Владыки лазурно-белых небес

      Прошло шесть дней с тех пор как они нашли одинокую хижину в лесу, в которой Вэнь Цин, скрываясь, выхаживала Владыку Запада.       Лань Ванцзи ушёл практически сразу. Цин Лун не хотел отпускать брата, и на сердце у него было тяжело, но останавливать его не стал. В конце концов, он сам поступил бы так же, если бы оказалось, что Цзян Чэн пропал на проклятой горе. Риск, конечно, был велик, но надежда стоила гораздо больше. Братьям не понадобилось ни слова, чтобы понять друг друга, и младший дракон, благодарно поклонившись, ушёл в тот же вечер искать любимого. Лань Хуаню оставалось лишь надеяться, что его брат проявит больше благоразумия, чем Бай Ху, и не станет лезть в сам могильник. Если уж даже один из Небесных Владык чудом выжил там…       Дева Вэнь ушла позавчера. Удостоверившись, что жизни Белого Тигра более ничего не угрожает, она оставила Цин Луну подробные инструкции, как и из каких трав делать целебное снадобье. Чтобы она ушла, настоял сам Лазурный Дракон.       — Вы слишком много времени проводите здесь, чтобы это не вызвало подозрений, — сказал он. — Вы сами сказали, что жизни Владыки Запада более ничего не угрожает при должном уходе, и дальнейшее выздоровление зависит лишь от него. Клянусь вам, я позабочусь о нём, а просить вас и дальше оставаться здесь и рисковать своей жизнью и жизнью вашего брата я не вправе. Позаботьтесь о себе, и если судьба будет милостива, мы с вами ещё встретимся, и я смогу отблагодарить вас. Удачи вам.       Цзян Чэн за эти шесть дней несколько раз приходил в себя, но на контакт не шёл. Отмалчивался, уйдя глубоко в себя, где-то внутри переживая горе и не позволяя ему никак отразиться снаружи: молча принимал лекарства, односложно отвечал на вопросы, даже, казалось, ничуть не удивился появлению Владыки Востока. А потом снова ложился лицом к стене или невидящим взглядом уставившись в потолок — и молчал. Все попытки Вэнь Цин и Лань Хуаня разговорить, взбодрить его, сыпались, словно камушки в бездонную пропасть: миг — и пропали, а снизу — никакого отклика, тишина.       Когда целительница ушла, Лань Хуань остался один дежурить у его постели. Хотелось взять за руку, прижаться к ней губами — и говорить, говорить, говорить. Шептать слова утешения, признания. Всё, что угодно, чтобы увидеть ответную реакцию. Но для признаний не время и не место, да и Цин Лун прекрасно знал, кому принадлежит сердце Белого Тигра, а потому приходилось придерживаться приличий. А пока его сковывали эти рамки, о такой вольности, как переплетение пальцев, и речи идти не могло — разве что аккуратно, мимолётно, будто бы ненароком коснуться плеча, поправляя одеяло, или бережно убрать прядь волос, якобы для того, чтобы не лезла в лицо и не мешала принимать лекарства или пищу. Сказать заветные слова вслух Лань Хуань не решался, даже когда был уверен, что Цзян Чэн спит — только про себя снова и снова мечтал, как бы это могло быть.       Однако через пару дней ему всё же пришлось оставить Бай Ху одного, поскольку травы, оставленные Вэнь Цин, закончились, и необходимо было пополнить их запас, чтобы сделать новую порцию целебных пилюль. Он уже почти закончил и собирался возвращаться, когда услышал в отдалении странные звуки, похожие на…       «…шаги и лязг мечей», — внутри у Лань Хуаня потянула тревога, словно тетива.       Конечно, был шанс, что это кто-то из своих, но даже они пришли бы сюда только в крайнем случае — Цин Лун в первую очередь послал им весточку, рассказав, что с ним, и предупредив, чтобы не привлекали к этому месту излишнего внимания. Если же это не они, всё ещё хуже…       Припадая к земле, двигаясь перебежками от иссохшего куста до кривого ствола дерева, Лань Хуань поспешил обратно к хижине, где оставил Цзян Чэна, но с каждым шагом, с каждым ударом сердца понимал, что не успевает. Шаги чужаков (целый отряд, не менее десяти человек, теперь он был уверен в этом), их голоса уверенно двигались к тайному месту, и всё сильнее обгоняли Лазурного Дракона, которому приходилось скрываться. И теперь было ясно, что они принадлежали Вэням.       Сердце Лань Хуаня бешено колотилось. Он пытался придумать, что же сделать. Выскочить, отвлечь их? Но тогда он лишь раскроет себя, даст понять, что и он здесь находится. Он поставит под удар себя, брата, всех, кто следует за ними, но это не спасёт Цзян Чэна — за ним всё равно придут, не эти — так другие. Тогда что же? Что же?..       И был ещё один вопрос, волновавший его. Сейчас не время было думать об этом, но всё же… Как они узнали? Неужели Вэнь Цин предала их, всё рассказала? Нет, быть не может… Зачем бы ей тогда помогать, лечить Владыку Запада? Тогда… кто-то проследил за ней? Или за ним? Их неосторожность привела к этому?       Снедаемый сомнениями и страхом, Цин Лун добрался до поляны, на которой располагалась хижина, и понял, что опоздал. Дом уже окружили заклинатели в алом — около дюжины, он был прав — и теперь, посмеиваясь, они ходили вокруг дома, разливая что-то из странных кувшинов, которые принесли с собой. Он видел через окно, как Цзян Чэн от шума пришёл в себя, но ещё до конца не понял, что происходит — он лишь растерянно вертел головой, приподнявшись на локте. А Вэни тем временем, посмеиваясь, поднимали натянутые луки, поджигая наконечники стрел…       — Нет!..       Лань Хуань понял, что дальше произойдёт, за секунду до того, как первая стрела взметнулась в воздух, но было поздно. Сухая солома на крыше мгновенно вспыхнула, а от неё огненная река потекла вниз по дорожкам горючей смеси, которая была в кувшинах, и за считанные мгновения пламя охватило всё здание.       Крик Лань Хуаня привлёк внимание южан к нему, и на дракона тут же нацелились наконечники новых стрел, но это не волновало его сейчас. Он видел, как там, в окне, мечется в поисках выхода силуэт того, кто так дорог его сердцу, но жадное пламя перекрыло все возможные пути, подбираясь всё ближе. Время словно остановилось в этот миг. Между двумя ударами сердца он увидел — или ему лишь показалось, что он увидел? — полные ужаса глаза, губы, шептавшие: «Помоги мне!»       Не раздумывая ни мгновения, Цин Лун бросился вперёд. Мимо над самым ухом просвистели стрелы, одна даже задела своим оперением волосы, но он лишь краем сознания отметил опасность, не успев испытать и тени страха за себя — и познав все его глубины за другого. Словно сквозь толщу воды он слышал рёв пламени и крики заклинателей, и в них ему слышались отголоски криков тех, кто погиб в Облачных Глубинах в тот злосчастный день. Спасти, защитить, уберечь! Эта мысль билась изнутри о его череп, вторя ударам сердца. Никто из близких, дорогих ему людей больше не пострадает, он не позволит! Воспоминания о том, что произошло, тесно переплелись со страхом в реальности и вместе вымели из головы все здравые мысли.       Под шокированные возгласы заклинателей с юга фигура в белых одеяниях исчезла в пылающем доме. Лань Хуань голыми руками раздвигал и раскидывал горящие брёвна, и непременно спалил бы плоть до костей, если бы драконья кровь не спасла: кожу покрыла лазурная чешуя, будто бы сама по себе источавшая холод и надёжно защищавшая от огня.       — Бай Ху!       Белый Тигр обнаружился в той же комнатушке, где лежал всё то время, пока его лечили. В его взоре не было ни капли осмысленности, лишь паника и животный ужас. Он больше был похож на затравленного, загнанного в ловушку зверя, чем на гордого Владыку Запада…       — Огонь… Везде огонь… — бессвязно лепетал он. — Они горят… Кричат… Пристань Лотоса горит!..       Мечушийся взгляд неожиданно застыл, остановившись на Лань Хуане, а губы прошептали то, что до сих пор дракону лишь казалось:       — Помоги мне.       Цин Лун, не обращая внимания на подбиравшееся всё ближе пламя, шагнул к нему и, не отдавая себе отчёта, заключил в объятия.       — Помогу, — прошептал он. — Всегда помогу, лишь слово скажи.       Обессиленный борьбой с ожившим кошмаром разум Белого Тигра не стал сопротивляться и усыпил гордость, позволяя привлечь себя, а прохлада, исходившая от чужой кожи, чешуи, одежд, постепенно успокаивала. Сил боле не осталось, и Цзян Чэн обмяк в руках Лань Хуаня, а тот продолжал бережно прижимать его к себе, не обращая внимание на рушащиеся вокруг прогоревшие балки. В тот миг он поклялся себе, что навсегда сохранит этот момент в своей памяти, во что бы то ни стало. Как знак, символ данного обещания: обещания прийти на помощь возлюбленному по первому слову, во что бы то ни стало. Даже если ни один из них этого не вспомнит, даже если у него не будет сил, он будет рядом. Ни на что не надеясь, не рассчитывая на благодарность - просто потому, что нужен.       В небе, которое несколько мгновений назад было абсолютно чистым, внезапно повисли тяжёлые облака, и которых на землю упали первые капли стремительно усиливающегося дождя.

***

      В ушах до сих пор стоял лай гончих, которых пустили по его следу, хотя сами собаки давно остались позади. Все преследователи остались далеко позади, стоило Девятихвостому Лису пересечь границу Могильника. Никто не посмел ступить в это царство смерти, справедливо решив, что отсюда он точно не выйдет живым. Загнать в смертельную ловушку, из которой нет выхода - это ведь всё равно, что убить, верно?       Вэй Усянь сам готов был в это поверить. Он сам бы ни за что не ступил на проклятую землю, но разве у него был выбор? Его обложили со всех сторон, оставив лишь один путь - на Луаньцзан. Когда он бежал сюда, он не думал - все мысли из головы вытеснил бешеный страх, порождённый собачьим лаем, до сих пор эхом звеневший в черепной коробке. Но коль уж он здесь, разве значит это, что он должен остановиться, просто лечь и помереть? Избежал смерти в пасти гончих только для того, чтобы сдаться сейчас? Нет уж! Раз уж всё равно выхода нет, почему бы не научиться жить у смерти за пазухой? Ведь это гласил девиз, который когда-то вывел над воротами Пристани Лотоса Цзян Чэн: "Всегда стремись достичь невозможного!"       Живот свело жуткой судорогой, и Вэй Усянь застонал, согнувшись в три погибели. Есть… Как же хочется есть! И пить. Внутренности давно слиплись от голода, так что он готов был начать грызть собственные пальцы, а во рту было так сухо, что, казалось, даже песок смог бы утолить его жажду больше собственной слюны. Но вокруг - лишь голые камни, мёртвые искорёженные стволы деревьев да чёрная земля. Смрад смерти, сладковато-пыльный запах разложения и тлена.       И могильная тишина. В этом месте не было слышно ни звука. Вэй Усянь чувствовал движение воздуха, говорившее о том, что здесь есть ветер, но не слышал его дыхания. Он не слышал даже биения собственного сердца. И света тоже не видел, хотя сухие ветви деревьев вовсе не закрывали неба - просто там, вверху, не было ни солнца, ни луны, ни звёзд, лишь невнятная серая мгла, больше похожая на сети паутины, чем на облака.       Он не помнил, сколько провёл здесь. Он не знал. У него не было возможности считать время - казалось, даже оно мертво здесь. Поначалу его преследовали галлюцинации, ожившие кошмары. Он видел своих друзей и близких, тех, кто дорог ему, кто уже мёртв и кто ещё жив (возможно). Одни звали его за собой, другие угрожали, обвиняли, терзали. Говорили, как он ничтожен, что он недостоин жизни. Их слова разъедали душу, словно дождь - песчаный замок, заставляли подгибаться колени, опускаться плечи, голову клониться к земле. Вэй Усяню казалось, что он не выдержит этого, что вот-вот он сдастся, но каждый раз ему удавалось заключить с собой сделку, вырывая у собственной воли драгоценные мгновения жизни: "Вот сейчас, я сдамся, но только сделаю ещё эти три шага, дойду то того дерева, или камня за ним, я выслушаю ещё эти слова, я вдохну этот воздух ещё пару раз - и только потом сдамся и отдохну…"       Тогда он думал, что нет ничего хуже этого бесконечного кошмара, и даже нестихающий в голове собачий лай уже не казался таким жутким. Но это место умело преподносить сюрпризы, потому что потом…       Потом исчезло вообще всё. Стих шум в голове. Исчезли жуткие видения. Притих даже ветер. Вэй Усянь остался абсолютно один.       Поначалу он даже обрадовался. Поначалу это казалось благословением. Но вскоре он понял, как сильно ошибался… Вскоре он начал понимать, что одиночество гораздо хуже видений, а собственные мысли жгли больнее слов, сказанных другими. Сперва он начал хотеть, чтобы его снова начали мучить кошмары. Потом - чтобы произошло уже хоть что-нибудь. Что угодно! Сил цепляться за жизнь с каждым вдохом оставалось всё меньше, находить поводы продолжать делать это - всё труднее, и даже лукавые сделки с самим собой больше не помогали: невозможно обмануть себя, когда больше ничто не прикрывает эту ложь и не отвлекает от правды.       Вэй Ин упал на колени, хватаясь за голову.       "Кто-нибудь!!! Есть здесь хоть кто-нибудь?! Помогите мне! Пожалуйста! Кто угодно! Хоть кто-то!.."       Он взвыл, но не услышал собственного голоса. Он схватился за горло, надеясь вырвать из него хоть звук, но не почувствовал ни пальцев, ни кожи под ними. Сколько бы он ни кричал, ни бился в истерике, ни корчился в судорогах, ничего не менялось, как вдруг…       Впереди, между деревьями, что-то мелькнуло. Что-то белое, резко выделявшееся на фоне окружающей серости, и потому привлекавшее внимание. Лис замер, напряжённо всматриваясь в просвет между кривыми стволами, и едва не ахнул, когда вновь увидел это.       Силуэт. Фигура в белых, словно бы траурных одеяниях. Он не мог разглядеть ни лица, ни даже цвета волос, не мог понять, мужчина это или женщина, но оно точно выглядело, как человек. Замерло на несколько секунд, постояло - и неспешно двинулось прочь.       "Стой! Подожди!" - Вэй Ин, путаясь в собственных ослабших конечностях, подорвался с земли, пытаясь догнать стремительно исчезающую фигуру. - "Подожди меня! Пожалуйста, стой! Помоги мне! Постой!.."       Но обладатель фигуры не слушал его, скользя между деревьями, словно призрак. А может, оно и было призраком? Очередным видением ослабшего, истощённого разума? Вэй Усянь не был до конца уверен, насколько оно реально, но сейчас это было не важно. Задыхаясь, он бросился вперёд, заставляя на пределе работать истощённые мышцы, сокращаться, позволяя ему двигаться в попытке нагнать отдалявшийся силуэт, но всё бестолку. Стоило ему моргнуть на мгновение - и призрак исчез.       Чтобы потом появиться снова. И снова Вэй Усянь погнался за ним, безжалостно сжигая остатки сил, и снова его попытка не увенчалась успехом. Призрак в белом то появлялся, то исчезал, то ли заводя его куда–то, то ли попросту гоняя по кругу, словно обезумевшую скотину. Существо-видение появлялось, когда он мог двигаться, гнало до изнеможения, а потом снова исчезало, и снова появлялось, когда он уже почти отчаялся вновь увидеть его. Порой лису казалось, что с каждым разом оно будто бы становится чуточку ближе, но он так ни разу и не смог его догнать.       Вэй Ин рухнул на землю, запнувшись то ли о какой-то камень, то ли о собственную ногу. Подбородок, который он разбил при падении, нещадно саднил, и кровь из него пропитывала почву. Мышцы отказывались сокращаться и передвигать ставшее невероятно тяжёлым тело. Словно бы под кожей место мускулов оказались хрупкие перья, кости превратились в железо, а по жилам вместо крови потекла горячая смола.       Белый Призрак не исчез по обыкновению, но тоже остановился. Замер в нескольких шагах, так что Вэй Усянь почти мог его достать, но для этого пришлось бы сделать ещё одно маленькое усилие - которое он сделать-то как раз и не мог. Девятихвостый видел его силуэт, видел летящую по воздуху белую ткань траурных одежд, очертания рук в разрезах рукавов, носки сапог, выглядывавшие из-под полов, но у него не было сил даже на то, чтобы поднять взор и попытаться, наконец, разглядеть лицо его видения.       Призрак застыл на месте, словно ждал чего-то. Словно одним своим присутствием подначивал: ну же, ты так за мной гнался, неужели сдашься сейчас? Вэй Усянь стиснул зубы, царапая ногтями землю, и подтянулся, сумев проползти на полшага вперёд. Выпростал вперёд руку, схватился за торчащий из земли корень - и подтянулся ещё раз. И ещё, и ещё… Призрак всё так же не шевелился, стоя на месте. Ощутив прилив непонятного ликования, Вэй Ин в последний раз вытянул руку и сумел коснуться краешка белых одежд…       И в этот момент его сердце перестало биться. Он застыл, чувствуя, словно проваливается в бездну. Лёгкие больше не наполнялись воздухом, потому что он и не дышал. Он больше не был живым… но и ещё не умер. Застыл между двумя мгновениями, когда он ещё жив и когда уже мёртв, и в этот миг отчётливо понял, что только сейчас и только ему решать, куда он пойдёт. Что сейчас он совершит самый важный в своей жизни выбор, и цена в обоих случаях будет невероятно высока. И не факт, что он сможет её выплатить. Не факт, что именно ему придётся…       Вэй Усянь замер, глядя на белую ткань, зажатую между пальцами. И стиснул кулак, делая новый вдох.

***

      Колени дрожали и подкашивались, когда впереди, между деревьями, появился просвет, чем-то отличавшийся от окружавшего его безжизненного пейзажа. Кто-то скажет, что природа в окрестностях Могильной Горы была не слишком-то живее, но Вэй Усянь, проведший на Луаньцзан столько времени, теперь отчётливо видел разницу. Всё тело терзала невыносимая боль, с каждым вдохом в горло словно бы вонзались сотни стеклянных игл, но сейчас он был даже рад этому. Раз больно - значит, он живой. Теперь точно живой…       Кожу непримиримо жёг холодом металл, пропитанный тёмной энергией. Две части Печати Тьмы, одна - в ладони, другая - за пазухой. Артефакт, невеликий по размеру, и ужасающий по мощи. Откуда он взялся? Вэй Усянь создал его? Нашёл его? Он сам не мог бы сказать точно, но знал одно: с тех пор, как две металлических половинки оказались в его руках, сама смерть, обитавшая на проклятой горе, стала подчиняться ему. Подчиняться словно бы нехотя, поминутно пытаясь отвоевать своё, вырваться, сожрать его и всё вокруг, вернуться в свои владения - и всё же не смея ослушаться приказа того, кто владел Печатью.       Переступив невидимую границу, отделявшую царство смерти от территории живых, Вэй Усянь глубоко вдохнул холодный, пыльный воздух… и рухнул на землю ничком, беззвучно смеясь. Последние силы ушли на то, чтобы выбраться из этого проклятого места, и теперь он больше не мог пошевелиться. И всё же он был счастлив. Он был жив.       "Цзян Чэн… Ты подожди немного, ладно? Я выбрался. Я живой. Я приду и помогу тебе, как и обещал. Мы вместе вернём Запад, уничтожим Вэнь Жоханя. Восстановим Пристань Лотоса и вернёмся туда с сестрицей - все вместе, втроём. Ты только дождись меня, ладно? Я обязательно приду. Сейчас только, передохну немного…"       В тишине собственных мыслей он услышал шаги. Он не видел того, кому они принадлежали, лишь слышал мягкую, осторожную поступь. Интуиция подсказывала, что этот человек не был врагом, но и другом, похоже, не был. Незнакомец остановился, а потом чужие изящные пальцы коснулись сухой ладони Вэй Усяня, вынимая из неё половинку Печати Тьмы.       "Что… Стой! Нет, верни! Ты не знаешь, что это, ты не понимаешь, что творишь! Это опасно… Никто больше не должен…"       Хули Цзин тихо застонал, попытавшись приподняться и отнять артефакт, но не смог даже пошевелиться. Незнакомец, сперва в страхе отступивший на шаг, осмелел, видя его слабость, и принялся ощупывать тело Вэй Усяня, видимо, ища вторую половинку печати. Лис тихо зарычал от собственного бессилия, попытавшись предпринять хоть что-то, как вдруг руки, обыскивавшие его, замерли, а через мгновение исчезли вовсе - незнакомец напоследок оставил после себя лишь тихий шелест, словно…       "...словно змея скользит по песку".       Когда Вэй Ин снова смог открыть глаза, он увидел перед собой белые одеяния и чуть запылившиеся носки чьих-то сапог. На мгновение в душу проник страх: неужели он всё ещё на горе Луаньцзан? Неужели это всё тот же белый призрак перед ним?       "Нет, это…"       Вэй Ин слабо улыбнулся и, сделав последнее усилие, смог перевернуться на спину и посмотреть на лицо того, кто пришёл к нему.       - Привет, Лань Чжань. Поможешь мне?