Самовыражение

Лирическое стихотворение — это музыкальное выражение душевных переживаний с помощью языка. Август Вильгельм Шлегель

              — Спасибо, Дазай-сан! — воскликнула девушка-третьегодка, доходя вместе с психологом до дверей кабинета их класса, в котором только что Осаму провел урок.               — Не за что, — легко улыбнулся в ответ Дазай и вышел в коридор, засунув руки в карманы брюк и зажав под мышкой учебник с черновиком, в котором теперь были еще и расписаны уроки для старшеклассников.               На удивление, преподавать оказалось приятно. Сначала, конечно, было много несуразиц, — как, например, отсутствие планов лекций и их очередности, — однако стоило уладить эти моменты, как обучение школьников стало приносить удовольствие. Дети слушали, конспектировали, задавали вопросы, вылавливали после занятия и уточняли все интересующие детали. А им ведь действительно понравились его уроки, Осаму специально выбирал те темы, с которыми чаще всего сталкиваются старшеклассники: способы справится с волнением на экзаменах, проблемы личностного становления, самоопределение и, конечно же, социальные конфликты. Психолог даже иногда давал поблажки ученикам, позволяя самим выбрать то, о чем он будет рассказывать на уроке. И ни разу подростки его не подвели, единодушно голосовали за всякие фобии и психические отклонения. Сначала Дазай губы дул, не услышав любимого самоубийства, которым сам увлекался в отрочестве, но потом решил, что так будет легче — не придется голову от бинтов отворачивать.               И вот Осаму танцующей походкой шел в свой кабинет поменять учебники перед следующим классом. На губах легкая усмешка, волосы развеваются на ветру, задуваемому из открытого окна коридора, а в душе умиротворение. Осталось проработать с детьми всего час и можно будет спускаться к себе строчить новую идею для рассказа. Хотелось написать что-нибудь легкое, может, даже забавное или романтичное. Описать, к примеру, рассветное весеннее небо и кота из соседнего двухэтажного дома, который любил греться под лучами утреннего солнца. Или, может…               Задумавшись, психолог вернулся в реальный мир, только когда почувствовал сильный удар от кого-то, кто на полной скорости влетел в него и с силой обнял за талию обеими руками, цепляясь чуть ли не ногами. Вытаращив глаза, Осаму опустил взгляд вниз, замечая знакомы рыжие завитки волос. Чуя жался к груди под подбородком, стискивал чуть ли не до хруста в костях и хлопал ладонью по спине так, что у психолога легкие звенели как колокола.               — Ну Дазай, ну прохвост! — одобрительно восклицал Накахара, с силой встряхивая Осаму, да так, что тот клацнул зубами.               — Чу-у-у-уя, я знал, что ты меня любишь, но не думал, что настолько! — пропел Дазай, вытягивая правую руку из кармана и в ответ обнимая друга, более нежно, чем он.               — Я до последнего сомневался, но ты просто кудесник, чертова Скумбрия! — завопил Накахара и в порыве нежности схватил психолога за щеки, притягивая к себе и крепко целуя в скулу.               Осаму невольно передернуло. Конечно, было приятно внимание литературоведа, но к такому жизнь Дазая не готовила. Психолог понимал, что Чуя просто на эмоциях, но все равно ощущалось как-то странно. Некомфортно. Хотя радостное лицо литератора рассеивало панику.               — Ты только что чмокнул меня в щеку, — вернув самоконтроль, недовольно пробухтел Осаму, тыльной стороной ладони стирая влажный след от губ Накахары со своей скулы.               — Потому что ты заслужил, придурок-Дазай! — весело пояснил Чуя, наконец-то отлипая. Психолог не сторонился прикосновений, но все равно предпочитал обходиться без них. Личное пространство и все такое.               — И что же я сделал? — ухмыльнулся он, вскидывая бровь и поудобнее перехватывая книжки левой рукой. От внезапного приступа нежности литературоведа Осаму чуть не выронил их.               — Ацуши! Такого прогресса я не ожидал! Сколько вы занимаетесь? Месяц с небольшим? Это просто уму не постижимо! — завопил Накахара, активно жестикулируя руками и сверкая голубыми глазами.               — Чибик, тебе придется выражаться более конкретно, а то я не понимаю, — осклабился Дазай, демонстративно задирая подбородок повыше, чтобы сверху вниз посмотреть на приятеля. А потом наоборот наклонился к нему, ехидно прошептав. — Или тебе тоже нужны уроки по общению? Накаджиме вон помогают, авось и ты обучаемый!               Чуя в злобе искривил лицо, а потом, переведя взгляд куда-то вбок, вновь расплылся в яркой улыбке, привлекая к ним внимание размахиванием рукой.               — Ацуши! Иди сюда, похвастайся! — завопил он, с отеческой гордостью глядя на парня.               Психолог на секунду перестал улыбаться, заметив его. Накаджима выглядел каким-то поникшим, еще более зажатым, чем обычно, даже опечаленным. «Как-то он не рад своим успехам» — приметил мысленно Осаму, наблюдая, как подопечный подходит к ним, нервно заправляя длинную прядь за правое ухо.               — Здравствуйте, Дазай-сан, — кивнул парень, опуская взгляд себе под ноги, стоило ему приблизится к старшим.               «Что-то тут нечисто» — сощурился Осаму, но вслух произнес только приветствие.               Зато сказал литературовед:               — Ты какой-то хмурый, Ацуши. Что случилось?               — Ничего, Накахара-сан, все хорошо, — промямлил Накаджима в ответ, теребя пальцами шнурок от капюшона своей белой толстовки, которую носил в школе вместо положенной по уставу рубашки.               Дазай молча наблюдал, как Чуя в удивлении вскидывает брови, а затем шагает ближе к ученику, всматриваясь в его лицо.               — Обычно ты зовешь меня по имени с суффиксом, а тут по фамилии. Точно что-то произошло. Я могу чем-то помочь? — обеспокоенно спросил Накахара, пытаясь поймать бегающий взгляд Ацуши.               Парень от этого еще сильнее сжался, зажмурился и усиленно замотал головой:               — Нет, спасибо, все в порядке… Мне… Мне нужно идти в студию на урок живописи! Извините!               И прежде, чем старшие успели что-то сказать или сделать, Ацуши бросился в класс за сумкой, а потом быстро засеменил к лестнице, вжимая голову в плечи. Дазай проводил его удивленным взглядом, после присвистнув.               — Но он же любит похвалу… — недоуменно протянул психолог, переглядываясь с Чуей. Его лицо было задумчивым и каким-то виноватым, из-за чего Осаму совсем растерялся. — Что ты там хотел рассказать?               — Мы сегодня разбирали стихотворение одно, и Накаджима анализировал его просто волшебно! Правильная, богатая речь буквально рекой из него лилась! — ответил Накахара, вернув себе часть былого возбуждения. — И, зная твою нелюбовь к поэзии, вряд ли ты ему суфлером работал. Однако он и правда начал лучше говорить, больше понимать.               — Но что-то тут нечисто, — продолжил психолог, покивав самому себе.               — Вообще-то… — начал вдруг литературовед, но замолчал, так и не договорив.               — Ну же, Чуя, рассказывай, сам же понимаешь, что это важно, — подстегивал Дазай, недоверчиво глядя на Накахару. Тот стоял, опустив голову и покусывая свою нижнюю губу, терзаемый какими-то чувствами, которые Осаму до сих пор не доводилось видеть на его лице. Это настораживало. И нервировало. Любопытный по натуре, психолог отчаянно жаждал узнать все то, что от него старательно прятали, но по долгу службы и из человеческого сострадания он терпел и позволял раскрыться самостоятельно. Но не таким же образом! Сказать одно слово, подогревая интерес, и молчать! Самая жестокая пытка!               — Это стихотворение было о безответной любви, — тихо пояснил Чуя, глядя в сторону лестницы, по которой спустился — сбежал от них — Накаджима.               «Точно. Он как-то упоминал об этом» — мысленно покивал Осаму, лихорадочно соображая. «Вроде бы эта история произошла полгода назад. Неужели он не отошел? Подростки же быстро все забывают: вчера повстречались, сегодня разбежались, завтра замутили с кем-то еще. Или же отказ был слишком грубым? Тогда и проблемы с самовыражением не из приюта, хотя он тоже повлиял, а полугодовой давности. Значит, надо помочь ему справиться с этой любовью, чтобы раскрыть его в полной мере» — размышлял Дазай, в задумчивости потирая переносицу двумя пальцами.               — Я знаю, что там произошло, — вдруг заговорил литератор, устало вздыхая. Психолог с интересом поднял брови, ожидая объяснений, но Накахара лишь покачал головой. — Не я должен тебе об этом рассказывать. Оставь это парню.               — Это так сильно его задело? — уточнил Осаму под звонок на следующий урок.               — Даже сильнее, чем может показаться на первый взгляд, — кивнул Чуя. А потом проникновенно посмотрел в его глаза и умоляюще протянул. — Помоги ему. Я знаю, ты сможешь. Дай парню расцвести и окрепнуть. У него полно внутренних демонов, обгладывающих его кости. Исцели его.               И Дазай как-то сразу понял, что литератор говорит именно о нем, а не о коллеге-психологе.