Break me down slowly

На самом деле Джисон никогда не целовался. Он встречался с девушками, водил их на роскошные свидания с красными розами и французским вином, прямо как в старых-добрых фильмах восьмидесятых, но чаще всего эти встречи происходили лишь для того, чтобы обнадежить собственных родителей и тот факт, что их сын немножко не по девочкам. Хан всегда говорил об этом на первой встрече, но по какой-то причине женщины продолжали ему звонить даже после них. Порой эта раздражало, порой это выводило из себя, а порой забавляло настолько, что становилось смешно до коликов в животе и глуповатой усмешки Чанбина, который таковым вниманием у противоположного пола не пользовался: он был максимально обычным, ничем неприметным парнем, который, быть может, и хотел начать с кем-то отношения, но даже не мог вымолвить и слова при знакомстве. Чего уж слово, он даже написать смс-ку не мог. Джисон не любил вынужденные свидания, не любил тратить деньги на тех, с кем они больше никогда в жизни не встретятся, не любил саму суть существования слова как «обязательные отношения». С каких пор они стали такими? С каких пор союз двух молодых людей стал считаться чем-то большим, чем разделение одной кровати и совместного счета в банке? С каких пор поколения стали уделять теме семьи такое внимание, что в будущем никто даже и словом не обмолвиться о том, что лишний груз на шее ему не нужен? Он был нужен всем, кроме Джисона, всеми фибрами души любившего свободу и свою разгульную жизнь. Но, право, были и те, кто так или иначе заинтересовывал Хана. Это были молодые или не очень девушки, которые не жаждали общения, которое парень так отчаянно пытался с ними завязать. Они были интересными, приятными собеседницами, которым бы, честное слово, Джисон бы перезвонил и сам, не будь они зависимы от его члена или кошелька. Секса, соответственно, у Хана не было так же, как и банального разговора по душам с родителями, которые страшились возможной «неправильности» сына как бубонной чумы, отвергая реальность всеми правдами и неправдами. Они любили Джисона, но не любили его особенности, которые за всю его сознательную жизнь стали частью его собственного «я», тонко граничащего с реальной личностью Хана. Парень был милым, простым, в меру заботливым и внимательным. Он никогда не доставлял никому проблем, не пытался выглядеть крутым, когда шел домой с пачкой конфет в то время как его сверстники по-тихому курили во всевозможных подъездах и заброшенных зданиях вблизи средней школы, в которой когда-то учился Джисон. Но сейчас Хан ощущал себя кардинально по-другому. Он никогда не испытывал сильных чувств от чужих прикосновений, поцелуев родителей, когда он еще был маленьким или когда тот самый Чанбин в шутку шлепал его по заднице, прикрываясь чем-то вроде: «она выглядит слишком привлекательно, почему ты не надеваешь джинсы?». Джисон же просто не хотел быть сексуализирован обществом, если начнет выделяться чем-то большим, помимо цвета волос. Людям в его городе было плевать парень ты или девушка, для них ты в любом случае становишься главным героем их мокрых снов, если тебе чуть за двадцать и твои формы хотя бы на долю приближены к их идеалу. От этого тошнило. Минхо же был абсолютно другим. Он не пускал похабных шуточек (Хан все еще надеется на то, что просто неправильно понял его слова про хорошую звукоизоляцию), не предъявлял ему за излишнюю вычурность в выборе краски, не ходил по пятам с излюбленным джисоновым: «Какой хорошенький». Хорошенькие умирают до того, как начинают говорить, поэтому Хана буквально выворачивало, когда он слышал подобное, особенно от своей семьи. Минхо не обращал на него никакого внимания, и Джисону это нравилось, пока он не начал осознавать, что образ мужчины, годами выстраиваемый им в армии постепенно рушится. Помощь на крыше, спасение от озверевших, выручка в покраске или простая одолженная одежда – вот какой облик въелся в мозг Хана, но тот, который, кажется, так упорно игнорируют остальные. Они правда не видят того Минхо, который так и не вылазит у Джисона из головы? Бред. Человек напротив Хана был тем, кто так или иначе сыграл существенную роль в том, что парень все еще может находиться в Пункте, не боясь быть съеденным, если заснет в ненадежном месте или быть похороненным заживо, как те озверевшие в метрополитене. Человек напротив касался его губ так осторожно, боясь спугнуть, будто чувствовал неопытность Джисона или просто сам никогда прежде не целовался с девушкой или парнем. Хану казалось, что вторая мысль отпадала, как само собой разумеющееся. Он не пытался беспардонно влезть в чужой рот с языком, не напирал с преимуществом в силе или возрасте. Минхо стоял неподвижно, легко прикрыв глаза и казался до невозможности нереальным, несуществующим и будто выдуманным Джисоном как его персональный идеальный тип. Мужчина просто был и этот факт так приятно согревал грудную клетку, что губы сами собой в подобии улыбки расплывались. Минхо не был кем-то сродни Иисуса, он просто был воплощением того, как должны вести себя абсолютно все в сложившейся ситуации: с уважением относиться к партнеру, не ограничивая его действия и желания. Быть мужчиной. Хотя, быть может, Джисон просто преувеличил, и прямо сейчас ему бы хотелось и с языком. – Как твои колени? – внезапно спрашивает Минхо, отстранившись. А как колени? А колени абсолютно никак, ведь Хан все еще чувствует лишь чужое тепло на своих губах, – Обработать? – он интересуется так, будто с ухмылкой не подмечает дезориентированного лица младшего и его юркого языка, быстро облизнувшего рот. Этот поцелуй не идет ни в какое сравнение с тем, что сделал Хенджин. В случае с Минхо простое касание губ было чуть ли не сродни чуду, но Джисон быстро приходит в себя, не забивая мозг теми желаниями, которым сбыться не суждено. Они все еще в суровой реальности, где каждый день может стать твоим последним, а каждая секунда отсчетом твоего стремительно приближающегося конца. Парень вздыхает, улыбнувшись. – С ними все в порядке, – отвечает Джисон, а после продолжает: – Когда-нибудь мы об этом поговорим, верно? – из-под челки спрашивает Хан, закусив губу, а когда Ли утвердительно кивает, то парень расслабляется, – Как много придется рассказать ребятам? – Записи диктофона и видео им вполне хватит, – говорит Минхо, – Если не хочешь говорить об Ученом, то можем сказать, что тебя так подкосило увиденное и процесс обращения в озверевших. – Мы не можем скрыть Ученого, – закусывает губу Хан, – Я говорил правду, когда сказал, что знаю о нем и о мародерах несколько больше положенного, но… это не та информация, которая непосредственно пригодится нам или будет сейчас уже актуальной, – старший просто согласно кивает: он не будет допытываться до Джисона, пока тот не захочет рассказать все сам, – Я прошу скрыть тот факт, что мы ранее были как-то связаны и то, что я все это время врал. – Ты не врал, – теперь Минхо может это утверждать, – В страхе нет ничего постыдного, как и в том, что ты скрыл что-то тебе неприятное, – младший благодарно кивает, – Но он сказал, что ты сможешь сделать правильные выводы, встретив его. – Думаю, теперь смогу, – говорит Хан, и в сердце назревает что-то под названием «надежда». Появился шанс, что Странники не смогут навредить ни им, ни телевизионной башне. Они не разрушат его дом, – Он не зря зовет себя Ученым, поэтому кое-какие мысли у меня есть, но мне нужны все книги из библиотеки Чонина, – нервно усмехается он. – Сначала тебе придется убедить Сынмина и Хенджина в том, что ты живой и готов функционировать, – Минхо закатывает глаза, – Чонин и Бан Чан не умеют долго держать языки за зубами, особенно если дело касается кого-то из членов Пункта. – Я не против, – искренне улыбается Джисон. У него никогда не было настоящих друзей. Чанбин, может быть, и был рядом с Ханом всю его жизнь, но именно ребята Гринвея, которых он видел лишь несколько раз в своей жизни, увидели в нем нечто большее, чем объект, подлежащий защите. За столь короткий срок они стали намного больше, чем простыми незнакомцами-сожителями. Джисон будто всем своим естеством чувствует, что все в Пункте так или иначе поддержат его, в чем бы он себя не проявил. Он обрел за пару недель столько всего, что ранее полученный опыт и все двадцать лет его жизни меркнут на этом фоне. Они выходят из лазарета, и Хан мельком смотрит на улицу: озверевшие-одиночки медленно бродят далеко за пределами телевизионной башни, не представляя для нее никакой опасности, а солнце светит настолько ярко, что через пару секунд глаза начинает неприятно пощипывать. Минхо достает из кармана телефон, и у Джисона возникает один вопрос. – Почему никто ими не пользуется? – парень условно кивает на руку старшего. – А в этом есть надобность? – пожимает плечами Ли, – В пределах этого здания все всегда знают, где кто находится, – Хан протяжно мычит, – Например, Чонина можно всегда найти на «А2», Кристофера на «В3», Хенджина или Сынмина, если они не дежурят вместе, на «А4». – И никто не проводит большинство своего времени в комнате? – удивленно спрашивает Джисон, когда понимает, что предпочел бы уединение в маленьком помещении, чем одиночество на просторных этажах. – Тебя мы будем искать на «В1», не переживай, – усмехается Минхо, а после продолжает: – Или в столовой, на «А3»? – он выгибает бровь, будто издеваясь. – «В1», – утвердительно говорит Хан, – Я не так сильно зависим от пищи, чтобы проводить на «А3» все свое свободное время, – он на секунду задумывается, – Может, буду заглядывать на «А4», если поймаю там хена или Сынмина, – Минхо коротко кивает, запуская младшего в лифт вперед себя, – А что находится на «В2»? – Обустроенные комнаты, – отвечает мужчина, нажимая на «А0», – В частности, моя спальня и Хенджина с Кристофером, – он облокачивается на стенку лифта, а Джисон вновь спускается вниз, присаживаясь на корты, – Сейчас мы поговорим с Чонином и Бан Чаном по какой причине они утром еще объезжали Гринвей, а после отправим тебя в библиотеку, – Хан согласно кивает, глядя на свои пальцы, – Как думаешь, сколько тебе времени понадобится? – Если мне поможет Чонин, то сократим вдвое, – бурчит под нос младший, рассматривая мелкие рубцы на фалангах и небольшие заусенцы на больших пальцах, – Но не думаешь, что сначала нам нужно было сходить в душ? Минхо лишь фыркает, а после они выходят наружу, оказываясь под прицелом нескольких пар любопытных глаз. Первым Джисон замечает чуть ли не бегающего по помещению Хенджина, а когда Хван обращает внимание на вошедших, то сразу останавливается словно вкопанный, будто не веря своим глазам. Чонин и Кристофер мигом закрывают уши. – Хан-и! – вскрикивает старший так, что Ли начинает жалеть об отсутствии беруш, – Ты все-таки живой, – Хенджин в два шага оказывается рядом и берет лицо Джисона в свои руки, рассматривая, – Знал же, что нельзя идти к мародерам, – он прикусывает губу и сгребает Хана в объятия, перекрывая ему доступ к кислороду, – Но я все равно был уверен в том, что вы справитесь, – улыбается Хван, отстраняясь. – Спасибо за заботу, – закатывает глаза Минхо, проходя внутрь помещения и сразу присаживаясь рядом с Чонином, – Мы начнем? – холодно спрашивает тот, обведя всех чуть ли не насмешливым взглядом. «Обиделся?», – думает про себя Джисон, но лишь усмехается, опускаясь на стул рядом с Хенджином. – Почему вы вернулись все вместе? – сразу задает свой вопрос Хван, по-детски насупившись, – Вас, – он условно показывает на Яна и Бан Чана, – Мы ждали еще несколько часов назад, а вас, – он переводит взгляд то на Минхо, то на Джисона, – Сегодня ночью. Так почему вы не вернулись в договоренный срок? – В плеши между нейтральной зоной и территорией Странников возникла некоторая проблема, – первым начинает Кристофер, коротко смотря на растерявшегося Чонина, – Этот склад охранялся ночными озверевшими, но продовольственные товары оттуда не выносили, – продолжает тот, сложив руки на груди, – Эти твари будто прилипли ко входным дверям, поэтому пришлось искать путь обхода, – Хенджин смотрит внимательно, не разрывая зрительного контакта, – Мы и нашли, но пришлось оставить машину чуть дальше, чем планировалось, а после по-тихому избавиться от пары восставших, охраняющий вход в подвал. – Почему тогда там стояла только пара? – задает вопрос Хван. – Не думаю, что мародеры учли возможность нашего вторжения прямо перед их носом, – вместо Бан Чана продолжает рассказывать Чонин, надменно усмехнувшись, – Эти идиоты нас недооценивают, – жалуется Ян, – Но это и сыграло нам на руку: в подвале была дверь, ведущая прямо внутрь склада, а оттуда по-быстрому мы все и вынесли, – парень прикусывает губу, – Но рано или поздно они проверят склад и быстро сложат дважды два. Да и к тому же, угон машины они так просто с рук нам не спустят. – А нас это волнует? – встревает в разговор Джисон, приобретя жесткость на лице, – Они не сунутся в Пункт с несколькими людьми, которых смогут подбить либо Хенджин, либо Сынмин, – Хван в подтверждение кивает, – Весь транспорт они не контролируют, есть шанс, что те, у кого вы угнали форд, даже не сообщат «начальству», чтобы не выставить себя дураками, но вероятность мала, – Хан складывает губы в ровную полосу, – А для более масштабного набега у них нет ни средств, ни людей, мы в этом убедились, – Минхо кивает, – У них сейчас несколько другие приоритеты. – О чем ты? – спрашивает Чонин. – Секунду, – вместо парня отвечает Минхо, а после достает телефон из нагрудного кармана и отдает его Яну, – Открывай галерею, там фотографии и видео, в диктофоне есть запись мыслей Джисона по этому поводу, – Чонин коротко кивает. По мере просмотра записи ребята все больше и больше темнеют в лицах, а на их лбах залегают морщинки. Челюсть Кристофера ходит из стороны в сторону, и он сам себя еле сдерживает от того, чтобы не выхватить сенсор и не разбить его о ближайшую стену. Хенджин же смотрит с абсолютным смирением на лице, в то время, как Чонин закусывает губу, будто мысленно подтверждая догадки Джисона. Спустя пару минут он выключает телефон и откладывает его в сторону, глубоко вздыхая. – Сразу после конца этой записи появился Ученый, – говорит Хан, сжимая и разжимая пальцы под столом, – Этот человек и стоял за тем, что произошло с этими людьми, – продолжает парень, сощурив взгляд, – Нас он не тронул, видимо, посчитал безвредными или что-то в этом роде, как бы неприятно это было признавать, – у Минхо появляется желание запротестовать, но он молча сидит, потирая внутреннюю сторону ладони большим пальцем, – Но я не думаю, что в следующий раз он проявит такое же «милосердие». – Что ты имеешь ввиду? – спрашивает Кристофер, привставая с места, – Ты ведь чего-то недоговариваешь? – взгляд Джисона расплывается, а к горлу подходит тошнота, – Хан, – грубее окликает его Бан Чан, полностью встав из-за стола. – Сел на место, – рявкает Минхо, а его друг смотрит на него практически в неверии, будто застал его за предательством, – Тебе было мало того, что ты увидел на выходе из метро? – Ли не двигается с места, смотря на товарища из-под челки, – Мы встретили его впервые, а если хочешь разузнать нечто большее, то скатертью тебе дорожка, – Ли встает сам, – Все, на чем мы сейчас должны быть сосредоточены – это инфекция, мигом поразившая всех тех людей, а не истинная личность этого… Ученого, – Минхо даже противно выговаривать этот псевдоним. – Да, ты прав, – тупит глаза Кристофер, присаживаясь на место, – Прости, Джисон. – Все в порядке, – слабо улыбается тот, разжимая пальцы, – Чонин, мне понадобится твоя помощь, – Ян кивает и встает, а после они оба скрываются за створками лифта.

***

– Между вами с Кристофером что-то произошло? – невзначай спрашивает Хан, проходясь вдоль книжных полок по медицине. Пыль легким слоем покрывает кожаные и тканевые корешки, из-за сквозняка неприятно садящейся на лицо, особенно после душа. На улице стоит практически глубокий вечер, а из окон видны редкие огни Гринвея, развевающие столь утомляющую пустоту. Чонин устало потирает глаза, сложив очки на письменном столе. Они находятся здесь уже на протяжении нескольких часов, а из зацепок у них лишь пара фотографий, видео с места происшествия и одно единственное, что толкает хоть на какую-то мысль: «Мозг». – С Бан Чаном? – переспрашивает Ян, и Джисон слабо кивает, – У нас всегда были такие отношения, – признается младший, лениво перелистывая страницы учебника по дислексии, – Просто в последнее время я больше прежнего хочу, чтобы он перестал видеть во мне кого-то другого, кроме моего собственного «я», – Хан кивает, продолжая рассматривать книги. – Но что, если никогда и не было того человека, которому ты якобы стал заменой? – говорит Джисон, вытаскивая с полки следующую стопку макулатуры, – Ты никогда не хотел с ним об этом поговорить? О том, что он тебе нравится. – Что? – удивленно открывает рот Чонин, а Хан лишь пожимает плечами, вываливая книги младшему на стол, буквально закрывая его ими полностью, – На что ты намекаешь? – выглядывает Ян. – Та мысль, про которую ты подумал, и будет правильной, – снисходительно улыбается Джисон, а после разводит руки по сторонам, – Нас ждет долгая ночь, правда? За это время к ним уже успел заглянуть Сынмин, который только при виде целого и невредимого Джисона кинулся на него словно на желанную добычу. Улыбаясь, Хан в который раз подумал, что быть низким – это в какой-то степени не так уж и плохо. Ким рассказал ему про то, какой шок они испытали, когда сначала не вернулись Бан Чан и Чонин, а после, когда вернулись все четверо. Старший лишь и был способен только на то, чтобы выдавить: «Все в порядке», ибо они с Яном были уставшими, побитыми и до невозможности сонными. – Почему она сказала именно «мозг»? – стонет Джисон, развалившись в кресле, но вскрикивает, когда садится на острый уголок книги, – Почему нельзя было сказать что-то более конкретное, чем «мозг»? – Чонин сочувственно улыбается, хотя у самого настрой не лучше, – С мозгом связаны практически все болезни с подобными симптомами, значит, понятное дело, что он будет фигурировать в истории болезни. – Но откуда она узнала? – настораживается Ян, а его взгляд становится более живым, чем прежде, – Откуда она знала, что поражен именно мозг? С их симптомами это могла быть и нервная система, и опорно-двигательная, правда же? – Чонин поднимается с места, – Да, они в любом случае будут затрагивать и голову, но не в той степени, чтобы считать мозг главной причиной распространения инфекции, правильно? – К чему ты клонишь? – выгибает бровь Хан, немного оживляясь. – Я думаю, что мозг фигурирует в ее словах не как «катализатор», а как «патология» возникновения осложнений в функциональности организма, – Ян сразу сгребает все книги на пол, а сам что-то нервно бурчит под нос, – Мозг – это не причина распространения, мозг – это причина возникновения. – Я все еще не понимаю, – выпячивает нижнюю губу Джисон, но подходит ближе, так же склоняясь над столом, – Что ты ищешь? – Как много стариков было в метрополитене? – внезапно поднимает голову Чонин, чуть ли не светясь от счастья, а Хан на такую радость лишь закатывает глаза, но напрягает извилины. – Если так подумать, то большинство пространства занимали молодые женщины и дети, – парень чешет затылок, – Не думаю, что там был кто-то старше лет сорока, исключая нескольких мужчин, уже во время нашего прибытия находящихся при смерти, – Ян слушает внимательно, а после замолкает, вновь сметая со стола всю принесенную литературу, – Так что ты ищешь? – Тебе это не понравится, – хмурится Чонин, а после читает название взятой книги, – «Каннибализм. Антропофагия». – Антро… что? – Джисон даже смотреть на эту обложку не хочет, не то, что читать содержимое, – Как это связано с теми людьми? – Они пожирали друг друга, чтобы выжить, – говорит Ян, отбрасывая книгу в сторону, и падает в кресло, прикрывая лицо рукой, – Их инфекция связана с тем, что практически все ели отмершие клетки мозга или ткани, даже не подозревая об этом, – Чонин утробно стонет, – Этот эффект связан с тем, что мы так же не едим протухшую еду, понимаешь? – Джисон не может даже пошевелиться, – Они съели что-то испорченное и «заболели», но, понятное дело, последствия целиком и полностью будут отличаться от симптомов отравления, – младший молчит, а после заканчивает: – Они могли съесть мозг еще живого человека, если находились буквально на границе с жизнью и смертью, быстро раскроив чью-то голову, превратив содержимое в кашу, а после доедая останки. Отсюда и: «Мозг», – Ян закрывает лицо ладонями, – Если бы мы только знали. Джисон ничего не отвечает, а через секунду срывается с места, забегая за открывшиеся створки лифта, и выталкивает оттуда Кристофера, удивленно смотрящего на Хана. Парню казалось, что путь до «В4» занял слишком много времени, но когда он не обнаружил в тренировочном зале Минхо, то сдерживаться больше не было сил. Он упал на бетон, вновь раздирая колени, а после разразился в удушающих рыданиях. Слезы катились по лицу, окрашивая его в красный, а глаза больше ничего перед собой не видели. Нет, это не было приступом. Это было самое что ни на есть настоящее отчаяние, поглощающее клетку за клеткой. Он никак не мог помочь этим людям, но вина разрывала его изнутри, заполняя легкие и вырываясь наружу в приступах кашля. Хан готов был ногтями впиваться в пол и раздирать свою кожу до кровавых пятен, но в Пункте нет места сочувствию, правда? В телевизионной башне ты можешь быть слабым, сильным, умным или проворным, но ты не можешь подвести друзей, надеющихся именно на тебя самого. Ты не можешь дать слабину и срываться на первого попавшегося, не можешь прятаться в чьих-то теплых объятиях, даже если пожелаешь этого больше жизни. На Гринвее больше нет места морали, на острове осталась лишь призрачная оболочка некогда расцветающего социума. Джисон проклинал Ученого, проклинал весь этот чертов мир, проклинал самого себя за то, что в тот день его рука все-таки дрогнула, а когда проклинать уже было нечего, то от самого парня осталась лишь пустая оболочка, в поисках теплоты забившаяся в угол. Хан наконец-то понял, что тогда этот монстр имел в виду. Он больше не допустит той ошибки, которую посмел допустить месяц назад. Но когда он поднялся с места, то двери лифта на «В4» медленно открывались, впуская внутрь встревоженного Минхо. Он даже не обратил внимания на состояние Джисона, и только и смог выдавить, что: – На Пункт несется орда во главе с озверевшим третьей степени эволюции. Он ведет за собой несколько десятков ночных, поэтому собери сопли и пошли. Хан больше не паникует. Он смиренно прикрывает глаза, а после твердым шагом идет к старшему. Джисон больше не даст кому-то навредить ни себе, ни ребятам. Он больше не понесется к кому-то за утешением. От этой мысли по спине пробегает волна наступающего удовлетворения и предстоящей эйфории. Хан улыбается, нацепив на себя одну из самых прочных масок. – Критичность ситуации? – мигом приходит в себя, младший, выпрямив спину. – Не сильная, – отвечает Минхо, но его вид чем-то настораживает Хана, – Но если проломят ворота – нам конец, – нет, это также не причина. – Ты чего-то не договариваешь, – констатирует факт Джисон, пока они поднимаются на самый верх к Хенджину и Сынмину, – Мы играем в гадалки? – Угроза пришла не сама по себе, – прикусывает губу Ли, прикрывая лицо взмокшей ладонью, – Они бегут с Востока, – Хан щурит взгляд, – Но мала вероятность того, что их просто натравили на нас мародеры: у них нет такой силы, чтобы спровадить орду четко по курсу, особенно с альфой во главе, – Минхо поворачивается, – Но когда они были уже в районе Юго-востока все стало на свои места, – говорит он и глубоко вздыхает, – Они бегут не к нам, они бегут за двумя неизвестными. – А они, получается, направляются сюда? – Джисон хмыкает, – Что будем делать? – Чонин и Кристофер уже знают, но я даже не представляю, – хмурится старший. Они выходят из лифта и видят лежащих перед ними Хенджина с Сынмином, которые даже не реагируют на их присутствие, продолжая четко держать приклады на плечах. Через секунду слышится залп выстрелов и Хан инстинктивно закрывает уши, глубоко вдыхая через нос: не время бояться того, что навредить тебе не может. – Толпа становится меньше, но вряд ли мы сможем снести всю до того, как они доберутся до Пункта, – говорит Хван, отвлекаясь на перезарядку, – Постараемся не задеть людей, но они не откроют ворота извне, – старший прикусывает губу. – Дай ствол, – говорит Джисон, приближаясь к металлическому ограждению, – Мы не можем дать им погибнуть, – продолжает тот, обращаясь к Минхо. – Ты собираешься стрелять с такой высоты? – усмехается старший, но все равно достает оружие из кобуры, протягивая его Хану. – Нет, – твердо отвечает тот, а после снимает предохранитель, – Я выйду наружу и открою ворота так, чтобы они успели забежать, – зрачки Минхо округляются, – Надеюсь, я хорош не только в медицине, – говорит Джисон, а после скрывается в лифте, не давая никому вставить и слова. Парень даже не представляет, что делает, когда кладет пистолет в правую руку, ставя указательный палец прямо на курок, но в одном он уверен точно: бездействия не будет. Невинных нужно спасать, даже если они могут оказаться подставными актерами. Хану кажется, что он будто вечность спускается на «А5», но когда выходит, то сразу ухмыляется, ведь лифт поехал обратно на самый верх. Джисон выбегает за пределы здания, сразу направляясь к воротам. Сверху он слышит повторный залп выстрелов, а после смотрит вперед: озверевшие уже близко, но лиц бегущих впереди не видно из-за темноты. На секунду парню кажется, что они держатся за руки, но сейчас это не то, на чем стоит сосредоточить свое внимание. Он достает задвижку и раскрывает металлические двери ровно настолько, чтобы в нее смог пройти один человек. Только сейчас сердце начинает заходиться в бешеном темпе, но Хан уверенно продолжает твердить себе под нос, что с истерикой придется повременить. Пульс уменьшается и постепенно приходит в норму, когда челюсти альфа-твари показываются в свете луны. Этот озверевший совершенно не похож на своих сородичей: его тело больше напоминает человеческое, а кожа разложилась не настолько, чтобы обнажить мясо. В темноте он выглядит как совершенно обычный гражданин, но только изуродованное лицо четко проясняет Джисону, что перед ним – монстр, способный в любую секунду вместе со своими псами разорвать и его глотку, и глотки тех двух, чьи тела уже вырисовываются достаточно, чтобы точно сказать: они безоружны. Позади альфы падают еще двое или трое ночных, оставляя после себя лишь одного предводителя и одного сородича. Залпы прекращаются: стрелять слишком поздно, угол обзора закрыт. Хан поднимает глаза, раскрывая потяжелевшие веки; в данную минуту он ужасно мечтает о том, чтобы лечь и поспать, но увиденное обрезает все мысли на корню. Бегущего впереди он еще ни разу не видел, но вот второй мужчина смутно кого-то Джисону напоминает, и только спустя секунду он узнает в его лице Чанбина, непрерывно осматривающегося назад, чтобы не наткнуться на тянущуюся к нему, будто человеческую, руку. Он словно специально подталкивает незнакомца вперед, пытаясь как можно больше растянуть дистанцию. Чанбин впервые смотрит вперед и его лицо вытягивается, подобно лицу Джисона, но последний вмиг твердеет, и условно показывает на проем позади себя. Друг безмолвно кивает, сглатывая вязкую слюну. Со проносится мимо него на манер ветра, толкнув неизвестного мальчишку вперед, а сам мельком пересекается с окаменевшим лицом Хана, ровно смотрящего вперед. Позади слышится треск гравия: Минхо даже не обращает внимания на неизвестных, пробегая мимо них с обычным перочинным ножом в руке и четким желанием убить, но точно не мертвеца. Его взгляд выражает полнейшую отстраненность, от которой у свалившегося на землю Чанбина мурашки по спине проходят, а после он смотрит обратно на Джисона, держащего ствол в вытянутой руке. Время будто само собой растягивается до атомов, заставляя всех присутствующих пережить этот момент и увидеть его воочию. Альфа недоброжелательно клацает атрофировавшимися для охоты зубами, а после замирает словно статуя. Хан спустил курок ровно в ту секунду, как лицо озверевшего оказалось в паре дюймов от его собственного. Озверевший падает к его ногам как фарфоровая кукла, оставшаяся без лакированной подставки, а после его зрачки становятся белыми. Джисон только сейчас замечает ночного, которого альфа полностью закрывал собой, но парень даже не двигается с места, замерев на месте: ему страшно и, кажется, последствия необдуманного поступка выльются на его голову прямо сейчас, но он продолжает стоять, будто чего-то ожидая. Сзади слышится резкий толчок подошвы о землю, сопровождаемый отскоком мелких камней. Минхо прикусывает губу чуть ли не до крови, сбивая озверевшего с ног и прижимая нечто, ранее бывшее руками, к теплой земле своими коленями. Хан без промедления фиксирует ноги твари в одном положении, зажимая их бедрами. Ли заносит нож над головой, а потом одним точным ударом засаживает его озверевшему прямо между глазниц, после откидывая острие в сторону и тяжело дыша. Когда они оказываются на территории Пункта, Минхо поворачивается к сжавшемуся Джисону, строго смотря на парня напротив. – Ты в порядке? – Что? – удивленно поднимает глаза Хан. – Сердцебиение в норме? Удушья нет? Плакать не хочется? Не тошнит? Мне продолжать? – Все… в норме, – хлопает глазами Джисон, и только сейчас обращает внимание на двух парней, все это время наблюдающих за ними со стороны. – Возвращайся в комнату, – говорит Минхо, также вспомнив про нежданных гостей. – Но… – пытается что-то возразить Хан, но старший грубо перебивает: – Джисон, – его голос твердеет, и младшему становится не по себе, – Мы будем разговаривать с ними только тогда, когда ты выспишься, доверься мне. Хан слабо улыбается и проходит мимо Чанбина, лишь украдкой взглянув на его осунувшееся лицо. Парень думает, что пара дней в этом месте и друг станет прежним. Эта мысль согревает душу, но сейчас бы Джисон предпочел, чтобы его согревала кровать. Заходя в Пункт он видит спешащих наружу Чонина и Кристофера, но те лишь провожают уставшего парня взглядом, выбегая на улицу. Парень не хочет думать ни о чем. Прямо сейчас, спускаясь на этаж ниже, он желает лишь избавиться от собственных мыслей, окутавших мозг подобно моли, слетевшейся на гниющие продукты. Хан буквально автоматически заходит в комнату, также машинально запирает дверь и падает на кровать, плотно закрывая веки. Чанбин действительно здесь, живой и невредимый. Но сейчас Джисон не хочет думать даже о том, с кем провел чуть ли не всю свою сознательную жизнь. Всепоглощающее чувство одиночества никогда не приходит одно, правда же? Вот и сам парень думает, что какой бы переломный момент не произошел в его жизни, поблизости всегда будет Ученый. Он всегда будет смотреть на него своими пронзительными сероватыми зрачками, мягко облизывая губы и называя его «Джисон-и». Всегда будет приходить в наихудших кошмарах, вырывая его из реальности изо дня в день. Ученый никогда не оставит Хана одного, даже если от него все отвернутся. Этот человек придет тогда, когда почувствует отчаяние Джисона, граничащее с безумием. Он придет, и это станет для парня концом. Лицо Ученого из раза в раз будет наклоняться над перепуганным Ханом, натягивая слащавую ухмылку и растекаясь в полуулыбке. Его глаза будут блестеть в зрачках своей жертвы, загоняя его словно скот, что он и сделал с теми людьми. Джисон уверен, что именно этот человек до конца его жизни останется для него ужаснейшим из кошмаров, плотно переплетающегося с реальностью. Эта мысль холодит кожу, но парень уже давно принял решение не бегать от проблем, а, наоборот, прислушиваться к ним. Эта проблема говорит ему бежать. Бежать, не останавливаясь, до потери пульса. Хана пробирает озноб и он засыпает, когда лунный свет прекращает светить ему в глаза, уходя за горизонт.