Танцующий лепесток хайтана

…Чу Ваньнин не сразу понял, где находится — казалось, просыпаться каждый раз в новой неожиданной обстановке становится некой традицией. Яркое солнце, какое бывает только в морском климате вне зависимости от времени года, пробивалось сквозь наполовину закрытые плотными тканевыми ролетами окно, слепя и без того слезящиеся глаза. Стойкий запах спирта и хлора вызывал лёгкое головокружение. — Чу Ваньнин?.. — окликнул его мелодичный женский голос. — Вас ведь так зовут? Он повернул голову к двери и наконец заметил только что вошедшую медсестру. Она медленно подошла к его постели — и только сейчас балетмейстер Чу заметил капельницу. — Почему я в больнице? — прохладно спросил он вместо ответа на вопрос. — Вы впали в гипогликемическую кому. Кто-то вызвал “скорую”... Нехорошее предчувствие продолжало нарастать. Само слово “кома” уже звучало достаточно пугающе, однако Ваньнин интуитивно чувствовал, что это ещё не всё. Что же произошло? — ...и, раз вы пришли в себя, думаю, мне стоит позвать терапевта, — предупредила медсестра, перекрывая капельницу. Возможно, она говорила что-то ещё, но Чу Ваньнин всё прослушал, потому что мысли метались от плохого к худшему. Мо Жань… был ли он тем, кто вызвал неотложку? Что произошло на самом деле?.. На всякий случай он кивнул, давая понять, что готов общаться с врачом. Спустя пару минут в палату вошёл симпатичный молодой мужчина. В руках он вертел планшет, с шеи свисал хромированный стетоскоп. — Чу Ваньнин? — он подошёл к больничной койке ближе, а затем, заметив, что солнце падает на подушку и частично слепит пациента, отправился к окну и принялся возиться с ролетами, так что балетмейстер не видел его выражения лица и вынужден был наблюдать затянутую в белый халат спину. — Как ваше самочувствие? Есть жалобы на головные боли, головокружение, тошноту?.. — Голова немного кружится, — Чу нахмурился. — И… тошнота. Болей нет. — Давление всё ещё понижено, — врач развернулся к Ваньнину лицом, однако глаза были опущены в планшет. — Пришлось вызвать полицию, но… на самом деле, вы можете не давать показания сейчас, если не готовы. Это подождёт. — Полицию?.. — повторил глухо Ваньнин. Слово почему-то царапло внезапно пересохшее горло. — В ходе обширного обследования обнаружились остаточные следы сильных анестетиков в тканях. Кроме того… Чу Ваньнин неожиданно нахмурился. Он понял, о чём речь, но дослушивать это не собирался. — Мо Вэйюй — мой близкий друг, — перебил он, впиваясь в лицо врача ледяным взглядом, и, когда убедился, что до того дошёл смысл сказанного, выдохнул. — Это никого не касается. Всё не так, как выглядит... — ...множественные варварски залеченные старые переломы, крайняя степень истощения, предполагаемое сексуальное насилие, — закончил врач. — Об этом может быть сложно говорить. Я настаиваю, чтобы вы пообщались с кризисным психотерапевтом… — Где Мо Вэйюй? — вздохнул Чу Ваньнин, понимая, что с психотерапевтом всё равно придётся общаться, равно как и объяснять, что множественные переломы и старые травмы не имеют никакого отношения к сложившейся ситуации. Он был в чужом городе, его медицинская карточка и все истории болезни, вполне вероятно, доступны онлайн, но для этого ему нужно сообщить свои полные данные, и пройдёт некоторое время, прежде чем врачи ознакомятся с его ситуацией. В этот момент его намного сильнее интересовало, что с Мо Жанем. — Он беседует с офицером полиции. — …… — Ваньнин не находил слов, чтобы описать все эмоции, которые в этот момент его захлестнули. Он понятия не имел, что парень ответит на вопросы, которые ему неизбежно зададут. Расскажет правду?.. Вэйюя нужно срочно выручать. — Если это касается меня, я хочу присутствовать. — Боюсь, это невозможно… — терапевт осёкся, видя, что Чу всерьёз собирается подняться с койки, при этом лицо мужчины стремительно бледнеет, соревнуюсь оттенком с выкрашенными в стерильный белый стенами. — Хорошо! Я... посмотрю, что можно сделать. — Отлично, — балетмейстер прикрыл глаза, стараясь дышать глубже. Попытка подняться, казалось, стоила ему последних сил, которые он и сам не знал, откуда взялись в таком разбитом состоянии. Он понимал, насколько глупо может повести себя Мо Жань, и всю опасность любых показаний без адвоката. Если они с Вэйюем снова влипнут в очередной скандал, ситуацию будет невозможно исправить. Кроме того, всё лишь усугубится тем, что их показания, вероятно, будут различаться. “Всё из-за меня…” Он невольно сжал тонкое покрывало, пытаясь отделаться от чувства, что в который раз подвёл Вэйюя. Врач покинул палату некоторое время назад, и теперь оставалось просто лежать и гадать, что именно Мо Жань мог рассказать полиции. Впрочем, долго терзаться не пришлось — спустя всего несколько минут, если судить по настенным часам, дверь снова открылась. На пороге оказался хмурый мужчина в униформе. — Чу Ваньнин? — вместо приветствия спросил он. Ваньнин молча кивнул. Он вдруг подумал, что, казалось, каждый, кто к нему приходил, считал делом чести удостовериться, как его зовут. Как если бы сложно было поверить, что он является собой. Всё это несколько раздражало, и не могло не насторожить. Ему действительно следовало быть крайне аккуратным в том, что он собирается говорить. — Я детектив Сюаньцзин, со мной детектив Му Яньли. У меня и моего напарника есть несколько вопросов… — Где Мо Вэйюй? — Чу Ваньнин смерил детектива, удерживающего на виду удостоверение, колючим взглядом. Он уже понял, что парня нет в коридоре. — Он временно в ординаторской, — Сюаньцзин сделал шаг в палату, — Мы не успели его допросить, однако… он подождёт. Чу снова кивнул, и, сев в постели, продолжил: — Мо Вэйюй ни в чём не виноват. Вероятно, если врачи поднимут мою медицинскую карту, всё прояснится. Я длительное время прохожу психотерапию, и недавно у меня обострилась депрессия. Это не первый случай. Он замолчал, пытаясь побороть внутреннее отвращение из-за необходимости рассказывать о своём психическом здоровье. Сталкиваться с осуждением со стороны правоохранительных органов приходилось не впервые — все его заявления с просьбой расследовать множественные угрозы, которые ему слали в течение долгих лет, офицеры полиции игнорировали, считая плодом его воображения. Столько лет к нему относились, как к умалишённому — пока не появился Мо Жань, и человек, превративший его жизнь в ад, не совершил ошибку, выдавая себя. Чу по возможности избегал полицейских, и не верил в верховенство закона — а представители закона, в свою очередь, не спешили верить ему... особенно когда узнавали, что он пережил. Все его опасения так хорошо вписывались в симптомы посттравматического расстройства… впрочем, именно сейчас всё это могло сыграть ему на руку. — Простите, но давать показания без своего адвоката и консультации с психотерапевтом я не стану. Что до Мо Вэйюя… это мой близкий друг. Его вина лишь в том, что он попытался помочь мне, — закончил Чу Ваньнин, глядя в упор на детектива, как если бы бросал тому вызов. — …… — детектив Сюаньцзин замер, прямо за ним в таком же недоумении застыла Му Яньли — вторым детективом оказалась миловидная женщина лет тридцати. — Прошу прощения, что медперсонал вас побеспокоил, однако нет никакой необходимости в том, чтобы допрашивать Мо Вэйюя. Всё это, видимо, какая-то глупая ошибка. Если не верите… можете зайти в мой профиль в соцсети — там есть наше с Мо Жанем совместное видео… и, думаю, многие из нашего общего окружения подтвердят, что мы уже давно вместе. — Ох... ясно, — первой отозвалась Яньли, и, судя по её лицу, она чувствовала себя крайне неловко в том числе и из-за своего напарника, который продолжал сверлить Чу Ваньнина суровым взглядом. Детектив Сюаньцзин был уже в годах, и переносицу его седлали очки для зрения в тяжёлой оправе… впрочем, если физическую близорукость компенсировали линзы с диоптриями, с полной слепотой в области дел сердечных что-то сделать было уже проблемно. — Кто может подтвердить ваши слова? — поинтересовался детектив. Чу Ваньнин на секунду задумался. Ему не хотелось в эту ситуацию втягивать никого из близких, однако, вероятно, у него попросту не оставалось иного выбора. — Сюэ Чженъюн, мой психотерапевт. Я могу продиктовать его номер. Балетмейстер решил умолчать, что Сюэ-старший является членом семьи Мо Вэйюя — ради общего блага. — Прекрасно… ...Спустя ещё несколько минут, уже после ухода детективов, Чу Ваньнин рассеянно подумал о том, что Сюэ-старший наверняка с ума сойдёт от беспокойства, и с ним нужно бы связаться как можно скорее, иначе тот наверняка навоображает себе всевозможных ужасов. Голова почти не кружилась, и в сон перестало клонить — вероятно, всё это было временными эффектами от капельницы. Он всерьёз раздумывал, стоит ли ему отправиться пройтись по коридору, когда в дверь палаты снова постучали. — Входите, — он поправил подушку, пытаясь вместе с тем придать себе как можно более нейтральный вид. Если это кто-то из медсестёр, или врачей, пусть видят, что ему уже намного лучше. Однако в палату вошёл Мо Жань. На нём не было лица, и казался он ещё более измученным, чем пару дней назад, когда вымок насквозь под дождём. Чу задался вопросом, как же выглядит он сам, и неосознанно попытался поправить волосы… пальцы наткнулись на тяжёлую немного сбившуюся заколку, которая всё ещё удерживала собранные в пучок волосы. — Чу… Ваньнин! — выдохнул Мо Жань, и во взгляде его сверкнуло негодование, — Что… ты наделал!.. Балетмейстер Чу замер, пытаясь понять, в чём его обвиняют. Вероятно, Мо Жань зол, что его едва не упекли за решётку?.. — Я сказал детективам, что мы вместе, — мягко проговорил он, — прошу, успокойся. Он уже начал различать два состояния Вэйюя: в одном парень переставал контролировать себя, и обыкновенно мог запинаться в разговоре, как если бы его внутренняя ярость была настолько велика, что её становилось невозможно выражать словами. В другом — он замыкался, и тщательно продумывал каждое слово, однако в то же время все его действия были направлены на то, чтобы угодить Ваньнину. Он был мягок и уступчив… Но Чу до сих пор задавался вопросом, какая из ипостасей Мо Жаня была более реальной. Балетмейстер не был уверен, что в данный момент готов к общению с болезненно-откровенным и злым Мо Жанем. Он на секунду прикрыл глаза, собираясь с силами, зная, что ему придётся, вероятно, объясняться, удерживая напор. Впрочем, Мо Жань, услышав его слова, вдруг замолчал. Его взгляд теперь блуждал по палате, останавливаясь где угодно кроме лица Чу. — Мо Жань?.. — Чу Ваньнин подавил в себе желание помахать ладонью, привлекая к себе внимание. — Зачем ты это сказал?.. — пробормотал парень тихо себе под нос. Лицо Чу сделалось ледяным. Он впился в юношу глазами, тщательно подбирая выражения: — Это было первое, что пришло в голову, чтобы объяснить, почему ты был со мной. Лучше уж слухи об отношениях между нами, чем вероятный арест. Ты не понимаешь?.. Мо Жань наконец посмотрел на Ваньнина. — Меня есть, за что садить, — медленно и чётко проговорил он. — …… — Чу Ваньнин понял, что не в состоянии ничего на это ответить, и только продолжал удерживать взгляд Вэйюя, ожидая, что тот продолжит. Но парень молчал. Казалось, ему было больше нечего сказать. Когда пауза затянулась настолько, что терпеть тишину стало абсолютно невыносимо, Чу мрачно поинтересовался: — Ты ведь этого хотел? Чтобы о наших отношениях знали все? Во взгляде Мо Вэйюя промелькнуло секундное бешенство. Белки глаз налились красным, челюсти свело словно в судороге. Он неожиданно оказался так близко к постели Чу, что мужчина ощутил волны жаркого иссушающего гнева, исходящие от него. — А чего хотел ты, Чу Ваньнин?.. — он говорил тихо и хрипло, от скрытой агрессии у Чу внезапно по спине поползли мурашки. — Чего хотел ты, когда внезапно всё бросил и исчез?.. Чего хотел, когда продолжал танцевать в полуобморочном состоянии?.. Ты делал всё, чтобы угробить себя. — Нет, ты не понимаешь… Чу застыл, вглядываясь в потемневшие от злости глаза. Казалось, что бы он ни сказал, всё это будет истолковано превратно. — Я периодически не осознаю, что делаю. Всё, в чём меня хотят обвинить — правда. Я тебя УСЫПИЛ, мать твою. Я даже “скорую” вызвал только когда предварительно надрочился на тебя без сознания — а ты был в КОМЕ! От истощения!.. Ты меня слышишь?!.. — Замолчи, — балетмейстер наконец отвел взгляд. Ему было не по себе от грубых слов Мо Жаня настолько, что на мгновение он растерялся... но в то же время дело было не в том, что он услышал что-то, чего не знал. Ему было известно, что Мо Жань не всегда себя контролирует. И, всё же, в устах Вэйюя всё это звучало гадко. — Всё ещё хочешь этих отношений?.. Чу Ваньнин невольно отпрянул. Он внезапно наконец осознал, что парень имеет в виду. Вернее, думал, что осознал. — Я никогда не хотел публичности, Мо Жань, не потому, что не хотел быть с тобой… — Ты был прав. С самого начала, — оборвал Мо Вэйюй, щурясь, — когда прогнал меня, в тот год. Ты — и Хуайцзуй. Вы оба. Причина, по которой ты не хотел этих отношений, не имеет значения... Парень наконец отстранился, и Чу смог дышать полной грудью. Он заметил, как Вэйюй сжимает кулаки, как будто пытается неосознанно удержать что-то бесплотное, вечно ускользающее. Отчаянно хотелось положить конец этим терзаниям — но, увы, он не знал, как. Какие слова необходимы для того, чтобы Мо Жань его услышал и понял? — Ты считаешь, мне следовало рассказать детективам всё, как есть?.. — он снова нашёл в себе силы смотреть на Мо Жаня, понимая, что тот уже взял себя в руки. — После истории с Жун Цзю все только и ждут, когда ты оступишься снова, и вот... — Они правы, что ждут этого от меня, и ты сам это знаешь. Чу Ваньнин поджал губы. — Если ты сейчас же не прекратишь, я действительно передумаю, и напишу на тебя заявление в полицию. — …… — Мо Жань, я оставил тебя, надеясь, что ты сможешь продолжать карьеру. Так надоело танцевать под классику, что решил попробовать выступать под тюремный шансон?.. Вэйюй внезапно рассмеялся, однако смех этот был холодным, словно пригоршня снега, вдруг оказавшаяся за шиворотом. — Не заговаривай мне зубы, Ваньнин. — Не будь идиотом, Мо Жань! — Чу Ваньнин вскинулся. — Ты ещё не понял? Всё, что я делал — ради тебя!.. Он так разозлился, что в какой-то момент и сам перестал контролировать, что именно говорит. Неосторожные слова вырвались быстрее, чем он сумел остановиться. Мо Жань горько рассмеялся. В его глазах теперь не отражалось света. — Ты ушёл, когда всё, чего я желал — чтобы ты оставался со мной. Каждое слово било куда-то в солнечное сплетение, проходясь по нервам болевым шоком. Болезненная тёмная правда вырвалась наружу, и её больше не имело смысла скрывать. — Смотришь на меня так, словно впервые слышишь. — Мо Жань… — Чу попытался успокоиться, чтобы вести конструктивный диалог, но каждая фраза Вэйюя достигала цели, — я всего лишь твой учитель. Ты намного ценнее меня, и достоин лучшего. Способен на большее… Ты продолжаешь считать, что нуждаешься во мне, но это не так... — Но я люблю тебя не так, как ученик любит своего учителя, — неожиданно перебил его Мо Вэйюй. — Кто я для тебя, Чу Ваньнин? Ты говоришь о том, на что я, по-твоему, способен, и что я, как тебе кажется, должен делать. Но кто я для тебя?.. Его вопрос застыл в воздухе подобно грозовому фронту, вот-вот готовому вспыхнуть электрическим разрядом и поразить обоих. Чу Ваньнин невольно вжался спиной в подушку, понимая, что Мо Вэйюй, вероятно, прав. Он поставил успех Мо Жаня выше своих интересов. Выше самого себя. Это казалось правильным… потому что Мо Вэйюй в прошлом был его любимым учеником. Но он был не только им. Чу Ваньнин верил, что не вправе отнимать у Мо Жаня его успех, не считал, что достоин подобного. Его злило, что парень не понимал этого. Что готов променять что-то действительно важное — на сомнительное увлечение, которое будет лишь вызывать кривотолки. В то же время, он не считал, что отношение Мо Вэйюя к нему будет значить так много. Когда правда наконец открылась, он посчитал, что просто даст Мо Жаню всё, чего тот только пожелает — и тот, в конце концов, очнётся от наваждения и увидит, что Чу Ваньнин вовсе не так хорош. Но… кем в этот момент был для него Мо Жань? — Я люблю тебя, — проговорил Чу Ваньнин едва слышно. Слова ощущались на языке горечью, утонувшей в приторной сладости. Ему было тяжело говорить об этом — каждый звук приходилось выцеживать из себя по капле, словно кровь. Он всё ещё не был уверен, поймёт ли Мо Жань, как много в этих словах для него. Его любовь столько лет существовала в тишине, и, дав знать о своих чувствах Мо Жаню однажды, Чу так и не научился выражать их иначе, кроме как молчать. Вероятно, из-за того, что так долго он хранил их в тайне, в какой-то момент всякое упоминание любви вслух превращалось в пытку. — Как учитель, — заключил Мо Жань, и на его лице появилось совершенно загнанное выражение. — Ты думаешь, я не вижу разницы? Чу Ваньнин замолчал. Он действительно не знал, что на это сказать. Мо Жань привык говорить о своей любви открыто. Для него это было так легко: шептать “я тебя люблю” каждый день... в волосы, подвернувшуюся случайно ладонь, колени, изгиб шеи, или разомкнутые в удивлении губы; писать об этом в сообщениях, звонить — и заканчивать каждый телефонный разговор этой фразой. Чу продолжал молчать. Теперь же, когда он буквально вывернул наизнанку собственную душу, ему попросту не верили. — Как учитель ученика, — кивнул он медленно, понимая, что ещё немного — и начнёт задыхаться от омерзения к самому себе. — Думаю, я устал, Мо Жань. Полиция оставит тебя в покое. Ты… можешь идти.