дихотомия

чувствуешь в воздухе запах металла? господи, как мне тебя не хватало.

У Серёжи дрожат плечи под растянутой большой толстовкой. Он яростный, злобный, до него дотронуться и подойти нельзя, но Волков и не хочет. Пока — нет. У Серёжи из носа кровь капает прямо на стол, а бледные пальцы цепляются за сбитые края так крепко, что трещит под ними фанера. Серёжа — сука. Он ещё с вечера ехидно скалится Олегу в спину, шепчет, что с ним, с Серёжей, было бы лучше. Мы же лучшие друзья, Олеж. Я тебя знаю так хорошо, что и в этом бы справился. А ты домой шлюх каких-то приводишь. Девчонка, подцепленная в клубе, оставляет неровный след от ногтей под скулой и красную отметину на щеке. Олег спит ночью сам, долго ворочается, когда смех из соседней комнаты переходит в скулеж. Первое, что он делает утром — разбивает Серёже нос. Серёжа терпит. Олег знает, что это ненадолго. Вчера вечером они перешагнули тонкую грань, установленную ещё с выпуска (первый поцелуй со вкусом выпитого шампанского, сухие потрескавшиемя губы, на утро сказать, что ничего не помнишь), и теперь летят стремительно в пропасть. Теперь им нужно решить раз и навсегда что будет, когда они приземлятся. Прыжок с парашютом — или прыжок с крыши? Кровь собирается в лужицу, Серёжа зажимает нос пальцами, но Олег видит, как ему страшно. Не потому что можно получить ещё раз, а потому что смотреть вслед уходящему — больнее любой физики. Можно уйти самому, но Серёжа стоит на месте и не двигается. Олег тяжело вздыхает. Аптечка в ванной. Серёжа напрягается, плечи деревенеют, когда Олег проходит мимо вглубь квартиры. На кухне звенит и грохочет. Тарелка со стола разлетается от удара об стену, у Серёжи — глаза красные и опухшие, он смотрит, широко их раскрыв, и несмело улыбается. На вкус он как металлический значок. У Олега таких несколько, на шее болтаются ещё с детдомовских времён, и иногда, задумавшись, Олег зажимает их зубами. Сейчас Олег зажимает Серёжу — собирает кровь с тонких обескровленных губ, плавно и аккуратно, изучая друг друга, позволяя языку скользнуть по самой кромке зубов, чтобы Серёжа несдержанно и голодно застонал. Они приземляются. — Нужно нос обработать… Болит, наверное, сильно? Прости. Серёжа мотает головой, волосами своими растрепанными. Пытается спрятаться, тянется за чужими руками — отобрать вату и перекись. Подставляет лицо под утешающие поцелуи, когда Олег склоняется низко-низко, не позволяет укрыться от тёмного цепкого взгляда. — Больше никого, Олеж, слышишь! Не смей… — Никого, кроме тебя, Серёж. Они приземляются и без парашюта. У Серёжи всегда были крылья.