответить. — Значит, у тебя не было секса уже несколько месяцев, — Мо Жаня, казалось, удовлетворил его ответ. Он вдруг склонился к Ваньнину так низко, что кончик его носа задел ухо мужчины. — Это многое объясняет. “Что, мать вашу, это вообще могло объяснять?..” — задался вопросом Чу Ваньнин, у которого до Мо Жаня секса вообще не было в принципе, но долго раздумывать над этим ему не пришлось, потому что парень перехватил его ладонь и потянул вниз, переплетаясь с ним пальцами. В следующее мгновение Чу понял, что он делает, и едва не вскочил — однако Мо Вэйюй опустился рядом с ним для удобства прямо на пол, и вовремя удержал его, свободной рукой надавив на плечо. Второй рукой он обхватил ладонь Чу Ваньнина — и поочерёдно теперь поглаживал его пальцы, заставляя их сгибаться, обхватывая напряжённый член. — А теперь двигайся так, как тебе нравится, — он выпустил Чу из своей хватки и, кажется, впрямь собрался только наблюдать. Чу Ваньнин закрыл глаза, думая о том, что не может в таком состоянии смотреть на Мо Жаня. Ему оставалось разве что надеяться, что это всё не продлится слишком долго. С каждым движением браслет на его запястье позвякивал в воцарившейся тишине, его собственное дыхание казалось оглушающим, а ощущение чужого взгляда на теле действовало словно худший афродизиак. В какой-то момент ему удалось забыться, и он стал подмахивать бёдрами, отдаваясь нарастающему огню, который в любую секунду грозил объять его полностью, выжигая последние крупицы здравого смысла. — Тебе нравится, правда? — раздался тягучий мягкий голос, и мужчина, успевший на какое-то время забыть о том, что происходит вокруг, невольно дёрнулся — но тут же ощутил, как ошейник сдавливает шею. — Я тоже скучал по тебе. Если ты откроешь глаза, увидишь, как сильно… Чу медленно моргнул, слова Вэйюя отчасти смогли вернуть ему рассудок и способность здравомыслия — однако то, что он увидел затем, снова едва не отправило его куда-то в стратосферу. Пока он прикасался к себе, Мо Жань тоже развязал ханьфу, и снова поднялся на ноги. Его бёдра оказались напротив лица Чу Ваньнина, и было невозможно не заметить длинный набухший член, агрессивно выпирающий вперёд, словно оружие в полной боевой готовности. Он и забыл, насколько Мо Жань был “одарён” — и теперь одно это зрелище заставляло в который раз нервничать. Вэйюй мягко ткнулся в губы Чу, не давая тому слишком долго раздумывать. — Открой рот, золотце. Нехорошо веселиться одному. Этот достопочтенный так скучал по тебе… Ваньнина не пришлось просить дважды. Его рот и без того истекал слюной, и то, как Мо Жань просил его об этом, поставило бы его на колени, если бы он уже на них не стоял. Он разомкнул пересохшие губы. Провёл по ним языком, думая о том, что так Вэйюю будет легче войти — его рот всегда был несколько маловат и принимал орган такого размера он с трудом. Парень никуда не торопился, он обхватил одной рукой себя по окружности, направляя к губам мужчины лишь головку, давая тому время, чтобы подготовиться. В то же время вторая его ладонь сжимала тонкую цепочку, соединённую с ошейником Чу. Он неосознанно поглаживал золотые звенья, и было в этом движении что-то совершенно порочное. Чу Ваньнин на секунду даже забыл, как дышать, и перестал прикасаться к себе, глядя на Мо Вэйюя, словно завороженный. — Ваньнин? — Мо Жань потянул за цепочку, и Чу, придя в себя, раскрыл рот ещё шире, обхватывая губами головку. Парень сдавленно застонал, и Ваньнин ощутил, как по его телу прокатилась волной мелкая дрожь. "Ему так нравится?.." Мужчина снова прикрыл глаза, находя в себе смелость начать двигаться. Удовольствие, которое получал Мо Вэйюй, казалось, передавалось и ему, потому что его собственное тело теперь снова требовало повышенного внимания. Ваньнин продолжил ласкать свой член, теперь уже подстраиваясь под тот ритм, в котором двигался Мо Жань: тот не проникал слишком глубоко, но при этом выглядел так, словно вот-вот перешагнет черту. Достаточно было бросить взгляд на плотно сомкнутые веки, раскрасневшееся лицо, подрагивающие губы, с которых слетали пошлые стоны вперемежку с бессвязными вздохами, чтобы это понять — Чу Ваньнин даже украдкой заметил, что по лбу Вэйюя стекает пот, что говорило о том, что тот едва сдерживается. Балетмейстер прищурился, пытаясь подловить момент, а затем на одном из толчков позволил себе принять Мо Жаня так глубоко, что ощутил его где-то у самых гланд. Мо Жань содрогнулся, изливаясь вязкой субстанцией прямо в горло. Он хрипло застонал — и Чу едва не кончил от одного этого звука. Теперь он задвигался резче, позволяя и себе прийти к финишу — и, спустя всего несколько мгновений излился сам, ужасаясь странному ощущению безразличного удовлетворения, о котором и помыслить не мог в таких обстоятельствах. Всё, что он делал, было для Мо Вэйюя... почему же ему самому было так хорошо? Вэйюй, который всё ещё не совсем пришёл в себя, медленно выскользнул изо рта мужчины и, опустившись на пол, внезапно обхватил Ваньнина за плечи, притягивая к себе так близко, как только мог, зарываясь носом в его испачканную щеку. — Я так скучал по тебе, мой Ваньнин… почему ты оставил меня? Ты ведь… — он неожиданно отстранился, отворачиваясь, однако Чу не мог не заметить, что лицо Мо Жаня было странно влажным, а глаза его подозрительно покраснели. — Мо Жань… — он попытался подняться, но парень внезапно снова грубо оборвал его. — Этот достопочтенный доволен и устал. Можешь отдыхать. С этими словами он резко запахнул ханьфу и покинул гостиничную спальню. В замочной скважине послышался щелчок — похоже, он снова закрыл Чу одного.