Владыки лазурно-белых небес

      Ночь плавно двигалась к своему окончанию, и небо уже начало светлеть на востоке, а Цзян Чэн так и не сомкнул глаз. Попросту не смог уснуть, переполненный эмоциями дня прошедшего и ожиданиями дня грядущего. Нет, ну кто же знал, что алкоголь так действует на драконов?       Ваньинь посмотрел на кровать, где мирно спал Лань Сичэнь, каким-то неведомым образом умудрившийся принять благопристойную позу. В лунном свете он был похож на изваяние, выточенное из белого нефрита, а изящные, мягкие черты так и притягивали глаз. Лань Хуань и в обычной жизни был человеком мягким и приветливым, и черты его лица, в отличие от самого Цзян Чэна, никогда не были резкими, даже если он хмурился или сердился, но во сне они разглаживались окончательно. Словно бы Сичэнь всё время прятал за приветливой улыбкой тянущую боль где-то в глубине, а во сне она, наконец, отпускала его, позволяя отобразиться на лице истинному покою.       Цзян Чэн вдруг поймал себя на мысли, что затаил дыхание, любуясь лицом спящего, и тут же мысленно отвесил себе пощёчину, раздражённо отворачиваясь к окну.       «Ты ещё слюни пускать начни, идиот!»       Впрочем, ни волна раздражения, ни смена положения не помогли отвлечься: перед мысленным взором всё ещё стояли наполненные покоем черты, мягкая линия скул, изящный изгиб бровей, нежные губы…       Ваньинь грязно выругался, прикусив щёку с внутренней стороны. Его никогда раньше не интересовали мужчины, и подобные чувства он считал противоестественными. Вспомнить хотя бы, какое раздражение он испытывал, когда видел, как ворковали друг с другом Не Хуайсан и Мо Сюаньюй… Впрочем, если разобраться, подумал он, его в принципе раздражали любые «сюсюканья» и нежности, которые некоторые не считали нужным скрывать в чужом обществе, и дело было отнюдь не в том, какого эти «некоторые» были пола. Хотя нежное воркование двух мужчин определённо вызывало куда большее раздражение… Не то чтобы он считал, что обрезанные рукава не имеют права существовать в этом мире, но определённо не желал иметь с ними ничего общего, и уж точно себя к ним не относил.       Однако, несмотря на внутренние противоречия, он не смог не признать, что Лань Сичэнь чертовски красив. И пусть его раньше никогда мужская красота не привлекала, на дракона, с завидным упорством отказывавшегося оставить его одного, это правило почему-то не распространялось. Взгляд то и дело против воли возвращался к чужому образу, а руки едва ли не зудели от желания осторожно коснуться чужой щеки, мягко погладив пальцами, обвести контур губ…       Цзян Чэн глухо рыкнул, ударив себя по колену. Боль немного отрезвила, помогая собраться с мыслями и тщательно пересмотреть собственные эмоции. Он привык быть честным и всегда прямо говорить правду. И как минимум он привык быть честным с собой, как бы больно это ни было, признавать свою слабость, даже если не показывать её другим. Поэтому понять и принять тот факт, что ему невыносимо нравится Лань Сичэнь и что его к нему тянет, оказалось довольно просто. Однако признание подобного влечения ничуть не избавляло от стыда за него и угрызений совести. Ему казалось, что он порочит подобными мыслями светлый образ человека, который так много для него сделал. Который, несмотря на его обман, оставался рядом, шёл за ним, помогал достичь того, что ему самому было совершенно не нужно, пытался понять проблему, которая была чужда ему, и помочь найти решение…       Ваньинь тяжело вздохнул, снова невольно переводя взгляд на спящего Сичэня.       «Почему ты продолжаешь помогать мне? Как мне отплатить тебе?»       Цзян Чэн стиснул кулаки до боли. Больше всего он боялся того момента, когда Сичэнь узнает правду — то, что он рано или поздно узнает, было неизбежно, как справедливо заметил Серый Журавль. Он боялся увидеть в тёплых глазах разочарование, презрение и ненависть. Лучше было бы закончить всё прямо сейчас, сбежать, как и планировал, пока не стало слишком поздно. Вот он, город И, рукой подать, цель близка, ему больше ничего не нужно, верно? Можно уйти прямо сейчас, пока Лань Сичэнь и Мо Сюаньюй спят. В одиночку закончить начатое и снова затеряться среди сотен людей, пытаясь спрятаться от своего прошлого…       Но он не мог себя заставить. Ваньинь сказал дракону правду: он слишком устал быть один. Лучше он столкнётся с чужой ненавистью и презрением, примет их удар на себя, но снова остаться один на один с самим собой он был не готов…       Из мрачных размышлений его вырвал тихий стон со стороны кровати: Сичэню снова снился кошмар. Цзян Чэн сам не понял, как оказался рядом, осторожно поглаживая чужую шею и вливая духовные силы. Не просто закрывая раны, но даже не позволяя им раскрыться. Лань Хуань тихо всхлипнул, схватившись за его руку, но, вопреки обыкновению, так и не проснулся.       — Тш-ш… Всё хорошо, — с непривычной для самого себя мягкостью прошептал Ваньинь. — Я рядом. Я не уйду. Я же обещал, помнишь? Сичэнь…       Тот что-то невнятно пробормотал во сне, но голос Цзян Чэна странным образом подействовал, успокаивая его, и дракон отпустил чужую руку. Сошедшиеся было к переносице брови разгладились, дыхание снова стало спокойным и размеренным. Шрамы на шее так и остались сегодня не более чем просто шрамами.       Ваньинь тихо выдохнул, только теперь поняв, как бешено колотилось его собственное сердце от страха за другого. Не удержавшись, он всё-таки осторожно провёл большим пальцем между чужих бровей, там, где только что была напряжённая складка, словно желал разгладить её остатки, убедиться, что её больше нет. Палец застыл, чуть не коснувшись лобной ленты…       Раздевая Сичэня для сна, Цзян Чэн так и не решился снять полоску ткани. Он знал, что, подобно тому, как чешуя и рога были проявлением духовной сущности драконов, так и их лобные ленты были буквально частью их души и одновременно поводком. Нитью судьбы, если можно так сказать. Тот, в чьих руках оказывалась лобная лента, владел душой дракона, мог повелевать им, а потому для драконьего рода эти ленты были священны.       Цзян Чэну невыносимо захотелось хоть на долю секунды коснуться полоски ткани, осторожно провести по ней, ощутить кончиками пальцев её шёлковую мягкость… Но это желание он подавил в зародыше. Подобную вольность он себе не позволит никогда. Столь грязно обмануть доверие того, кто и так ему слишком много доверия оказал — нет, это было бы слишком низко!       Вздохнув, он аккуратно подоткнул Сичэню одеяло и вышел из комнаты. Уснуть всё равно уже не получится, но можно немного размяться и потренироваться…

***

      Проснувшись, Лань Сичэнь понял три вещи: сейчас уже далеко не пять утра; он не помнит ничего с того момента, как поднёс вчера вечером рюмку к губам; для человека, который ничего не помнит о прошедшем вечере, он чувствует себя на удивление хорошо и свежо. Разве что пить очень хочется, но это, как он надеялся, довольно легко поправить…       Впрочем, с трудом заставив себя оторвать голову от подушки, он понял, что слегка поспешил с выводами по поводу собственного самочувствия, поскольку мир тут же безжалостно закружился перед глазами, заставляя его с тихим стоном опуститься обратно.       — Доброе утро, — раздался знакомый голос, полный сарказма. — Кажется, кого-то можно поздравить с первым в жизни похмельем.       Сичэнь что-то страдальчески простонал в ответ, печально покосившись на Цзян Чэна, и тот лишь вздохнул в ответ, покачав головой, однако помог сесть и сунул в руки чашу с каким-то отваром, пахнущим травами.       — Выпей, станет легче, — буркнул он, всё ещё придерживая дракона, словно боялся, что без дополнительной опоры тот снова завалится на кровать. Впрочем, Лань Сичэнь всерьёз опасался, что так оно и будет, ибо комната снова начала опасно кружиться, намекая, что лучше бы ему принять горизонтальное положение. Он почувствовал, как чужие пальцы сжимают его ладонь с чашей, направляя её, и лишь после этого понял, что едва не «напоил» собственное ухо. Послушно сделав несколько глотков, дракон осторожно прислушался к своим ощущениям и с изумлением понял, что снадобье действительно работает: в голове немного прояснилось, перестало так ужасно хотеться пить, да и комната постепенно стала сбавлять обороты, пока не остановилась вовсе.       — Что вчера было? — спросил он и внутренне ужаснулся, не узнав собственный осипший голос.       — Хмм… Вчера я наглядно лицезрел причины, почему в ваших Облачных Глубинах запрещён алкоголь, и дал себе зарок, что никогда больше не позволю тебе пить, — отозвался Цзян Чэн, насмешливо щурясь.       Сичэнь почувствовал, как щёки обожгло стыдом, хотя от природы бледная кожа таковой внешне и оставалась — разве что мочки ушей слегка порозовели. Впрочем, такая маленькая деталь не ушла от внимания Цзян Чэна, пробудив в нём не менее постыдное желание эту самую порозовевшую мочку прихватить губами… Усилием воли он заставил себя смотреть собеседнику в глаза, а не на другие части тела, без сомнения, крайне привлекательные, но побуждающие отнюдь не самые пристойные мысли.       — Всё было так ужасно? — страдальчески просипел Лань Сичэнь. — Что я вчера натворил?       — О, ничего особенного, — Ваньинь решил пощадить психику благопристойного дракона, ибо видеть такое глубокое стыдливое отчаяние в оленьих глазах он был не в силах. — Но я не ожидал, что ты захмелеешь с первой же рюмки. Кто бы мог подумать, что драконы совершенно неустойчивы к алкоголю…       Лань Хуань тихонько шмыгнул носом и стыдливо опустил взгляд в кружку. Только теперь он понял, что на нём лишь нижние одежды, а значит, Ваньинь не только донёс его до кровати, но и раздел, укладывая спать. Эта мысль обожгла сознание новой волной стыда, а вдоль позвоночника прошёлся табун мурашек, заставляя его невольно передёрнуть плечами. Цзян Чэн истолковал этот жест по-своему и, неловко поджав губы, убрал с чужого плеча руку, которой до сих пор поддерживал дракона — к явному неудовольствию и сожалению обоих.       — Прости, — тихо проговорил Лань Сичэнь. — Я, похоже, доставил тебе вчера немало хлопот…       «О, небеса, страшно подумать, что же я вытворял! Разумеется, ему будет неприятно после такого касаться меня…»       — Да уж, немало, — беззлобно хмыкнул в ответ Цзян Чэн, поднимаясь и тем самым ещё сильнее увеличивая дистанцию между ними. — Забудь, это всё мелочи. Одевайся и спускайся вниз, а я пока пойду и закажу тебе что-нибудь на завтрак.       Не задерживаясь более ни минуты, он развернулся и вышел, оставляя дракона наедине со своими тяжёлыми мыслями.       «Я ужасен…» — страдальчески подумал Лань Сичэнь, скорбно глядя на захлопнувшуюся дверь. — «Я противен ему после того, что натворил вчера, и буду вдвойне противен, если вдруг он узнает правду…»       Дракон сглотнул. Он давно уже понял, чем именно было вызвано столь страстное желание помочь Цзян Чэну, защитить его, следовать за ним. От себя не убежишь: Сичэнь был безнадёжно влюблён, и понимал это. И за последнюю неделю, постепенно узнавая Ваньиня всё больше, всякие маловажные мелочи, он влюблялся всё больше, в каждую из этих мелочей, трепетно собирая их, словно жемчуг. Но он прекрасно помнил, как именно Цзян Чэн реагировал на Не Хуайсана и Мо Сюаньюя, как раздражённо закатывал глаза и старался отвернуться или вовсе поскорее сбежать, и понимал, что ему самому ничего не светит. Если Ваньинь узнает о тех чувствах, что пожирают Сичэня, их дружбе и только образовавшемуся доверию разом наступит крах, и Лань Хуань совершенно был не готов терять это. Хотя бы это…

***

      К его удивлению, спустившись вниз к завтраку, он увидел, что, помимо Цзян Чэна, за столом, отчаянно зевая и потирая заспанные глаза, сидит Мо Сюаньюй. Похоже, Ваньинь решил сегодня дать выспаться им обоим, и разбудил юношу только сейчас. За завтраком, опять же, ели только недавно проснувшиеся, а сам Цзян Чэн к еде не притронулся вовсе, видимо, позаботившись о себе ранее.       Закончив с едой и наскоро собрав вещи, они двинулись дальше в путь, и уже через пару часов добрались до того места, где за густыми зарослями травы едва можно было различить путевой камень с надписью: «Дорога на город И». Впрочем, кроме этой надписи и карты Серого Журавля больше ничего не указывало на то, что здесь есть — или, вернее сказать, когда-то была — дорога, настолько непроходимым бурьяном всё поросло. Однако Ваньинь, не колеблясь ни секунды, решительно свернул с дороги нормальной и стал прорываться в эти дебри, и остальным не оставалось ничего, кроме как последовать за ним. А ещё через пару часов борьбы с природой было решено сделать привал и немного передохнуть, а заодно перекусить.       Пока устраивались, пока доставали еду, Цзян Чэн, о чём-то крепко задумавшись, всё время косился то на Мо Сюаньюя, то на заросли бамбука, среди которых они остановились. Тот замечал его взгляды и неловко ёжился. Юноше всё казалось, что он что-то не так сделал, и теперь Ваньинь думает, как бы от него избавиться, но заговорить сам так и не решался.       — Сюаньюй, — наконец, первым нарушил тишину Цзян Чэн. — Ты ведь обучался в Доме Бессмертных заклинательскому искусству, верно?       Юноша вздрогнул, удивившись этому вопросу. Ведь Ваньинь знал на него ответ, так к чему спрашивать?       Не дождавшись от него вразумительного ответа, Цзян Чэн продолжил:       — И чему ты успел там научиться, пока тебя не выгнали?       — Я… — Сюаньюй смутился ещё сильнее. — Я уже говорил вам, я не очень хорош в этом…       — Но всё-таки что-то же ты запомнил, — фыркнул Цзян Чэн, потягиваясь. — Что ты умеешь? Создавать талисманы? Сражаться с мечом? Ты сформировал Золотое Ядро?       Юноша шмыгнул носом, уныло покачав головой.       — Нет, Ядро я сформировать так и не смог, да и меч в руках удерживаю с трудом. Талисманы создавать и использовать умею, да, но на этом всё.       — Ну, это никуда не годится, — фыркнул Ваньинь, поднимаясь и доставая из ножен меч, чем напугал бедного Сюаньюя ещё сильнее. — У тебя есть потенциал, но его словно бы никто и не пытался развивать. Так дело не пойдёт. Ты должен научиться защищать себя, чтобы ситуация, как в деревне Мо, больше не повторилась.       В несколько взмахов меча он срубил две бамбуковых палки, сделав два посоха, и один из них протянул юноше.       — Давай, поднимайся. Ну! — дождавшись, когда Сюаньюй встанет на ноги, Цзян Чэн подошёл к нему, заставляя принять правильную стойку. — Не цепляйся так за посох, держи его свободнее. Вот так, да. Плечи не зажимай, подними локти. Ноги шире! Согни их! Вот, так будет устойчивее. Понял?       Получив утвердительный кивок, он отошёл, взяв второй шест.       — Отлично, а теперь — нападай!       — Ч-что? — Сюаньюй окончательно растерялся, глупо моргая.       — Не хочешь? — Цзян Ваньинь хищно прищурился. — Тогда я нападу!       Он резко шагнул вперёд, замахиваясь. Палка со свистом рассекла воздух и столкнулась с другой точно посередине между судорожно сжимавших её ладоней, но не успел Мо Сюаньюй обрадоваться, что смог отразить удар, как следующий, пришедшийся по ногам, заставил его потерять равновесие и повалил на землю, а конец шеста упёрся в грудь.       — Не расслабляйся, — сурово сказал Цзян Чэн. — Постоянно следи за противником. И не закрывай глаза, когда тебя бьют!       Он отошёл на пару шагов, позволяя юноше подняться.       — Ещё раз!       — Ваньинь, — мягко подал голос Сичэнь, до этого молча следивший за ними. — Не слишком ли ты суров к мальчику? Не стоит сразу требовать от него многого.       — Я не даю ему непосильных задач, Сичэнь, — фыркнул тот. — Это всего лишь пара синяков, не более! Не развалится. Куда хуже будет, если в решающий момент он не сможет постоять за себя! Мы с тобой не всегда сможем быть рядом, пусть учится. Сюаньюй! С этого дня я буду тренировать тебя, понял? Поднялся? Прими стойку! Ещё раз!       Мо Сюаньюй, постоянно испуганно втягивавший голову в плечи и неловко улыбавшийся на слова Сичэня, к удивлению последнего с самым решительным видом встал так, как показывал ему до этого Цзян Чэн, и сжал посох, глядя ему в глаза. И больше не зажмуривался, даже когда бамбуковый шест больно ударил его по руке, а потом в грудь, снова сбивая с ног.       Ваньинь довольно усмехнулся.