***
— Где он?! Где Хули Цзин?! Чужие клыки крепче стискивают горло, и он захлёбывается собственной кровью. Вместо ответа раздаётся лишь сдавленный хрип и противное бульканье. «Пожалуйста… Мне страшно! Я не хочу умирать…» Он видит лишь покрытый красными пятнами белый мех, а потом перед глазами начинает темнеть. — Где он?! Говори! «Я не могу сказать! Ты совсем обезумел, отпусти!..» И снова получается лишь отчаянно сипеть, проходясь когтями по чужой груди в тщетной попытке оттолкнуть. «Я не могу больше… Сдаюсь…» Он чувствует кровь. В горле, на горле, везде… Последнее, что он слышит — полный боли рёв, а затем — тьма.***
Лань Сичэнь резко распахивает глаза и начинает кашлять, отхаркивая кровь. Когда в лёгкие начинает нормально поступать кислород, он чувствует, как чужие руки заботливо укладывают его обратно, и понимает, что лежит на чьих-то коленях. Знакомые пальцы снова касаются его шеи, ласково поглаживая, словно массируя, осторожно обводя вновь открывшиеся шрамы, но не касаясь их, и он чувствует тепло вливаемой в него духовной силы. — Стой!.. Прекрати!.. — Лань Сичэнь хрипит, пытаясь оттолкнуть от себя руку, но его запястья перехватывают и снова укладывают на место. — Тш, — коротко шикает на него Цзян Чэн. Он сидит с закрытыми глазами, предельно сосредоточившись, аккуратно придерживает голову духа у себя на коленях и продолжает вливать духовные силы. — Ваньинь, перестань, — выдыхает Лань Сичэнь. — Ни одному заклинателю не хватит духовных сил, чтобы исцелить раны духа, даже такие незначительные… — Я попросил тебя помолчать, — ворчливо одёргивает его Цзян Чэн, чуть хмурясь, но глаз не открывает, своего занятия не прерывает, и через несколько минут дракон с удивлением чувствует, как боль утихает, а раны снова закрываются, покрываются целительной коркой. — Ч-что… Он резко садится, и на этот раз Ваньинь не останавливает его, устало привалившись спиной к камню. Лань Сичэнь судорожно ощупывает кожу на горле и с удивлением чувствует пальцами лишь шероховатости шрамов. — Как ты это сделал? — невольно воскликнул он, поражённо глядя на заклинателя. — Тише ты, Мо Сюаньюя разбудишь, — морщится Цзян Чэн, зябко кутаясь в плащ. Похоже, эта попытка сильно вымотала его, и следующими словами он подтверждает это: — Если ты так полон энергии, сторожи дальше сам. Я устал. На языке Лань Сичэня вертится множество вопросов. Он доподлинно не помнил, как и откуда у него взялись эти шрамы. О произошедшем он знает лишь поверхностно со слов брата, и именно брат обычно оказывался рядом и помогал ему, когда после очередного кошмара Сичэнь просыпался, харкая кровью. Но брат был духом. Был драконом, как и сам Лань Хуань, и ему было гораздо проще исцелять с помощью духовной энергии. Духам, от природы обладавшим огромными её запасами, по сути, состоявшим из неё, было несложно исцелять друг друга или людей (и то, в последние годы по неизвестным причинам любое применение духовной силы давалось всё сложнее). Редкий заклинатель, достигнув вершин мастерства, мог исцелить таким образом кого-то, чья сила не превышала его собственную. И ни один человек никогда не мог исцелить духа… Лань Сичэнь никогда не слышал о таком. Но тем не менее вот перед ним сидит человек, спасший его из сетей, а теперь закрывший его раны с помощью духовной силы, как это делал брат. И пусть это далось ему явно тяжело, он смог… Дракон хотел подробнее расспросить его об этом, но, глядя в измождённое лицо Цзян Чэна, промолчал. Снова проглотил все неуместные вопросы, как было тогда, на озере, когда он впервые увидел шрамы. — Конечно, — тихо произнёс он, кивнув. — Отдыхай, я посторожу до утра. И… спасибо тебе, Ваньинь. Но никто ему уже не ответил. Цзян Чэн уже мирно спал, запрокинув голову, и во сне вечная складка между хмурящимися бровями впервые разгладилась…***
— Мо Сюаньюй, ответь-ка мне на один вопрос, — протянул Цзян Ваньинь, вороша угли в костре. Прошла неделя, как они пересекли границу, и, по примерным прикидкам, через три-четыре дня они должны будут оказаться у подножия хребта Синлу. — Нет-нет-нет, я больше ничего не скажу! — юноша замахал руками, словно отгоняя мух, и для верности активно замотал головой. — Я и так чувствую, что предаю доверие друга! И я бы ни за что не сказал вам даже того, что вы от меня услышали, если бы вы не обещали не вредить ему и не спасли меня. Цзян Чэн хмыкает, оставляя костёр в покое. — Похвальная преданность. Но я собирался спросить не об этом. Скажи, в каком из Домов Бессмертных ты обучался? Уголки губ юноши тут же печально опустились вниз, а сам он сжался и обхватил колени руками, словно снова готовился к побоям. — Башня Кои, господин, — тихо сказал он. — В Земле Птицы. — Башня Кои? — переспросил Лань Сичэнь. — Ну, конечно! Я всё не мог понять, почему твоё имя кажется мне знакомым? Ты — один из сыновей Золотого Павлина, верно? Брат Великого Змея, Цзинь Гуанъяо. Мо Сюаньюй вздрогнул, словно от удара, и уныло кивнул. — Я вспомнил тебя, — мягко улыбнулся Лань Сичэнь. — Видел пару раз, когда я навещал младшего брата. Он очень тепло отзывался о тебе… Что же такого случилось, что тебя выгнали? Юноша закусил дрожащую губу, словно пытаясь сдержать рвущиеся наружу слёзы. — В деревне Мо вам сказали правду, господин, — тихо прошелестел он, пряча лицо в сгибе локтя. — Я предал доверие старшего брата и оскорбил его… своим вниманием. Над поляной повисла тяжёлая тишина, пока все пытались переварить услышанное. «Собственного брата?» — ошарашено подумал Цзян Ваньинь. — «Я думал, его вышвырнули за то, что он преследовал кого-то из бессмертных духов, и этого уже было бы достаточно! Но я и подумать не мог, что этим «кем-то» окажется сам Цзинь Гуанъяо, да ещё и то, что они двое братья! Они же совершенно не похожи!..» — Сюаньюй, ты… — осторожно подал голос Лань Сичэнь. — Я не знал! — неожиданно отчаянно выкрикнул юноша, вскидывая лицо. — Матушка умерла, так и не сказав, кто из бессмертных является моим отцом! Когда я прибыл в Башню Кои, отец так и не сказал мне ни слова, никак не дал о себе знать! Я думал, что он не желает разговаривать с сыном от смертной женщины, что сперва должен доказать, что чего-то стою. Не понимал, почему все так смотрят на меня, словно я одним своим существованием оскорбляю их… И лишь Яо-гэ был добр ко мне, лишь он поддерживал меня, помогал, наставлял. И я… я был очарован. Впервые кто-то, кроме матери, улыбнулся мне, протянул мне руку. Если бы я знал… Я бы никогда не посмел!.. Мо Сюаньюй бессильно опустил голову, разрыдавшись. — Я бы всё равно любил его, — выдавил он между всхлипами. — Но я никому бы не позволил узнать об этом! Ни за что бы не признался… Мне было бы достаточно его доброты! Но я не знал… Не знал!