У океана ветренно

Любить свой небольшой участок океана, даже с условием наличия в нём твари, Райнер меньше не стал. Он приходит туда на следующий день и сидит на берегу, бросая камешки в воду. Ходит по мелкой воде, пока голые ступни омывают прохладные воды. Приносит чёрствый хлеб и радует чаек, что сразу устраивают рядом с ним галдящее столпотворение. А к завтраку возвращается в город к Берту, Анни и Порко, и они компанией продолжают свой летний день. Работают, мечтают вслух о лучшей жизни, о том, как скопят денег и уедут жить в крупный город, где возможностей больше, а влажности и надоедливых чаек – меньше. Райнер говорит, что вместо чаек там – голуби. И они такие же пернатые крысы. Он о переезде не мечтает. За разгрузкой одних судов и загрузкой других, за разговорами с моряками, которые все, как один, знали их разношерстную компанию, за шутками и перебранками, спорами и безобидными тычками проходит день. Местные называют их «наши Шифтеры», и Райнеру кажется, что только здесь это название не клеймит и не оскорбляет. Только в их небольшом захолустье никто и не думает обращать внимание на красную изогнутую «S», которой были помечены их документы. К вечеру они, взмыленные и уставшие, возвращаются в свой общий дом, где их уже ждёт Пик. Пик так же любит поговорить и поспорить, она такая же неотъемлемая часть их компании, но костыли отрезали её от остальных на большую часть дня. Поэтому для Пик выделен вечер. Она единственная умела нормально готовить и мягким голосом строить четверых оболтусов, совершенно не приученных к домашнему порядку. И решение отдать в её руки их быт было самым очевидным, учитывая, что Пик была не против. Весь день Райнер посвящал им, а ночь и раннее утро – себе и своему океану. Это было традицией, которую Браун не хотел нарушать. Тем более, в этом маленьком заливе рыбы почти не было, сюда даже рыбаки не ходили, так что, скорее всего, тварь уплыла, как только пришла в себя. Райнер до сих пор корил себя за проявленное малодушие, но при мысли об убийстве кого-то, кто обладал даже половиной человеческого тела, всё ещё потряхивало. В любом случае, думал он, сделанного не воротишь, и оставалось только надеяться, что тварь не убьёт кого-нибудь из города. Браун привычно заходит в воду по щиколотку, затянув джинсы до икр, и бросает плоский камень, который отбивает три блина на поразительно спокойной, как зеркало, воде. Безмятежная гладь расходится рябью, и за этим умиротворённым наблюдением за невозмутимостью природы Райнер совершенно не замечает беспокойную зыбь совсем рядом с собой. Браун наклоняется, чтобы поднять приглянувшийся плоский камешек со дна. Два зеленых глаза смотрят на него из-под воды, не отрываясь. На секунду они словно становятся ярче, притягательней. Обезоруживают, заставляют замереть на месте и смотреть, наблюдать за бесконечно-прекрасной радужкой, такой, что весь мир вокруг разом меркнет и остаются только эти глаза – ни взгляда не отвести, ни отойти. Камешек выпадает из ладони, тихо раздаётся короткий всплеск и, прежде чем понять, что делает, Райнер шагает вперёд, ведомый одним лишь этим взглядом. Зеленые глаза ускользают дальше, вглубь, но не отпускают, и Райнер делает ещё шаг. И ещё один. А затем опора под ногами исчезает, и над головой схлопывается водный массив. Райнер инстинктивно хочет сделать вдох, но дышать нечем. Холодная вода отрезвляет, выдёргивает из липких пут русалочьих глаз, и он отчаянно взмахивает руками в попытке всплыть. Его тут же хватают за ткань футболки и с силой толкают вниз. Под водой сила самого Райнера – ничто. Под водой ситуацией правит тварь с зелеными глазами. Вновь столкнувшись с ней взглядом, Райнер крепко зажмуривается. Пытается оттолкнуть ногой, но гибкое тело с легкостью избегает удара. Проходит ещё несколько мучительных секунд в темноте и без кислорода, прежде чем Браун с изумлением понимает, что тварь его больше не держит. Он открывает глаза – глаза напротив больше не сияют, больше не являются единственной точкой во вселенной. Они смотрят с досадой, пока узкое, красивое лицо морщится, как от зудящей боли. Тварь хватает Брауна за плечо и толкает вверх так порывисто, что тот толком ничего не успевает понять, как снова оказывается на обжигающем лёгкие воздухе. Райнер тяжело заваливается на каменистый пляж. Руки и ноги его не держат, он надсадно кашляет, пытаясь отплеваться, и тут же оборачивается. Метрах в пяти от пляжа на мгновение мелькает плавник, и тварь Браун больше не видит. Он держится за горло, хотя выскочит сейчас у него сердце. Что произошло? Браун думает об этом целый день, лицо русала не выходит из головы, как и тысяча вопросов. Почему тот его не сожрал, почему всё ещё плавает в заливе, почему не ушел, почему отпустил? Бертольд машет рукой у него перед глазами и обеспокоено замечает, что Райнер сегодня довольно молчалив. А ещё вернулся вымокший до нитки. Браун беспечно фыркает и отмахивается. Поскользнулся на скользком камне и рухнул в воду – вот что он говорит. Меня чуть не утопил русал, которого я вчера спас – вот, что он должен был сказать. Любопытство сгубило кошку. И губило Райнера в эту самую минуту. На следующее утро в воду он не заходит, просто смотрит на расходящийся волнами залив, на скалы, пытаясь увидеть тварь. Но та своего присутствия не выдаёт. Уплыл, наверное, со странной досадой думает Райнер, когда вдруг замечает, что за ним следят. За одним из рифов, едва ли высунув над поверхностью воды часть лица, тварь смотрела на него своим хмурым взглядом. — Эй! — крикнул ей Браун, не зная, на что он вообще рассчитывал. Тварь тут же скрылась под водой. Ближе к обеду, ставя с Порко деревянный палет на палубу рыболовного судна, Райнеру вдруг приходит мысль, что русал скорее всего не ел ничего все эти дни. Чуть позже, ковыряясь вилкой в контейнере, он хмурится, потому что в голову не приходит ни одной хорошей идеи, а исключительно плохих хоть отбавляй. В городке, промышляющим ловлей рыбы, достать пару крупных тушек не составляло вообще никаких усилий. С утра Браун прячет их в пакет и идёт к берегу, пока толком не понимая, как вообще будет это делать, а главное – зачем. В детстве он, конечно, хотел собаку и подкармливал всех бездомных псов, как и все дети. Но никак не думал, что несбыточная детская мечта перерастёт в нечто подобное. На этот раз за ним вообще никто не следит, но Райнер знает, что русал где-то здесь, а потому вытаскивает из пакета рыбу за хвост. — Эй! — кричит он, сложив вторую руку рупором: — Ты же хочешь жрать. Конечно хочет, после четырёх-то дней голода. Но тварь упрямо не выходит. Райнер фыркает: — Ну и черт с тобой. Он бросает рыбу недалеко от берега. И какого же его удивление, когда русал тут же хватает рыбу и уносит её вглубь залива. Райнеру почти смешно, не будь ему так страшно от осознания, что тварь всё это время была в паре метров от него абсолютно незамеченной. Вторую рыбу он забрасывает дальше. За третьей тварь высовывается сама двумя зелеными глазами над водой. Взгляд абсолютно неблагодарный, и Райнер на секунду задумывается о том, чтобы кинуть тушу на берег и смотреть, как русал за ней поползёт, раз он из себя весь такой высокомерный ублюдок. — Не за что, — ворчит Браун и кидает рыбу. Тварь ловит её обеими руками и тут же скрывается из виду. Райнер смотрит на воду с пустым, шелестящим на ветру пакетом и тупым ощущением того, что он кретин. Не смотря на вполне человеческий вид – русалки людьми не были. Говорить не умели, речь не понимали, пусть по сознанию и были всё же ближе к существам разумным. Были случаи гибридов. В музеях и на выставках таких полно – нежизнеспособные отпрыски русалки и человека выживали крайне редко, хотя явление это было куда более распространённым, чем всем хотелось бы думать. Райнер знал не понаслышке. Иногда природа давала шанс таким существам уродиться настолько похожими на одного из предков, что изменения в физиологии были либо незначительными, либо их не было вообще. Таких гибридов называли Шифтерами. Название закрепилось с тех давних, необразованных времён, когда все думали, что они демоны, способные обращаться из одной своей ипостаси в другую. Наука, как только ей дали голос, это сразу же опровергла, но название осталось. Предрассудки тоже. Законодательно они обладали правами, как и все. А ещё их могли засудить за то, что они не уведомили своего партнёра о красной букве в паспорте. Обозначение на документах было, по больше части, предупреждением, что этому человеку может потребоваться альтернативная медицинская помощь. По факту, с красной «S» в паспорте не пускали в большинство заведений и парочку штатов. Порко пожимал плечами безразлично. В каждой исторической эпохе — говорил он — были свои изгои. Ученых называли еретиками, женщин сжигали за колдовство, чёрных держали в рабстве. Им ещё повезло — их хотя бы не преследуют с факелами и вилами. Пик, которой не повезло больше всех, нравилась эта фраза, которую она воспринимала шуткой. Она смеялась и подгибала под себя слабые ноги. Порко нравился смех Пик. На этот раз Райнера ждало что-то новенькое. Когда Браун вышел к берегу – он увидел его сразу – русал лежал на пологом рифе, обвив его хвостом. Смуглая кожа блестела солёными каплями на солнце, хвост переливался обсидианом, разбросанные по рифу волосы не скрывали точеного лица и длинной шеи. Грудь медленно вздымалась и, если бы не пристальный взгляд, Райнер подумал бы, что тварь спит. Но та извернулась, опёрлась руками о риф, чуть прижалась грудью к камню, а потом ловко спрыгнула в воду, почти не оставив за собой брызг. Невольно, Райнер залюбовался, почти сразу нервно рассмеявшись – чушь какая – и начал доставать рыбу из пакета. Но утро на этом не заканчивалось, покуда всегда настороженная тварь сегодня почти полностью вылезла из воды. Не просто вылезла - подтягивая к себе хвост и опираясь руками о мелкий камень, она смотрела на Райнера снизу-вверх с расстояния не более полутора метров. Более того, русал принял позу поудобнее, усаживаясь в широкой петле собственного хвоста и складывая руки на груди. Райнер глазам своим поверить не мог, настолько эта была человечная поза. Он так и застыл, ошарашено смотря на русала, что вскинул подбородок и с прищуром за ним наблюдал. Страха, что должен был быть, не было. Было изумление, за которым Браун напрочь забыл и про то, что нельзя так пристально на них пялиться, и подходить не стоит. И стоило бы отойти подальше, но он наоборот делает шаг вперёд. Пальцев ног аккуратно касается слабая волна, под ступнями шуршит графитовый щебень. Брошенную рыбу русал проводит взглядом и прижимает хвостом ко дну рядом с собой. Взгляд снова устремляется к человеку на берегу. — Почему ты не убил меня? Дыхание спирает, сердце пропускает удар, в ушах шумит собственная кровь и океан с мелкой галькой под ногами. Что? Райнеру, должно быть, послышалось. Но он точно видел, как шевелились губы русала, когда он.. говорил? — Что? — собственный голос он слышит со стороны, как фоновую помеху, тихим, неразборчивым шелестом на фоне оглушительных звуков скалистого залива. Тварь прищурилась. Вздохнула. Чертовски по-человечески вздохнула и терпеливо повторила вопрос: — Ты хотел убить меня. Почему не сделал этого? — Ты говоришь, — тупо уставился на него Браун. Пакет выпал из рук, рыба вывалилась в воду, подтягиваемая тихими, мелкими волнами к русалу. Тот второй попытки давать не стал. Фыркнул – фыркнул - сгрёб хвостом принесённую еду и скрылся под водой. Ни плавника, ни настороженного взгляда - вода полностью срыла его присутствие, оставив Райнера, полностью сбитого с толку, на берегу. И тут его осенило. Мысль, настолько же поразительная, насколько и пугающая, вспыхнула в голове одним словом, начерканным красными буквами поперёк его жизни. Шифтер. Этот русал был шифтером.