Есть ли польза от слизеринцев

Среда

Признаться, раньше Гарри ни разу не оказывался под действием этого заклинания и понятия не имел, что наутро так сильно будет раскалываться на части голова, словно он всю ночь провёл на карусели, будучи при этом ещё и сильно напившимся. По крайней мере, так он представлял своё состояние, не будучи до конца уверенным, что поездки на карусели могут привести к подобному результату, ведь, как всем и известно, детство Гарри каким-то непостижимым образом обошлось без подобных радостей. Зато он мог хотя бы порадоваться, что в кои-то веки его не занимали мрачные мысли в силу того, что соображать было совершенно невозможно, а даже слабая попытка думать причиняла едва ли не боль, со скрипом худо-бедно выдавая результат. Потерев ноющие виски, Гарри вывалился из кровати и уставился на свои колени в протёртых джинсах, при этом слегка покачиваясь в стороны. Кажется, он уснул прямо во вчерашней одежде и даже не снимая очков, а слегка отсыревшая ткань одежды неприятно прилипала к телу, вызывая желание тут же стащить всё с себя до самых трусов и снова блаженно завалиться в постель. — Бурная ночка, а? — поинтересовался Рон, усмехнувшись и захлопывая свой чемодан. Этот звук многократным эхом раздался в тяжёлой голове Гарри, завибрировал и затрещал так, что тот скривился, остановившись на полпути от сдирания с себя одежды. Он совсем забыл, что может находиться в комнате не один, но в целом было уже неплохо то, что Гарри хотя бы умудрился дойти до спальни Гриффиндора и даже сумел непостижимым образом найти свою кровать. Отличное достижение, Гарри, сто очков Гриффиндору. — Какой сейчас год? — хрипит он, чувствуя, как горло превратилось в выжженную пустыню и как чертовски сложно сфокусироваться хотя бы на такой простой вещи, как вытаскивание руки из рукава своей же толстовки. Какой у Гермионы чертовски крепкий Конфундус оказался! Впрочем, стоило ли сомневаться в этом… — Год проклятущих экзаменов, где каждый профессор стремится тебя морально уничтожить, — пробурчал Рон, натягивая носки и с тоской поглядывая в сторону окна, где светило яркое солнце. — И сегодня первым испытанием на выдержку у нас История магии. То, что надо с утреца, не находишь? — Я уже сдаюсь, — сипит Гарри, наконец не без труда отшвыривая от себя толстовку и футболку прямо на пол. Снова рухнув лицом в подушку он вяло в неё мычит: — Скажи Гермионе, что я при смерти. Может, хоть немного сжалится. — Так это тебя Гермиона тебя что ли так приложила? — фыркнул Рон, цепляя на себя мантию. — Что ж, если ты действительно перед ней провинился, то довольно легко отделался. На самом деле, куда хуже, скажу я тебе, когда она пытается сломить твой дух. И вот ты уже незаметно для себя лежишь жалкой горсткой пепла вместе со всей своей мужской гордостью, — тут он замер с сумкой в руке. — Или… вы были заняты чем-то другим, что ты так измучен, хм? Гарри медленно приподнял голову из камня и сфокусировал рассеянный взгляд на Роне, который, прищурившись, глядел на друга. Он мгновенно ощутил как его измученное тело словно проняло холодом с макушки до пят от мысли, что мог подумать Рон, даже если подобные домыслы и не имели воплощения в реальности. — Ты бредишь, — бормочет Гарри, снова укладывая многострадальную голову на подушку и опасливо косясь одним глазом на друга, который тут же пожимает плечами, мгновенно пасуя. — Ну… в общем-то, наверное это ничего, если и брежу, а? Особенно в свете последних событий, где мы с ней уже не парочка, — натянуто смеётся Рон, странно блеснув глазами. — Ну да ты сам всё знаешь, чего я тут распинаюсь-то. Гарри, знал, конечно, но с ответом так и не нашёлся. Эти двое, немало потрепав ему в своё время нервы насчёт друг друга, просто взяли и разошлись как в море корабли, оставшись друзьями. Посчитали, что не подходят друг другу, едва попытавшись за ручки взяться, не говоря уж об остальном. Гарри тогда тупо глядел на них обоих совершенно окосевшим взглядом, когда друзья сообщили ему как-то мимоходом, что ничего из их отношений не вышло путного, на этом они и закончили, ариведерчи великая любовь-морковь. Или что там такое было у них последние годы? Он толком-то и не сообразил даже, тут даже Мерлин не разберётся. Но почему-то именно Гарри хотелось бурно поднять эту тему, встряхнуть обоих так, чтобы зубы заклацали и заорать прямо им в лицо что-нибудь в духе «Какого хрена лысого?». Таких отношений Гарри не понимал, отчего до сих пор чувствовал растерянность и до предела натянутую пружину в груди, словно они, сговорившись, умышленно вводили его в некое заблуждение, и в любой момент вместо вежливого «передай, пожалуйста, джем» могли начать этим самым джемом швыряться, не вынимая его из банки, как и все нормальные люди, которые, в конце концов, хоть как-то выясняют отношения. Впрочем, особого понимания, да и большого опыта, как там нормальные люди расходятся у него больно-то не было, в силу того, что к «нормальным» он себя не шибко относил. Да никто не относил, не только он, чего уж… А со своей стороны Гарри вспоминал Чжоу, с которой вот всё закончилось как-то скомкано, но даже тогда присутствовало немало слёз, обид и последующих неловких встреч, которые оба в целом предпочитали избегать как первокурсники Запретного леса. Да и к Волдеморту такие отношения, от которых один при виде другого тут же пытается побить рекорд по количеству пролитых слёз, обогнув на табло Плаксу Миртл. С Джинни тоже вышло как-то всё криво — вроде как он даже давно уже с ней порвал, ещё перед их большим походом за крестражами. Но при кратком красочном возвращении в Хогвартс на битву всё-таки умудрился с ней попрощаться, что в итоге оказалось-таки зря — после его возвращения она посчитала, что никакого расставания-то и не было, и Гарри пришлось неслабо помариноваться в крайне нелёгких минутах при разговоре с ней. Нет, он не был категорически против восстановления толком так и не устоявшихся ранее отношений, но на тот момент, после всего пережитого, фронт любовный его вообще как-то несильно занимал. В итоге заметив, что Гарри из своего подавленного состояния выходить вообще не спешит, она сама решила круто свернуть с намеченной тропки, видимо, в надежде найти кого-нибудь повеселее, да и не такого проблемного. Она ведь ему тогда что сказала при прощании? "Я знала, что ты не будешь счастлив, пока не настигнешь Волдеморта. Может поэтому так мне и нравишься". И, похоже, вконец умерла с концами слабая надежда на то, что после всего произошедшего неприятности у знаменитого Гарри Поттера исчерпают свои запасы и он перейдёт в эту стадию того самого мифического "счастья". Впрочем, получилось в итоге примерно так же, как и с Чжоу в своё время. Что ж, надеялся Гарри, может даже и нашли кого себе поадекватнее, он против разве? Но Гермиона-то и Рон? Эти двое пытали его сознание куда изощрённее, щекоча и без того потрёпанные жизнью нервы. Гарри даже не заметил, как Рон ушёл на урок, безрадостно задумавшись о своих друзьях. Ему всё ещё было невдомёк, как Гермиона могла так неслабо ошибиться, выбрав Рона, целеустремлённо того добиваясь несколько лет подряд, а потом резко свернув свою кампанию. Уж Гарри совершенно точно помнил, как та мощно слёзы водопадом лила на его плечи, бурно ревновала Рона к Лаванде и даже пошла с ненавистным Кормаком на встречу у Слизнорта, лишь бы их рыжему другу досадить. И что, это всё зря было? Столько усилий, но стоило Рону, наконец, сообразить что к чему, да и как в целом дела обстоят, так всё, безумное наваждение у Гермионы как ветром сдуло. То ли слишком поздно сам Рон до всего дошёл, то ли Гермиона, добившись своего, резко успокоилась и решила оставить как есть. Цель достигнута, можно отдохнуть? В целом, было донельзя всё это странно, по скромному мнению Гарри. Влезать он, само собой, нужным не посчитал, видя, как друзья ловко игнорируют все возможные намёки и вообще эту тему старательно избегают, словно ученики когда-то профессора Снейпа в общих коридорах при случайной с ним встрече, но добраться до скрываемой ими правды в глубине души всё-таки желал. Гарри за путанными и бессвязными раздумьями незаметно для себя провалился в сон, чувствуя, как голова начинает буквально пылать изнутри от собственных мыслей, которая вчера и без того была набита битком невесёлыми картинками. Да ещё не хватало сейчас копаться в чужих отношениях, как бы они его отчего-то не волновали. Перед глазами бурно замелькали сценки, где фигурантами выступали его друзья и почему-то любимая метла. Гермиона то смотрела на него, нахмурившись в своём неповторимом стиле «Гарри, ты делаешь глупость», и отчитывая за прогул уроков, то принималась сверкать глазами и дерзко улыбаться, да так, что ему становилось неудобно от собственных мыслей, которые в этот момент голову посещали. Рон же рьяно бегал за ним с его «Молнией» в руках и пытался ею как следует друга взгреть, вопя что-то о подлых слизеринцах. Потом все его знакомые принялись танцевать и веселиться, словно на чемпионате мира по квиддичу, а сам Гарри стоял на Астрономической башне и смотрел вниз, где клубился чёрный дым и происходило такое неуёмное веселье, к которому он хотел бы присоединиться, но ноги словно вросли в пол и он не мог пошевелиться. Очнулся он только к обеду, чувствуя, как кто-то настойчиво, но аккуратно сжимает его плечо тонкими холодными пальцами. С трудом разлепив глаза Гарри тяжело выдохнул и снова почувствовал знакомую режущую горло сухость, а в голове настойчиво и радостно заиграл оркестр из пил, приветствуя хозяина, вернувшегося из забытья. Без какого-либо преувеличения он мог бы назвать это худшим пробуждением в своей жизни, а ведь он когда-то жил с Дурслями и даже спал, порой, в довольно-таки злополучных местах, скрываясь от Пожирателей в прошлом году. — Гарри, — раздался знакомый озабоченный голос и он ощутил лёгкое, едва заметное касание пальцев к своим волосам и щеке. — Выпей, пожалуйста. Гарри не без активной помощи Гермионы проглотил какую-то горькую жидкость и мгновенно закашлялся, едва не опрокинув на себя стакан. Что за отвратное варево? Из ушей повалил лёгкий дым и он тут же узнал Бодроперцовое зелье. Но в голове всё ещё оставался невнятный клубящийся туман и он снова откинулся на подушку, закрыв глаза, и не в силах что-либо сказать. В этот раз он провалился в сон уже без изматывающих образов перед взором, и поэтому спокойно задышал, даже не осознавая, что Гермиона и Рон пристально и крайне напряжённо следят за его состоянием. — Ты что с ним сделала? — ошарашенно поинтересовался Рон, всплескивая руками и таращась изумлённо на подругу. Бросив сумку с учебниками на свою кровать, он рухнул рядом с ней на кровать Гарри. — Выглядит так, как будто по нему Хагрид случайно прошёлся раза три! — Ничего я не делала, ты что несёшь, — вспыхнула Гермиона, гневно глядя на Рона и вставая с кровати Гарри. — Простуду видишь впервые? — Да во флоббер-черве жизни больше! Гермиона закатила глаза и, бросив на Рона суровый взгляд, снова приложила ладонь ко лбу Гарри. Жар немного спал, но всё ещё имел место быть, хотя хорошо уже то, что они вовремя обратили внимание, что их друг на обеде не появился, а то, действительно, так и пролежал бы до конца учебного дня печальным флоббер-червём. Гермиона и без этого события, безусловно, переживала его отсутствие, ощущая неслабую вину за вчерашнее поведение. Она не могла с точностью сказать, почему так сильно разозлилась на высказывания Гарри, но подозревала, что дело в том, что ей чертовски не нравилось, когда пытались указывать, что именно ей нужно делать, особенно в такой безапелляционной форме, которую отчего-то решил выбрать Гарри в общении с ней. Если ранее они всегда приходили к общему согласию в ходе обсуждения, то подобный категорический выпад её неслабо обескуражил. Она едва ли не впервые столкнулась с подобным отношением, исходящим от друга, и никак не могла взять в толк что именно тогда на него нашло. На них обоих, если уж быть до конца честными. Подумаешь, слизеринцы. Да они её и ранее вниманием не обделяли, натыкаясь в тёмных коридорах Хогвартса, где случались и стычки, и оскорбления, и последующий вызов декана, ничего необычного или из ряда вон выходящего. Громко лают, да не кусают, и чего Гарри так взбеленился? Она же не какая-то беспомощная девица в беде, которая не сумеет заклинанием как следует приложить в случае чего, а уж статус старосты школы ей и так неслабо развязывал руки. Было даже как-то оскорбительно осознавать, что Гарри мог посчитать её неспособной дать отпор каким-то наглецам, которые только и могут, что языком своим гнилым чесать. Это же не их предки-Пожиратели, которых, вот действительно, стоило благоразумно опасаться. Но даже и те теперь гниют в тюрьме, и попытайся хоть кто-то из их детишек дёрнуться не в ту сторону — тут же взгреют, не успеют те и вякнуть «чистая кровь». В общем, лёгкая обида имела место быть, но сейчас её больше волновало состояние Гарри, поэтому всё остальное становилось второстепенным. Почему он по ночам бродит и ни с кем не разговаривает? Она хорошо запомнила, каким промокшим он был вчера, а уж потухшие глаза, потерявшие неожиданно всю свою такую привычную яркость зелени, неслабо заставляли женское сердце болеть. Но, по правде, совершенно же очевидно почему всё так и отчего, глупо даже спрашивать, хоть и хотелось ей этого всё чаще. И в душу ему залезть хотелось, руками по ней провести ласково, чтобы все шрамы затянуть, и волосы взъерошить, какими они всегда были раньше, заставить улыбаться, чтобы вспомнить каково это — слышать и видеть такого всегда милого и жизнерадостного Гарри, который всегда оставался собой несмотря ни на что. А от поникшего и молчаливого друга у Гермионы начинали непроизвольно руки дрожать, отчего конспекты на лекциях становились похожи на писанину старушки с паркинсонизмом, сама же и потом прочесть даже их не могла. Гермиона не раз, и даже не два, пыталась до Гарри достучаться, но тот закрывался ещё сильнее, словно огненный краб в своём панцире, и в итоге лишь добилась того, что тот принялся их активно избегать. Признав, что в таком случае лучшей тактикой будет принять его молчание как данность, она дала понять, что в душу постарается не лезть, но рядом останется. Гарри облегчённо выдохнул и, наконец, прекратил скрываться от своих друзей чёрт знает где, и прятаться за поворотами коридоров, едва их завидев. Для Рона же особо ничего не изменилось, тот и так предпочитал друга не тревожить, стараясь не ковыряться ногтем в кровоточащих ранах. Только вот Гермионе приходилось частенько сдерживаться, чтобы не вцепиться в собственные непослушные волосы и не взвыть от безысходности, едва она замечала, как Гарри невидящим взглядом смотрит то на полуразрушенные лестницы, то вглубь Запретного леса. Лишь осторожно брала его ладонь в свою и нежно сжимала, стараясь не выдать своего настоящего состояния, которое панически кричало на разные лады или просто истошно выло на одной ноте не хуже какой-нибудь спелой мандрагоры. Гарри же всегда вздрагивал от такого пристального внимания с её стороны к себе, непривычный к подобным нежностям и тут же прятал глаза, досадуя, что был вообще замечен в подобной слабости. Но через некоторое время даже немного привык к таким проявлениям её участия и иногда даже слегка сжимал девичью ладонь в ответ, словно в благодарность за доброту, хотя тут же мгновенно отпускал, словно говоря «спасибо за это, но не стоит». Гермиона лишь опускала глаза вниз, остро ощущая, что, по сути, мало что может с этим поделать и её это злило до самых кончиков волос. Но может ему хотя бы немного становится легче, когда она рядом? По крайней мере, она надеялась на это. В любом случае, несмотря на его попытки отгородиться, Гермиона не перестанет стараться, сколько бы времени это не заняло. Она была уверена, что раздели он с ней свою ношу — всё стало бы чуть понятнее и может даже чуточку проще. Может, им обоим стало бы легче дышать полной грудью и наслаждаться лесным воздухом, улыбаться друг другу и открыто смотреть в глаза, понимая что каждый чувствует в тот или иной момент. Но в то же время Гермиона отчётливо осознавала, что Гарри не из тех, кто свою душу всем подряд напоказ выставляет, кто может о себе говорить, используя слова, а не дела, кто будет обременять своими проблемами своих друзей, даже если те были совсем не против. По крайней мере, вот сама Гермиона всем сердцем этого хотела и совсем неважно как это оказалось бы тяжело, ведь, в конце концов, трудности её никогда не пугали.