Танцующий лепесток хайтана

...Балетмейстер сам не помнил, сколько просидел прямо на полу гостиничного номера, пытаясь сообразить, что произошло между ним и Мо Жанем. То, как парень его оставил, напоминало спешное бегство — словно он всерьёз опасался, что Чу Ваньнин отправится за ним следом. По правде, тот не смог бы, даже если бы очень захотел: от продолжительного нахождения на коленях мышцы ног затекли, и даже простая смена положения вызвала дискомфорт. Опомнившись, Чу дрожащими пальцами кое-как стянул золотые браслеты и цепочки — те невыносимо раздражали своим перезвоном, напоминая о том, на какое бесстыдство он пошёл… неясно, чего ради. Потом взялся разминать занемевшие от неудобного положения бёдра и голени, и направился в душ, смутно понимая, что из одежды у него в номере несвежие кофта и джинсы — да ещё это чёртово пошловато расшитое ханьфу. Сколько он простоял под ледяной водой, он точно бы не ответил — вышел, только когда кончики пальцев уже сморщились от избыточной влаги, и, как обычно, стуча зубами, прямо в полотенце прошлёпал в спальню, оставляя за собой на полу влажные следы. У постели всё ещё стояли пиалы с едой и термос, но… есть не хотелось. Он поморщился, думая о том, что Мо Жань принёс ему еду и оставил в номере, как если бы он был каким-то животным в клетке. От одной мысли об этом начинало мутить, но не было возможности ни открыть окно, чтобы подышать воздухом, ни выпить чистой воды, которая была бы не из-под крана. В итоге он снова лёг в постель, и попытался отрешиться от происходящего. Ему не хотелось думать о том, с чем ещё ему придётся столкнуться после пробуждения, и как он будет смотреть в глаза Мо Жаню теперь, после всего случившегося. Ничего изменить он уже, увы, не мог… как не сумел и достучаться до юноши, который едва его слушал, и, казалось, не понимал вопросов. “Почему ты так смотришь на меня? Словно я всего лишь игрушка, которую ты оставил на потеху публике…” По спине снова прошёл холодок, и Чу укрылся одеялом с головой, пытаясь отгородиться от нездоровой реальности услышанного. Мо Вэйюй действительно не понимал, почему Ваньнин его оставил — в его словах была болезненная честность. Уродливая правда, которую трудно принять. Ты никогда не был для меня игрушкой, Мо Жань. Скорее, наоборот — это ты решил поиграть со мной. Разве не видишь?.. Чу поджал худые колени к подбородку, выдыхая, изо всех сил пытаясь согреться. Его продолжало знобить после душа — и, быть может, в равной степени из-за нервного напряжения, которое он всё это время скрывал внутри. Мо Жань надел на него все эти побрякушки. Заставил танцевать. А затем… Чу Ваньнин покачал головой, морщась. Он не хотел думать о том, что произойдёт, если Вэйюй забудется, и в будущем сделает с ним что-то непоправимое. Он собирался ему это позволить — потому что только так, вероятно, парень поймёт, что небезразличен ему. У него не было иного пути. Не о чем было жалеть — да он и не привык жалеть себя. Просто не думал, что всё между ними будет вот так. Что Мо Жань зайдёт так далеко в своих желаниях, и ему придётся принять этот вызов. По мере того, как шло время, Чу постепенно проваливался в глубокий сон — это была обычная реакция его нервной системы на стресс. Забытье напоминало холодную воду под толстой коркой льда, сквозь которую ничто больше не сможет к нему пробиться... *** ...Мо Жань, который всё это время неумело пытался придумать предлог, под которым наконец объяснится с мужчиной, и попросит у того прощения за случившееся, так и застыл в дверном проёме, вглядываясь в неясные очертания знакомой фигуры под покровами одеял. Его Чу Ваньнин… не прошло и часа с момента, как Мо Жань покинул номер, а балетмейстер уже крепко спал. В воздухе витал аромат цветочного геля для душа. На оставленном подносе еда осталась нетронутой, и давно остыла. Вэйюй нахмурился, покосившись на растекшееся на полу лужицей полупрозрачного шелка ханьфу, и сброшенные тут же неподалёку украшения. Он потратил на них немало времени и средств, собственноручно рисовал их крепления… следил за тем, чтобы ювелир всё сделал максимально комфортным. Хотел подарить их Ваньнину к особому случаю — да так и не решился. Видимо, был прав — потому что мужчина поспешил избавиться от них, едва Мо Жань вышел за порог. В груди внезапно стало отчаянно тесно. Балетмейстер Чу — человек, которого Мо Жань безотчётно любил все эти годы — продолжал отвергать эту любовь. Казалось, что бы парень ни делал, всё это было напрасной тратой времени и сил, будь то дорогостоящие подарки, или собственноручно приготовленная еда. По капле всё это сводило с ума, и в итоге привело к ситуации, из которой, вероятно, не будет обратного пути ни для кого из них. Весь прошлый год Мо Вэйюй стремился быть лучшей версией себя, чтобы Чу наконец полностью отпустил поводья и просто начал наслаждаться этими отношениями без необходимости что-либо скрывать и жить в постоянном напряжении… но, казалось, чем сильнее он пытался заботиться о каждой мелочи вокруг, делая жизнь Ваньнина лёгкой и приятной, тем сильнее балетмейстер замыкался и отдалялся. Между тем, Мо Жань был уверен, что Чу и сам не знал, как сильно нуждается в заботе, и оттого подчас смотреть, как тот уезжает к себе в пустой дом ради сохранения приличий, или отказывается завтракать вместе с Мо Жанем под разными предлогами, было больно. “Тебе не нужно так стараться для меня,” — цедил Чу, отводя глаза, и вид у него при этом был такой, словно Вэйюй в который раз разочаровал его. Примерно с таким же выражением он когда-то скупо критиковал первые неловкие плие юноши. Вэйюй пытался игнорировать недовольство, и продолжал делать то, что считал необходимым: приходил к Чу на репетиции, даже когда у него самого был выходной, устраивал свидания на тех условиях, которые ему ставил Ваньнин — выбирая уединенные места, всегда осмотрительно оговаривая с мужчиной, чего бы тот хотел. Но правда заключалась в том, что чаще всего Чу Ваньнин ничего не хотел вовсе. Напряжение между ними медленно росло, и Вэйюй списывал его на усталость мужчины — по наивности считая, что, стоит им вернуться из турне, как всё станет на свои места. Вот только, когда они оба вернулись к подготовке новой постановки, случился инцидент с мобильным телефоном Чу, после которого балетмейстер был вынужден взять длительный отпуск и уехать. Мо Жань едва не застонал, вспоминая, как буквально сразу же после отъезда Ваньнина обнаружил смартфон у себя же в квартире, среди вороха вещей. Посторонних там быть не могло — Чу был особенно щепетилен в вопросах безопасности, так что Вэйюй установил дорогую охранную систему, чтобы мужчина ощущал себя расслабленно, находясь у него. Надеялся, что тот после этого наконец, быть может, переедет к нему окончательно. По всему выходило, что телефон Чу Ваньнина украл сам Мо Жань... Тем же вечером парень в ужасе принялся пересматривать записи с камер, и понял, что его предположения оказались правдой — но почему же тогда он ничего об этом не помнил?.. Значило ли это, что видео, из-за которого Ваньнин решил добровольно отойти от дел и уехать, залил тоже он?.. Но… зачем? Разве во всём этом был хоть какой-то смысл? Он ведь знал, какими могут быть последствия, и что Чу Ваньнин будет в ярости… а что, если балетмейстер обо всём догадался, и потому бросил Вэйюя, ничего толком не объясняя?.. Однако Ваньнин, казалось, продолжал с ним общаться так, словно ничего особенного не произошло, и их расставание было лишь временной мерой, так что Вэйюй на какое-то время даже успокоился. В конце концов, они — не первая и не последняя пара, скрывающая свои отношения. Рано или поздно скандал уляжется, и всем станет безразлично, кто из них с кем спит. Чу вернётся. Всё будет-по-прежнему. Мо Жань убеждал в этом себя несколько недель подряд. Только благодаря этому — и Чу Ваньнину, который, казалось, стал спокойнее, и общался с ним теперь, как прежде, пусть и был далеко — кое-как продолжал ходить на репетиции. Его мало волновало происходящее вокруг, и он практически не старался — ему не была интересна роль, а его партнёрша по сцене вызывала откровенное раздражение... как и хореография, которую ставил не Чу Ваньнин. Чем больше он наблюдал за происходящим, тем сильнее возрастала уверенность, что Чу Ваньнин танцевал бы партию Никии совсем иначе. Пластичней. Легче. И наверняка бы внёс больше элементов народного танца в партию Солора. Парень прокручивал в голове способы, как заставить руководство пересмотреть состав, и вернуть Ваньнина на сцену в качестве исполнителя — если даже не балетмейстера. Несколько раз встречался со сценаристами, а затем и спонсорами, всерьёз обсуждая этот вариант, апеллируя всё ещё не отшумевшим успехом постановки “Бессмертие” — и распроданными на несколько месяцев вперёд билетами. Взывая к логике. Также у него были записи с репетиций, где Ваньнин танцевал совершенно разные партии, в том числе женские — показывая танцовщицам, как им следует двигаться. И были записи, где Чу исполнял расслабленное балади в своё удовольствие. У каждого, кто бы это ни посмотрел, не оставалось сомнений, что лучшего кандидата на роль баядерки представить сложно. Решение о возвращении балетмейстера в состав было вопросом принятия единогласного решения — и нескольких дней. Если Чу вернут, Мо Жань всё изменит. Он станет ещё внимательней к Ваньнину — и будет стараться держать дистанцию, если мужчина того пожелает. Сделает всё, чтобы тот оставался на сцене. Но… затем Чу Ваньнин исчез. Бесследно растворился. Его номер больше не обслуживался — а, позвонив в отель, где он остановился, Мо Жань услышал от администратора, что тот уже уехал. Конец… это конец... Мо Жань, казалось, провалился куда-то на самое дно колодца, и теперь медленно тонул во тьме без единого шанса выбраться наверх. Репетиции были заброшены. Несколько суток он просидел в машине у дома Чу, надеясь, что тот всё-таки решит закончить отпуск. Ел и спал прямо в салоне. В какой-то момент забылся… и очнулся только через пару суток: в незнакомом месте, не понимая, ни как туда попал, ни что именно там делает. Судя по календарю, прошло пару недель. Он открыл сообщения в телефоне и наткнулся на запись с незнакомого номера с несколькими вариантами координат. Пробил их — и обнаружил, что эти места — небольшие отдалённые отели на побережье, в одном из них он даже когда-то бывал в юности. Добираться туда долго и сложно. Смутная догадка не могла не ужаснуть. Жуфэн. Он обратился к Наньгун Янь за помощью, чтобы тот нашёл для него Чу. Как ещё он мог бы раздобыть такую информацию?.. Набрав номер, который отправил ему данные, он кратко переговорил с незнакомцем, который уважительно поинтересовался, “в силе ли план” — а, когда Вэйюй попытался расспросить о подробностях, только рассмеялся. Что именно он имел в виду?.. Чу Ваньнин… в опасности? Тут же, в сообщениях, Вэйюй обнаружил высланный в электронном виде билет в один конец — как раз нужное направление. Как бы там не было, ему следовало поторопиться — иначе он может не оказаться там вовремя, и балетмейстер Чу попадёт в беду. Парень старался не думать о том, что опасным в данной ситуации для Ваньнина мог быть он сам — очевидно же, что у него возобновились провалы в памяти... он отлично помнил, как в последний раз по той же причине пострадал Жун Цзю. Чу Ваньнин верил, что Мо Вэйюй ни в чём не виноват, что парня подставили ради раздутия скандала. Верил, что Мо Жань не имел отношения к нападению на Ши Минцзина. Но он сам… не был уверен в этом до конца. Что, если он снова перестанет себя контролировать, и пострадает Чу Ваньнин? Возможно, ему бы следовало впредь держаться подальше от мужчины, и то, что он делает — огромная ошибка. Но что, если с Чу что-то произойдёт, и он не будет рядом? Сможет ли он когда-либо себя простить?.. “Чу Ваньнин верит тебе. Почему же ты сам себе не можешь доверять?..” Он отправился за Ваньнином. Снова потерялся во времени — и очнулся лишь в каком-то небольшом придорожном кафе, не понимая, как в нём оказался, и почему вымок до нитки. Балетмейстер сидел за столиком и выглядел воплощённым спокойствием. Когда Мо Жань к нему подошёл, неуверенный, видятся ли они сейчас впервые, натянуто улыбнулся — однако тёмные глаза оставались предельно серьёзными. Вэйюй не знал, как начать разговор, и чувствовал себя максимально неуютно под этим изучающим взглядом: казалось, мужчина видит его насквозь. Знает о нём то, что неизвестно ему самому. Затем последовал вопрос о каком-то видео — Мо Жань понятия не имел, о чём речь, и лишь потом, после того, как в океанариуме случилось непоправимое, понял, что в беспамятстве вылил на свой канал запись их с Чу репетиции. Пересмотрел ролик, пока вёз усыплённого балетмейстера обратно в отель. Впрочем, теперь его память его больше не подводила. Он отлично помнил, как толкнул Чу к стеклу, и требовал от балетмейстера вернуться с ним — а затем вырубил его хлороформом. Ощущение было, словно его тело действовало на автопилоте — так, ты не задумываешься, когда чистишь зубы, или пишешь. Откуда он вообще достал хлороформ?.. Он не знал. Знал только, что везёт Ваньнина в гостиницу, где к этому времени не будет ни души. “Ему должно понравиться — он всегда предпочитал уединённые места…” Не то, чтобы это теперь было важно, ведь джинн был выпущен из бутылки, после того видео на ютубе мало кто в принципе мог бы усомниться в их отношениях. Мо Вэйюй уложил мужчину в постель, тщательно укрыв — помня о том, что тот легко может подхватить простуду от малейшего сквозняка. Принёс в номер заранее приготовленный костюм — один из многих, которые обнаружил в своих вещах. Колебался, раздумывая, стоит ли переодеть его, пока тот спит — но решил, что Чу испугается, или поймёт его превратно. Он относился к балетмейстеру с уважением — и хотел, чтобы тот знал: Мо Жань не станет нарушать его личные границы. То, что он запер Чу Ваньнина в номере, и без того было как-то слишком. Оставалось совсем немного: приготовить для мужчины еду, и переодеться. “На этот раз обратного пути уже нет, как и права на ошибку — Чу ушёл однажды, и теперь нужно любыми способами убедить его остаться. Дать ему всё, в чём тот нуждается, будь то возможность танцевать, или даже бл*дские излюбленные сладости.” Мо Жань медленно выдохнул. Он предусмотрел всё — вплоть до мелочей. Даже привёз тот самый комплект золотых браслетов… решил, что другого шанса вручить подарок может не быть. Был готов сделать для Ваньнина всё, что угодно. Купать его в нежности и заботе до тех пор, пока тот не смягчится, и не впустит его если не в сердце, то хотя бы в свою жизнь. Ведь Мо Жаню нужно было, на самом деле, так мало: получить от мужчины хоть немного тепла. Увидеть в его глазах счастье — как тогда, в те редкие моменты, когда они оба проводили совместно долгие ночи, просто лёжа в постели и глядя друг на друга, соприкасаясь лишь руками. В глазах Ваньнина он, казалось, тогда видел целые вселенные — мерцающие огни далёких миров, в которые он влюблялся с каждой секундой всё сильнее. Вероятно, впервые встретив Чу когда-то давно, много лет назад, полюбил его, осознав, что человек перед ним… возможно, вовсе и не человек, а прекрасный дух, сотканный из звёздной пыли и лунного света. В это было так легко поверить в тёмном балетном классе, где Ваньнин в одиночестве танцевал перед зеркалами, не глядя на собственное отражение. Мо Жаню тогда было всего десять. Он понятия не имел, что изящный юноша-дух — на самом деле, разбитый внутри, одинокий парень чуть старше него самого, отчаянно нуждающийся в том, чтобы с ним был рядом хоть кто-нибудь, но в то же время живущий в постоянном страхе, преследуемый призраками прошлого. Теперь, спустя много лет, Мо Жань всё ещё испытывал странный восторг, когда находил отголоски того яркого сияния в глубине тёмных, словно ночь, глаз. Этим светом он хотел любоваться вечность, если даже не мог им обладать. Но Чу Ваньнин продолжал отдаляться с каждым днём, и взгляд его медленно угасал. Сейчас, когда он смотрел на Мо Вэйюя, парень видел лишь всепоглощающую тьму и… решимость. Несмотря на все старания, Ваньнин, казалось, был несчастен — и оставалось неясно, можно ли это исправить. “Я знаю, что ему нужно на самом деле. Он любит танцевать — и, только когда танцует, чувствует себя свободным, — продолжал твердить внутренний голос. — Помоги ему. Ты же видишь… ты должен ему помочь. Он будет сиять только для тебя.” Вэйюй зажал уши ладонями. Слушать этот голос было опасно. Прямо сейчас он смотрел на Чу Ваньнина, который крепко спал, сжавшись под одеялом так, словно пытался защититься от всего произошедшего. Нет, он не хотел, чтобы Ваньнин сиял лишь для него — ему было бы достаточно и того, что мужчина перестанет избегать его. Снова отведёт для Мо Жаня место в своей жизни… “Это не так. Он твой. Должен быть твоим.” Но этот же убл*дский голос утверждал всего час назад, что Чу Ваньнину, на самом деле, понравится, если Мо Жань переоденет его в костюм. И в украшения — тоже. А теперь всё это лежало кучей мусора на полу, свидетельствуя об обратном. По спине Вэйюя прошёл озноб, и он, наконец, позволил себе вспомнить, как сильно завёл его танец, и что произошло затем. Он не собирался заниматься с Ваньнином сексом, или принуждать его к чему-либо, но балетмейстер вёл себя очень странно. Смотрел на него таким взглядом, словно в любую секунду его сердце могло разорваться от боли. В его глазах парень читал бл*дскую жалость, как если бы это не Чу Ваньнину нужна была помощь, а ему самому: уголки глаз Чу раскраснелись, тонкие губы едва заметно подрагивали. Он то скрипел зубами от злости — то выглядел так, словно находился на грани истерики. При этом говорил с Мо Жанем, будто ему всерьёз было не плевать — и его слова совсем не вязались с тем, что можно было прочитать в его взгляде. Безысходность. “Мне важно знать, чего бы ты хотел, Мо Жань…” Отчаяние. “Ты никогда не был для меня игрушкой.” Вэйюя прошиб ледяной пот. “Если хочешь секса, так и скажи…” Он всерьёз заставил мужчину встать на колени и тр*хнул его в рот — а тот ему это позволил. На самом деле, выглядело всё так, словно Ваньнин его поимел, потому что в этом бл*дском тёмном взгляде, подёрнутом поволокой желания, читалось… удовлетворение. Чу Ваньнин не потерял голову от страсти — скорее, наоборот, мыслил, как никогда ясно. Мо Жань же ощущал себя совершенно разбитым и опустошённым. Возможно, он заслужил всё произошедшее — он ведь собирался уважать балетмейстера, почитать его, дать ему всё, чего тот пожелает. Но на деле… Ваньнин выбил его своим поведением из колеи, и в какой-то момент Вэйюй перестал себя контролировать. Всё закончилось тем, что ему пришлось спешно покинуть мужчину, потому что сам он пребывал в отчаянии от произошедшего. Не знал, как и чем всё это можно вообще оправдать. Зато догадывался, что после случившегося Чу его не простит. Это был ещё один гвоздь в крышку гроба их отношений. Как будто мало было украденного телефона, вылитого видео, и того, что он общался с отцом, чтобы найти мужчину. Не говоря уж о том, что он не помнил практически ничего из того, что натворил — а, значит, ещё и представлял для балетмейстера угрозу. Мало мне было Жун Цзю… Вэйюй едва не застонал, вспоминая, как тот ему тоже всё позволял — и в итоге закончил в больнице с серьёзными травмами. И ведь он представлял тогда на месте парня Чу Ваньнина… “Расслабься. Это был не ты. И Чу Ваньнин тебе верит — он ведь даже не снял ошейник… ему понравилось.” Мо Жань нахмурился, пытаясь понять, каким образом его внутренний голос узнал об ошейнике — Чу спал, укрывшись одеялом с головой. Покосился на груду украшений… и прищурился, покусывая губу, понимая, что это правда. Ошейника здесь не было. Его Ваньнин… действительно его не снял. Улыбка медленно затрепетала на губах юноши. — Тебе понравилось… — прошептал изумленно Мо Жань, пробуя каждое слово на вкус, и желание снова впилось ядовитыми шипами куда-то в живот. Перед глазами снова промелькнуло то, как Ваньнин поражённо застонал, кончая, длинные ресницы задрожали, красные от долгого напряжения губы разомкнулись, и из уголка рта полилась белёсая жидкость… Мо Вэйюй бы убил за то, чтобы ещё раз это увидеть: задыхающегося от вожделения мужчину, с пылающим лицом, обнажённого — в тонких золотых цепочках, позвякивающих от каждого движения по мере того, как его ладонь быстро движется между его ног, и он давится стонами, пытаясь не пролить ни капли из своего рта. Чу Ваньнин выглядел в этот момент красиво. Он не казался грязным или порочным — напротив, Вэйюй готов был сам упасть перед ним на колени, и целовать каждый миллиметр его тела, поклоняясь ему. Желая его. Доказывая ему свою любовь. Он закрыл лицо ладонями. Ему физически было плохо от одной мысли, что он сбежал. Ему следовало проделать всё это — но он был слишком напуган тем, что балетмейстер его возненавидит за всё произошедшее, за его желания — и то, что он всё ещё хотел большего. Теперь же Чу Ваньнин уснул, и тревожить его было бы неудачной идеей. Неизвестно, что мужчина подумал о нём после всего этого... Вэйюй осторожно прикрыл за собой дверь, но на этот раз не закрыл её на замок. Из отеля было не так просто выбраться: окна и наружные двери были заблокированы и дополнительно оснащены сигнализацией, об этом позаботились люди его отца. В коридорах и холле стояли камеры. Мо Жань уже успел всё как следует перепроверить — у него было на это время. Всё это походило на полное безумие, но… “Ты обязан сделать его счастливым. Ты ведь видел его в том кафе — он выглядел так, словно потерял свою душу…” Мо Вэйюй тяжело вздохнул, пытаясь собраться с силами — они ему явно потребуются для того, что он приготовил для Чу. Он уже заказал всё необходимое для обустройства сцены в конференц-зале отеля. Это будет отличным сюрпризом — Чу сможет танцевать и творить в свободном пространстве в своё удовольствие. Пускай его зрителем будет пока только Мо Жань — что в этом такого? Парню даже нравилось, что Ваньнин не будет думать о зрителях. Чу не должен будет подвергать каждое своё движение цензуре, ему не потребуется ни о чём беспокоиться — Мо Жань сделает так, чтобы у него было всё, и он мог просто наслаждаться тем, что любит больше всего. Танцем. Край его рта изогнулся в совершенно грешной улыбке. ….и самим Вэйюем.