Звезды вокруг шрамов

      Ламберт обнаружил себя сидящим на бордюре с сигаретой меж зубов. Он понятия не имел, откуда он взял сигарету, а тем более зажженную. Догадывался, что у кого-то стрельнул, но плохо помнил как.       Сейчас в голове вообще не было воспоминаний, только Лютик и его белое лицо. Он был так ужасно зол, что Трисс оставила его здесь.       Это было почти сложно — не пойти за ним. Просто видеть, что с Лютиком, и оставить его. Не помочь хотя бы взглядом или рукой на плече.       Только когда его в дом завел Геральт, Ламберт понял, что что-то было не так. Видеть Лютика трясущимся, белым, с зареванным лицом — это было почти физически больно. Он быстро понял, что это скорее обычная истерика, чем что-то серьезное, но когда Геральт сказал про кровь… О, Ламберт думал, что прямо так в обморок и упадет.       Ламберт подумал про рану, про ранение, нож, пули, но потом осознал, что это не оно. Следом были мысли о том, что его изнасиловали — на сухую. И думал так до сих пор. Эти мысли почти пугали его, потому что если и искать человека, который сделал это, то пришлось бы ехать в отделение прямо сейчас, Лютику бы пришлось проходить освидетельствование, а Ламберт знал, что далеко не каждая омега после изнасилования сможет пройти через это. В обычном состоянии это не самая приятная процедура, а уже после этого…       Ламберт затянулся, чувствуя, как внутри вместо желудка было неприятное сосущее чувства. Его почти доводило до бессилия, что он не мог быть рядом с Лютиком, и все из-за того, что он сраный альфа! Лютику наверняка тяжело делиться чем-то таким…       Он снова выругался, а потом услышал цокот каблуков. Вскинул голову, заметил Трисс с Лютиком и встал, отряхнув штаны. Лютик поплелся в машину невидимой тенью, а Трисс остановилась и посмотрела на сигарету.       — Я ее у кого-то взял… — пробубнил Ламберт, услышав, как захлопнулась за Лютиком дверь.       Трисс тяжело выдохнула, отобрала у него сигарету и сделала затяжку.       — Все хорошо? — хмуро спросил Ламберт.       — Насколько это возможно. Физически — да. Морально — нет.       — Трисс, расскажи мне. Пожалуйста. Я места себе не нахожу!       Трисс посмотрела на него, и посмотрела на почти кончившуюся сигарету. Она затушила ее о крышку мусорного бака и выкинула.       — Я не могу. Ламберт, это очень личные вещи.       — Его же не изнасиловали?.. — неуверенно спросил он то, чего боялся больше всего.       Трисс удивленно на него посмотрела, вскинув брови.       — Не смотри так! Что я должен думать об омеге, которого притащили в истерики и с кровью на штанах сзади?! Что он сел на крашеную скамью и расстроился?       — Не изнасиловали, — только сказала она и пошла к машине.       Ламберт тяжело выдохнул. Уже неплохо…       Ехали они молча. Ламберт поглядывал в зеркало заднего вида, и находил там абсолютно никакого Лютика. Ламберту было неприятно даже когда он просто был без настроения, а теперь, видя его такого поникшего, выпотрошенного, Ламберту хотелось ползать перед ним на коленях и умолять сказать, что он мог бы сделать, чтобы он улыбнулся.       Видеть такого Лютика было просто противоестественно.       Дома Лютик молча поднялся на второй этаж и… все. Трисс лишь сказала, что Лютику в самом деле очень плохо, и то, что с ним сделали — нелегко было бы для любого омеги. Ламберт растерялся еще больше, у него пазл в голове уже просто не собирался. Это почти сводило его с ума. Поэтому он решил, что ему нужно выпить.       На кухне он нашел Геральта. Тот сидел за столом, сложив руки на груди, и хмуро глядя на полупустою бутылку виски перед собой.       Ламберт подошел к нему и, взяв бутылку, сделал пару быстрых глотков. Он даже не поморщился. Поставил ее на место, засунул руки в карманы и посмотрел на Геральта, пытаясь понять: а он моргает хотя бы?       Через долгую минуты, Геральт спросил:       — Все плохо?       — Как сказала Трисс, физически — нет. Морально — да.       — Что произошло?       — Я не знаю. Трисс сказала, что омеги такие интимные вещи взрослым мужикам не рассказывают.       Геральт сглотнул и потянулся к бутылке. Прежде чем сделать глоток он сказал:       — Наверное, в этом и была проблема. Я с самого начала забывал, что Лютик это не взрослый мужик, это омега со своим омежьим миром, где все происходит не так, как я вижу. И что большинство вещей он бы не доверил даже матери, не то что мне. А я решил, что раз он не говорит, то я всегда прав и все вижу правильно и верно.       Ламберт только кивнул, а после, когда Геральт сделал глоток, снова взял бутылку.       — Я думаю… сходить сейчас к нему, если он не спит, — неуверенно сказал Ламберт. — Я не знаю, можно ли мне, но я так не засну. Эгоистично, да?       — Я не знаю. Может ему как раз это и надо? У него не было альфы, который бы вел себя ним по-нормальному. Может ему надо, чтобы ты сейчас оказался рядом? Я не знаю, Ламберт. Лютик омега, ему семнадцать, его мир не такой, как у нас.       — Особенно сейчас, — тяжело выдохнул Ламберт.              Он еще какое-то время нервно походил по кухне, забирая у Геральта виски, а потом поднялся наверх. И еще десять минут стоял перед дверью Лютика. Это вообще нормально, что он так активно лезет к человеку, которому плохо?       Он тяжело выдохнул, потянувшись к ручке. Он спросит, может ли он подойти к нему, остаться здесь. Если нет — то уйдет.       Но он не может не попробовать.       Он аккуратно открыл дверь. В комнате было темно, и Ламберт подумал, что Лютик лег спать. Дай Бог, еще и заснул.       Но кровать проскрипела, и Ламберт увидел, как Лютик оперся на руки, привставая.       — Ты спал?..       — Я… нет.       — Можно зайти? Или я могу оставить тебе в покое…       Лютик молчал, Ламберт ощутил стыд, напряжение и неловкость. Лютик пережил какой-то травмирующий опыт, после которого его тут же запихнули в больницу, наверняка усадили в это пыточное кресло и заставили раздвигать ноги. Вряд ли совокупность этих факторов хорошо на него сказалась.       Лютик молчал. А Ламберт сам не заметил, как закрыл дверь, осторожно проходя вперед.       Он подошел достаточно близко, чтобы даже в темноте видеть лицо Лютика. Он — болезненно-белый и уставший — смотрел на него, но не прогонял.       — Лютик, детка, я знаю, что поступаю, наверное, эгоистично, — он присел на самый край кровати, считая это наглостью. — Но я просто… просто хочу знать, что я сделал все, чтобы тебе стало легче. Просто… я сужу по себе, и когда мне плохо, я хочу, чтоб кто-то был рядом. Как… как тебе сейчас будет лучше?       Лютик молчал какое-то время, потом тихо спросил:       — И зачем ты пришел?       Ламберт едва не дернулся. Из-за того, что Лютик говорил безэмоционально, он совсем не понял, что вкладывал в этот вопрос.       — Потому что я бы хотел тебе помочь. Потому что меня оставляли в моменты, когда мне было плохо, и я ненавидел и их, и себя.       Лютик шмыгнул и поерзал. Ламберт решил, что он не был против его присутсвтия.       — Как ты себя чувствуешь? Насколько плохо?       — Не знаю… — ответил Лютик, шмыгнув. — Мне хочется бесконтрольно плакать…       — Тогда плачь. Это может помочь.       — Наверное, уже нет… Я плакал часа два, пока не пришел Геральт…       — Ну вот, Геральт просто все испортил. Надо так плакать, чтобы никто тебе не испортил всю вечеринку.       Лютик посмотрел ему в глаза, и Ламберт почти увидел на нем какую-то эмоцию. И Ламберт ласково ему улыбнулся, погладив по руке, а потом, ласково взяв его руку в свою, потянул на себя, одновременно подсаживаясь ближе.       Ему казалось, что это было важно — чтобы в такой момент тебя кто-то обнял, так что он ласково приобнял Лютика за плечо.       Лютик шмыгнул, а после спрятал лицо в его шею, и Ламберт смог облегченно выдохнуть, наконец осознав, что делал все правильно.       Лютик еще немного поерзал, прижался ближе, а через минуту — почти вжался в него. Ламберт обнял, погладил по спине, хотя Лютик пока и не плакал, Ламберт считал, что если он поплачет, то станет лучше.       Не знал, почему, просто ему так казалось.       — Если бы… если бы не вы… мне кажется, я бы сразу же повесился.       Ламберт замер и сглотнул. Ощутил, как собственное тело потяжелело.       Как легко это сказал Лютик, а еще — уверенно. Будто бы Лютик знал, что это могло быть последней каплей. Если бы ему не поверили, не поговорили, не проявили заботу и страх.       Будто бы Лютик, когда ехал с Геральтом, уже был уверен, что может так легко с собой это сделать. Что он так и сделает.       Ламберт знал, что вовсе не обязательно планировать самоубийство месяцами, чтобы в самом деле это сделать. Ты можешь верить в лучшее, терпеть и надеяться, а в один момент найти себя с куском стекла в своем запястье.       Ламберт знал это. Потому что он был таким.       И поэтому он был до усрачки напуган этими словами. Тем, что если бы не дай Бог они бы с Трисс решили отложить это до завтра, и они могли бы найти утром Лютика… мертвого. Или полумертвого.       Ламберт прижал Лютика к себе ближе, ощутив страх только от мысли, что Лютика могло не стать.       Он сказал:       — Лютик… тебе нужна помощь. Психотерапевта. Ты это понимаешь?       — Не знаю… Иногда кажется, что это все несерьезно… Я же не умер…       — Но ты бы мог с собой это сделать?..       Лютик шмыгнул и удобнее утроился в его руках, прижившись щекой к его плечу. А потом задушено прошептал:       — Я не знаю…       Ламберт поджал губы. Это сейчас он не знает. А когда только ехал сюда — все он знал.       Ламберт ощутил холод по всему телу, в своих руках, на своем затылке, но Лютик в его руках был теплым. Он аккуратно погладил его по спине и попытался укачать в своих руках.       — Пообещай, что не сделаешь этого, ладно? Все наладится.       — Не наладится, — просопел Лютик. — Все время что-то происходит… Что-то, что причиняет мне боль, что пугает. Мне страшно, что это будет всегда, что я не заслуживаю счастья. Мне страшно, что я буду в этом жить.       — Нет, Лютик, нет, ты заслуживаешь любви. Просто… есть неверные люди.Тебе просто не везло, и… Есть же я? И Трисс…       — Есть… Но вот, снова со мной случается что-то такое… Вы есть, но неудачи продолжают происходить. Я не знаю, может, я это заслужил, может, я невнимателен… Я не знаю.       — Ничего из этого, детка, ничего из этого. Когда кто-то делает тебе больно, это всегда только их вина. Не твоя. Просто ты юн, и тебе сложно это анализировать и понимать сразу. И еще ты красив, ты ужасно красив, и поэтому на тебя лезут всякие мудаки, которые хотят всего тебя, но, понимая, что не заслуживают, готовы ломать психологически.       Лютик внезапно немного отстранился и посмотрел ему в глаза. Ламберт захотел отвести взгляд, потому что смотреть на его лицо, обезображенное болью, было почти невозможно.       Но он смотрел в его глаза, показывал, что он здесь, он рядом.       — А Геральт?       — А Геральт просто забывал, что ты омега и твоя жизнь отли…       — Он знал, что я омега. И я думал, что он хотел меня. Он так себя вел… я мог ошибиться, но он же… он же мог сказать мне! Но… — Лютик всхлипнул и вжался в него.       Ламберт растерянно посмотрел в окно. Так, отлично, этих подробностей он не знал.       — Геральт… ухаживал за тобой?       — Я не знаю… — кое-как ответил Лютик, судорожно выдыхая. — Он так себя вел… Я не знаю, Ламберт, я ничего не знаю.       — Тшшш, — Ламберт поцеловал его в макушку, начиная снова укачивать в своих руках, лучше ничего не спрашивать, не заставлять Лютика что-то рассказывать и анализировать. Узнает лучше у Геральта, что у них там за роман такой вышел.       Но это все потом. Сейчас, прямо сейчас, был Лютик, который нуждался в простой поддержке, и ни в чем больше. Не в рассказе о том, как правильно или как можно это все решить. Ламберт чувствовал, что Лютику сейчас нужно было просто понять, что он никогда ни в чем не был виноват, что он прекрасен, честное слово, прекрасен всем своим существом.       Ламберт чувствовал, что это то, что даст Лютику спокойно выдохнуть.       Если Ламберт позволит хотя бы рядом с ним снять с себя всю это ответственность, что он таскал с собой.       Лютик, казалось, хотел в нем задохнуться, хотел залезть к нему под кожу — он все теснился ближе и ерзал, а потом, наконец, обнял. Так крепко и так сильно, что у Ламберта ребра заболели, но он лишь успокаивающе погладил его по спине. Снова поцеловал его в макушку, прошептав:       — Все хорошо, Лютик, все будет хорошо. Ты ни в чем не был виноват. Никогда.       — В любой ситуации… виноваты оба, — кое-как сказал Лютик, задыхаясь.       — Нет, это не так.       — Так говорила мама.       — Мама была неправа. Это работает в ссорах, в конфликтах, но не… но не в тех ситуациях, где тебе приходило оказываться. Я уверен. И сейчас нет твоей вины. Нельзя винить человека за то, что юн, наивен или доверчив.       Лютик немного поднял голову, и Ламберт посмотрел в его опухшие от слез глаза. Он погладил его по спине, а после аккуратно утер щеку от слез большим пальцем. Лютик сморщил один глаз, а после спросил:       — Правда?       — Правда. В этом нет твоей вины. Чтобы не произошло.       Лютик доверчиво положил голову ему на плечо и всхлипнул. Ламберт продолжал укачивать его в своих руках, поглаживая и целуя в горячий лоб. Кажется, Лютик… успокоился. Вообще-то плакать он не перестал, но Ламберт просто чувствовал, что ему стало легче.       Когда Ламберт поерзал, чтобы чуть поменять позу — его нога затекла — Лютик намертво вцепился в него и прошептал:       — Нет, пожалуйста, не уходи.       — Я не собирался. Просто нога затекла.       Лютик все-таки отцепился от него и дал поменять позу. Ламберт поерзал, сел на кровать нормально, а не наполовину свисая и, облокотившись о стену, притянул к себе Лютика, обнимая. Лютик, кажется, тоже наконец смог удобнее устроиться. Он почти что лег на него, уложив голову на его грудь, и, потянув на себя одеяло, сжался в комочек.       Ламберт смотрел на потолок, гладя Лютика по волосам, иногда целуя в макушку и что-то ему шепча.       Это было удивительно правильно — обнимать его, гладить и что-то говорить. Чувствовать кожей, как напряжение начинает спадать, как Лютик успокаивается и, возможно, даже засыпает.       — Ламберт? — сипло, немного сонно прошептал Лютик.       — Да?       — Геральт… злился?       — Нет. Конечно же нет. Он увидел, что снова совершил ошибку. Ему стыдно.       — Что он подумал?..       — Не знаю, что-то про наркотики. Он уже так не думает.       Лютик шмыгнул и кивнул, потеревшись щекой о его грудь. Ламберт снова посмотрел на потолок, руки на автомате поглаживали по спине и плечам. Губы иногда сами тянулись ко лбу Лютика. Со временем он заметил, что лоб уже был не таким горячим — наверное от того, что Лютик уже успокоился и перестал плакать. И успокаивался он тоже как-то тихо и незаметно, так что к какому-то моменту он просто тихо дышал.       В очередной раз, когда Ламберт потянулся губами к его лбу, Лютик решил вскинуть голову, чтобы посмотреть в глаза, и Ламберт мазанул губами по его носу. Лютик тихо хихикнул, и Ламберт сам не заметил, как широко улыбнулся.       Боже, Лютик проявляет положительные эмоции! Прямо сейчас! Ламберт считал, что это галлюцинация, но на душе сразу потеплело.       Лютик прижался щекой к его плечу, прикрыв глаза. Ламберт внимательно вгляделся в его лицо. Боже, нет, нельзя быть таким красивым даже абсолютно заплаканным.       Он же все равно прекрасен, даже когда губы опухли от слез, глаза и нос все красные. И все равно, как ангел…       Ламберт аккуратно убрал волосы с его лица, и Лютик медленно открыл глаза.       — Трисс… рассказала тебе?       — Нет. Сказала, что это интимные вещи и таким не делятся с вонючими альфами.       — Ты не вонючий, — качнул головой Лютик, шмыгнув. Он посмотрел куда-то в сторону, моргнув. А потом сказал: — Я был беременным. От своего парня, Вальдо. Смешно, да?       Ламберт моргнул. Еще раз.       Он никак не ожидал, что Лютик расскажет ему, доверится. С одной стороны, возможно, это и было логично: люди доверяются тем, кто добр к ним и заботлив. Легко довериться человеку, в объятьях которых ты прорыдал хороший час.       Но все-таки Ламберт не готов был к таким откровенностям. А тем более о… беременности.       Честное слово, если бы Лютика, не дай Боже, изнасиловали, Ламберт бы и то нашел, что сказать, но беременность… Что говорить о беременности омеги в семнадцать?       Ламберт лишь растерялся.       Зато пазл начал складываться.       — У тебя… был выкидыш?       — Нет. Я… хотел пойти на аборт. Но сначала немного подготовиться, это морально-сложно… Я знаю, это всего лишь набор клеток, но… это странно, может так придумала природа, но я, кажется, уже считал этот набор клеток за своего ребенка. Смешно, да?       — Вовсе не смешно. Когда в твоем организме начало формироваться что-то, что потом станет полноценным человеком — мне кажется, это априори наделяет тебя какой-то ответственностью, с которой не всякий готов работать и… Прости, наверное, я говорю как-то слишком нудно, да?       — Нет, ты хотя бы меня понимаешь…       — Но стой, если это был не выкидыш, то… то что?       Лютик тяжело выдохнул и прижался к нему теснее, опустив голову. Ламберт растерянно погладил его по волосами.       — Вальдо подсунул мне таблетку для аборта. Вот так. Меня скрутило в городе…              Лютик рассказал и про свое самочувствие, про боль, про истерику, про бар и незнакомого мужчину, который помог ему, когда он чуть в обморок не упал. Про Геральта, про то, как испугался, когда увидел Ламберта — что он разочаруется. Про то, как даже в кресле для осмотра плакал.       Про то, как мысль о самоубийстве показалась ему единственной верной, а главное — простой. Он сказал, что именно в момент, кого думал об этом, ему было совсем не больно. Ничего не было.       Ему было настолько все равно, что он решил, что это был бы идеальный момент для суицида.       Ламберт прижимал его к себе, слушал и смотрел в потолок.       А потом с ужасом осознал: это не единственная история.       Все те случаи, больницы, разбитие машины и мужчины в постели Геральта и Йен — тут что-то не так.       За ними есть такая же страшная, пугающая сторона, которую Лютику приходилось переживать одному. И что еще хуже — под страхом из-за Геральта. За удар по лицу, за крик, ругань и наказания.       Лютик, возможно, год назад мог пережить что-то болезненное, за что его могли еще и по лицу ударить.       Ламберт смотрел в ужасе на потолок, начиная осознавать масштабы.       Масштабы той боли, ужаса и страха, которые на самом деле были в Лютике, скрывались за его силуэтом и дерганными улыбками.       Ламберт просто в это не верил. Не хотел принимать, что в этом маленьком теле могло вместиться столько боли.       За этими мыслями он даже забыл ответить. Он и не знал, что ему отвечать.       Как помочь? Он не психотерапевт, даже не психолог, и не знает, как можно словами взять и заставить человека забыть о пережитом ужасе и понять, что не всегда мир так ужасен, есть хорошие люди, но, что самое главное, он сам по себе прекрасный человек.       — Ламберт?..       — Я… я слушаю, просто я… Лютик, прости, я не знаю, что сказать. То, что я сломал бы Вальдо челюсть? Тебе бы это помогло?       Лютик тяжело выдохнул.       — Еще там, в баре, если бы ты ему сломал челюсть, я был бы этому рад. Но сейчас у меня совсем нет сил не то что на злобу, а даже на радость.       — Я просто… просто хочу сказать, что это отвратительно. Это ублюдский поступок от человека, который даже видеть тебя дальше права не имеет. И то, что тебе проходится проходить через это — отвратительно. Но что сказать? Я не знаю, правда.       — Тебе не надо ничего говорить. Ты здесь, ты сидишь со мной и пытаешься успокоить. Мне надо было просто сказать тебе это. Я не знаю… Просто боялся, что ты разочаруешься во мне, подумаешь, что я глупый, но теперь я вижу, что это не так.       — Детка, это не те вещи, за которые в людях разочаровываются. Если бы ты подсунул кому таблетку — да. Но так… ты жертва. Мне жаль, малыш, мне жаль, что с тобой это произошло.       Лютик посмотрел ему в глаза и потерся щекой о его плечо. Ламберт ласково погладил его по плечу и снова обнял обеими руками, смотря в глаза.       — И ничего не изменилось? Ты все еще тот альфа, который хорошо ко мне относится?       Ламберт удивленно на него посмотрел.       Лютик… не говорил, потому что боялся, что Ламберт что-то себе придумает и перестанет хорошо к нему относиться?       Нет, психолог тут не поможет. Нужен был психотерапевт.       Он погладил его по волосам:       — Конечно. И это не поменяется.       — Правда?       — Обещаю.       — А если я… если я что-то сделаю в самом деле плохое?       — Например?       — Не знаю…       — Значит такого не будет.       Лютик кое-как улыбнулся — губы у него дрожали, но даже такая улыбка сделала его в сотню раз красивее.       — А когда… когда приедут родители, мы же будем с тобой общаться?.. Пожалуйста.       Ламберт мог поклясться, что ощутил какое-то странное давление в груди от того, как звучал его голос.       — Будем.       — Обещаешь?       — Обещаю.       Ведь это же было своего рода ответственность. Он не мог просто взять и бросить человека, которому сам дал надежду, человека, который боялся разочаровать Ламберта, боялся потерять хоть какой-то шанс на понимание, на минуты, когда он понят и прекрасен целиком и полностью.       Ламберт чувствовал это именно так. Как ответственность.       — Спасибо… — тихо прошептал Лютик. Он едва улыбнулся — и эта улыбка могла бы согреть — и положил голову обратно на его грудь, тяжело выдыхая.       Ламберт снова посмотрел на потолок, погладив Лютика по спине.       — Засыпай и отдыхай, детка.       Лютик сильнее натянул на себя одеяло и тяжело выдохнул.       Ламберт смотрел в потолок и думал о том, какой же ужас сейчас переживал Лютик.       Ламберт тоже в свое время прошел через ад, но проблема была в том, что он его прошел, вынес и сейчас жил в спокойствии и уверенности, а Лютик проходил через это прямо сейчас. И, кажется, в нем было не так много силы, как в Ламберте, чтобы быть уверенным, что он сильный, он все сможет, все вокруг неправы, у него будет свой мир, далекий от этих ужасов.       У Лютика просто не было сил, чтобы в это верить.       Лютик заснул, во сне перевернулся на другой бок и, наконец, сполз с Ламберта к краю кровати. Ламберт облегченно выдохнул и кое-как привстал. В спине что-то хрустнуло. Нет, честное слово, будь его воля, он бы провел с Лютиком всю ночь, обнимая его, но кровать была не очень широкой, позы были неудобными, а Ламберту все-таки хотелось спать. Ему уже не восемнадцать, чтоб идти на такие подвиги.       Убедившись, что Лютик в самом деле крепко спит, он поправил на нем одеяло и, помятый, вышел из комнаты. Спустился и с удивлением обнаружил, что Геральт не спал. Сидел на кухне.       — Ты чего не спишь?       Геральт вскинул голову и повергнулся резко к нему.       — Как Лютик? — вместо ответа спросил он. Ламберт тяжело выдохнул.       — Прорыдался хорошо, немного поговорили. Сейчас наконец заснул. Я тоже пойду, наверное…       — Стой.       — Что?       — Он снова плакал?       — Да. Где-то час.              Ламберт хотел бы сказать про те слова Лютика о возможном самоубийстве, но сдержался. Нет, это личное. О таком нельзя говорить любому. Они должны оставить это врачу. Геральту это знать вовсе необязательно.       Геральт выругался и резко встал, потерев глаза. А потом сказал:       — Я… я уеду сегодня… Сейчас.       Ламберт пораженно вскинул брови, уставившись на него.       — У тебя же квартиры еще нет. И ты пьяный. Куда ты пойдешь?       — В отель. Куда еще?       — Но зачем?       — Зачем Лютику утром видеть меня? С ним произошло что-то, что-то страшное, а я… я назвал его наркоманом и тащил за руку, как кусок мяса. Зачем ему меня утром видеть? И как мне в глаза смотреть ему? Не, на хер, если я по-человечески не умею, то буду держаться на расстоянии.       Ламберт растерянно моргнул. Он не знал, что сказать, и не знал, был ли прав Геральт в этом рассуждении. Станет ли Лютику легче, если Геральта здесь не будет? Откуда ему знать?       — Я не знаю, Геральт… Мне кажется Лютику нет разницы. По крайней мере она не такая глобальная.       — Ты кому врешь? А если я снова из-за чего разозлюсь и что-то сделаю?       — Но ты же не настолько конченный, — изумленно сказал Ламберт.       Геральт вскинул бровь.       — Ты уверен?       — Не знаю. Я у тебя спрашиваю. Я не верю, что ты смог бы снова сорваться на Лютика. Да и за что? Мне кажется, он сейчас будет дома сидеть, учитывая его состояние. В лучшем случае я его свожу прогуляться куда. Фильм посмотреть… не знаю.       Геральт тяжело вдохнул.       — Откуда это в тебе, не понимаю? Ты всю жизнь обиженным мудлом был, вечно злой, как собака. А потом что? На Трисс женился и внезапно эмпатия появилась?       — Ну да, — честно признался Ламберт, и Геральт пораженно на него посмотрела. — Мне Трисс в этом помогала. Учила людей понимать, успокаиваться, когда надо. Не злиться. Не беситься, она меня медитации научила, мне и это очень помогло.       Геральт едва рот не раскрыл.       — Шутишь?       — Нет. Мне самому надоело злым быть и на всех рычать. Возраст не тот уже, — он усмехнулся и повел плечом. Да, он и вправду долго работал над собой. Понятно, что идеального результата быть не могло. На работе он был злой, у него было плохо с тактом и иногда — с чувством юмора.       Но он научился понимать близких ему людей. И, как оказалось, не близких тоже… Он был добр к Трисс, и к Лютику тоже. Он мог его понять, проникнуться, хотел помочь.       Быть злым, конечно, прикольно, но намного прикольнее, когда вечером ты обнимаешь свою жену, и не чувствуешь ни капли отторжения ни от себя, ни от нее.       Жить стало легче.       — Офигеть… А я думал ты на транках сидишь.       Ламберт тихо рассмеялся.       — Такие мысли тоже были, но Трисс решила начать с чего-то более лояльного. А вот что с тобой я не знаю. В жизни бы не поверил, что ты мог с таким омегой, как Лютик, так обойтись.       — Я… да я не бы не стал так себя вести! У меня ж тормоза срываются, когда я долго волнуюсь или нервничаю. А с Лютиком… невозможно не нервничать.       Ламберт кивнул и опомнился. Поджал губы, посмотрел на пол, потом — снова на Геральта.       — А у вас… было что-то с Лютиком?       Геральт посмотрел на Ламберта, как на сумасшедшего. Вполне так искренни.       — Ты что, с ума сошел? Когда?       — Когда угодно. Ну… может он тебе нравился?       Сейчас Геральт на него посмотрел менее уверенно, а еще так, будто Ламберт его пытался затравить. Будто в чем-то обвиняли.       Но даже если и в самом деле нравился, то Ламберт бы уж точно не стал его в этом обвинять.       Он вполне мог это понимать.       Он полностью это понимал.       — Лютик сказал, что ему иногда казалось, что ты так себя вел. Он не уверен. Я просто спрашиваю.       Геральт молчал. Оперся бедром о тумбу и посмотрел на пол. Ламберт вообще-то ожидал, что в случае чего Геральт просто соврет, но он выглядел так, будто хотел признаться. Но боялся.       В какой-то мере Ламберт даже этого желал. Тогда ему не будет так стыдно, что он, взрослый мужик, к тому же женатый, заглядывается на подростка, оправдывая это все длиной ног.       — Это сложно, — наконец сказал Геральт.       Ламберт удивленно на него посмотрел.       — Геральт, тебе либо нравится омега, либо нет. Либо у тебя встает от мысли о его голой жопе, либо нет.       — Ламберт, до двадцати пяти там встает на мысли о любой голой жопе.       — Но тебе ж не двадцать было. Надо, чтобы жопа была очень даже конкретной.       Геральт недовольно фыркнул и потер шею.       — Я не знаю, нравился ли он мне… В то время отрицал любые чувства к нему.       — Почему?       — Ему было пятнадцать.       Ламберт присвистнул, а потом едва рот не раскрыл.       — Ага, теперь понял? Я взрослый мужик, который по умолчанию не должен ничего чувствовать к такому омеге. Я отрицал, сдерживал себя, но не отрицаю, что мог повести себя так… будто он мне нравится. Возможно, был слишком любезен, слишком мил, позволял себе лишнее касание… Я не отрицаю. Это было невозможно контролировать. Я чувствовал себя мужлом каким-то, которого соблазняют короткие шорты на омеге!       — Ага, то есть когда он… полез к тебе это было?..       — Скорее всего не только из-за течки, — вынужденно кивнул он. — Мне кажется, я мог дать ему основания думать, что он мне нравится. Скорее всего, он в самом деле мне нравился.       — И что было дальше?       Геральт тяжело выдохнул и потер веки.       — Ничего хорошего. Йен нужен был скандал, иначе бы она думала, что мне было очень приятно, что он почти залез рукой ко мне в трусы. А учитывая, что я в самом деле был этому рад, то начал из кожи вон лезть лишь бы доказать, что все это не так. Йен же ты знаешь, она… иногда…       — Бывает сукой.       — Да. Она не всегда такая, она была очень милой с Лютиком, но после этого ее переклинило. Вот я… и на Лютика сорвался. Меня Йен пару дней мариновала в этом, я уже не знал, куда деваться. После этого все и пошло по пизде.       Ламберт только кивнул. Ну… по крайней мере эта история не сильно отличалась от первоначальной, так что Ламберт не был в особом шоке.       — А что? Лютик про это рассказал?       — Нет. Просто сказал, что ему казалось, что ты был с ним… вот так. Не как опекун.       — И все?       — И все. Геральт, он боится слово сказать, думая, что его обвинят во всех грехах.       — Не трудно догадаться, откуда это у него.       Он выпил воды, потер лицо и пошел к выходу. Ламберт спросил:       — Все-таки уезжаешь?       — Да. Это будет правильно. Если Лютик захочет поговорить или чтобы я вылизал ему обувь — звоните. Приеду. Но думаю смысла в этом не будет.       Ламберт не нашел, что сказать. А еще он был таким уставшим и сонным, что спорить или даже просто думать сил у него не было. Так что он только кивнул и выключил свет на кухне.       Думать они будут завтра. Сейчас надо было хотя бы немного поспать.