дихотомия

— Я не улавливаю полёт твоей мысли: ты убеждаешь меня избавиться от тебя прямо сейчас? Во время разговора с Алтаном Вадик смотрит на него, не отводя глаз. Зубочистку свою катает из одного уголка рта в другой, скалится, белые выгоревшие волосы топорщатся во все стороны. Олег помнит его примерно таким же, немного помладше и поменьше, в глазах ещё не было выстуженных песков, только одна нездоровая ебанутость, бесконечное желание жить, искреннее, не скрытое под тонной сарказма и показушничества. Ему неудобно рассматривать Вадика: глаз заливает кровью, стянутые руки горят огнём, в глотке хлюпает. Олег сплёвывает её на пол, и у Дракона насмешливо изгибаются брови. Он скручивает крышку на бутылке воды, льёт на свои крупные ладони и легонько хлопает по щекам, залитым красным, больше размазывая, чем вытирая. Олег слизывает с губ попавшие капли воды, и бутылка внезапно прижимается ко рту. Он делает пару торопливых, небольших глотков, прежде чем Вадик выливает остатки ему на голову. — Слушай, Поварёшкин, ты ведь и сам поверил в то, что сказал, — Олег смотрит на него исподлобья, холодный воздух щиплет ссадины на лице. Вадик задумчиво сплёвывает зубочистку, поигрывая в руке ножом. Ни грамма жалости или сочувствия. Дракон всегда был хорошим исполнителем. — Что он не придёт, потому что это ловушка. Поверил ведь, Поварёшкин? Олег не хочет отвечать на этот вопрос, потому что ответа у него нет. Вадик прижимает лезвие ножа к подбородку, кровь, разбавленная водой, стекает на холодный металл. Его лицо так близко, что Олегу нестерпимо хочется вгрызться, урвать себе кусок, стереть эту самодовольную улыбку. Но он не может — ненавидеть Дракона не получается, сколько себя не убеждай. Поэтому он цепляется носками ботинок об пол, смотрит глаза в глаза. Взгляд тёмный и страшный, Олег знает. И ещё знает, что на Вадика он никогда не действовал, и этот раз не исключение. Тот только присвистывает восхищенно, лезвие ласкает кадык, скользит по груди и ниже, останавливается у кромки джинсов, живот поджимается от холода, и Олег ничего не может с этим поделать. — Нихера ты не понимаешь, Волчара. Как был дураком, так и остался. — Да уж кто бы говорил. Вадик заходится смехом. Олег знает, что он любит попиздеть, и может делать это, не останавливаясь. Он пиздел в окопах, пиздел на заданиях, пиздел, пока под его руками, мозолистыми, испещрёнными ранами и тёмным загаром, кричали люди. Похуизм, с которым Вадик выполнял свою работу, был достоин уважения и страха. Олег в основном чувствовал отвращение. Крюк скрипит, когда Дракон легонько толкает его, раскачивая на верёвках. Мышцы ноют с каждой секундой сильнее. Снова хочется пить. И чтобы всё это поскорее закончилось. Олегу уже насрать — как. Хорошие сторожевые псы охраняют своего хозяина до последнего. Пускай и ценой собственной жизни. Вадик ухмыляется, словно читает его мысли. Знает, зараза. Отходит куда-то в сторону, скрипят старые шестерёнки, и Олег устойчиво становится на ноги на пол. Подарок по старой памяти? Он в это не верит, но теперь не так болят руки. Способен ли Дракон действительно его убить? Олег смотрит краем глаза. Горячее дыхание ерошит волосы на затылке, и он закрывает глаза. Знает, что будет дальше. Лезвие касается спины тупой стороной, чертит узоры татуировки. Он шепчет: — Вад… — Заткнись, Поварёшкин. И не вздумай потом испортить мне шоу, когда твой рыжий и бешеный явится тебя забирать. Боль вгрызается глубже, чем в кожу. Олег стискивает зубы так крепко, что они едва не крошатся. Вадик гладит его бока с явной издёвкой, с нажимом ведёт ножом, перекрывая порезом татуировку. Точно останутся шрамы, но это ничего. Олег готов вытерпеть всё, зная, что Серёжа обязательно придёт за ним.