дихотомия

Он дикий. Плавится в его руках, словно настоящий, трётся и прижимается ближе, вызверенный, озлобленный, волосы рыжие во все стороны всклокочены, а в глазах жженый янтарь вместо привычного и правильного. Олег касается его рукой, придерживает за плечо, пока зубы жмутся к предплечью, и застывает сорванный крик в глотке. Смех рвётся наружу, ломкий и яркий, разбивается о зеркальные стены, эхом звучит в голове и глубже, до самого сердца, и уже ничего не сделать и не изменить. «Принимай меня таким, какой я есть». Олег встряхивает его, думает — как раньше не заметил? Не понял и не распознал, а ведь сам хвастался, гордился тем, что знает лучше и ближе всех, изнутри и снаружи, вкус, цвет, запах, всё, кроме мыслей и больной изломанной души. И расплачивайся теперь сам, пока пальцы вцепляются до боли, и она глубже, яростнее, Олег не знает такой, чтобы как сейчас — у Серёжи. У того, что живёт в Серёже. А оно страшное, и никто ему не закон, оно прорывается наружу, чтобы весь контроль сняло, как рукою, стащило до обнаженных нервных окончаний. Чтобы их растащило по разным углам комнаты. Но Олег держит крепко, и жженый янтарь чужих глаз вновь начинает гореть, совсем близко, взгляд опусти — и выжжет дотла. Поэтому Олег закрывает глаза, и хриплое воронье карканье не доносится до него, он весь — лёд, и пускай плавится по бокам, стекает разгоряченными каплями вниз в океаны и моря, он знает — нужно подождать. Огонь не может гореть вечно. Серёжа дышит тяжело. Олег не хочет называть то, что его обнимает, Серёжей, но он пока не знает достаточно для того, чтобы дать этому своё имя. Ему имя вообще не положено — оно ведь дикое, страшное, такому только повод дай, и от тебя самого ничего не останется. Олегу кажется, что он слышит шорох перьев, и ползёт по зеркальной комнате запах гари, пепелища обугленного надежд и человеческих жизней. Это всё мираж, разыгравшаяся фантазия, но в мыслях звенят битые стёкла и крики, разливается смехом по всей земле чистое, незапятнанное ничем безумие. Оно белое, с рыжими пятнами, огромное и всепоглощающее. Олег делает вдох, и ещё один, и ещё, руки ползут с предплечья на шею, бледная кожа становится снежно-молочной, рыжие волосы падают на запястья, шелковые и жгучие. Оно делает вдох, а выдохнуть не может уже, пальцы скребут по ладоням, цепляются ногтями, и оно смотрит на него из глубины Серёжиных глаз, ехидно, лукаво, оно знает — не сможет. Никогда бы не смог. Выдох сдавленный и испуганный. Олег отступает на шаг, два. Взгляд тухнет, Серёжа проводит ладонью по шее, трогает оставшиеся следы, и что-то во всей его позе, напряженной, натянутой, не поддаётся логике. Его удел — вина и разочарование в себе, самоненависть, от которой он прячется, но разве хоть что-то укроешь от Волка? Острые зубы и когти, цепкая хватка, вздыбленная холка и преданность не собачья — волчья. Серёжа дрожит, оседая на пол, и чужие руки качают его, беспомощного и напуганного, и больше некуда бежать от себя, потому что там, за плечами Серёжи — крылья. За окном — город, который скоро охватит безумие. И Олег перед ним — родной, близкий, держит крепко, и должен справиться и в этот раз, но вороны чёрной стаей кружат над башней. — Олежа... Олежа, помоги мне, я не могу больше, Олежа... Нет сил даже плакать. Волк нависает над ним, могучая спина и обеспокоенный взгляд тёмных глаз, целует в лоб, нос, щеки, шепчет что-то успокаивающее и правильное, что-то про детдом и их молодость, про все пройденные дорожки и маленькие тропинки, и посмотри, Серёжа, нет безвыходных ситуаций, вместе мы справимся. Вместе — дели на троих. Венера смотрит на них с картины, отражение в огромном автомате искажается, ломкое, раздутое, экран рябит и идёт помехами, шипящими, жуткими, и чудится «раз, два — найдём тебя». Олег закрывает ему уши руками, вжимает пальцы до боли где-то над шеей, глаза в глаза, разряд, ещё разряд, поздравляем, ваша жизнь спасена. Серёжа несмело улыбается, и Олег вжимает его в себя так крепко, как только может, и мир вокруг замыкается в плотный кокон из чужого и своего дыхания, сбитого и надорванного. Всё хорошо. Всё будет хорошо. Серёжа закрывает глаза. Олег — реальность, он здесь и будет рядом всегда. Константа его маленького, расшатанного мира, в котором есть место только двоим. Серёжа закрывает глаза. Олег рассыпается ворохом чёрных перьев. Серёжа закрывает глаза. Олег — третий лишний в его маленьком, расшатанном мире.