Танцующий лепесток хайтана

Прошло пару дней прежде чем Чу Ваньнин наконец покинул больницу. Он больше не виделся с Мо Жанем, однако, вероятно, всё это было к лучшему: подозрения о том, что за ним наблюдают, ничем не подтверждались, но мимолётные вопросы медсестёр казались уж слишком подозрительными. Чу предпочитал отмалчиваться, или делал вид, что не в настроении ни с кем говорить, но всякий раз, когда кто-нибудь упоминал Вэйюя, становилось не по себе. Кроме того, у него было теперь предостаточно времени, чтобы проанализировать ситуацию. Разумеется, пришлось вспомнить и о Жун Цзю — но, вот незадача, тот, казалось, исчез с лица земли сразу после скандала. Дело так и не дошло до судебного разбирательства — его замяли… но, как выяснилось, сам скандал в прессе смаковали несколько месяцев. Куда при этом смотрели агент Мо Вэйюя и вся пресс-служба команды, в которой парень работал, оставалось загадкой. Чу Ваньнин подумал, что, вероятно, именно отсутствие самой жертвы — Жун Цзю — подстегивало газетчиков и блогеров генерировать тонны контента со всевозможными домыслами и грязью. Эти несколько дней в госпитале он посвятил просмотру старых видеороликов и чтению всевозможных досужих сплетен о Вэйюе, всё сильнее убеждаясь, что ни в одной из версий нет ни слова правды. Мо Жаня он знал хорошо — вероятно, лучше, чем кто-либо. И так же отчётливо он знал, что тот никогда не причинит вреда человеку, если на то нет веских причин. Даже в порыве злости, не осознавая себя, парень продолжал оставаться собой, пусть и отрицал это. Его мотивами поступков были те же чувства, что и в спокойном состоянии. Ваньнин за эти сутки, проведённые в отеле с Вэйюем, ни разу не испытывал опасений за свою жизнь — притом, что Мо Жань определённо был не в себе, и периодически едва понимал, что Ваньнин пытался ему донести. Вот только сам Мо Вэйюй, оказывается, не был в этом так уж уверен. В тот единственный раз, когда он пришёл к Чу в палату, казалось, преобладающим чувством в его глазах была болезненная растерянность. Он походил на человека, страдающего лунатизмом, который пробудился где-то посреди незнакомой улицы, и в ужасе пытается осознать, каким образом вообще туда попал. Впрочем, куда хуже этой растерянности оказались последовавшие за нею вина — и, наконец, горечь. Чу Ваньнин знал эти чувства слишком хорошо, и не спутал бы их ни с чем. Мо Вэйюй смотрел на него взглядом, в котором не теплилась надежда. Он задавал балетмейстеру вопросы, но в его голосе не было трепета влюблённого сердца — лишь боль. Слишком много боли. Похоже, это было всё, что Чу Ваньнин смог дать Мо Жаню, несмотря на все свои старания и решимость. Горечь и боль — вместо любви. Эти отношения были обречены. Мужчина знал, что должен сделать, чтобы всё это наконец прекратилось: сказать то, что Мо Вэйюй ожидает от него услышать. Сдаться. Возможно, это поможет парню отпустить его. “Я люблю тебя, как учитель ученика”. Всего одна фраза, которая далась ему таким трудом, расставила все точки. Мо Вэйюй его больше не беспокоил все эти дни — и даже вернул ему старый смартфон, который пропал ещё пару месяцев назад. Не то, чтобы вернул… скорее, оставил его в палате, пока Ваньнин спал. Видимо, опасался осуждения? Странный поступок, скорее всего, продиктованный стыдом и нежеланием объясняться. Чу Ваньнин не стал задавать вопросов. Всё ещё надеялся, что Мо Жань напишет ему, или позвонит первым — но парень этого не делал. Всё это к лучшему. ...Балетмейстера вскоре выписали из госпиталя. Он всё ещё не понимал, что ему делать дальше, потому что его вещи остались в отеле — и он не знал, снимает ли то здание Мо Вэйюй до сих пор, или уже уехал. Решил набрать парня перед тем, как вызвать такси, чтобы понимать, стоит ли туда вообще возвращаться. — Да?.. — Мо Жань ответил практически сразу, и, судя по хрипотце в голосе, то ли только что проснулся, то ли простыл. — Мо Жань, я хочу забрать свои вещи. Они всё ещё в отеле? — спросил Ваньнин напрямик, понимая, что ему не стоит увлекаться долгими вступлениями. Парень не навещал его несколько дней, и, очевидно, не хотел бы с ним больше общаться. Даже то, как он говорил о своём желании, чтобы Чу оставался с ним, в прошедшем времени в их последнюю встречу — уже свидетельствовало о многом. — Да, в отеле, — после небольшой паузы вздохнул Мо Вэйюй. — А помнишь?.. — он вдруг замолчал. — Что? — Ваньнин нахмурился. Такси уже подъехало к госпиталю, но водителю никто бы не позволил стать на место служебной парковки. Мужчине следовало поторопиться, потому что жёлтый “рено” сейчас остановился просто у самой обочины. — Ничего, — тихо проговорил Мо Жань. — Я не знал, что тебя уже выписывают. Пойду, соберу твои вещи. Он завершил звонок первым. Чу Ваньнин ещё несколько секунд поражённо глядел в экран телефона, не понимая, почему сердце вдруг стало таким тяжёлым, как если бы в любую секунду могло провалиться, проламывая на своём пути рёбра. Глаза подозрительно защипало, хотя ветра не было. Он стоял в тонкой футболке и джинсах, шёл декабрь, но почему-то не чувствовал ни холода, ни ветра — только пробирающую до самых костей тоску, и чудовищную тяжесть в груди. В такси оказалось не слишком-то теплее, а воздух был сухим из-за работающей печки, вызывая желание бесконечно кашлять. Ваньнин устроился на пассажирском сидении сзади, назвал адрес — и равнодушно уставился в окно, размышляя, о чём мог вспомнить Мо Жань, и какими воспоминаниями хотел поделиться — но передумал. Мог ли он иметь в виду то время, когда они были на этом побережье на соревнованиях? Это было слишком давно, и, всё же… Чу Ваньнин вздохнул. Ему не следовало думать о таком — от воспоминаний будет лишь больнее видеть Вэйюя теперь, зная, что между ними всё закончилось. Ему следует отпустить парня, раз тот в свою очередь решил отпустить Чу, и нашёл в себе наконец на это силы. Такси остановилось у самого входа в отель, и Ваньнин, расплатившись с водителем, направился прямо в холл, который, разумеется, пустовал. Мужчина понятия не имел, где застанет Мо Жаня, а потому пошёл в номер, где впервые очнулся после того, как Вэйюй его усыпил. Впрочем, едва ступив за дверь, он уже понял, что Мо Жаня здесь нет: слишком уж тихо было вокруг. Его дорожная сумка с вещами лежала поверх тщательно застеленной кровати. Чуть поодаль обнаружились аккуратно разложенные тёплый свитер и джинсы, рядом расположился ингалятор. В раскрытом шкафу — сделано это было, очевидно, нарочно, чтобы Чу обратил внимание — на плечиках висела новая зимняя куртка, с которой ещё не срезали бирки. Дело рук Мо Жаня. Чу Ваньнин покачал головой. Всё это казалось какой-то нелепостью. В области сердца вдруг стало тяжело и невыносимо жарко, как если бы кто жёг изнутри калёным железом. Видеть все эти проявления заботы, и понимать, что это, вероятно, последнее, что Мо Жань для него сделает, было невыносимо. Ваньнин на секунду закрыл глаза, опасаясь, что не справится с эмоциями. Затем заставил себя раздеться и принять душ — он и сам не был уверен, насколько долгим будет намеченный маршрут. Вероятно, путь займёт несколько дней, если повезёт — так что отправляться в поездку необходимо было, по крайней мере, свежим. Переодевшись в чистые вещи и высушив волосы феном, он в последний раз окинул взглядом номер. Затем, чуть помешкав, достал телефон и набрал Мо Жаня. Тот ответил на втором гудке: — Ваньнин? Чу не был уверен, что парень знал о его возвращении — за всё время они так и не столкнулись. Также могло быть, что тот просто не хочет больше его видеть… С одной стороны, было бы, возможно, правильно взять сумку и уехать, не прощаясь, но что-то внутри сопротивлялось этому решению так отчаянно, что в итоге мужчина решился отзвониться. — Ваньнин?.. Всё в порядке? Что-то случилось?.. — ещё раз переспросил Мо Вэйюй, пока Чу судорожно пытался понять, что именно должен сказать в этой ситуации. Зачем он вообще позвонил ему… Он набрал в лёгкие побольше воздуха, но так и не смог придумать ничего путного. Между тем, в гостиничном коридоре звякнула дверь лифта, послышались быстрые шаги, а затем в дверь номера постучали. — Чу Ваньнин!.. Не дожидаясь ответа, Мо Жань распахнул дверь. Он остановился на пороге, пристально вглядываясь в лицо Чу. Очевидно, из-за того, что балетмейстер не знал, что сказать, и так долго молчал в трубку, он решил, что что-то произошло. Как глупо… Чу Ваньнин завершил вызов, понимая, что более странного прощания сложно себе представить. — Я уезжаю, — зачем-то пробормотал он, косясь на дорожную сумку. И так ведь было очевидно, что он уезжает — он стоял посреди номера полностью одетый, даже куртку накинул поверх свитера, хоть и не застегнулся. Ситуация с каждой секундой становилась всё более дурацкой. — Тебе помочь отнести вещи вниз? — спохватился Мо Жань. Чу едва не закатил глаза. Мог ли Мо Вэйюй в принципе хоть на секунду оставить попытки навязывать ему свою помощь?.. Как будто тяжёлая сумка была единственной их проблемой в эту минуту. Впрочем, он так и не собрался с мыслями, что именно хотел сказать Мо Жаню — все слова спутались в голове словно тысячи фрагментов осыпавшейся мозаики, больше не подлежащей восстановлению. Он и сам ощущал себя блеклым и рассыпающимся — неудивительно, что не мог ничего толком сказать. Между тем, Вэйюй потянулся к его сумке с вполне твёрдым намерением её нести. Чу Ваньнин, вдруг осознав, что, если допустит это, будет совершенно неприемлемо заставлять Вэйюя и дальше ждать от него каких-либо объяснений, но уже с тяжелой сумкой в руках — в последнюю секунду ринулся заслонять свой багаж собой. Это было молниеносное движение, продиктованное рефлексами — в результате которого он оказался на пути Мо Жаня. Парень налетел на него, и они столкнулись лбами с такой силой, что у Чу на мгновение заискрило в глазах. — Бл*ть!.. — Вэйюй!.. — каким-то чудом балетмейстер остался на ногах после такого удара. Инстинктивно потянулся потереть ушибленную голову — и уже затем понял, что Мо Жань каким-то образом успел обхватить его руками, привлекая к себе. Неудивительно, что он устоял — парень держал его так крепко, как только мог. — Прости!.. — выдохнул Мо Жань. Его голос был не более чем потоком воздуха, горячим и трепещущим у самого уха. — Я ненарочно… Он продолжал вглядываться в лицо мужчины, и только сейчас, вблизи, Ваньнин заметил, насколько парень выглядит измученным. Вероятно, он не спал несколько суток — и, возможно, действительно простудился. Его тело, казалось, пылало, а белки глаз отдавали неестественной краснотой. — Мо Жань, ты простужен?.. — Чу Ваньнин, собиравшийся потереть свой ушибленный лоб, вместо этого приложил ладонь ко лбу парня. — Ты весь горячий!.. — …… — Мо Вэйюй уставился на мужчину так, будто тот сказал нечто забавное. Бледные губы растянулись в вымученной улыбке. — У тебя жар?.. — Ничего подобного, — парень попытался покачать головой, но в результате снова столкнулся с Чу. Они всё ещё находились друг к другу слишком близко, но отстраняться он не торопился. Его ладони всё ещё покоились на пояснице мужчины, и даже сквозь свитер эти прикосновения обжигали — пусть в них и не было никакой двусмысленности. — Так… куда ты отправишься теперь? — спросил он тихо. — Собираюсь разыскать Жун Цзю. Если секунду назад Мо Вэйюй выглядел простуженным и усталым — впрочем, не оставляя попыток казаться более бодрым, чем являлся на самом деле — теперь его маска вдребезги разбилась. Тёмно-пурпурные глаза глядели на Чу ледяными пропастями. Кончик языка прошёлся по губам, выдавая крайнюю нервозность. — Зачем?.. — Хочу понять, кто тебя пытается подставить, — Ваньнин проигнорировал попытку Мо Жаня перебить его, и продолжил, — и, прежде чем ты заявишь, что это не так, позволь спросить: откуда в больнице знали о тебе и твоём прошлом в таких деталях, что не преминули вызвать полицию?.. — Ваньнин… — Я догадался о том, что это ты украл мой телефон, и о видео тоже. Я прекрасно знаю, на что способен ты, Мо Жань, и отдаю себе отчёт в том, что ты не садист, и не психопат. Пока я был в больнице, я ознакомился с разными версиями случившегося, однако всё, что там написано… не имеет никакого отношения к тебе, — перебил Чу Ваньнин парня снова. — Если ты собираешься доказывать обратное, я тебя ударю. — Тебя ждёт жестокое разочарование, Чу Ваньнин, — проговорил тихо Мо Жань. В этот момент он был бледнее кипенно-белого свитера балетмейстера; было видно, как тяжело ему даже просто говорить об этом. — Не трать своё время, пытаясь отбелить репутацию этого недостойного ученика. Рыться в моём грязном белье — пустая затея. В его словах сквозила насмешка, за которой парень отчаянно пытался скрыть неотвратимо подступающую панику. — Разочаруюсь я, или нет — это мой выбор. Я хочу знать правду, — Ваньнин покачал головой. — Я делаю это не ради твоей репутации. Мо Вэйюй внезапно уставился на Чу так пристально, словно не до конца мог осознать, что только что услышал. — А ради чего тогда?.. — казалось, он затаил дыхание, как если бы от последующих слов зависела его жизнь. — Мо Жань, — Чу Ваньнин понял, что ступил на тонкий лёд, слишком поздно, однако вернуть сказанное вслух было, увы, невозможно, — я хочу, чтобы ты доверял себе так, как доверяю тебе я. Это… то меньшее, что я всё ещё могу для тебя сделать. Я… быть может, не умею любить тебя так, как тебе бы хотелось, но это… всё, что я могу. Он закрыл глаза. В горле стоял огромный ком. Он знал, что нужно остановиться, пока это всё ещё возможно — потому что, открывая правду Вэйюю, он рисковал, возможно, собственной душой. Не был уверен, что выдержит, если тот попросту высмеет его чувства. Не было сил даже смотреть на Мо Жаня, потому что, если он увидит на его лице насмешку или грубость — вероятно, окажется уничтожен. Он чувствовал себя невыразимо виноватым в том, что так и не смог стать для Мо Жаня кем-то, кто сделал бы юношу по-настоящему счастливым — однако, быть может, если он откроет парню правду о нём самом, тот в дальнейшем освободится от своих демонов и сможет жить дальше, и даже полюбит кого-то, кто окажется достоин его чувств. Будет подходить ему намного больше Ваньнина. В конце концов, что в действительности балетмейстер мог ещё отдать Мо Жаню?.. У него больше ничего не было. В номере вдруг стало так тихо, что любой звук сейчас показался бы оглушительным. Мо Вэйюй молчал слишком долго — и в полном отсутствии звуков, словно в камере депривации, было рукой подать до сумасшествия. Внезапно Чу Ваньнин ощутил мягкое прикосновение к своим губам — такое нежное, что, казалось, его сердце остановится, если это не прекратится. — Мо Жань, — он отклонил голову в сторону, и губы Вэйюя прошлись по его отчего-то слишком горячей щеке, а затем остановились на пустоте, — я должен ехать. Его собственный голос звучал уродливо и пронзительно-громко, разрушая почти застывшую смолу молчания. Мо Вэйюй наконец разжал руки, давая Ваньнину отступить назад, чем мужчина мгновенно воспользовался. Находиться в непосредственной близости друг от друга, чувствовать, как часто и болезненно бьется сердце юноши, как их обоих окутывает нестерпимым жаром — и понимать, что всего этого всегда будет мало, было... слишком больно. — Я поеду с тобой, — вдруг глухо прошептал Мо Вэйюй, когда Ваньнин уже думал, что тот вообще ничего не станет говорить. В следующую секунду он снова приблизился к Чу, и, когда балетмейстер наконец поднял на него взгляд, вдруг стало понятно, почему парень так долго молчал. — Мо Жань… — Ваньнин замер, не зная, что теперь делать, и вдруг понял, что говорит то единственное, что с самого начала боялся сказать, — хорошо.