Есть ли польза от слизеринцев

Пыльная обстановка совсем не настраивает на душевный, да и вообще какой-либо, разговор, и Гермиона с досадой морщит нос. Кикимер притащил их в комнату, которая, похоже, раньше принадлежала какому-то преподавателю, но в этом году осталась незанятой. Диван, стол, шкаф, да кровать. И всё такое чертовски грязное, покрытое просто невообразимым толстым слоем белой пыли, отчего Гермиона начинает чихать и потирать заслезившиеся глаза. — Тергео, — бормочет она, небрежно взмахивая палочкой и ловко очищая поверхности. В носу, наконец, перестанет щекотать, вызывая неудержимые слёзы и она облегчённо выдыхает. Гарри же буквально падает на диван, откидывает голову на спинку и закрывает глаза. Он вымотан до предела, сил не остаётся даже шевельнуться. Это был чертовски долгий и мучительный день и он не уверен, что способен сейчас вынести что-либо ещё. Гермиона почти пинком отправляет клетку с хорьками в шкаф, захлопывает его, перед этим наложив несколько нужных заклинаний. Убедившись, что воздуха там достаточно, она также измученно валится на диван и глубоко вздыхает. Подгибает под себя ноги, проводит руками по лицу и думает о том, насколько же погано сейчас выглядит. После произошедшего в заброшенном кабинете она толком и не успевает перевести дух, не считая бессознательного времяпрепровождения в Больничном крыле. Будучи слишком обеспокоена местонахождением Гарри на тот момент, она тут же в панике бежит на его поиски, а после они уже сразу отправляются за слизеринцами. Наверняка сейчас на её голове творится чёрт-те что, лицо чумазое, а блузка по-прежнему в катастрофично-небрежном состоянии. Но сил для каких-либо движений у неё тоже не находится и Гермиона решает наплевать на данный неприятный факт. Гарри её и не в таком состоянии видел, пока они в прошлом году мотались по миру. — Может хоть нахождение их в таком обличии вернёт мозги на место, — бормочет она устало, сверля безрадостным взглядом шкаф. — Боггарт, похоже, неслабо по ним прошёлся. Гарри лишь вяло пожимает плечами, не открывая глаз. Ему плевать. Пусть хоть сдохнут. Мысли текут нехотя, вязко, но провалиться в сон упорно не удаётся, мозг буквально кипит. Они сидят на диване, не произносят ни слова, оба находясь в полной прострации. Гермиона, не моргая, продолжает таращиться на шкаф, периодически нервно кусая губы. Тишина окутывает обоих, пока Гарри не чувствует, как холодные пальцы девушки оказываются поверх его сжатой в кулак ладони. — По ним… и по тебе. Гарри неохотно открывает глаза. У него нет сил отвечать и протестовать против её настойчивости и такого знакомого типично гермионского упрямства. А ещё он обещал, что будет говорить с ней, а? Чувство всепоглощающей неуверенности и даже лёгкой паники охватывает всё тело, не давая произнести ни слова. — Ты ведь поверил в увиденное, верно? — сухо интересуется она, чуть сжимая его костяшки пальцев. Гарри неторопливо скользит взглядом по её спутанным волосам, пятнам на одежде, и такому сейчас серьёзному лицу, словно перед ней находится сложный параграф учебника. Она упрямо пытается проникнуть в его мозги, и Гарри даже почти усмехается такой целеустремлённости, совершенно не понимая зачем, да и вообще ну к чему всё это? Она только лишь давит на непроизвольно открывшуюся рану ещё сильнее. — Я права, — заявляет подруга, но он даже не собирается спорить. — Но ведь он просто играл твоими страхами, Гарри! Не верь, пожалуйста, даже не смей верить в это, — она утыкается лбом в его плечо и замирает. Чувствует его пальцы в своих волосах, которые осторожно поглаживают их и пытаются даже аккуратно распутать. — Раньше боггарт для тебя был дементором, что же случилось, Гарри? Она лишь чувствует, как он лишь слегка пожимает плечами, по-прежнему сохраняя молчание. Отстраняется. — Почему ты винишь себя? Почему вообще взял всю ответственность на себя? Разве мы не были вместе всё это время? Всё произошедшее — последствия наших поступков. Наших! Почему ты молчишь, а? Пожалуйста, Гарри, поговори со мной… Гарри хмурится, оказавшись застигнутым врасплох её неожиданно-умоляющим тоном. Ловит её карие глаза, которые сейчас оказываются застланы слезами и чувствует себя донельзя паршиво, осознав, что в очередной раз довёл Гермиону до такого состояния. — Не плачь, — Гарри аккуратно смахивает вырвавшуюся на свободу слезинку с её щеки и неуверенно улыбается. — На самом деле я не совсем понимаю, что ты хочешь услышать от меня, Гермиона, — он тяжело вздыхает и Гермиона рукавом быстро стирает слёзы, глядя на него. — Не знаю я что случилось. Но думаю, это всегда было со мной. Гермиона внимательно слушает, закусив губу и не нарушает возникшей паузы, пока Гарри пытается подобрать слова. — Знаешь, Люпин мне как-то сказал, что дементоры — олицетворение страха и многие люди пережившие… потери, имеют меньший шанс успешно им противостоять. А я ведь безумно страшился сплоховать. Облажаться по полной. Оказаться в конечном итоге трусом и слабаком, неспособным выполнить свою миссию, — Гарри замялся в нерешительности, бросая на Гермиону понурый взгляд. — А когда внезапно всё закончилось, то понял, что теперь стало совсем иначе. И вот теперь я уже вижу, где действительно сплоховал. Учитывая, что многие, да и последние события связаны с тобой, то… то… Ну… хм, сейчас я уже просто рад, что ничего кошмарного не произошло и ты меня не ненавидишь. — Это невозможно, — бормочет Гермиона, разглядывая его во все глаза. Гарри кажется поникшим, отчего она не удерживается и ерошит его и без того взлохмаченную причёску, вызвав этим кислый взгляд друга. — Не думаю, что на свете существует хоть что-то, что ты можешь сделать и вызвать этим мою ненависть к тебе. Что бы ни случилось. — Даже если бы я прикончил слизеринцев? — с сомнением интересуется он, слегка усмехаясь уголком губ. — Не прикончил бы, — нахмурилась она, поджала сурово губы. — Я знаю тебя. Но… — Я не был бы так уверен, — негромко прерывает её Гарри, дёрнув плечом и скрещивая пальцы на животе. — Люпин тогда был прав, назвав меня дураком, который на Аваду отвечает Экспеллиармусом… — Это не так, — скрипит зубами Гермиона, с озабоченностью сверкая глазами и хватая его за локоть. — Дело ведь совсем не в том, что здесь есть однозначно правильное решение. А я никогда не сомневалась в том, что ты всегда выбираешь наилучший путь, каким бы он не был, Гарри. — Наверное, Питер Петтигрю сейчас истошно икает где-то там среди умерших, — язвительно цедит сквозь зубы Гарри, с отвращением морщась. — Дай я его тогда Сириусу и Люпину прибить или сам… — На третьем курсе? — прошептала Гермиона, судорожно выдыхая. — Ты прекрасно понимаешь, что это… это… — Что? — огрызается Гарри, в упор глядя на неё и она тут же осекается. — На первом курсе с Квиреллом же шикарно вышло! — Гарри, что с тобой? — растерянно шепчет Гермиона, моргая от нахлынувшего беспокойства. — Ты никогда не сомневался… Гарри неожиданно вскакивает с дивана. Проводит ладонью по лицу, чувствуя, что кипящие внутри чувства оказываются сильнее любой усталости. Зачем она подняла эту тему, вот зачем? — А что не так? Разве я не прав? Седрик, Сириус, Люпин и остальные… были бы живы, если бы мы избавились вовремя от Петтигрю! Гермиона и тут же яростно отвечает: — Глупости! Он тогда был шансом на высвобождение Сириуса… — Который, в конце концов, свалил на гиппогрифе и скрывался Мерлин знает сколько, и в итоге только после своей смерти был оправдан! — Гарри повышает голос и со злостью пинает шкаф. — Так что изменилось, кроме того, что Петтигрю сбежал и возродил Волдеморта, Гермиона? — Так почему же ты не прикончил их тогда? — тихо спрашивает Гермиона, сложив руки на коленях и кивая в сторону шкафа. Взгляд Гарри стал напряжённым, он отошёл к шаткому комоду и прислонился к нему, скрестив руки на груди. Уставился на старый подкосившийся шкаф. Гермиона сверлит его взглядом и ему становится до крайности неуютно. После чего решительно заявляет: — Ты не обязан брать на себя такую ответственность. — Кто-то должен, — цедит он сквозь зубы, потирая колючую щеку. — Это слишком дорогого стоит. И мне жаль, что я не сумел… стать тем… жаль, что… — Мне — ничуть, — хмуро отвечает Гермиона, озабоченно хмурясь. — Так почему нужно поступать именно так по-твоему? И почему это должен быть обязательно именно ты? Гарри пожимает плечами, словно ответа не требуется, но Гермиона понимает и так, поэтому устало продолжает: — Не должен. Твоё обострённое чувство справедливости и доброе сердце сыграют с тобой злую шутку, рискни ты пойти этим путём. Поэтому, я этого не допущу. — Моё обострённое чувство справедливости, — говорит Гарри, зыркая на неё яростным взглядом, — далеко не всегда играло нам на руку. Я бы даже сказал, частенько мешало! — Нет, — резко прерывает Гермиона, вскакивая и вставая перед ним. — Только потому, что остальные не играют по твоим правилам — не означает, что ты должен идти против себя. Даже если это могло бы оказаться в конечном счёте эффективнее… — А я ещё себя идеалистом считал, — смеётся Гарри, оглядывая её и Гермиона вздрагивает. Смех сухой, непривычный слуху. Она в упор глядит на него и Гарри только сейчас замечает едва зажившие царапины на её лице. Замолкает. — Однажды мы заставим их плясать под нашу дудку, Гарри, — Гермиона криво улыбается, резко откидывая волосы назад. — Обещаю. Но сейчас… сейчас мы будем поступать так, как всегда поступали. То есть… только в случае крайней необходимости, а не из мести или сиюминутной злости, как бы кто чего там не заслуживал. И твоей душой рисковать мы не будем. Не такой ценой, — отрезает она, решительно смотря на него и Гарри хмурится. — Пожалуйста, не нужно… Если не будет таких людей как ты, то ничего… ничего никогда не изменится в этом мире. Оставь мне мой идеализм… Хотя бы временно. Я прошу тебя. Ладно? Гарри? Гарри затихает, подняв брови вверх, оказавшись в сильном замешательстве. Гермиона настойчиво продолжает сверлить его взглядом снизу вверх, в котором откровенно плещется страх. — Если ты считаешь… то я… Ладно, Гермиона, — почти резко отвечает Гарри, потирая в замешательстве переносицу и косясь на неё странным взглядом. Гермиона мягко улыбается и расслабляет плечи, когда ловит взгляд зелёных глаз, полных изумления и теплоты.

***

Гермиона просыпается неторопливо, с трудом вырываясь из липкой вязкой сонливости, словно кто-то или что-то заставил её пробудиться. Почти сразу осознаёт причину, неожиданно остро чувствуя рядом с собой Гарри, который спит, уткнувшись лицом ей куда-то в ключицу, отчего она замирает, не дыша. Его волосы щекочут лицо, а дыхание опаляет теплом шею, но девушка не шевелится, чувствуя, что готова остаться в таком положении хоть до скончания времён. В груди клокочет что-то яркое, будоражащее, что-то, что заставляет её почти неосознанно прижать его покрепче к себе и зарыться носом и пальцами свободной руки в чёрные волосы. Его запястье крепко обхватывает её талию, и его нога каким-то образом оказывается зажатой между её ног. Они лежат на боку на тесном диване, вцепившись друг в друга, словно опасаясь отпустить, и Гермиона судорожно выдыхает, осознав, что всё это время задерживала дыхание. Невидяще смотрит перед собой, опасаясь, что Гарри может посчитать их положение… неуместным, да и в целом, как минимум, неловким, когда проснётся. Но она не могла спокойно смотреть на то, как он всю ночь ворочается и дёргается от собственных кошмаров, тяжело дыша. Её сердце просто не выдержало, и с кровати она переместилась к нему, после чего несколько часов её ладони успокаивающе гладили Гарри по волосам, плечам, спине, а сама же она с трудом сдерживала слёзы, когда различала в его бессвязном бормотании множество знакомых имён и тихих извинений. Гермиона давно осознаёт, что именно больше всего волнует её в действительности — и это далеко не неловкость, которая появилась между ними после произошедшего в библиотеке, уступив место тягостному молчанию. Даже не вина и не страх того, что может потерять его как своего друга из-за этих идиотских приворотных. По крайней мере, не только. В её голове же всё это время крутился надсадный вопрос, который не давал покоя, а только бередил сердце — изменили ли те приворотные и та близость в библиотеке что-то между ними? Она дала понять Гарри, что между ними по-прежнему всё хорошо, что Гермиона ни в чём его не винит, но Гарри так и остался при своём мнении — она чувствовала и видела это. Но пусть, к великому облечению и некоторой затаенной горечи, они всё же сейчас друзья, нежели чужаки, как это могло бы случиться в наихудшем развитии событий. А она же постоянно, буквально каждую секунду, ощущала всепоглощающую любовь к нему. Которая, как неожиданно оказалось, была с ней всегда, с того самого момента, когда узнала Гарри лучше, став его другом. А он продолжал разрушать любые существующие предрассудки и одним только своим словом мог заставить пересмотреть свои взгляды, несмотря на всю её такую непробиваемую уверенность, всё больше и больше восхищая её. И сейчас, когда он неожиданно остался один, изолировавшись от остальных — Гермиона осознала, что это могло оказаться чреватым. Надеялась лишь, что всё-таки успела, что вовремя оказалась рядом и сумела хоть немного разрушить засевшие под его кожей вину и сомнения, которые тянулись за ним чёрт знает сколько… Что также смогла или ещё сможет пробить эту стену убеждений, как обычно и поступал он. Гермиона вздрогнула, когда почувствовала, что Гарри осторожно отстраняется и поднимает своё лицо к ней. Сердце пропустило удар. — Привет, — пересохшим горлом бормочет Гермиона, смутившись и неловко улыбаясь его сонному виду. Его зелёные глаза напротив щурятся, а по колючей щетине неудержимо хочется провести пальцами, и она с усилием сжимает пальцы в кулак, чувствуя, как ногти ощутимо впиваются в ладонь. Гарри моргает в ответ, неторопливо осознавая, что находится в объятиях Гермионы, которая тут же нервно их разжимает. Он медленно садится рядом, потирает глаза, находит очки на полу, нацепляет их на нос. Морщится, прежде чем заговорить: — Я, наверное, неслабо мешал. — Ну, — Гермиона безуспешно приглаживает пышную спутанную копну и пытается поправить блузку, отчаянно сдерживая смущение и щемящее чувство нежности в груди. — Ты плохо спишь, это правда. — Сегодня без снотворного, — бурчит Гарри, стараясь не смотреть на Гермиону, которая пытается ровно застегнуть пуговицы на рубашке. — Всё хорошо. Гермиона устало улыбается ему, вставая с дивана. Нужно привести себя в порядок, постараться забыть насколько крепкие и горячие объятия Гарри, и узнать, кого надо принести в жертву, чтобы спать вот так с ним каждую ночь, несмотря даже на все его кошмары. *** Гарри яростно тёр волосы шампунем и с такой силой сжимает зубы, что челюсть начинает ныть. Отлично, теперь ещё эта идиотская ситуация с кошмарами! И без того он себя ощущал невероятно уязвимым, почти беспомощным, рядом с Гермионой, так теперь ещё и это! С Чжоу и Джинни такой чертовщины не было и Гарри всегда чувствовал себя в коконе так необходимой ему безопасности, хоть в то же время осознавал, что даже некого подобия душевной близости в этих отношениях так и не достиг. И, что самое страшное — он ведь даже не собирался что-то менять! Не для них, нет… Теперь же всё происходящее пугало его до самых чёртиков. Он почти стонал от отчаяния вслух, пока смывал шампунь, вытирался и пинком открывал дверь душевой. В спальне для мальчиков Гарри натыкается на Рона и застывает в проходе, резко забыв обо всём. Казалось, прошла вечность, когда они говорили в последний раз, хоть этот самый раз он вспоминать упорно не хотел бы. Но память услужливо подкидывает неприятную ситуацию, последствий которой избежать не удастся при всём желании. Он на секунду зажмуривается, надеясь, что это хоть на несколько спасительных мгновений отложит мучительный разговор с другом. — О, смотрите кто пожаловал, — доносится до него мрачное и Гарри обречённо открывает глаза, глядя на Рона. Тот валяется на постели с каким-то журналом, расслабленно скрестив ноги. Весь его вид выражает беззаботность, но Гарри замечает едва заметные красные пятна на щеках, которые часто выступали на лице Рона, когда тот злился и нервничал. — Я надеялся, что хоть кто-то останется присматривать за Забини, — бросает Гарри, падая на свою кровать и швыряя мокрое полотенце на тумбочку. — Что ещё я там сделать должен? Ну, помимо собственной услужливости великому герою? Как насчёт поделиться своей семьей или девушкой? Ты только скажи. Гарри тут же медленно садится на кровати, ощущая болезненный укол в рёбрах. Слова Рона несправедливы и режут по живому, вызывая оправданный гнев, но он с усилием гасит его на корню. Понимает нынешнее поведение друга, да всегда понимал эти годы, если честно, и именно поэтому смотрел сквозь пальцы на все их былые ссоры. Гарри вгоняет раздражение в кончики собственных пальцев и с силой сжимает их в кулаки, после глубоко выдыхает в попытке успокоиться. — Тебе хоть понравилось? А то обидно будет, если в итоге зря… — О, заглохни, Рон, — не выдерживает Гарри, прикрыв глаза. — Нет никакого желания набивать тебе морду, но ты уже близок к этому. — А что? Может мне любопытно, какая наша недотрога в постели. Мне-то так и не удалось узнать каково это! Ах, и чего я говорю, ты и сам наверняка-то понял, что… — Рон осекается, поймав взгляд Гарри, полный бешенства. Гарри встаёт с кровати, подходит к Рону и коршуном нависает над ним. Жгучий взгляд горящих зелёных глаз с тёмными тенями под ними заставляет Рона примолкнуть, за что Гарри ему благодарен — ещё слово и того пришлось бы соскабливать со стены или собирать кости, сброшенные вниз по лестнице. Ему становится почти жаль, что этого не случается, но даже странно, с каких пор друг его стал вдруг так сильно раздражать… Неожиданно вспыхнувший журнал в руках Рона всё же чуть усмиряет клокотавшую злость в душе Гарри. Рон с криком отбрасывает горящие в руках страницы, тушит пальцы, после чего вскакивает и принимается его топтать в попытке сбить огонь. Гарри наблюдает за этим действом с безучастным видом и, когда с мини-пожаром оказывается покончено, а штаны и носки Рона успешно подпалены, то лишь произносит: — В общем, я тут хотел сказать, что тебе лучше меня не злить, вот особенно сейчас. Рон молчит, окидывая его тяжёлым и слегка ошалелым взглядом. Похоже осознаёт, что и без всей этой ситуации с ним у Гарри проблем хватает. А Гарри продолжает смотреть на него уже гораздо спокойнее, сумев собраться с мыслями и задушить собственный гнев: — Я помню, что ты говорил насчёт вас с Гермионой. Что вы уже не пара. И не смей говорить такие вещи про неё, ясно? Так что давай ты подумаешь как следует, прежде чем что-либо вякнуть по этому поводу. Если ты, конечно, всё ещё хочешь, чтобы мы остались друзьями. Кажется Гарри не сильно требуется ответ на этот вопрос, в конце концов, он уже долгое время обходился и без него, поэтому, бросив на Рона тоскливый взгляд, выходит из спальни, со всей силы хлопнув дверью. Хмурый Гарри спускается в гостиную и тут же натыкается на Невилла, который сразу вскакивает при виде его, взволнованно сверкнув глазами. Гарри неожиданно захлестывает стыд, и он принимается усиленно сверлить взглядом свои же ботинки. — Привет, — осторожно произносит Невилл, сжимая учебник в руке. — Всё нормально? Гарри понуро приближается к нему и косится на друга — тот с опаской щурится в ответ, видимо ожидая, что Гарри снова начнёт огрызаться. — Привет, — глухо отвечает Гарри, сглотнув комок в горле и потирая лоб в смущении. — Нормально, Невилл. — Ты тогда как будто был не в себе. Сейчас… лучше? — Я был не в себе, это точно, — со вздохом соглашается Гарри, наконец с усилием поднимая на него взгляд. — Извини, что нагрубил. — Да всё хорошо… — С таким другом, как ты, и впрямь, — вдруг улыбается Гарри, отбрасывая с лица мокрые волосы. Он видит, как краснеет Невилл от смущения, издаёт неловкий смешок, разворачивается, махнув рукой прощание. — Гарри! — А? — Есть кое-что, что мне нужно тебе рассказать, — бормочет Невилл, стушевавшись. Гарри настороженно хмурится, возвращается. — Надеюсь только, что ты никого не убьёшь после этого… — Что такое? — резко спрашивает Гарри с опаской вслушиваясь. Если уж Невилл такое говорит… — Насчёт приворотных, — мямлит Невилл, нервно стуча пальцами по обложке учебника. — Тут такое дело… Рон рассказал… — Ты что-то знаешь? Рассказывай немедленно, — требует Гарри, сверкнув глазами и с трудом сдерживаясь, чтобы не начать трясти его за плечи. Неужели Невилл в курсе, кто это сделал?!

***

— И почему я должен на это согласиться, Грейнджер? — кисло интересуется Забини, лениво отрывая зубами голову мармеладного червячка. Нога его всё ещё была забинтована и он развлекался тем, что поедал сладости и штурмовал учебники, которые буквально завалили его тумбочку и кровать. — Почему? — изумилась Гермиона, нетерпеливо постукивая пальцами по колену. Она сидела на стуле рядом с койкой Блейза и явно намеревалась получить то, за чем пришла, и он это сразу понял по её решительному и резкому взгляду, который появлялся у неё каждый раз, когда видел нужную цель. — Ну дааа, — протянул Забини, вздыхая. — Какая мне выгода-то? — Выгода? — продолжает удивляться Гермиона, и вдруг фыркает, скрещивает руки на груди и откидывается на спинку стула. — Выгода в том, что я не сдам тебя со всеми остальными жалкими слизеринскими крысами Министерству. — Пф, — презрительно усмехается собеседник, прожёвывая мармелад. — Ты докажи ещё, что я вообще к этому отношение имею. — Думаю, мне поверят как профессора, так и Министерство, Забини, — холодно отзывается Гермиона, скрипнув зубами. — Да и с Кингсли мы неплохо общаемся. Есть ещё немало способов… — Ха? Думаешь, можешь без суда и каких-либо доказательств навесить на меня, чистокровного, преступление? Несмотря на шаткое положение некоторых недоумков-Пожирателей, моя семья ко всему этому отношения не имеет, но зато веками имеет приличный вес в обществе. Так что удачи, Грейнджер. — Я думала ты готов сотрудничать по-хорошему, Забини, — щурится злобно Гермиона, почти шипя. Блейз заинтересованно замирает, вслушиваясь. — Ну-ка, ну-ка, а как гриффиндорцы умеют по-плохому? Любопытно даже. — Тебе всегда всё любопытно, — бурчит Гермиона едва слышно и закатывает глаза. — Забини, будь паинькой. Я тебе предлагаю стать героем. Героем! — Нахрен не сдалось, — лаконично отзывается Блейз, наматывая на палец мармеладного червяка. — Чтобы все чистокровные объявили нашу семью стукачами и меня заавадили в первом же переулке? — Станешь спасителем героев войны, — напирает Гермиона, сверкая глазами, — окажешься под нашим… знаменем, если угодно. — Ты хотела сказать каблуком? — Кингсли активно продвигает закон о защите магглорождённых и полностью меняет политику. Ваша семья могла бы стать первой, кто поддержит это! Блейз только принимается громко и красноречиво чавкать мармеладками. Гермиона яростно выдыхает воздух сквозь сжатые зубы. Упрямец, каких поискать. — Ладно, Забини. Хочешь по-плохому? У меня есть доказательства, что именно ты обокрал кладовку профессора Слизнорта, изготовил яд, который испортил метлу Гарри, что, между прочим, считается покушением на жизнь. На жизнь Избранного, героя войны и так далее, сам знаешь. Забини насмешливо улыбается. Гермиона в упор смотрит на него, язвительно улыбаясь в ответ, но внутри всё клокочет от бешенства — она предлагает ему лучший вариант решения проблем, не авадит за попытку покушения на жизнь Гарри, да и в целом старается переманить на свою сторону, а тот остаётся безучастным. Чёртовы слизеринцы! — Я не оставляю доказательств, Грейнджер, — смеётся Забини, хитро глядя на неё, словно понимая, что доводит её до белого каления. — Ах так? Даже не знаю, что может мне помешать их там неожиданно найти… Наверное, при первом осмотре я просто была крайне невнимательна, — протягивает Гермиона, с вызовом выставляя подбородок вперёд. — Вот кааак, — отзывается Забини, щурясь и качая головой. — Подлог. Шантаж. Как не по-гриффиндорски, Грейнджер. — Ты вынудил меня. — Хм. Тебе ещё придётся доказать, что это за яд, учитывая, что никто не знает, что за ингредиенты там используются. Предположим, о таком зелье никто пока ещё понятия не имеет, а? И каким там образом ты собралась меня подставить? Волос моих что ли в кладовку подбросить? Пф. Я ведь тоже, как староста школы, расследовал эту кражу, даже не знаю, и кааак я мог бы туда попасть… Гермиона жуёт губы, сдерживая ярость. Только карие глаза полыхают, готовые сжечь Забини со всеми его потрохами, мармеладными червями и разбросанными повсюду учебниками. Гермиона, прикусив щеку изнутри, внимательно изучает книги — некоторые из них явно из Запретной секции… Забини внимательно следит за ней, откинувшись на подушки. Хмыкает, когда вновь видит упрямство на её лице. — Что ж… что ж… — бормочет Гермиона задумчиво. — Есть ещё вариант. — Я весь внимание, — кивает Забини, вздохнув и кисло скорчив рожу. Упёртая женщина. — Сбежать у меня сейчас шансов всё равно маловато. — Однажды я стану Министром магии, — заявляет Гермиона, усмехаясь в ответ на изумлённый свист Блейза. — Стану, Забини, не сомневайся. Не без помощи Кингсли, конечно. Да-да, я поняла, что политика тебя мало интересует. Я к тому, что могла бы предложить тебе, какую-нибудь должность, скажем… ммм… в Отделе Тайн? — Хм? Всего лишь какую-нибудь? — с досадой отзывается он, выставив вперёд губу. — Главой, и не меньше, Грейнджер. Гермиона буквально задыхается. Дерзкие требования, однако! Они некоторое время сверлят друг друга взглядами, пока Гермиона не цокает, в очередной раз закатив глаза к потолку: — Чёрт с тобой, Забини. Забини важно скрещивает пальцы на руках и довольно улыбается. Гермиона спешит добавить: — Под моим присмотром конечно, тут даже не надейся на полную свободу действий. Знаешь, доверяй я тебе больше, так бы и помощником взяла, — бурчит Гермиона в ответ, вставая и вздыхая с таким мощным облегчением, словно выиграла ещё одну войну. — Вот ещё. Доверие? Слишком большая ответственность, тут не ко мне, дорогуша. Но вот под твоим присмотром… Это я даже с радостью, — вдруг добавляет игриво Блейз, чем вгоняет Гермиону сначала в лёгкий ступор, но она кривится в ответ. — Сделай всё, как мы договаривались. Как можно быстрее! — Да, госпожа Ещё-Не-Министр, — язвительно салютует ей вслед Забини, на что Гермиона только раздражённо отмахивается и скрывается в коридоре. Блейз тяжело вздыхает и принимается таращится в потолок. — Мама меня убьёт, — бормочет он под нос, закинув в рот мармелад и принимаясь задумчиво его жевать.