"Идём, я покажу тебе звёзды"

Звёзды. И что такого в этом явлении? Огромные массивные шары из газа — только и всего, но парень перед ним заходится в восторге почти что ребяческом. Оно и понятно — у кого-то «всего-то звёзды», а у Кайто «Звёзды!». Что может быть увлекательнее и важнее для Абсолютного астронавта? Созвездия перед глазами, когда он, как сейчас, наблюдает их в телескопе. Созвездия на страницах атласов, старых, с пожелтевшими листами и новых, ещё отчетливо пахнущих типографской краской. Созвездия даже на чёртовом теле, прямо на рёбрах, где этот дурень попросил тату-мастера набить ему узоры Овна и Близнецов — узоры созвездий, под которыми они когда-то родились, и, о ужас, ему не отказали. Собственное запястье, чёрное от сетки краски под кожей неприятно зудит, стоит припомнить это. На поверку, ещё большим дурнем оказался сам Ома. — Мне холодно, пошли уже, Момота-чан, — вновь и вновь произносит он и тянет за рукав — тот, в который вдели руку, — упрямо, но смотрящий не реагирует. Карманы давно пустуют без конфет, с виноградом и лимоном, их любимых, потому что Кайто в этот раз купил сладостей в два раза меньше, чем обычно, хоть и знал, что Кокичи соглашается выйти на улицу в особо прохладные вечера, да и просто, только под таким вот сахарным предлогом. Кайто не реагирует, и что-то внутри сжимается пребольно, заставляя выпустить тонкую плащевую ткань с цветастой изнанкой из напряжённых пальцев. Не нужен, только и всего. Его не ждут, его променяли на плотные облака пыли и газа, находящиеся в десятках световых лет от самого Момоты — вот что действительно можно назвать отношениями на расстоянии. — Ну и чёрт с тобой, — смеётся так, словно не ему сейчас разбили маленькое лживое сердце и стёрли в пыль его осколки. Любовь? Чушь, выдумка для мечтательных девиц, а конфеты Кокичи и сам себе в состоянии купить — в магазине рядом с домом продаются прекрасные леденцы, но сначала соберёт в кучу все вещи: атласы, глобусы, небесные сферы и подпалит к чертям. Это если не сумеет остыть к тому моменту, как доберётся до их общей квартиры, а он точно сумеет. Не захочет, не сможет избавиться от чего-то, чем так дорожит этот балбес, а потому побросает кайтовы пожитки у двери, и пусть тот делает с ними (и собой), что хочет — Кокичи решительно плевать. Приостановиться всё же приходиться. Дыхание спирается само, когда поперёк груди сжимают сильные руки. Чересчур крепко, но губы всё же невольно расплываются в довольной ухмылке, благо, что Кайто стоит за спиной и ухмылки не видит. — Эй, Ома, ты куда? — задаёт неуместный, если не сказать глупый, вопрос астронавт, и жмётся сухими губами к шее, мочке, макушке. Целует, как может, ласково, пока во рту у обоих не становится лимонно-виноградно, заставляя торопливо сглотнуть приторно сладкую слюну, — Знаешь же, что с тобой звёзды становятся Звёздами!, и всё равно убегаешь! — ворчит так, будто его, а не Кокичи здесь страшно обидели, но верховный лидер молчит и не возражает. Делать что-то обычное невероятным для других людей большая честь для того, кто хочет однажды захватить целый мир. А пока ему достаточно того, что юноша с глуповатым пристрастием и с такой же глуповатой порой улыбкой приглашает его поесть конфет, посмотреть на звёзды и лишь тогда ощущает безоблачное счастье.