You Stupid Bitch (𝐬𝐥𝐨𝐰𝐞𝐝 + 𝐫𝐞𝐯𝐞𝐫𝐛) — girl in red (𝒊𝒅: 𝒐𝒛𝒛𝒛𝒅𝒐𝒆)
Слышали ли вы когда нибудь поговорку о том, что якобы у котов девять жизней? Слышали? Дак вот знайте, всё это — сущая чушь, бред и провокация! У всех нормальных котов в запасе лишь одна единственная жизнь и точка. Которую, впрочем, проживают большинство из них совершенно скучно и неинтересно. Вот, что такого прекрасного, скажите на милость, они нашли в сером и до ужаса однообразном существовании в пределах одной единственной бетонной коробки? При чём даже не всей её внутренности, а одной жалкой ячейки, пусть и иногда настолько огромной, что поражаешься, нахрена она такая нужна. И хорошо, если хотя бы изредка им выпадал шанс познать дикую природу, отсиживаясь на загородной даче, ограждённой высоченным забором. Хотя, какая «дикая природа» может быть всё в тех же четырёх стенах, только уже без потолка, будто кто то огромный разобрал свой игрушечный домик, забыв поставить крышу на место. Нет, ну правда, что они в этом находят?! Ну ладно, я ещё могу понять, если бы они оставались там из-за хорошей еды, но нет же! Эти ужасные, сухие и абсолютно безвкусные хрупающие на клыках комочки хуже всякой дохлятины! А уж поверьте, я пробовал и дохлятину, и этот бред-и-ужас, который так радостно рекламируют по телевизору, мол «Ваша кошка точно станет здоровой и жизнерадостной, как только Вы приобретёте у нас вот этот чудо-корм!». Ага, щас, разбежался. Уже готовлюсь валиться на пол, в экстазе дёргая лапами попутно хрустя этой дрянью. Вот прямо сейчас, да. Но, я отвлёкся. Как я и сказал ранее, большинство котов именно такие. Есть, правда, ещё и те, кому в жизни совсем уж не повезло, и они вынуждены ныкаться по подворотням и шариться по помойкам, но тут уж ничего не поделаешь. Таким облезлым беднягам остаётся только ждать и надеяться на удачу и наличие на земле ещё сердобольных людей. В общем, факт того, что у почти всех котов нет девяти возможностей исправить что то в своей жалкой, подчастую, жизни, остаётся фактом. И лишь у крохотной в своей маленькости доли процента есть нечто, что даёт возможность прожить жизнь даже не девять раз, а многим больше. У этого нет названия, потому что таких котов на тысячу своих нормальных собратьев приходится от силы два-три. И это если повезёт, ведь бывает и столетиями не появляется новых Перерожденцев, что совершили Оборот впервые. Старых котов, способных, помня свои прошлые жизни, оказываться в новой, уже не учитывают в этой статистике, ведь перерождения — уже как часть их бытия, которое, пусть и живее, чем у домашних кисок, однако тоже постепенно становится бременем. Ведь вечная жизнь — это сложно. И морально, и душевно, и даже иногда физически. Лучше бы вам не знать, как болит временами сердце и сводит все внутренности от воспоминаний о былых друзьях, знакомых, любимых и хозяевах, оставшихся в прошлой жизни. И ведь даже сделать ничего нельзя. Лучше, когда ты пережил уже всех своих близких, пусть и звучит это дико. Однако, зная, что их уже совершенно точно не вернуть, уходить многим легче, чем ощущая, будто бросаешь их. Будто от тебя наживую отдирают кусок. Очень важный кусок. Но поделать ничего уже нельзя. По всему этому и выходит, что новые жизни сторожил уже и не новые вовсе, и на второе их перерождение они утрачивают титул новичка. Впрочем, им так то до лампочки как их обзывают. Они этого даже не знают. Чаще всего Перерожденцы не стремятся находить своих собратьев по странности. Живут себе, бед не знают. Нет, ну, знают конечно, но не в том смысле, чтобы как то трепыхаться от того, что не знаешь есть ли где то в мире такие же чокнутые как ты, или тебе всё это мерещится, а на самом деле ты просто унюхался валерьянки и валяешься сейчас в отключке. Кто то, может, и пытался, сам не знаю, но подозреваю, что у них ничего не вышло. Ибо котов на нашем Земном шарике дохрена и с горочкой и искать в этой мешанине хвостов-ушей кого то конкретного, который ещё и наверняка не палится — гиблое дело. Сам же я, как вы уже могли догадаться по объёму информации, что известна мне, кот не совсем обычный. Если говорить совсем уж честно, то совсем нихрена не обычный. Так как то, что я сейчас вам рассказал — доводы лично мои, и я уверен, что никто, ни один из этих тупых комков шерсти, пусть даже и с возможностью бесконечной, мать её, жизни, даже когтем не пошевелил, чтобы хоть что то попытаться понять. Им это не нужно. И, о боги, как же меня это бесит! А я ведь даже не настолько стар, как некоторые из совершенно случайно встреченных мной Перерожденцев. Эти идиоты даже не догадались, или сделали вид, когда я почти на прямую сказал им, что тоже являюсь Перерожденцем. «- Что? О чём ты? Может, у тебя голова болит или в ухе чешется? Не знаю я ни о каких перерождениях.» Примерно это слышал я каждый сраный раз, когда тщетно пытался достучаться до хвостатых тупиц, которые не понимали, что нам, таким особенным, необходимо держаться вместе, или хотя бы знать о существовании друг друга. Но нет, зачем же им лишние проблемы?! Ну и чёрт с ними, пусть и дальше строят из себя тупых кусков шерсти. Тьфу на них. В общем, жил я, как все самые умные гении мира сего, теша себя надеждами, что когда нибудь этот тупой мир наконец прозреет, и тогда уже я выйду из тени и посмеюсь прямо в лицо всем тем, кто когда то от меня отмахивался! Злобненько хихикая про себя, я помял лапами сидение и глянул на нынешнего моего «хозяина». Не то, чтобы я и вправду считал, что кто то в праве хозяйничать надо мной. Просто так было удобнее, чем объяснять всем окружающим и недоумевающим личностям, почему это кот не питомец, а друг и человек не владелец, а напарник, и как вообще такое возможно. Да, так бывает. И вообще, кому какая разница?! Не, а вообще, повезло мне с Белым. Хороший он парень, терпеливый. Никто из всех моих прошлых хозяев не были настолько лояльны к моему поведению, как он. Хотя, до него у меня и не было некоторых способностей, что появились лишь в прошлой моей жизни. Вообще, раньше я считал, что само по себе умение перерождаться уже край возможностей таких вот необычных котов, как я. Волшебство волшебством, однако надеяться на невозможное я не любил. Лишь обиднее осознавать, что зазря ожидал чего то, что априори было невозможно. Однако, не так давно — ага, в прошлой жизни — я понял, что вообще то не всё так грустно. Не, вы не подумайте, я не мечтал ни о мировом господстве, ни о лазерных глазах. Никакой такой шелухи. Я же взрослый кот, переживший уже не одного человека и почти познавший тайны вселенной. Шучу, не познавший. Но, я опять отвлёкся. Хотя, прежде чем мы доберёмся до сути –моей прошлой жизни, в которой я и прозрел, думаю, Вам бы было интересно послушать о моих похождениях в целом? Нет? Ха, думаете, меня это остановит? ***All I Want (𝐬𝐥𝐨𝐰𝐞𝐝 + 𝐫𝐞𝐯𝐞𝐫𝐛) — Kodaline
Не знаю уж как у других, но я в первую свою жизнь даже не подозревал, что способен жить после смерти. Возможно, поэтому это была одна из тяжелейших для меня жизней. Моим хозяином был старый дедушка, которому его дети вручили котёнка «на лето», да так и оставили. Я не возражал. По началу потому, что был глупеньким несмышлёнышем и не осознавал всей ситуации в целом. Потом, уже войдя в сознательный возраст, я подумал, что лучше уж так, чем на улице. Ведь, грех было жаловаться — дедушка был прелестнейшим созданием. Не божий одуванчик, но добрый и душевный человек. Он не обиделся на своих бессовестных потомков, и даже обрадовался внезапному подкидышу. Оно и понятно: старый человек, совсем забытый своими родственниками, почти отшельник, пусть и не по своей воле. В таком положении и за соломинку ухватишься. Такой вот соломинкой стал для него я. Он обращался со мной как с маленьким ребёнком, и я был совсем не против. Это было даже приятно. Он играл со мной, разговаривал, будто я был совсем сознательным и мог ответить. И я отвечал. Не словами, конечно, но действиями. Я старался, чтобы он это понял, и старичок так и сделал. Он заметил мои старания и, так же как и я, обрадовался. Теперь мы были друг у друга и ничего больше не страшило нас. Ни одиночество, ни беспризорная жизнь. Всё было хорошо. Однажды утром дедушка, как всегда, озвучивая для меня свои планы вслух, засобирался в магазин. У нас закончился хлеб и нужно было купить молока, так как вечером в гости обещала зайти улыбчивая соседка снизу. Я сидел в коридоре, обвив хвостом лапы, и провожал старичка. Он покряхтел, завязывая шнурки на старинного вида ботинках, наклонился ко мне и потрепал между ушами. — Не скучай, Белыш, я скоренько. И ушёл, звякнув ключами в замке. Я потянулся, зевнул и побрёл на подоконник, наблюдать за кружащимися за окном разноцветными листиками. Осень наступала. А вечером, когда я уже места себе не находил, обеспокоенно мечась из стороны в сторону по квартире, пришла его дочь, заплаканная и вся какая то разом посеревшая, и забрала меня к себе. Уже завтра, слушая сбивчивые объяснения женщины с кем то по телефону, я узнал, что моего старичка хватил инфаркт прямо в магазине. Скорую вызвали почти сразу. Но она не успела. Никто бы не успел, как говорили потом врачи. Смерть была мгновенной. Мой мир, целиком состоящий из одного этого человека, в миг пошёл трещинами и осыпался со звоном, будто разбитое стекло. Как? Как?! Я отказывался принимать то, что этого светлого человека, того единственного, кто любил меня всем сердцем, той самой чистой любовью, моего хозяина больше нет. Что он больше не придёт с прогулки и не погладит меня по голове, приговаривая: — Мой ты хороший, ну, что, как ты? Не скучал? Скучал. Я дико скучал по нему. Не ел, не спал, почти не двигался. За те несколько дней моей амёбной формы существования его дочь и её муж успели здорово перетрухнуть и свозить меня к врачу. Тот, выслушав её, предположил, что я просто нахожусь в шоковом состоянии и посоветовал не трогать меня какое то время, но и не оставлять совсем одного. Просто нахожусь в шоковом состоянии. Просто. Просто, блять! Я был взбешён этой его бессердечной холодностью, как мне тогда казалось. Позже я понял, что, по сути, этот человек вовсе и не обязан скорбеть по моему дедушке, и вообще он работу работает. Но в тот момент во мне тлела беспомощная ярость. И я никак не мог её выразить. Я видел, как тяжело его родственникам и не мог на них злиться. Я перестал бороться и просто отдался воле обстоятельств. Теперь я жил у его дочери и ничего с этим поделать было нельзя. Нет, вообще то можно, но зачем? Дедушку уже не вернуть, а кто то другой мне не был нужен. Жить у его родственников — далеко не худшее, что могло со мной приключиться. Могли ведь и в приют отдать. Что им до какого то кота? Смирившись с ситуацией, я стал жить дальше. Это ведь не конец. Да и хозяин не был бы рад, если бы я убивался после его смерти и совсем уж выпал из жизни. «Жизнь, мой хороший, одна, и её надобно прожить так, чтобы потом не стыдно вспомнить было!» — так всегда говорил он. И я решил для себя, что скорбь скорбью, но жить то надо. И я жил, жил, жил, пока не состарился. Точно так же, как и мой старичок, я стал почтенным и немолодым. Другие коты, которые встречались мне на даче у его дочери, уважительно косились на меня и ничего не говорили. Да, я до сих пор жил у этих людей. Они меня не гнали, а я не горел желанием уходить. Но однажды, почуяв скорую кончину, я всё же ушёл. Вылез в форточку, благо квартира находилась на первом этаже и под окнами росли кусты. Выбравшись на улицу, я поспешил убраться подальше от шумных улиц. Конечно, я хотел бы закончить свой земной путь поближе к дедушке, однако место его захоронения мне известно не было, поэтому ничего не оставалось как просто найти укромное местно в этом вечно живом городе. Забредя на какой то пустырь, и забившись под куцый, рыжий куст, я устало закрыл глаза. Вот и всё. Больше никаких волнений, забот и тягот жизни. Больше никаких воспоминаний. Теперь всё будет хорошо. Тьма поглотила меня, и жизнь выпорхнула вместе с последним вздохом, вырвавшимся из моей груди. *** Когда сквозь темноту ко мне потянулось что то тёплое и шершавое и коснулось моего загривка я немного опешил. Я попытался уклониться, но это что то настойчиво прошлось по моей спине и боднуло меня в затылок. Я совсем ничего не понимал, поэтому решил, что сон и забытие — лучший на данный момент выход. И пока моё тельце валялось в отключке, а что у меня, вопреки всем моим ожиданиям о бесплотном существовании в виде прозрачного призрака, было тело, я отчего то не сомневался. Может потому, что ощущения были слишком уж ясными, а может от того, что постепенно на меня наваливалось осознание. В детстве, когда я уже был способен запоминать происходящее вокруг меня, моя мать рассказывала нам, мне и моим братьям-сёстрам, сказки о могущественных котах, что скрываются среди остальных и способны проживать по несколько жизней. Я тогда не поверил ни на грамм, ибо, ну, сказки же, что с них взять? Теперь же не верилось с каждым новым ощущением, достигавшие мой маленький и неокрепший мозг, всё труднее. Я не был до конца уверен в том, что каким то неведомым образом, мне, обычному белому коту, что жил у добрейшей души человека и умер под кустом на старом пустыре, досталось вдруг такое «счастье». Ну глупость же? Вот и я думал, что бред. А потом открыл глаза. Я был мелким и нетвёрдо стоял на своих непривычно тонких лапках-прутиках. Непропорционально большая голова с широко расставленными лопоухими локаторами не совсем понимала, какого чёрта происходит. Я –котёнок. Я снова маленький. Я, мать вашу, переродился. Чуть позже, обмозговав всё как следует, я пришёл к выводу, что всё не так плохо, как показалось мне в первый раз. Я оказался одним из мифических созданий, воспевавшихся в детских сказках и почитавшихся взрослыми котами, хоть этого и не говорилось вслух. Всего то. С кем не бывает. Да, я определённо сошёл бы такими темпами с ума, если бы не новая проблема: раз я снова маленький и жизнь у меня новая, стал быть, и жилья у меня постоянного нет. Значит — предстоит ещё найти себе нового хозяина, ведь без оного кошке в этом мире попросту не выжить. Спустя какое то время, которое я провёл за обмозговыванием всего со мной произошедшего и строя призрачные планы на эту жизнь, я не заметил, как подрос, и уже более уверенно стоял на всё ещё невозможно маленьких лапках. Однажды, когда я играл с теперешними моими братьями и сёстрами — да, я был морально старше их, но всё же, повинуясь возрасту, иногда давал себе возможность порезвиться — к нам, точнее, к тем людям, у которых жила наша мать, пришли гости. У гостей была маленькая дочь. И эта самая дочь, только завидев мой белоснежный мех, который был один такой на весь выводок, заявила, что не уйдёт отсюда, пока её родители не добудут ей «вон того милашку». И, о боги, «мама, я хочу его!» сработало, и начался самый ненавидимый мной период этой жизни. Эта мелкая «принцесска» была до ужаса назойливой мелкой девчонкой. Вот на что никогда не любил особо детей, именно в этот период я их люто возненавидел. Не проходило и дня, чтобы она не дёрнула меня за хвост или лапу. Играя, конечно, однако я бы понял, если бы это повторилось пару раз, ну ладно, с десяток — но постоянно?! Нет, это уже было выше моих сил. Я стал сбегать, как только она появлялась на горизонте. Пару раз даже цапнул её, когда она уж слишком сильно сдавливали мои бока. Каждый такой раз девчонка корчилась так, будто разжевала лимон, и уносилась жаловаться родителям. Родители качали головами и советовали ей не приставать ко мне. Она хныкала ещё какое то время, потом успокаивалась и всё происходило сначала. В один из таких наших с ней «драк», когда малявка уж слишком разошлась, родители не выдержали и сдали меня в приют от греха подальше. Я не сильно удивился этому. К тому и шло. Рано или поздно, но я знал, что окажусь здесь. Сотрудники приюта повздыхали, но приняли меня. Кто то сказал, что меня — такого здорового и пушистого, с восхитительно белой шерстью, уж точно не заставят долго ждать новые хозяева. Я скептически хмыкнул и остался при своём мнении. А мнение было не утешительное, так как о приютах я знал лишь то, что оттуда крайне мало шансов выбраться. По крайней мере куда то, кроме того света. Как ни очевидно это было, но тот сотрудник оказался прав, и меня взяла к себе молодая пара, без детей, слава богам. Честное слово, у меня потом ещё очень долгое время убегательный рефлекс очень здорово работал на всех человеков младше десяти лет. Жизнь у этих людей была размеренная и я расслабился. Повторюсь, что никогда не любил просиживать плешь в четырёх стенах, хотя так и не скажешь с первого взгляда, да? В первую жизнь обитание в квартире было вынужденным, тем более мы часто выезжали на природу. У дедушки не было дачи, но лес он любил, поэтому мы часто ездили рыбачить. Однако в этой жизни, ощущение, что квартирные стены давят на меня, пришло с новой силой. Я стоически терпел. В целом, меня такая жизнь устраивала. Пока не кормят одним лишь сухим кормом, я готов терпеть всё, что угодно. И всё же, прожить так всю оставшуюся жизнь была мне не судьба. Мои нынешние хозяева, видя, как я изнываю взаперти, иногда выпускали меня пошастать в подъезде. И вот, однажды, в углу какого то лестничного пролёта я нашёл кусок колбасы и по дурости умял его. Придя домой, я вдруг почувствовал, что что то здесь неладно. Живот вдруг скрутило и потянуло рвать. Хозяева спохватились, лишь когда меня уже вывернуло прямо в коридоре. Срочным порядком отвезли к врачу. Тот сообщил безрадостную весть, что я отравился какой то поганью, которой травят мышей. Какие в подъезде многоквартирного дома на лестничной площадке, к дьяволу, мыши могут быть я не понимал. Но было уже поздно. Вывести токсин из организма уже не представлялось возможным, и я медленно умирал. Врач предложил наиболее гуманное решение — усыпить меня. В тот момент я думал, что это не такое ужасное решение. Боль была невыносимой. Хозяйка поплалкала-поплакала и согласилась. Не мучать же котика, в самом деле. Мир вновь погружался в темноту, а я думал, что в следующей жизни уж точно никогда больше не буду ничего с пола жрать. *** Третья жизнь была самой экзотичной и трагичной одновременно. Родиться мне повезло в какой то западной стране, где люди говорили, затейливо переплетая звуки, прищёлкивая языками и восклицая. Средняя температура здесь не опускалась ниже плюс десяти, а солнце не пропадало с неба почти круглый год. Солнечный, безмятежный мир. Тут всё двигалось быстро, живо, но при этом органично и ладно. Люди в ярких рубашках, футболках с забавными принтами и трёхцветный майках. В бермудах и шлёпках, с грудой косичек на голове. Смуглые, от вечного солнца, в косынках и банданах, весёлые, живые. Я появился на свет не у какого то человека, как до этого всегда было. Моя мать жила на улице. Но при здешнем климате и общей обстановке, это меня даже обрадовало. Вот где-где, а тут я точно не намерен сидеть в квартире, будто в клетке. Место, в котором я оказался, было и вправду изумительным. Мало того, что условия для жизни на подножном корме просто идеальные, дак ещё и люди замечательные. Район, где я обитал, был чем то вроде туристического. Это я узнал от других котов, что жили неподалёку. От них же я узнал и о небольшом ресторанчике, что ютился на одной из веток-улиц, отходящей от главной и теряюшейся где то между домами. Пусть, основной ток туристов и не попадал к ним, но свою выручку они всё же получали. Многие, заплутав, обращались к ним, да так и оставались, заманенные восхитительными запахами. Пройдя мимо этого заведения несколько раз, и убедившись, что не гоняют, я осмелел, и пристроился совсем рядом с дверьми. Теперь людей привлекал не только запах, но и я. Они подходили, гладили меня, а затем, заинтересованные, проходили вглубь заведения. Хозяин пару дней дивился такому притоку посетителей, а потом догадался выглянуть на улицу, когда очередной потенциальный покупатель самозабвенно налаживал бедного меня, который уже чуть ли не слюной обливался, но терпел. Удача любит терпеливых. Вот и меня она полюбила. Хозяин, разобравшись в чём дело, быстренько вынес мне тарелку с дымящимся и изумительно пахнущим гуляшом. Я с урчанием набросился на честно выстраданное угощение и даже вылизал тарелку до первоначального блеска. Чуть позже, посовещавшись со своими сотрудниками, и чуть ли не назначив меня как полноправного сотрудника, хозяин ресторанчика приказал одной из своих официанток каждый раз, как только я буду приходить к их дверям и заманивать покупателей, угощать меня чем нибудь из меню. Девушка с готовностью согласилась и по окончании рабочего дня вышла на крыльцо с тарелкой тушёной говядины и предложила её мне. Я не отказался. Я ж не дурак, тем более честно заработал. Пока я поедал свою зарплату, девушка, умиляясь, почёсывала меня за ушком и фыркала каждый раз, как я нервно дёргал им. Так у меня появился ещё один человек, которого я мог бы назвать своим хозяином, пусть она и не была таковой. Она была просто официанткой из ресторанчика на улице-ветке. Но, я с уверенностью мог сказать, что она если не любила, то точно симпатизировала такому «умному и хорошему» мне. Сама девушка мне тоже нравилась. По-здешнему смуглая кожа, вздёрнутый носик, тёмные кудрявые волосы и чёрные глаза. Звонкий смех и мягкий характер. Каждый сотрудник любил её как сестру. Тонкая, живая, прелестная девушка. Она была красива. Это и погубило её. В тот день я так же сидел у входа уже после закрытия и ждал свою официантку. Обычно она приходила за мной после того, как закроет главный вход, приберёт все столы и выйдет через ход для персонала. Он находился на заднем дворе. Я не любил ходить туда, так как там, за забором жила какая то звонкая и через чур агрессивная на котов собака. Я не боялся псов, но эта меня уже просто раздражала. Пару раз подождав девушку у заднего входа и почти оглохнув от яростного лая я отказался от этой затеи и теперь дожидался её на ступеньках парадного. Обычно она выходила, и я провожал её до дома, сам же забирался на крышу, либо куда нибудь под неё, если обещали дождь. Однако, в этот раз она что то не спешила. Мимо меня спешно прошёл какой то человек, кутавшийся с чёрную толстовку и нервно что то бормочущий. От него отчего то пахнуло кровью, и я почувствовал какое то смутное сомнение. Посидев ещё немного, я поддался зову и рысцой, пригнувшись к земле и даже немного вздыбившись, проскользил до угла здания. Осторожно завернув за угол, я резко затормозил и закаменел. На плитке, в паре шагов от двери лежала девушка. Под ней, пачкая покрытие и лениво перетекая по желобкам между плиток, растекалась лужа вязкой бордовой жидкости. Мои лапы будто вросли в землю. Я, не отрываясь смотрел на то, что раньше было жизнерадостной официанткой. Нет, в смысле она и сейчас ей была, но это уже было как то не взаправду. Будто, вместе с кровью из неё ушла её личность, оставив лишь оболочку. Я на негнущийся лапах подошёл к телу. Шерсть моя стояла кольями и усы топорщились в разные стороны. Я повёл носом, но почувствовал лишь тяжёлый запах крови. Вот и всё. Нету больше официантки. С такими мыслями я сдавал назад, обратно к улице и размышляя что же дальше. На самом деле я был растерян. Это первое убийство на моей жизни… э, жизнях. Поэтому я абсолютно точно не знал, что мне сейчас надо делать. Хоть, я и был котом, но чётко осознавал, что убийство — это не шутка. Не придумав ничего лучше, я пошёл к ближайшей двери ближайшего жилого дома. Я знал, что тут живёт здоровый мужик, который, однако, был добрым малым. Поскребшись в дверь и подождав немного, я повторил призыв. Спустя десять минут я уже думал бросить это дело, но тут дверь отворилась и на пороге показался заспанный и явно недовольный, что его разбудили человек. Увидев меня, он широко зевнул и шикнул: — А ну, брысь! Кот, я понимаю, ты хочешь общения, но не трави душу, дай поспать. Он собирался уже захлопнуть дверь, но тут я решил, что пора принимать крайние меры. Я душераздирающе зорал и вцепился передними лапами в ногу здоровяка. Он был в шортах, поэтому ему не повезло вдвойне. — Ай, паскуда! Да что с тобой сегодня?! Отпусти, ну! — он попытался стряхнуть меня, но я не стряхивался. — Ну ты!.. — тут мужчина вдруг застыл, толи принюхиваясь, толи присматриваясь и пробормотал, — Это ещё что… Я, воодушевившийся тем, что человек перестал сопротивляться, отцепился от ноги и ещё раз мяукнув, потрусил в проулок за рестораном. Мужик похлопал глазами, но, когда я ещё раз гневно заорал, потопал следом. То, что было дальше я помню смутно, так как всё вдруг закружилось, запищало и замигало сине-красными огнями. Сжавшись в комок и забившись под крыльцо ресторана, я круглыми глазами наблюдал за бегающими туда-сюда людьми. Для себя я понял тогда одно — сюда я больше не вернусь. Подумав, что обитание в таких глухих местах — это не очень хорошее решение, я перебрался поближе к главным улицам. Тут, уже имея небольшой опыт, я ошивался у каких то ресторанчиков, особо не задерживаясь нигде. Закончил эту жизнь я уже глубоким стариком, по кошачьим меркам. В тот вечер, забравшись на крышу я в последний раз взглянул на ярко-алый, словно кровь, закат, на фоне которого стоял, раскинув руки, какой то там святой, что вроде как должен оберегать, однако явно не справлялся со своей задачей. Я закрыл глаза. Перед внутренним взором вновь появилась мягкая улыбка, чёрные локоны и радостное: «Кот! Хорошо поработал!» Темнота, моя вечная, как по всему выходило, подруга, окутала меня и утянула на дно. В тот момент я почувствовал облегчение. *** Последняя, перед той, что сейчас, жизнь, была самой весёлой и богатой на события. Как только я разлепил глаза, я понял, что попал. Жил я теперь на улице и ничем хорошим это кончиться не могло. Моя мать, бывшая когда то домашней, сейчас вынуждена была скитаться по подъездам и мусоркам, лишь бы выжить среди этих бетонных громадин –панельных многоэтажек. Серые дворы, серые здания, серые люди. Вот что окружало меня теперь. Покуда я и мои немногочисленные братья-сёстры были ещё слабыми пищащими шерстяными комками, мы жили в подвале какого то дома. Как только мы окрепли и начали шастать туда-сюда и попадаться на глаза местным жителям, подвал решено было закрыть. Мать спешно собрала нас, и мы отправились на поиски нового дома. Шатаясь по каким то пустырям, и играясь с пыльной травой, пока мать добывала пропитание, мы с братьями-сёстрами наткнулись на какое то странное здание, очень не похожее на все остальные. Оно, в отличие от бетонных коробок не тянулось ввысь, а имело всего три этажа. Возмещая свою низкость, оно обросло разномастными пристройками и гаражами, что цеплялись за него будто живые наросты на панцире рака-отшельника. Оно мигало окнами в сгущающихся сумерках и тянуло к себе. Когда мать нашла нас и принесла немного еды, я спросил её, почему бы нам не попытать удачи в этом доме. Она почесала за ободранным ухом и задумчиво протянула: — Ну-у-у, а почему бы и нет… Так мы поселились в Сером Доме. Вернее, на тот момент, как мы пришли туда, то не знали ещё что это за дом. Ситуацию немного прояснили здешние коты, довольно радушно принявшие нас. Они сообщили, что в Доме живёт много кошек, так что, как говорится, «в тесноте, да не в обиде». Так же самый понимающий из них в людских делах сказал, что здание принадлежит вроде как детскому приюту, потому что детей здесь и правда было много. Что совершенно не радовало. Однако, других вариантов не было, поэтому приходилось мириться со старыми фобиями и отважно заходить в обитель дьяволят. Как я понял позже, здесь был не совсем приют. Скорее интернат. Причём не для абы кого, а для детей-инвалидов. Открытие было не особо важным, ведь дети — они и в Африке дети. Я не верил в то, что что то в их поведении может отличаться от обычных человечьих детёнышей. В общем то так и было, хотя, объективно говоря, эти дети были странными. Даже очень. Но, пока они не мешали моей спокойной — относительно, конечно, — жизни, меня они не волновали. Преимущественно всё лето и такие же тёплые времена года все коты проводили на улице, лишь ближе к настоящим холодам забиваясь под шкуру Дома. Я не очень понимал их в этом стремлении куда то убежать, пусть и не любил квартир. Но дом не был квартирой. Он как то странно манил меня и я поддавался. Я чаще других котов залезал в окна и двери, гулял по коридорам или шарился по спальням. Жильцы не возражали.По крайней мере младшие, хотя сами себя они звали «старшие», но не суть. Их воспитателям и прочим работникам я старался на глаза не попадаться. Мало ли, вдруг выгонят ещё? Я лавировал между полчищ бутылок, тарелок и пепельниц. Воровал с тарелок колбасу под дружный, зычный смех людей и получал в подарок всю тарелку. Позволял гладить себя между ушей и царапался, когда лезли чесать пузо. Просачивался в щели под закрытыми дверьми и наблюдал за оживлённой, странной, местами даже таинственной жизнью домовцев. К самым мелким я тоже старался близко не подходить. Особенно после того, как наблюдал «прелестную» картину того, как какому то неудачливому коту эти чертята привязали к хвосту жестянки и гоняли по двору. Дети же с каким то нездоровым энтузиазмом следили за мной взглядом и всё норовили погладить. К другим котам они так не приклеивались. Хотя, тут то всё понятно, белая шерсть, чтоб её. Как я выяснил позже — жители Дома до жути суеверны. Так же я вычислил одного «старшего», говоря о котором у большинства в голосе проскакивали даже благоговейные нотки. «Старшего» звали Седой. Странное имя, но какая мне разница. Заглянув однажды в его комнату через окно, так как дверь оказалась плотно закрытой, я первым делом выцепил из обстановки комнаты огромный аквариум. Да-а-а, красота! Вы не подумайте, я не люблю рыбу или что то такое, просто завораживающая штука — эти аквариумы. Словно загипнотизированный, я соскользнул с подоконника и тихонько подошёл к резервуару. Сев напротив стекла, я увлечённо наблюдал за двумя тёмными треугольниками, что плавно передвигались, рассекая воду. Тихий смешок смёл меня с места. Я в мгновение ока оказался на подоконнике, попутно уронив с него пару бутылок. Бутылки звякнули друг об друга и глухо стукнулись об пол. Не разбились, хорошо. Вздыбив шерсть и выпучив глаза, я уставился на человека, завёрнутого в плед и сверкающего на меня в полумраке винными глазами. Я постоял с минуту, моргнул и выгнул спину, на пробу пошипев. Было интересно как отреагирует парень. Парень отреагировал. Он запрокинул голову и рассмеялся. Негромко, но искренне. Жизнь, прожитая мной в Доме, была самой лучшей из всех, что были до этого. С этим я определился ещё тогда, в комнате Седого, как только увидел его рыбок. Именно здесь я научился одной своей очень важной особенности. Именно здесь я стал Проводником, как в шутку назвал меня Седой. Дом принял меня, погладил между ушей и предложил возможность путешествовать не только по жизням, но и по реальностям. Умер, правда, я совершенно глупо. Попал под машину, которая впервые за долгое время, всё же решилась проехать по этому отрезку дороги. Красная кровь пропитывала белый мех. В моём медленно затухающие взоре предстал Дом в тёплых закатных лучах, и я подумал, что обязательно должен побывать здесь в следующей своей жизни. Если, конечно, смогу найти это место, ведь я никогда не интересовался ни адресом, ни городом, в котором Дом находился. Темнота раскинула свои приветственные объятия, и я снова провалился в небытие. *** Нынешняя жизнь началась для меня всё там же на улице. Родился я вблизи какого то завода и как только окреп более менее, слинял не долго думая. Мне теперь было не обязательно искать пропитание именно Здесь. Я спокойно мог поохотиться на Той Стороне. Злоупотреблять, конечно, не рекомендовалось, но я и не настолько часто Туда ходил. Поскитавшись по хмурым улицам и понатыкавшись на недружелюбных местных котов, я приткнулся где то под стенами какого то вроде как детского дома. Рядом с такими заведениями кошкам делать нечего. Антисанитария, все дела. Так что, тут уж точно мне ничего светить не могло. Но сил уже совсем не осталось, поэтому я просто прикрыл глаза и стал ждать. Не знаю чего, может, нового перерождения, раз эта жизнь оказалась такой неблагодарной. Однако же, и на этот раз мне улыбнулась удача. Меня, похожего на серый грязный комок шерсти, что поминутно вздрагивал и чихал подобрал беловолосый мальчуган с прозрачными глазами, что отсверкивали красным, стоило ему моргнуть.Он протащил меня под курткой мимо дремлющей вахтёрши, принёс к себе в комнату. — Эх ты, что ж тебя сюда занесло то, а? Нашли бы — шею свернули и не парились. Глупый. — устало вздохнул мальчик, вытаскивая из моей шерсти колючки и какие то листики. Я быстренько смекнул, что тутошние взрослые не жалуют животных, поэтому сидел тихо-тихо, что позволило пареньку накормить меня и даже вымыть в раковине. Я стоически терпел, хоть и не любил воду, как и большинство котов. — И что мне с тобой делать прикажешь? Не могу же я тебя оставить… Воспитательница найдёт — мало никому не покажется. Мальчик тоскливо взглянул на меня. В тот момент мне показалось, что я увидел далёкий, призрачный океан, сплошь заполненный усталостью, что выплёскивалась на берег пенными гребнями и медленно отползала назад. Ребёнок вздохнул, как то неуловимо по-взрослому, покачал головой. — Ладно уж, оставайся. Только веди себя тихо. Обещаешь? — красные глаза уставились мне прямо в душу, и я зачарованно мигнул. –Наверное, тебе имя нужно придумать, да? Паренёк задумчиво нахмурил бесцветные брови. Обдумав что то, он вдруг щёлкнул пальцами и взглянул на меня со смешинками в бледно-голубых лужицах глаз: — Будешь Леоном. — решил он, — Был такой испанский генерал*. — и, немного подумав, добавил, — А ещё у тебя глаза жёлтые. Прямо как у львёнка. Я моргнул пару раз, мальчуган зашёлся беззвучным смехом. Ну, Леон дак Леон, хоть не «Пушок», и на том спасибо. Уже вечером, когда я сухой и накормленный заполз под одеяло к мальчику и свернулся клубком под его боком, я вдруг понял, что вот он, тот, кто точно не бросит меня. Хотя бы в этой жизни. Я ведь заслужил, разве нет? Так я познакомился с Белым.