Последствия

В этот раз Кэйа заходит в поместье как гость. Распущенная прислуга не встречает его на пороге в небольшом поклоне, никто не предлагает испробовать ужин и дверь приходится открывать самостоятельно. Кэйа, безусловно, любил этот фарс для аристократов, но в этот раз, когда все его мысли окончательно переключились с работы на одну течную омегу, просто проигнорировал все свои недовольства. Дом Дилюка стал пахнуть вином и сладостью. Последним — очень тонко, но этого хватало, чтобы Кэйа безошибочно шел на запах в сторону спальни, который становился отчетливее с каждым шагом. Может быть, он слишком сильно скрипел половицами на лестнице или невольно выпустил феромоны, но у самой двери, раньше, чем он даже успевает коснуться ручки, его перехватывает Дилюк. Втягивает носом воздух, неодобрительно фыркает и морщится. Он на удивление одет, хоть и непривычно растрепан, и судя по тому, как поправляет складки на рубашке и смахивает невидимые пылинки с плеча, куда-то собирается. — Не могу вечность тут сидеть, — поясняет он, когда заставляет Кэйю шагнуть назад, порывисто накидывая свой сюртук на плечи. — Не хочу уходить, но мне нужно. Ты видел Эльзера? — В доме его нет, — в этот момент лицо Дилюка становится еще более недовольным, насколько это может показать Дилюк, и Альберих понимает, что в данный момент его считают дураком. Дилюк сам запретил прислуге заходить внутрь, его высказывание было очевидным. — На винокурне… не обратил внимания. Они стоят возле комнаты еще немного, и Кэйа терпеливо ждет, пока Дилюк не торопясь оденет себя в его привычный повседневный наряд и поправит волосы. Он понимает, что за этой медлительностью скрывается желание что-то высказать, — догадывается даже по сведенным вместе бровям, — и это что-то кажется Дилюку настолько его недостойным, что он предпочитает по-глупому молчать. — Как он? — решается начать Кэйа. Дилюк вздыхает, скрещивает руки на груди. — Ест, спит, читает или ходит по дому, иногда — ласкается. Чаще всего все же ест и спит. Почему он… ни разу не потек за сегодня? Ах, вот оно что. — Он же не может течь целыми сутками. У каждой омеги это индивидуально, но у всех течка проходит волнами с разной длительностью и интервалами. Хотя Путешественник, кажется, более стойкий ко всем проявлениям вторичного пола. А еще альфа может заставить омегу потечь быстрее и обильнее, но об этом Альберих тактично умолчал. Для таких фокусов нужен опыт, отсутствие стыда и хорошего воспитания, и если первое приобрести не составит труда, вести себя настойчиво и грязно — далеко от воспитания Рагнвиндра. Его когда-то тоже воспитывали подобным образом, но потом… потом что-то пошло не так. Если быть точным, Кэйа просто узнал многое, заводя знакомства с разными, порою сомнительными людьми, и все его аристократическое воспитание пошло по одному месту. — Еще он жаловался на спазмы, я дал ему грелку. Но вообще, я не уверен. Кэйа на всякий случай согласно покивал. Об этом он, пожалуй, и сам был плохо осведомлен. — Ты же сам как живая грелка. — Да. Мне пришлось час просто сидеть с ним в обнимку, пока ему не стало «слишком душно, Дилюк, уйди», а потом «без тебя холодно, Дилюк, подойди», — Дилюк редко когда менял интонации в голосе, даже если кого-то передразнивал, и Альберих невольно прыснул от того, как это звучало его низким скучающим голосом. Видимо, Дилюк начинает осознавать легкую капризность и переменчивость настроения во время течек. Тем не менее, Дилюк был… не столько зол, сколько огорчен и растерян. Наверняка бедняга надышался течной омегой, а его еще заставили целомудренно сидеть рядом и греться, испытывая выдержку. Альберих видел, как Дилюк срывается. Это случается редко, но если случается, он обычно горячится так сильно, что едва это осознает. Держаться рядом с течной омегой должно было быть очень сложным для него. — Сколько раз у вас был секс? — Я не собираюсь отвечать на этот вопрос. Кэйа едва сдерживает свое желание закатить глаза к небу. Или к потолку, если быть точным. — Перестань ревновать, глупый альфа, и давай вспомним, что мы сейчас в одной лодке и должны терпеть друг друга. Хотя бы эти пару дней. — Дважды. Кэйа недоверчиво выгибает бровь. Дважды за целые сутки, пока они полностью были предоставлены друг другу. — Я же сказал, чаще всего он ест и спит. — И больше любит пальцы, — наугад ткнул пальцем в небо Кэйа. — Да. — Да, — и попал. Он не ревнует, не ревнует, он взрослый, опытный и умный альфа, он понимал это и держал себя в руках даже когда оставлял их вдвоем, зная, что это может закончиться чем угодно, от засоcов до полноценной сцепки. Почему сейчас, когда он на мгновение представил дрожащего и раскрытого на чужих пальцах Итэра, так кольнуло? — Ладно. — Ладно, — возвращает ему Дилюк, и Кэйа едва подавляет в себе желание с ним подраться за передразнивание. — Я вернусь. Не… просто не натвори дел, хорошо? — Как скажешь, мастер Дилюк, — отвечает Альберих, и только тогда они наконец расходятся. Кэйа проводил взглядом фигуру хозяина дома до самой входной двери, прежде чем положить ладонь на ручку и остановиться, внимательно принюхиваясь. Сладко, возбуждающе, но еще не так сильно, чтобы сорвало крышу в желании вылизать дочиста омегу, находящуюся за дверью. Правда, это вовсе не отрицало тот факт, что Кэйа хотел бы трахнуть его языком прямо сейчас с совершенно ясной головой. Итэр спит, укрывшись тонким одеялом. На тумбочке рядом с лекарством лежит грелка, альфа трогает ее рукой — остывшая. Итэр свернулся калачиком, обняв живот руками, вокруг него нет ни одной пропахшей Дилюком вещи или мягких подушек — только те, которые у изголовья. Итэр совершенно не умеет облегчать течки самостоятельно, а учитывая тот факт, что в обычное время он подвержен влиянию своего вторичного пола меньше, чем среднестатистическая омега, — Кэйа думает, это из-за того, что он не принадлежит их миру, — это обещает быть проблемой. Кэйа не тратит время на то, чтобы разглядеть заспанное личико. Он стягивает с себя накидку, расстегивает с облегчением корсет, — его талия позволяла носить корсеты безболезненно и с возможностью спокойно дышать, более того, двигаться во время сражений, но идеальная осанка в течение всего дня все равно выматывала, — и вытаскивает себя из сапог. Звяканье его многочисленных украшений будит омегу, Итэр трепещет ресницами, морщит маленький нос, но через какое-то время все равно проваливается в полудрему. Альберих подныривает под легкое летнее одеяло, прижимаясь обнаженным телом к омеге. В этот раз на Путешественнике самая простая ночная рубашка без пуговиц, с открытыми руками, стягивающаяся через верх одним движением. Не иначе Дилюк проанализировал свои ошибки и сделал выводы. Кэйа растирает запястье, чтобы нагрелось, и подкладывает под нос Итэру, немного выпуская естественный запах. — Добрый вечер, пташка, — шепчет он в самое ухо, и Итэр незамедлительно реагирует на щекотку, уворачиваясь и прижимая голову к плечу. К счастью, Кэйа фиксирует его достаточно крепко, чтобы у него ничего не получилось. Через какое-то время невнятного шепота в ушную раковину и вялых попыток скрыть ушко в тихом месте Итэр таки открывает глаза. — Кэйа, — немного раздраженно тянет он и бодается ногой. — Отстань, Кэйа, я же спал. — Конечно, — легко соглашается Альберих, — спи. А сам кладет руку на чужое бедро, поглаживая, и Итэр напрягается под его руками, взволнованно зашевелившись, дышит чаще, и Кэйа с удовольствием наблюдает за тем, как до него, наконец, доходит, что рядом лежит альфа, — да, доходит до Итэра всегда немного с опозданием, зато реакции прекрасны — именно те, что ожидаются от течной омеги, — и он втягивает осторожно воздух носиком. Альберих просовывает левую руку под голову омеге, услужливо подсовывая другое запястье под нос. Итэр сначала прижимается к нему, расслабляясь, и когда Альберих открывает рот для похвалы, порывисто переворачивается и утыкается лицом в шею. Кэйа несдержанно рычит, не ожидавший такого маневра. — А ты, оказывается, жадина. Итэр предпочитает ничего не комментировать. Втирается носом и щекой в чужую шею, ласкаясь, и когда Кэйа пытается от него отодвинуться, цепко хватается за обнаженные плечи и прижимается еще ближе. — Ит… Итэр, — предупреждает Кэйа, но Итэру все равно — он и ногу поверх закидывает. Сползает пониже и, повозившись, утыкается лицом Кэйе в грудь, переместив бедро на талию. Когда Альберих в очередной раз пытается сказать, что еще одна такая выходка, и Итэр будет без вариантов лежать лицом в подушку с поднятыми бедрами, омега целует его в выемку между ключицами. Кэйа, конечно, знал, что он привлекательный, в конце концов, они с Дилюком на пару делили звание самого желанного холостяка Мондштадта. Рубашки с глубокими вырезами, на которые Джинн пыталась сделать замечание один раз на его памяти, прежде чем смириться, он носил, потому что мог и хотел. Он весь был мощным и мускулистым, как и многие служащие, чья работа еще не превратилась в бумажную рутину, что было плохого в том, чтобы обнажить какую-то часть своего тела? Он даже тратил время на то, чтобы удалить растительность, — и это была не самая приятная процедура, объективно, — и судя по слюнявым взглядам людей всех полов, часть из которых переходила в желание засунуть пальцы под его рубашку, а затем и в действие, это успешно работало. Когда это сработало на Итэре, он не был удивлен, но этот маленький обманщик мог бы и не строить из себя вечно смотрящую только Кэйе в глаза невинную омегу, раз уж осыпает десятками поцелуев его грудь и не может оторваться. — Ну, чего прилип? — мягко зовет Альберих, когда все это начинает затягиваться, а омега и вовсе подключает в ход ноготки, царапая смуглую кожу, и по алым щекам и блестящему взгляду, направленному в одну точку, альфа безошибочно угадывает, что до идеи погладить его соски вообще не далеко. Омега пахнет, сладко и возбуждающе, и ласкает со всем желанием, хоть и на голых инстинктах, но Кэйа все равно вынужден оттянуть Итэра за косу, притираясь твердеющим членом к паху. Альберих не особо любит, когда трогают его грудь. Слишком… Да просто слишком. Может быть, в другой раз, когда течка Итэра пройдет и он будет достаточно трезв разумом, терпелив и внимателен, Кэйа ему позволит, о чем и говорит обиженному омеге на ухо, в ответ получая гневное сопение. Приходится выпустить запах еще сильнее, чтобы успокоить омегу, у которого забрали желанное развлечение. Он без труда переворачивает Путешественника на спину, нависая, и какое-то время они лениво целуются, пока Кэйа не задирает ночную рубаху до груди, тут же прикладываясь к обнаженному животу. — Дилюк сказал, ты за весь день не потек, — осторожно говорит Кэйа, вскидывая взгляд вверх. У него стоит, не болезненно, но крепко, чужой запах и взаимное влечение всегда действовали на Альбериха быстро и безотказно, но Итэр даже не влажный, не говоря уже о том, чтобы собирать смазку с бедер. Альфа и его запах должны действовать на омегу аналогично, и Кэйа очень старается быть терпеливым, чтобы позволить омеге потечь. Судя по тому, как Итэр смущается и отворачивает голову, ему не особо приятна эта тема. — Я не знаю? Я должен течь постоянно? — Ты пахнешь течкой. Возбуждением. Вкусно, — отзывается альфа и звучно целует белый живот. — Действуешь на инстинктах, почти не думая, но еще достаточно в своем уме, чтобы все помнить и даже связно говорить. Я и Дилюк плохо стараемся для тебя? Итэр даже задыхается, когда Кэйа выдает последнюю фразу. Тараторит отрицания, вцепляясь пальцами в волосы альфы, затем понимает свою грубость и просто поглаживает Кэйю по голове, словно кота. Альбериху смешно. Он бросил это просто так, прекрасно зная, что из него хороший любовник, но Итэр, видимо, воспринял его слова серьезно, поэтому Кэйа молча слушает, какие они прекрасные альфы и как Итэру нравится все, что они делают. Когда Кэйа добирается губами до лобка, зарываясь пальцем в состриженные белые волоски, — у омеги по всему телу волосы были настолько светлыми, что их едва было видно, — Итэр крупно вздрагивает, неожиданно сводит ноги вместе, закрываясь, и Альберих не понимает, что он сделал не так, если минуту назад омега только сжимала пальцами простынь и дрожала бедрами только от удовольствия. Итэра в какой-то момент даже пришлось придержать, чтобы не получить коленкой по лицу. — Кэйа, стой, подожди, — альфа приподнимает голову, прижимаясь щекой к бедру. Итэр еще не течет, но все равно предсказуемо пахнет там слаще. Бедро у него тренированное, крепкое, Кэйа не отказывает себе в удовольствии прикусить нежную кожу. — У меня все саднит там с самого утра и все еще не прошло. Пожалуйста, будь… аккуратнее. «Пожалуйста, будь аккуратнее» с течным омегой, которого желаешь повязать… Это будет сложно даже для Альбериха. Он отодвигается подальше, потираясь тяжелым членом о простыни и пачкая ткань, и касается пальцами покрасневшей дырочки, заставляя Итэра уязвимо вздрогнуть. Итэр с непривычки был сильно растянут, и его стоило бы готовить пальцами до течки долго и последовательно, чего никто, — даже сам Итэр, — конечно же, не делал, да и Дилюк, бравший омегу вне пика течки, вряд ли тут помог. Обычно течки существенно облегчают проникновение и таких проблем не бывает, но это Итэр, и Итэр не совсем обычная омега. — Иногда мастер Дилюк перестает меня слушать, — подтверждая его мысли, говорит Итэр. Затем, видя что-то в лице альфы, поспешно добавляет: — Он не был грубым, честно. Альберих тяжело вздыхает, задумавшись. Знал бы эта маленькая пташка, какими грубыми бывают они оба, был бы напуган. Но с ним так нельзя. По крайней мере, не в его первые разы. — Кто-то хотел прокатиться на моем лице с утра? — нежно и певуче тянет Кэйа, стараясь скрыть в голосе разочарование. Черт возьми, он так хотел взять его этим вечером, так хотел войти в узкое нутро и неспешно двигаться, растягивая удовольствие и вслушиваясь в сладкие несдерживаемые стоны… Видимо, это придется перенести еще дальше. Кэйа снимает с омеги рубашку и удобно устраивается на спине, разводя руки в приглашающем жесте. Итэр настолько неопытен и неловок, что Кэйа только по его мечущемуся взгляду может угадать, что он не то чтобы имеет понятие, о чем вообще просил. Поэтому Кэйа услужливо помогает ему, веля вцепиться руками в спинку кровати и подлезая под омегу самостоятельно. До сегодняшнего дня Альберих не позволял кому-то кататься на его лице, — если быть точным, никто просто не просил, — поэтому в каком-то смысле для них обоих это будет новый опыт. Итэр выглядит смущенным, когда смотрит на него сверху вниз. Это забавно. Ему несколько сотен лет, если верить его же историям, но все человеческие эмоции он испытывает и показывает так, будто проживает одну человеческую жизнь. Кэйа бы, наверное, устал к тому моменту так много ощущать. Итэра, кажется, все устраивает. Альберих сминает ягодицы в ладонях и, прикрывая глаза, направляет бедра омеги вниз. Итэр издает свой жалкий скулеж сразу же, ни секунды не сопротивляясь или сдерживаясь, и Кэйа усмехается. Альберих только дразнит кончиком языка чувствительную дырку, думая, что если бы омега текла сейчас, он бы жадно слизывал сладкую смазку, наслаждаясь. В идеале, он мог бы дразнить его дольше, едва касаясь, затем — держать у грани и не позволять кончить, но Кэйа эгоистично хотел, чтобы Итэр потек скорее. Так будет лучше, и слаще, и еще горячее, и если пташка снова заплачет от удовольствия, Кэйа будет удерживать его в этом состоянии как можно дольше. Альфа тянет его еще ниже, лижет широко и длинно, задавая себе четкий темп. Он давно выпустил запах, полный собственного возбуждения и слепого желания, течная омега сидит на его лице и постанывает от удовольствия и смущения. Когда по бедрам Итэра потечет прозрачная сладость — просто вопрос времени. Итэр начинает активно подмахивать бедрами, когда у Кэйи уже начинает уставать язык. Честно говоря, это куда сложнее, чем ему казалось, и он ведь даже не набирал быстрого темпа. Хватку на ягодицах приходится ослабить, позволяя Путешественнику двигаться самостоятельно, и Альберих даже халтурит, уменьшая амплитуду ласк. Все равно Итэр буквально использует его язык самостоятельно, и судя по его закрытым глазам, уязвимо сведенным бровям и мягким стонам, не то чтобы его волновало, как Альберих себя чувствует. На удивление это сильно заводит. Омега, который открыто наслаждается им, вероятно, совершенно позабыв, что Кэйа — это не только мокрый язык, губы и руки. Кэйа не возражает, когда Итэр довольно скоро переходит на быстрый темп, а дыхание его становится более поверхностным. Не останавливает, когда тот обхватывает член ладонью и начинает с медленных поглаживаний. Кэйа только тянется к своему, вторя движениям, и думает, что, может быть, он и не возражает кончить вот так, как бы сильно ему ни хотелось протолкнуть узел внутрь подвижного, теплого Путешественника. Узел растянет его слишком сильно. Без обильно текущей смазки и всплеска гормонов Итэр начнет скулить скорее от боли, чем от удовольствия. Наверное, Кэйа должен заботиться о нем больше. Не позволять какое-то время проникновений, растягивать пальцами, но все, о чем он может думать более-менее рационально, это как дождаться пика течки, чтобы Итэр не чувствовал боли вовсе. Может быть, не будь Итэр в течке, выдержки Кэйи хватило бы и на подобное. Сейчас, когда он несдержанно подбрасывает бедра вверх, толкаясь в собственный кулак и жадно вдыхая течный омежий запах — нет. Смазка льет ему на язык неожиданно, и потому вызывает совершенно неконтролируемые животные порывы. Альберих несдержанно вцепляется в белое бедро, царапаясь, и поднимает корпус, чтобы перевернуть омегу на спину и перехватить инициативу. Ему не позволяют, и это даже ошарашивает. Итэр держит его ногами крепко, весом заставляя улечься обратно, бормочет: — Верни-верни-верни. И Кэйа думает долгих несколько секунд, использовать ему подчинение или нет, прежде чем все же позволить омеге остаться сверху. Это не исключает того факта, что он впивается ногтями в мягкие ягодицы, притягивая, и с удвоенным рвением начинает вылизывать текущую дырку, сыто облизываясь. — Ну наконец-то ты течешь, пташка, — бормочет Кэйа, разбивая фразу на четыре захода, потому что иначе что-либо сказать и не получается, и он даже не уверен, что это было разборчиво и слышно. — Сладкий. Такой вкусный. Умница. Поменяемся? Итэр отрицательно мотает головой, крепче цепляется за спинку, и стоны его превращаются в сорванное дыхание, уступая место звукам влажной смазки и хлюпающей слюны. Это даже слышится так, как будто Кэйа его ест. — Быстрее, Кэйа, ну же, — жалуется Итэр, вцепляясь пальцами в синие волосы, отодвигая пряди в сторону и открывая вид на скрытый за повязкой глаз. Язык Кэйи уже немеет, и он упрямо смыкает губы, заставляя омегу скулить от неудовлетворения. Ему хочется поменять их местами. Подмять омегу под себя, вцепиться зубами в его плечо, потому что шея все еще скрыта ошейником, притереться членом между влажных ягодиц. Итэр блокирует его вторую попытку поменять их местами. — Ты же умеешь слушаться, пташка, я же видел. Тебе же понравится. — Понравится, — легко соглашается Итэр. — Но сейчас хочу так. Пожалуйста, Кэйа, пожалуйста… ну, высуни язык, прошу тебя. Ох, Архонты. Он настолько нетерпелив, что даже позволяет себе попытаться разомкнуть его губы пальцами. Когда омеги такое себе позволяли… Кэйа рычит недовольно, мотая лицом в сторону и скидывая руку, но все же высовывает язык наружу. Слюна и смазка залили ему весь подбородок и, кажется, даже щеку. Кэйа уже не успевает сглатывать, позволяя свободно двигаться на своем лице и быстро лаская языком и губами нежное местечко. Когда Итэр кончает, Альберих терпеливо дожидается, когда его бедра отпустит оргазменная дрожь, — и ему приходится их фиксировать, чтобы его голова не пострадала, в конце концов, он помнит, какой Итэр сильный, — и наконец-то подминает омегу под себя, поймавший момент его слабости. — Наездился? — сорванно интересуется Кэйа, быстро вытирая тыльной стороной ладони рот. Итэр настолько разнежен, что даже не отвечает. Только смотрит заворожено, блестит глазами, — нравится лицо альфы в своей же смазке, м? — Кэйа разводит его ноги шире, накрывает омегу собой, чтобы наконец-то дотянуться до плеча и оставить глубокий укус на чистой коже. С другой стороны красуются такие же синеватые следы от зубов и передних клыков, и Альберих заставляет себя не обращать на них внимания. Это не метка, в конце концов. Под конец течки Итэр весь будет украшен их следами. Итэр постепенно приходит в себя, запускает пальцы в волосы, поглаживая затылок альфы, и не с первого раза, но все же издает мягкий мурлыкающий звук, когда прижимается щекой к виску Кэйи. Ответить Альберих не успевает, потому что Итэр подлезает ниже и обхватывает его стоящий член ладонью, поглаживая. — Быстрее, пташка, ну же, — кидает в отместку Кэйа, и омега недовольно сопит, но слушается. Альберих утыкается в его макушку, удерживая вес только на одной руке, чтобы положить ладонь поверх руки омеги и задать правильный темп. Альфа не отпускает его руку, даже когда кончает на подтянутый живот и снижает скорость движений, продлевая удовольствие. — Я запомню, — бормочет Путешественник куда-то в его ключицу. — Постарайся, пташка. В следующий раз я бы предпочел кончать только с твоей помощью, — фыркает Кэйа и перекатывается в сторону, чтобы не придавить Итэра своим весом. Он вымотан немного и его спокойно хватит на еще один-два захода точно, если, конечно, его язык не будут так активно использовать. Итэр же небрежно вытирает сперму о край простыни, — вот чертенок, — прежде чем подползает к нему поближе, кладет ладошку на пах и невинно спрашивает: — Можно потрогать? И Кэйа понимает, что он говорил про узел, только тогда, когда Итэр уже пытается обернуть вокруг него кольцо из пальцев и все его внимание направленно именно туда. Это немного… смущает. Он не привык к тому, чтобы его узел так внимательно рассматривали. — Пташка, дай мне отойти хотя бы полчаса, — просит Кэйа, перехватывая чужую ладонь, когда интерес омеги превращается в неприкрытые ласки. Не сейчас. Теперь им нужно подождать, пока спадет узел. Кэйа думает, что ему все же стоило сцепиться с течным омегой, чтобы полностью удовлетворить его хотя бы на время. Иначе Итэр какой-то слишком активный, оживающий быстро и готовый буквально через несколько минут. — Но… Но я хочу, ты же первый начал, — взгляд у него настолько обиженный, словно у котенка брошенного, и Кэйа успокаивающе целует Путешественника в лоб, закидывая его бедро на свою талию. — Давай поласкаю тебя пальцами? Ты уже потек, так что больно тебе не будет. — В прошлый раз тоже не было, а потом все болело. Ну, тут Кэйа, может быть, чуть-чуть просчитался. — Ты привыкнешь к растяжению со временем, и тебе никогда не будет больно. Даже если ты будешь заниматься сексом вне течки, — Кэйа подносит пальцы туда, где все влажно, тепло и липко от смазки и его слюны, пока что только дразня прикосновением. — Так как насчет пальцев? — Пожалуйста, — отвечает Итэр и неосознанно двигает бедрами, цепляясь за плечи альфы. — У Дилюка хорошо получалось. Вряд ли Итэр сказал это, чтобы осознанно позлить, скорее вбросил как небольшое жизненное наблюдение, но Альберих едва удерживает себя от того, чтобы надменно фыркнуть. — Ну, если уж у мастера Дилюка хорошо получалось… — То вам придется постараться, чтобы быть на уровне, ка… ах… — он трогательно жмурится, когда Кэйа вводит первый палец, — капитан. Маленький… провокатор. Итэр, к счастью капитана кавалерии, имеет не такие частые пики течки, чтобы выжимать все силы из альфы вне гона, явно имеющего меньше выносливости для секс-марафонов, так что ему быть бы более аккуратным в своих высказываниях, если он не хочет быть тем, кто раньше выбьется из сил и будет просто пускать слюни в подушку, бессильный даже подмахивать. — Аккуратнее, пташка, — сладко предупреждает Кэйа, неспешно двигая запястьем. Итэр очень тихо постанывает на каждое движение, уткнувшись носом в шею. Не отвечает, не открывает глаза, не подмахивает, просто наслаждается процессом, царапая ноготками плечи, когда ему становится совсем хорошо. Кэйа умиленно вздыхает и, честно постаравшись, издает короткий мурлыкающий звук на ушко омеге, спустя секунду полной тишины получая в ответ такое же мелодичное мурчание. «Мне уютно с тобой». Кэйа рад, что это взаимно.