***
Сичэнь резко распахнул глаза, жадно хватая ртом воздух. Не раскалённый, но холодный ночной воздух, наполняющий лёгкие и очищающий разум. Рука невольно метнулась к шее, туда, где во сне касались чужие губы, а сейчас лишь чувствовалась под пальцами ткань повязки, скрывавшую пылающую под ней рану. «Я… Я только что…» — сердце сделало невообразимый кульбит и забилось сильнее, стоило только вспомнить представшие перед мысленным взором картины, а кровь прилила к щекам. Сичэнь не впервые просыпался от снов, это уже давно не было чем-то странным или необычным. Непривычно было просыпаться без боли и нехватки воздуха, не от собственного крика, а от стона, вызванного постыдным наслаждением. Лань Хуань снова сдавленно застонал, но уже от стыда, пряча пылающее лицо в ладонях. О, нет, такие сны гораздо хуже… Самым ужасным было то, что ему… понравилось. И собственное тело предательски отзывалось, перенося возбуждение из сна в реальность. Лань Сичэнь закусил губу, стыдясь собственных мыслей и желаний. Он ни в коем случае не хотел пачкать такими порочными картинами ни собственное глубокое чувство, ни светлый, благородный образ того, кому оно адресовано. — Брат? — мягкий голос окончательно вырвал его в реальность, словно ушат ледяной воды. Сичэнь вздрогнул, поспешно садясь и лихорадочно озираясь, пытаясь понять, кто мог стать свидетелем его позора, и наткнулся на лучащийся весельем взгляд. — А-Яо… — сдавленно просипел дракон, сглатывая. — Что ты… — Тш-ш! — Гуанъяо прижал палец к губами, скосив взгляд на свои колени. На них покоилась голова Сюаньюя, чуть хмурившегося и сжимавшего золотистую ткань одежд брата во сне. — А-Юй только-только уснул. Его мучили кошмары, и я счёл нужным вмешаться. А вот тебе… — взгляд, обращённый к Сичэню, снова наполнился весельем. — Не знаю, что тебе снилось, но страшным оно явно не было, и я решил в этот раз тебя не будить. Лань Хуань почувствовал, как пылают от стыда уши, и возблагодарил ночную темноту и собственную природную бледность за то, что на его щеках не видно румянца. — Т-ты… — Всё хорошо, брат, — голос А-Яо снова стал мягким, и из него исчез намёк даже на добрую дружескую насмешку, что проскальзывала до сих пор. — Мы не властны над своими снами. Как я уже сказал, я не знаю, что тебе снилось, и никому ничего не скажу. Сичэнь шумно выдохнул, проводя прохладной ладонью по лицу и прогоняя остатки наваждения. — Спасибо, — тихо сказал он, обхватив себя руками. — А-Яо, тебе тоже нужно отдохнуть. Ложись спать, я теперь точно не усну… Змей сдержал рвущийся наружу смешок и благодарно кивнул, осторожно перекладывая Сюаньюя. — Спасибо, брат. — А-Яо, — Сичэнь поднял на него взгляд, немного хмурясь. — Не давай Сюаньюю ложной надежды. — О чём ты? — Мэн Яо продолжал улыбаться, но во взгляде сквозило непонимание. — Да, я ласков с ним, но не более, чем с тобой, Хуайсаном или другими братьями. Или… — он чуть нахмурился, на сей раз, казалось, с некоторым стыдом и страхом. — Или с тобой я не так же заботлив? В таком случае я должен извиниться. Я равно люблю всех своих братьев и не хотел никого выделять… Сичэнь сжал губы, вынужденный признать правоту его слов. А-Яо действительно учтив со всеми, и он действительно заботится обо всех своих братьях, родных и названных. Он до последнего был с Минзцюэ, когда тот сходил с ума от боли, он часто помогал Хуайсану после смерти старшего, множество раз успокаивал самого Сичэня, когда тот просыпался после очередного кошмара. Нет ничего удивительного в том, что теперь он так же заботиться о сломленном Сюаньюе, несмотря на то, что произошло между ними… — Нет, А-Яо, это я должен извиниться. Я… поторопился с выводами. Цзинь Гуанъяо лишь улыбнулся в ответ, укладываясь. — Доброй ночи, брат.***
После разговора с Цзинь Гуанъяо, Сюаньюй снова «взялся за ум». Он стал больше выкладываться на тренировках с Цзян Чэном, и прогресс в занятиях с Лань Сичэнем тоже сдвинулся с мёртвой точки. Юноша выглядел воодушевлённым, снова радостно улыбался, и всё чаще его улыбки доставались брату, а глаза Сюаньюя так и блестели, когда они пересекались взглядами. Но Ваньинь всё равно оставался недоволен, чувствуя, как с каждым днём раздражение внутри лишь растёт. Он смотрел на Сюаньюя и хмурился, загривком чувствуя фальшь. Нет, юноша не пытался обмануть их напускным счастьем. Скорее, он пытался обмануть себя, убедить самого себя в том, что он счастлив, а блеск в глазах был не радостным, а скорее болезненным, как у человека в лихорадке. Раньше Сюаньюй всегда вился вокруг Лань Сичэня, но сейчас, осознанно или нет, переключился на кровного брата, к которому, очевидно, всё ещё питал нежные, пусть и совершенно неподобающие чувства, а Цзинь Гуанъяо не особенно и стремился его от себя отвадить, что вызывало у Цзян Чэна ещё большую злость. Каждый ласковый жест, каждое объятие, каждый нежный взгляд… Всё это должно быть адресовано другим людям. Всего этого не должно было быть между этими двумя. — Внимательнее. Следи за ногами! — отчитывал он Сюаньюя на тренировке, очередной раз отправив его на землю. — Как ты собираешься сражаться, если путаешься в собственных конечностях? Юноша лишь неловко улыбнулся, тяжело дыша, и пожал плечами. Одежды немного сбились, ворот распахнулся, и внимание Цзян Чэна привлёк розоватый след на бледной коже. Он нахмурился, попытавшись краем посоха, приставленным к чужой груди, отодвинуть ткань сильнее, чтобы лучше разглядеть, но Сюаньюй лишь бодро оттолкнул палку и поспешно встал, снова занимая позицию. Ваньиню оставалось лишь подивиться такой прыти и снова продолжить гонять мальчишку до усталой дрожи в коленях. О странной отметине на коже он не забыл, но пока не стал заострять на этом внимания. В следующий раз возможность разглядеть его получше представилась через пару дней, когда они остановились на берегу озера. Весь день стояла невыносимая жара, и к вечеру все выбились из сил, обливаясь потом — казалось, лишь Цзинь Гуанъяо, будучи змеем, существом от природы хладнокровным, не испытывал никаких неудобств. — Думаю, вам всем стоит освежиться, — улыбнулся он, кивнув на озеро, которое так и манило прохладой. — Я позабочусь о лагере и присмотрю за пленником. Сюаньюй что-то обрадованно пискнул и тут же бросился в воду, стягивая и бросая одежду на землю прямо на ходу. Ваньинь незаметно скользнул по нему взглядом, пытаясь разглядеть то, что привлекло его внимание в прошлый раз, и чуть нахмурился, замечая на груди, плечах и спине юноши розоватые полосы, словно от ногтей. Цзян Чэн невольно вспомнил, как в начале их совместного путешествия Сюаньюй постоянно нервно расчёсывал одни и те же места, срывая кожу до крови. Вот только за ним уже давно не замечалось подобной привычки… Дав себе обещание последить за мальчишкой внимательнее, он неспешно скинул одежду и вошёл в воду, тут же ныряя с головой и всплывая уже довольно далеко от берега. Пловец из него был отменный, и Сичэнь, оставшийся у берега, невольно залюбовался, как он рассекает воду уверенными мощными гребками. Ваньинь вылез из воды последним, когда все уже устроились у разведённого Гуанъяо костра. Он лениво потянулся и неспешно подошёл к остальным, отжимая волосы. Сичэнь обернулся к нему, чтобы что-то сказать, но так и забыл, что хотел, пытаясь вспомнить, как дышать. Волосы, обычно собранные в тугой пучок, сейчас свободно рассыпались по плечам, тренированные мышцы плавно перекатывались под кожей, приковывая взгляд. В закатном свете смуглая кожа Цзян Чэна отливала бронзой, и он был похож на ожившую статую какого-то великого героя из древних сказаний, а блеск капель воды лишь усиливал это сходство. Сичэнь шумно втянул воздух, невольно вспоминая давешний сон, и поспешно отвернулся, отвесив себе мысленную пощёчину. Пальцы невольно метнулись ко лбу и огладили шёлк белой ленты, который обычно помогал успокоиться и вернуть контроль над разбушевавшимися мыслями, эмоциями и желаниями, напоминая об извечном правиле, которое олицетворял: «Держи себя в узде».***
— Что с тобой происходит? — недовольно спросил Цзян Чэн, схватив Сюаньюя за руку. Руку, снова потянувшуюся под ткань одежды на груди, туда, где недавно он видел следы от ногтей. — Что? — юноша испуганно вздрогнул, попытавшись вырвать руку. — Всё в порядке, правда! — Не ври мне! — рыкнул Ваньинь, слегка встряхнув мальчишку. Цзян Чэн и дальше бы молча наблюдал со стороны, но сегодня в ноздри ударил едва различимый сладковато-металлический запах, и это совершенно ему не понравилось. Не обращая внимания на вялое сопротивление Сюаньюя, он схватил его за ворот и резко отдёрнул ткань в сторону, обнажая грудь. Розоватые следы от ногтей теперь были тёмно-красными от крови. И, что ещё хуже, стоило Ваньиню коснуться этих следов, как его едва не вывернуло от нахлынувшего чувства омерзения и липкого страха: от царапин буквально несло скверной, как от Печати Тьмы. — Что происходит? А-Юй? На шум подошёл Цзинь Гуанъяо, решивший, похоже, при необходимости опять защитить непутёвого младшего брата от гнева его учителя, но когда он увидел кровавые полосы, его глаза удивлённо округлились, а с губ сорвался испуганный вскрик. — А-Юй! Что с тобой? — он кинулся к юноше, оттолкнув опешившего от подобной наглости Цзян Чэна, и схватил его за плечи, осматривая раны. Он нахмурился, видимо, тоже почувствовав след Печати Тьмы, и обхватил лицо Сюаньюя ладонями, заставляя посмотреть в глаза. — А-Юй, как давно это появилось? Почему ты ничего не сказал мне? — Не нужно беспокоиться, — смущённо пробормотал юноша. — Это мелочь, только зудит немного… Ваньинь заметно помрачнел, наблюдая за этой картиной. Если из его хватки Сюаньюй пытался вырваться, то любимому братцу позволил себя осмотреть безо всяких споров. Цзян Чэн оскалился и глухо рыкнул, чувствуя, как внутри поднимается волна злости и раздражения. — Идите уже и уединитесь где-нибудь! — Господин Цзян, что вы такое говорите? — Мэн Яо нахмурился, отвлекаясь от осмотра чужих ран, и укоризненно посмотрел на Ваньиня. — А-Юй — мой брат, разумеется, я буду заботиться о нём. — Да, разумеется, только тут и слепому очевидно, что он до сих пор питает к тебе отнюдь не братские чувства! — ещё сильнее завёлся Цзян Чэн. — А ты и не думаешь с этим что-то сделать! Это ведь так удобно, верно? Иметь под рукой того, кто вечно смотрит на тебя влюблёнными глазами и готов за тебя душу продать! — Ваньинь, остановись! — вклинился в разговор Лань Сичэнь, пытаясь погасить назревающую ссору. — А-Яо просто заботится о своём брате! — О, так он у нас, значит, святость во плоти, ему и выговаривать ничего нельзя? — прорычал Цзян Чэн. — Хорошо, тогда выскажу всё мальчишке! Научись уже себя в руках держать, тряпка! Ведёшь себя, как продажная девка, вечно виснешь у кого-то на шее. Сперва всё бегал за братиком — тебя за это вышвырнули вон; потом всё вился вокруг Сичэня, потом… — он скривился и сплюнул под ноги. — Смотреть тошно! Проклятый обрезанный рукав! Сюаньюй вздрогнул, словно от пощёчины, и его глаза наполнились слезами. Каждое слово проходилось по его истерзанной собственными метаниями и сомнениями душе хлыстом, но последняя неосторожно брошенная фраза стала последней каплей. Слишком часто он её слышал, и всегда за ней следовали унижение и боль… Юноша сжался, прикрываясь руками, тихо заскулил и, ничего не видя вокруг, бросился прочь. — А-Юй! — окликнул его Цзинь Гуанъяо, но тщетно. Он тихо зашипел сквозь зубы и поспешил за Сюаньюем, быстро бросив брату: — Я пойду успокою его и приведу обратно. В воздухе повисла нехорошая тишина, потрескивая разрядами напряжения. Сичэнь сжал губы, укоризненно глядя на Цзян Чэна. — Ваньинь, некоторые слова не стоит говорить даже в гневе. Тебе следовало смолчать. — Мне интереснее, почему ты молчишь?! — прошипел Цзян Чэн, вперив в него гневный взгляд, и дракон невольно вздрогнул, не ожидая, что теперь на него перекинутся с претензиями. — Что ты имеешь ввиду? — нахмурился он. — Что я должен был сказать? — Почему ТЫ не одёрнул его?! — Ваньинь стиснул кулаки. — Очевидно же, что Сюаньюй слишком слаб и изломан, чтобы самому похоронить чувства к брату! Пока Цзинь Гуанъяо позволяет ему, он так и будет ходить за ним, как привязанный! — Ваньинь, — осторожно проговорил Лань Хуань. — Если это из-за того, что Сюаньюй любит своего брата… — Да плевать мне на то, что они братья! — взвился Цзян Чэн. — Я как никто прекрасно понимаю, что мы не властны над чувствами и не выбираем, кого любить! Больше всего в людях я презираю двуличие и предательство. Когда в лицо говорят одно, а у тебя за спиной жмут руку другому! — При чём тут это? — окончательно растерялся Лань Сичэнь, поражённо глядя на собеседника. Тот досадливо рыкнул, прикрыл на секунду глаза, делая несколько глубоких вдохов, а когда снова посмотрел на дракона, заговорил неожиданно спокойным, холодным голосом. — А как же Не Хуайсан? Лань Хуань вздрогнул, чувствуя, словно его швырнули оземь, выбивая дух. — Хуайсан?.. — Разве он уже не твой брат? — продолжил Цзян Чэн, и хотя тон его теперь звучал спокойно, он был наполнен такой горечью и разочарованием, что Сичэня замутило. — Разве о нём ты не должен заботиться так же, как о Цзинь Гуанъяо? Ты сам прекрасно видел, что он чувствует к Сюаньюю. Ты видел, что мальчишка тянется к нему в ответ. А теперь, стоило одному исчезнуть из поля зрения и появиться другому, как Сюаньюй тут же забыл о первом… Ты не подумал, как это может ранить Не Хуайсана? Или ты тоже о нём забыл? Дракон сглотнул, пытаясь бороться со звоном в ушах. Обвинительные слова попали точно в цель и были болезненно верны. Сичэнь действительно совершенно забыл про Не Хуайсана и то, как счастливо они с Сюаньюем выглядели вместе. Он действительно должен был вмешаться раньше. Должен был попытаться поговорить с самим Сюаньюем. Должен был не успокоить свою совесть словами А-Яо, а попытаться донести до него… Должен был. Ему вдруг стало так тошно от самого себя, что в глазах потемнело, а тело охватил странный пожар, постепенно концентрируясь в области шеи — как раз там, где была рана. Он пошатнулся и упал на колени, хватаясь за горло и жадно хватая ртом воздух, которого вдруг стало критично не хватать. — Сичэнь? — обеспокоенно спросил Цзян Чэн. Злость как рукой сняло. — Что с тобой? Лань Хуань согнулся, пытаясь отдышаться, но темнота перед глазами не желала расступаться. Рану жгло, словно на неё вылили горячее масло, и жжение постепенно растекалось от неё по жилам. Мышцы отказались удерживать его, и он увидел стремительно приближающуюся землю. Последнее, что он услышал, это перепуганный крик Ваньиня: — Сичэнь!!!