Белый.
Очнулся я в откровенно опасном для жизни положении. Плотная ткань одеяла укрывала со всех сторон напрочь отрезая возможность притока кислорода. Первыми моими мыслями было: во первых, как я ещё не скропостижнулся в таких условиях, а во вторых, какой умник решил, что будет классно закатать живого человека в одеяла, и, судя по ощущениям, накидать сверху подушек. Или кирпичей, настолько мне было хреново. На одном лишь упорстве я выкопался, видимо, попутно уронив что то пищащее, очень надеясь, что это не живая мышь. Оказалось нет, всего лишь резиновая игрушка. Первым делом, продрав глаза и увидев живой свет, я поблагодарил небеса за то, что не дали их многострадальному сыну откинуть коньки в духоте одеяльной темницы. Следующим важным пунктом в моём плане по восстанию из мёртвых было узнать «когда» я нахожусь и сколько длился мой забег по Той Стороне по здешним меркам. Почему то, на, казалось бы, самый обыкновенный вопрос о времени на меня дружно зашипели. Лохматый чернявый парень с верхней полки — я совсем не запомнил его имени — даже изобразил что то, что, однако, до меня не дошло. Я лишь постарался изобразить полную невинность и лёгкое недоумение, хотя зная моё типичное состояние после сна, скорей всего, мой шикарный, основываясь на моём же личном субъективном мнении, актёрский талант никто не заметил, потому что мышцы лица у меня за время сна отрафировались и кроме как примитивных гримасс ничего выдать были не в состоянии. Кудлатый, и похожий на недовылупившегося из своих скорлупок цыплёнка, парень лишь поморщился, тяжело вздохнул и одарил меня очень осуждающим взглядом матери, которая вроде бы и понимает, что сыночек долбоёб и просто не понимает, однако менее неприятно от его глупых вопросов не становится. При этом, кудлатый даже не перестал нанизывать на шнурок бусины, продолжая какую то безумную последовательность цветов. Вот это настоящий мастер своего дела, да. — Детка, настоятельно попрошу не упоминать при мне это гнусное явление! А ещё, если у тебя в наличии имеются те мерзкие механизмы, пораждающие такие мерные «тики» — лучше бы тебе самому от них избавиться, иначе это сделаю я! Шестерёнки в моей голове принялись усиленно скрипеть, пытаясь переработать такую замысловатую фразу. Руки на автомате разгребали одеяло. Наконец, лампочка озарения воссияла надо мной, и я уставился на кудлатого: — Ты это про часы что ли? Реакция последовала незамедлительно и совсем не радостная. Паренёк насупился, покраснел, аки помидор, и нервно затеребил колечко серёжки в ухе. — Ну я же попросил! Причём даже по хорошему! — Прости. Я с утра хреново соображаю, — честно покаялся я. И это даже не было отмазкой, отнюдь. Если быть совсем уж точным, то настоящее утро наступает для меня как минимум через час после пробуждения. До этого же я больше похожу на овощ и способен лишь на всякие глупости, хотя чаще не способен ни на что. Лохматый с верхней полки сообщает, что уже почти обед. Так, ну, если так подумать, то когда я заснул был уже вечер, проснулся — утро. Значит, как минимум одну ночь уж точно провалялся в отключке. Всё же, по хорошему надо бы узнать наверняка… — И сколько же тогда я спал? — бровь вопросительно приподнимается. Кудлатый экспрессивно вскидывает руки и задевает… погодите, ворону? Без шуток, живую ворону? Всё становится абсурднее с каждой минутой. Ну, а вообще — ворона, это классно. Всегда хотел себе живую птицу. А получил Кота, вредного на столько же, на сколько живого. Да уж, повезло — не то слово. — Почти три дня! — выкрикивает кудлатый. Птица неловко машет крыльями, пытаясь удержаться на скользких прутьях, но в итоге всё равно шлёпается на кровать. Осторожно обхватываю её двумя руками, серо-чёрную и весьма увесистую, по ощущениям чем то похожую на метательный снаряд, только живую. Попутно отмечаю особенную бледность своей кожи. На краю сознания мелькает мысль, что неплохо было бы принять внутрь чего нибудь сладкого. Вспоминаю о лимонаде в сумке. — Не так и много, — ставлю птицу на лапы. Её слегка ведёт в сторону, я придерживаю рукой, и вскоре ворона возвращает себе устойчивость достаточную, чтобы не упасть. В ответ на мои слова всё тот же кудлатый чуть ли не за сердце хватается. Причитает что то о том, что, мол, они волновались не помер ли я. Смешно, конечно. Советую ему не волноваться лишний раз. От столь легкомысленного предложения паренёк забавно пучит глаза и закашливается. Лимонад, точно. Усиленно пытаюсь вспомнить куда дел сумку с вещами. Повинуясь наитию, заглядываю под кровать. Вот она, родная! Быстренько откапываю заветную бутылку и пью. На данный конкретный момент, если бы кто нибудь спросил меня «в чём счастье, брат?», я, не задумываясь, назвал бы марку этой восхитительной апельсиновой газировки. Позади что то шуршит, ворочая одеяла, из которых только недавно откопался я сам. С подозрением оборачиваюсь на странные звуки и натурально ловлю столбняк: из одеял на меня самым наглым и бессовестным образом взирает заспанный и слегка помятый Леон. Наглец сладко зевает, сверкая молочного цвета клыками. Ворона испуганно каркает и спешит ретироваться подальше от страшного зверя, выбирая своим спасителем чернявого парня на втором этаже. Он хватает страдалицу и крепко сжимает, успокаивая. Но всё это я подмечаю лишь мельком, потому что основное моё внимание в тот момент было сосредоточено на одной единственной белой и откровенной сволочи. Сволочь флегматично наблюдает как меняются эмоции у меня на лице. Сказать хочется очень много и в крайне нецензурной форме, однако выходят только какие то оборванные восклицания. Пытаюсь воззвать к совести кошака, но тот, конечно же, и ухом не ведёт. Выкарабкивается из одеял и приземляет пушистую задницу на вершину завала. Слов уже не остаётся, поэтому просто вопрошаю небеса: — Нет, ну пиздец. Это что, бунт на корабле? Вопрос, конечно, был риторическим, потому что провидцем я не был и с высшими силами пока ещё не беседовал, однако мне всё же ответили. — О чём ты, дорогуша? Я лишь раздражённо фыркнул. Внезапно в голову пришла мысль, что вообще то не мешало бы помыться. Конечно, душ, лучше, чем во всяких низкосортных мотелях не встречался мне уже давненько, но сейчас я бы согласился и на такой. Тем более, если судить по обстановке в комнате, рассчитывать на идеальной чистоты ванную не следовало. В первый раз из-за приступа дичайшей головной боли я не сумел рассмотреть обстановку. Хотя, чего уж, я и обитателей то не запомнил толком. Сейчас же, при дневном свете спальня предстала передо мной в полной своей благородной анархистской разваленности. По одной, когда то белой стене, почти у потолка, расплывались зелёные и синие треугольники, красные спиральки и оранжевые брызги. Ниже, ближе к полу, разбрелись странного вида разномастные животные: какой то монументального вида полосатый гибрид слона и зебры, тонконогая и зубастая волчья тень, нечто рыжее, смахивающее на широко улыбающегося колобка с ушами; аляпистая красная сова выглядывала над тумбочкой. Гигантский дикобраз наполовину был скрыт шкафом. Высокий, словно подъёмный кран, жираф подпирал потолок, не доставая до него макушкой каких то полметра, а рядом с ним разевал пасть зелёный динозавр, чем то похожий на кенгуру.В углу возвышалось нечто клыкастое, с вывороченными ноздрями и пупырчатое.* Лучше рассмотреть это «нечто» не удавалось из-за связок разнообразных трав, что сушились, пришпиленные к стене, кое где прямо поверх рисунка. Здесь вообще по стенам висела уйма всего, начиная с плакатов, и заканчивая ожерельями из чьих то — я надеюсь, падших хотя бы своей смертью — костей и черепков. Старые обои кое где зияли треугольными дырами с измусоленными краями, через которые была видна штукатурка и кирпичная кладка. Внизу, ближе к плинтусу, ветвились разноцветные черкаши от карандашей и мелков перемежаясь с гуашевыми отпечатками трёхпалых ладоней. Коллекция сушёных насекомых, приклеенных на картон, взбиралась к потолку, с которого ухмылялся жёлтый воздушный змей. С карниза, слегка покачиваясь от ветра из приоткрытого окна, свисал длинный вязаный шарф с кисточками на концах, дырявый носок и несколько пучков непонятной травы. Тюль на окне в нескольких местах порвалась и висела слегка криво. Второе окно закрывала тяжёлая бледно-зелёная гардина, слишком длинная, а оттого порядком потоптанная в нижней, наземной, части. Дневной свет из окна бросал узорчатые тени на аномально широкую кровать, на которой, по видимому, я давеча очнулся. Лежбище, иначе не назовёшь, представляло всё тот же художественный беспорядок. Четыре кровати, сдвинутые в одну, застелены гигантским пледом. Под горами подушек, прикрытых полосатым сине-белым платком с кисточками, погребены несколько свалявшихся от старости пуховых одеял. Чуть в стороне от всего бардака лежала единственная подушка, чья наволочка резала глаз нетронутой белизной. С противоположного края кровати мирно серели ручные протезы. На долю секунды в мою голову пришёл вопрос «какого чёрта?», но уже в следующую память услужливо напомнила, гдея нахожусь. Точно. Надо бы привыкать, иначе следующий мой вопрос может быть крайне невежливым… Решётчатые спинки кроватей плотно обвешаны всевозможными сумками, рюкзаками и брошенной как попало одеждой. Вот любопытный Лео засовывает нос между двумя рюкзаками — чёрным и ярко-оранжевым, обвешенным исключительно треугольными значками. В открывшейся щели можно рассмотреть чьи то давно потерянные джинсы. Они представляли из себя настолько грязный кусок джинсовой ткани, что аж побурели. Лео осторожно обнюхивает находку и поскорее выползает из-под придавившего его рюкзака. Судя по выражению морды кошака, брюки эти там захоронены ещё с прошлого века. Злорадно про себя усмехнувшись, продолжаю незаметно оглядывать пространство вокруг. Вот кровать под окном, явно принадлежащая человеку не слишком чистоплотному — чёрные от грязи простыни и подушка в ногах говорят сами за себя. Другая кровать уже не представляет из себя такую же катастрофу, а если ещё немного присмотреться, становится понятно, что она вообще ничего из себя не представляет. Смятое местами одеяло, подушка у стены, скорлупки грецких орехов под простынёй — откуда они там? — и несколько круглых камушков на заставленной посудой тумбочке у изголовья кровати. Давайте согласимся, таких кроватей в мире очень и очень много. И совершенно невозможно предугадать как выглядит её хозяин и чем увлекается. Между посудной тумбой и комодом умещается на вид детская кровать с перилами, только размером чуть меньше обычной. Её хозяин оказывается на месте. И если сначала я не понял зачем здесь такая штука, то теперь все вопросы отпали. Внутри сидел, увлечённо пожёвывая игрушечного жирафа, кругленький, толстенький пупс в синеньких ползунках. Понаблюдав за его потугами чуть больше нескольких секунд, я отметил для себя две вещи: Первое: на каждой руке у него было по три пальца, которыми он старательно сжимал резиновую игрушку. Теперь понятно, чьи художества украшали стены у плинтусов; Второе: выглядел он весьма безобидно, так что, на что я сам детей не люблю, но этот кажется не таким уж и раздражающим. Оставшиеся две двухъярусные кровати я оглядел лишь мельком, одновременно методично перетряхивая сумку на предмет банных принадлежностей. Одна кровать совмещала в себе, судя по всему, место жительство птицы — и ещё не факт, что хозяина ещё не выселили, потому что чёрных перьев там было неимоверное количество — и пристанище педантичного книгочея-качка и любителя музыки старой школы, о чём говорили многочисленные плакаты музыкальных групп и фото позирующих культуристов; ровно, по сравнению с остальными, заправленная кровать и уголок книги, выглядывающий из-под подушки. Стена над верхней полкой множество раз закрашивалась, соскабливалась и принимала всё новые и новые надписи, которые, впрочем, долго не жили. Весьма странный метод самовыражения, надо сказать. Хотя… если выйти в коридор и взглянуть на стены, то, в принципе, их комнатная товарка ещё легко отделалась. Чернявый парень — обладатель спального места под потолком — всё ещё трепетно прижимал к себе ворону, даже скорее воронёнка-подростка, укутав ту в одеяло и прижав к груди. Он, сидя по турецки и глядя на всех сверху-вниз походил чем то на Маугли. Жителем нижнего яруса оказался здоровенный белобрысый детина, почему то нацепивший прямоугольные очки, совершенно с ним не вязавшиеся. Он полулежал на животе, подмяв под себя подушку, и очень сосредоточенно читал какой то журнал. С верхнего этажа при каждом движении чернявого чёрные перья пикировали прямо в журнал белобрысому, но тот лишь недовольно хмурился и смахивал неожиданный подарок в сторону. Последняя кровать стала пристанищем для любителя рок-музыки, занявшего верхний этаж и юного гитариста, расположившегося на первом. По стенке пестреют плакаты, слишком разномастные, чтобы понять какому жанру человек отдаёт предпочтение. На полке, прибитой почти под самым потолком, возвышаются башенки из гаек и другого металлолома; стекают с края стеклянные бусы медного цвета. Полосатое одеяло с верхней полки свесилось и край его закрывает обзор на нижний ярус. Ни одного из хозяев кроватей на местах не наблюдается, хотя, если верхнего нет совсем, то нижнего заменяет покоцанная в нескольких местах гитара. Её корпус обклеен наклейками и испещрён надписями. Надо бы спросить кому она принадлежит. Может, дадут сыграть… Полотенце в сумке всё же нашлось, поэтому без лишнего промедления подхватываю его и старенькие шлёпки, и направляюсь к двери, которая по моим расчётам должна быть ванной. В последний момент между ног проскальзывает Леон, которому, к сожалению, не прищемило хвост. — Эй! Ну и чего тебе надобно, старче? Я тут мыться, так то собираюсь, вали-ка отсюда. Попытка схватить юркого гада за шкирку проваливается, поэтому оставалось только плюнуть на довольного собой Кота, растёкшегося по раковине, и залезть, наконец, в душ. Повесив одежду на крючок у входа и поборовшись с заедающей дверцей, настало время сражения со здешней сантехникой. Вентили поворачивались со скрипом, пачкая пальцы застарелой смазкой, которая уже не спасала, но и не отмывалась. Порывшись на дряхленькой угловой полке, я нашёл нечто с расплывшейся этикеткой, чем в теории можно было мыть голову. Это было рискованно, без всяких сомнений, однако ничего другого с собой у меня не было, поэтому следовало рискнуть. Немытая голова радости как то не прибавляла. Только я намылил голову — это и в правду оказался шампунь –как внезапно ожил Лео: — Ну-у-у, и как тебе здесь? — промурлыкал засранец. — О, кто заговорил, а я думал ты разучился — недовольно пробурчал я, отплёвываясь от пены. — А как ты думаешь мне может быть? — Нет, ну мне правда интересно. — Катись со своим интересом знаешь куда? Я из-за тебя, значит, лягушкой-путешественницей заделался, а ты даже не удосужился сказать мне куда намылился, да? По твоему это нормально? — я сунул голову под горячие струи. — Теперь ещё спрашиваешь «как мне тут»! Да никак, Лео, никак. Я абсолютно ничего не знаю про это место. И это напрягает, знаешь ли. — Ну не сердись, Тед. Я и сам такого не ожидал, вот чем угодно клянусь… — Лео замолчал, а потом его наглая морда бесцеремонно протиснулась в щель не до конца закрытой дверцы. — Это было словно наитие, которому невозможно противиться, понимаешь? — Исчезни, чудовище, — страдальчески протянул я, промывая волосы. Обычно, когда Лео называл меня по имени, значит он и в правду был искренен. — Понял я уже, что тебе опять что то в голову ударило. Но ведь предупредить то мог! Кот вытянул голову назад, смешно зацепившись большими ушами, и продолжил беседу уже снаружи, уместившись на краю раковины: — Ну, да, признаю, тут мой косяк, — Лео поскрёб за ухом. — Ну сейчас то хоть скажи, что ж тебя всё-таки сюда понесло? — я перекрыл подачу воды и открыл дверцу. От того, что она заела и никак не хотела отъезжать, пришлось поднажать. Когда же эта рухлядь, пережившая, кажись, мою прабабку, наконец сдвинулась, я по инерции вывалился из кабинки, чуть не клюнув носом кафельный пол. Под мерзкое подхихикивание Лео обмотался полотенцем, скрестив на груди руки, и привалился спиной к мокрой от конденсата стене. — Я жду, бестолочь. И если ты думаешь, что тебе удастся увернуться, то спешу тебя огорчить… — Ладно, ладно, я понял, не серчай! — кот фыркает, а я цепляю с крючка одежду. - В общем, я был здесь когда то давно-давно, когда ты ещё даже не родился. И так получилось, что я совершенно случайно узнал эти места. Я натянул боксеры, джинсы и майку, которая начала потихоньку намокать в духоте помещения, оставив влажное полотенце болтаться на шее, и теперь внимательно сверлил глазами некогда белые лапы Леона. Тем временем кот вновь засунул любопытный нос в кабинку: — Ну, а раз такое дело, то нужно было навестить Дом-то. Как никак место, что научило меня попадать на Ту Сторону, и я очень благодарен ему за это… Эй, ты меня вообще слушаешь?! Для кого я тут распинаюсь? Кот возмущённо обернулся, сверкая на меня жёлтыми глазами. — Слушай, Лео, ты когда последний раз на себя глядел, а? — Всмысле? – Лео вопросительно наклоняет голову. — Да ты грязный, как чёрт! Ты где ползал, чтоб так измазаться? — А вот ты попробуй чистеньким через кусты да под забором пролезть, тогда и поговорим, — язвит кот. — Так. Иди сюда, кустолаз, — я быстро, чтобы не успел опомниться, хватаю Лео под живот и засовываю в кабинку. — Эй-эй-эй! Ты что творишь, ненормальный! — орёт Лео уже вербально, совершенно по-кошачьи, скользит когтями по эмалированной поверхности ванны. — Тебе надо помыться, животное, угомонись! Если ты такой красивый залезешь ко мне в постель — не сомневайся, я выставлю тебя в коридор! Кот уже набрал воздуха для очередного отчаянного вопля, но поток воды, хлынувший из лейки прямо ему на голову, заткнул несчастного. Я быстро сориентировался, перехватив кота удобнее, другой рукой выдавил ему на спину чуть ли не всю бутылку шампуня, да простят меня её владельцы. Лео, всё ещё пребывавший в шоке, мирно обмяк на моей руке и дал намылить себя. С его лап стекали настоящие чёрные реки, а глаза походили на блюдца. Он опомнился, когда мне удалось уже прополоскать, выключить воду и вытащить его, пародирующего Ниагарский водопад, из ванны и посадить в раковину. — Спасите! Насилуют! — кот делает отчаянный рывок, вываливается из раковины, попутно проехавшись когтями по моим ногам, и шмякается на пол. — Да не ори ты, бешеный, — накрываю бунтовщика полотенцем, прижимая к полу. Кот задушено хрипит, выворачивается из захвата и со всей дури врезается в дверь. Та, жалобно хрустнув, раскрывается, ударяясь о стену. Роняю голову, устало выдыхая, и молюсь, чтобы этот безумец никого не зашиб. Лео, бешено сверкая глазами вылетает в комнату. Спешу за ним на ходу цепляя на ноги шлёпки, дабы предотвратить возможные разрушения, выбегаю из санузла, и врезаюсь в кого то. Торопливо смахиваю мокрые пряди в сторону, чтобы не закрывали обзор, а когда обвожу взглядом комнату внутри что то резко ухается вниз.Действо, развернувшееся на центральной кровати, можно было сравнить со знаменитой картиной гибели Помпеи. Вывороченное нутро сумки взирало на меня с осуждением, Кот с ненавистью сверкал глазищами из кучи одеял, а кудлатый мародёр хлопал совиными глазами настолько невинно, что терпение моё лопнуло окончательно. — Какого дьявола?! — вырываю из тонких грязных пальцев сумку и прижимаю вещь к груди. Красный туман со вкусом ярости застилает разум, заставляя рычать и плеваться ядом. Изо всех сил стараюсь держать себя в руках, чтобы не врезать малахольному расхитителю чужого имущества, пока тот лепечет оправдания и ещё что то про какой то там закон, но я не особо его слушаю. Выровнять дыхание и вернуть душевное равновесие удаётся не сразу, поэтому ладони теперь украшают красные полумесяцы следов от ногтей, а суставы жалобно похрустывают. Глубоко вдыхаю, проходясь пальцами по волосам. Вроде бы, крушить и проламывать черепа расхотелось. Сгребаю свои пожитки на их законное место и закидываю многострадальную сумку за плечо. Так, надо бы прояснить ситуацию. Во избежание, как говорится. — А теперь слушайте сюда. Вы все. И другим передайте. Ещё хоть раз дотронетесь до моих вещей без моего ведома — я найду эту падлу и сделаю что тоочень-очень нехорошее. Всем ясно? — пытаюсь мило улыбнуться, для закрепления эффекта, так сказать, но лицо совсем не слушается, сохраняя холодность камня на могильной плите. Ну и чёрт с ними. Нервы только тратить… — Ну, ты это, не серчай. Табаки, конечно, не прав, но ты пойми так уж заведено… — подаёт голос парень с засаленными волосами, выкрашенными в зелёный, в которого, видимо, я и врезался. Ага, значит Табаки… Парень затыкается, нервно переступая с ноги на ногу. Решаю его не мучать, и переключаюсь на всё ещё возмутительно мокрого Кота. Лео чует надвигающуюся кару и предпринимает попытку бегства, которая, естественно, проваливается. Пресекаю потуги пушистой сирены оглушить всех и вся, вытаскиваю смирившегося буяна из одеяльного царства и вышвыриваю в прихожую. Принимаю решение, что мне просто смертельно необходимо пройтись и переварить всё случившееся за этот столь короткий, однако пиздец какой насыщенный отрезок времени, за который как минимум тысячи три моих нервных клеток были безвозвратно утеряны. Лео отряхнул шкуру, осыпая расписанные стены фонтаном брызг и, как ни в чём не бывало, потрусил вперёд по коридору. Прикладываю прохладную ладонь к глазам, пытаясь унять внезапную вспышку головной боли, тяжко вздыхаю, но плетусь следом. — Ты только погляди какая красота! А вот когда я здесь был в последний раз такого не было. Ну, по крайней мере не в таком количестве. — тем временем восхищённо вещает Леон. Раздражённо фыркаю. Абсолютно непробиваемая скотина. Буквально десять минут назад парадировал мокрую швабру, а сейчас уже полон энергии и готов сунуть нос в самый задрипанный уголок этой развалюхи. Просто поразительно. — Ё-ё-ёжики! Смотри, смотри! Какая прелесть! — Кот опёрся лапами о тонкие ноги белого быка, запечатлённого на относительно чистом куске стены и восхищённо сверкал глазами. — Даже не заговаривай со мной если у тебя нет шоколада, ты, неблагодарный кусок меха, — ворчу я, осторожно ощупывая саднящие царапины на бёдрах. — Чтоб тебя, Лео, скотина, ты мне все ноги изодрал к чёртовой матери! Лео пристыженно прижимает уши и дёргает усами, выражая сожаление, но вслух сказать так и не решается. Перекинув поудобнее сумку, рассматриваю мокрую майку. Задираю её и скручиваю в попытке выжать. Понимаю, что это была плохая идея только тогда, когда на пол уже ручьём бежит вода, а у противоположной стены деликатно покашливают. Поднимаю глаза и ловлю на себе удивлённый взгляд ярко-зелёных, цвета свежих побегов. Обречённо вскидываю брови и кривлю губы в подобии вежливой улыбки. Прокололся дак прокололся, ничего не скажешь. Теперь каждая мышь в этом чёртовом Доме будет знать, что новичок из четвёртой комнаты мало того, что неадекватно реагирует когда кто то берёт его вещи, но ещё и с котами всякими беседует. Совсем кукухой тронулся, бедненький, ага. Мельком отмечаю, что парень, неожиданно, лысый и не имеет рук. Загоняю все не самые умные шутки в самый дальний угол сознания и расправляю майку. Н-да, и с соседями перегрызся, не успев толком познакомиться, и идиотом полоумным выставился, красота, одним словом. Боже, хоть бы это было всё, я слишком стар для этого дерьма. А зеленоглазый всё сверлит меня своими невозможными зерцалами. Вымученно тяну улыбку, уже не задумываясь, что со стороны это скорее всего походит на гримасу боли. Лысый, видимо, всё же расценивает мои потуги как обострение денталгии**, еле заметно кивает и проходит мимо. Я тоже времени зря не теряю и спешно нагоняю Кота, который успел дотопать аж до развилки, от которой один проём вел на лестницу, другой дальше по коридору, а по середине просторного помещения стоял старый, заметно подранный диван, окружённый по бокам кадками с иссохшими растениями, на котором развалилась кампания из троих упакованных в кожу и звенящих цепями парней. С кем либо ещё контактировать совершенно не хочется, поэтому воображаю себя призраком, полупрозрачной тенью, как хотите назовите, и на цыпочках проскальзываю в угол, где под синим плафоном расположилось низенькое продавленное кресло. Забираюсь в туда с ногами, чуть съезжаю по спинке вниз, перетекая в почти лежачее положение и ставлю сумку на живот. Тут же меня встречает стеклянная пепельница, скромно притулившаяся на одном из подлокотников. Судя по всему, курение здесь не возбраняется. С каждым разом убеждаюсь, что это далеко не обычный интернат. Потому что в каком, блять, интернате будет вот так просто стоять ебучая пепельница, да? Да даже в моём клоповном детском доме все бегали в курилку за гаражами, а тут вот так просто. Чудеса, не иначе. Но мне нравится, меньше движений — дучше жизнь. Такое себе кредо, ха. Зарываюсь в боковой карман, шарю там рукой, но сигарет не нахожу. Наверное, остались в джинсовке. Махнув рукой — потом найду — лезу в тайник за подкладкой, до которого, к счастью, загребущие руки Табаки не добрались. Там лежит другая пачка, так сказать «на чёрный день». Да уж, видимо, день чёрный из чернейших. Срываю прозрачную упаковку, засовываю ту обратно в сумку, а из пачки достаю одну тонкую никотиновую палочку с фиолетовой кнопкой на фильтре. Эти были со вкусом лесных ягод. Вишня, конечно, мне нравится больше, но возвращаться в комнату только за злополучной пачкой я н намерен. По крайней мере не так быстро, нервы мои ещё слегка пошаливали, а срываться на новых соседей не хотелось. Беру сигарету за самый кончик губами, пачку засовываю в задний карман, освобождая руки. Вещи в сумке представляли собой полнейшую кашу. Одежда смялась ещё больше, фантики и другой мусор, выцарапанные из всех щелей, теперь игнорировать больше не получится, а кеды с треснутой подошвой вообще куда то пропали. Тяжело вздыхаю и благодарю предусмотрительного себя за то, что догадался убрать блокнот с потрёпанным «Джеком Лондоном» и пакет с колокольчиками за подкладку, а то бы и им не поздоровилось. И всё же, идиотский «закон». Видимо, про понятие личного пространства тут и слыхом не слыхивали. Хлопаю себя и сумку по карманам, пытаясь припомнить в котором из них зажигалка. Бля, видимо, осталась вместе с пачкой, чтоб её черти драли. Обречённо осматриваюсь вокруг. Ну, мусор мне в этом деле точно не поможет, а забытых кем то спичек или огнива на худой конец поблизости не наблюдается. Подминаю бесполезную на данный момент сумку под бок, забираю одной рукой так и не подожжённую сигарету из губ, а второй упираюсь в лоб, аки древнегреческий философ, задумчиво обводя взглядом зал. Встречаюсь глазами с одним из чернокожанных парней с дивана. Понимаю, что, скорей всего, они уже долго наблюдают за моим копанием, причём довольно громко перешёптываются при этом. А я и не заметил. Вот это да, вот это хвалёная интуиция, блять. Какой же я молодец, просто не могу. Одёргиваю себя. Не хватало ещё здесь самокопанием заняться, ага. Положившись на небезызвестную мудрость, гласившую: «Ебись оно всё конём, будь что будет!», приветственно поднимаю ладонь и спрашиваю: — Доброго дня. У вас, случаем, огонька не найдётся? Кожаные аж вздрагивают. Видимо, не ожидали, что я заговорю с ними, вот чудные. Тяну вежливую улыбку, забыв, как криво она у меня сейчас выходит. Темноволосый полный парень с кучей болячек на лице, закидывает руки на спинку дивана и вздёргивает губу: — А ты кто вообще такой? Ну, собственно, да, а чего я ожидал? Конечно, меня же никто здесь в глаза не видел, да и выгляжу я, наверное, странно. Не вписываюсь, так сказать, в обстановку. — Ну, можете считать меня заблудшим передохнуть странником. Ничего плохого я вам уж точно не сделаю. Пока что меня интересует лишь есть ли у вас зажигалка, — я вопросительно наклоняю голову и фигурно взмахиваю кистью. Пока кожаные ошеломлённо пялятся на меня, прикидываю на глаз их возраст. Все три парня — и полный хамоватый тип, и тощий скрюченный на подлокотнике с ярким фиолетовым ирокезом, и длинный пегий с хвостиком — выглядят как минимум на семнадцать-восемнадцать, а стало быть, мы почти что ровесники. От размышлений меня отрывают хрипящие звуки закашлявшегося темноволосого. Фиолетовый, посмеиваясь, бьёт его по спине, а пегий поднимается с дивана, тяжело опираясь на худые колени и в пару своих гигантских шагов оказывается у моего кресла. Я настороженно выпрямляюсь, а он протягивает мне зажигалку. Всё ещё подозрительно поглядывая на парня, подкуриваюсь, и возвращаю: — Благодарю. — Да не вопрос, — пегий убирает зажигалку в карман кожанки, чешет нос, мельком оборачиваясь на оставшихся на диване. — А ты, получается, новенький, да? — Получается да, -дым колечками уходит к высокому потолку. — Странно, что никто о тебе не в курсе, — продолжал тем временем парень, странно посматривая на меня. — Если бы кто из наших ребят тебя видел, то все бы уже знали. Ты из какой комнаты? — Э-э-э, — пару секунд созерцаю потолок, в попытках вытянуть из памяти хоть что то. На ум приходит только осыпающаяся цифра четыре на двери спальни, в которую отвёл меня Ральф, кажется, так зовут того мрачного типа. — Из четвёртой? Длинный изумлённо вскидывает тонкие светлые брови и о чём то задумывается, бессознательно накручивая на палец конец длинного хвоста. Я его не тороплю, лишь пожимаю плечами и вновь затягиваюсь. Что то неприятно подпирает бок, поэтому лезу туда рукой и извлекаю из сумки мешающийся предмет. Это оказывается бутылка из-под лимонада. Самой жидкости там уже меньше половины, поэтому решительно откручиваю крышку и заливаю в себя содержимое. Проследив задумчивый взгляд пегого, трясу бутылкой и вежливо интересуюсь: — Будешь? — А? Чего? — парень встряхивается, удивлённо глядя на протянутую тару. — Э, не, спасибо, не хочу. Пожимаю плечами и вновь присасываюсь к горлышку. Сигарета медленно тлеет, и я тянусь стряхнуть пепел. — И всё равно это странно. Ты живёшь в одной комнате с Лэри, но от него я ничего такого не слышал. Не может же быть, чтобы и он о тебе не знал. — А Лэри — это который? — вопросительно выгибаю бровь. — У меня ужасная память, можешь его описать, пожалуйста? Пегий чешет в затылке, и неуверенно тянет: — Ну, у него волосы такие зелёные… Он наш лидер. Бандерлогов в смысле. А ещё у него глаз левый косит, только я тебе этого не говорил, он не любит, когда на это обращают внимание… Парня прерывают звонкие торопливые шаги, разносящиеся по всему коридору. Все трое кожаных как по команде оборачиваются к тёмному провалу коридорной кишки, а я засовываю назад недоопустошённую бутылку. В зал стремительно врывается, громко цокая подкованными каблуками остроносых сапог и бряцая цепями, мой новоиспечённый зеленоволосый состайник, в которого я влетел утром. Быстренько сопоставив все факты, решаю, что это скорее всего тот самый главарь непонятных «Бандерлогов» — Лэри. — Ну?! И чего сидим? У меня сейчас такое в спальне произошло… — он осекается, заметив за спиной пегого меня, растёкшегося по креслу. Я приветственно воздеваю длань к небесам: — Приветствую славного предводителя обезьяньего народа! В голове почему то всплыли кадры одного небезызвестного мультфильма с участием Бандер-логов. В каком то роде эти кожаные ребята и в правду напоминали тех смешных обезьянок. Я подавил смешок. — А, дак ты тут… — Лэри стушевался, остервенело почесал подбородок, украшенный несколькими красными прыщами, и внезапно попросил, — Ты, это, на Шакала то не злись сильно, лады? Он та ещё личность, ты потом привыкнешь. Я хмыкаю, но всё же качаю головой. Лэри повторяет мой жест, а потом зыркает на сидящих на диване: — Эй, Гибрид, вас там Рыжий ищет. Хочет запрячь на облагораживание территории. Темноволосый опирается о колени, смачно сплёвывает прямо на пол и бурчит себе под нос какие то проклятия. Фиолетовый соскакивает с подлокотника, нервно хихикая, и семенит в сторону коридора, слегка покачиваясь. Кожаные ушли: темноволосый Гибрид вместе с фиолетовым поплелись на зов некоего Рыжего, а Лэри и пегий Конь, который представился после намекающего тычка собрата, и скомкано извинился, хотя вроде бы было и не за что, ушли, как они выразились «искать новости». — Знаешь, ты это, лучше здесь один то не броди. У нас не все такие воспитанные, могут и в нос дать, если не признают, — напутствовал зеленоволосый. Ещё немного повалявшись, я тоже решил, что пора бы возвращаться в комнату. Не то, чтобы Лэри меня как то запугал, хотя и на неприятности нарываться не хотелось: судя по ностальгически настроенному Коту, мы здесь застряли как минимум ещё на неделю. Максимум месяц. Ну, во всяком случае, хотелось бы верить. Просто злость меня уже отпустила, а обследовать Дом на сонную, изредко пульсирующую, голову желания не было никакого совершенно. Из-под дивана выполз Лео, весь в пыли и с прилипшим к боку окурком. Я страдальчески застонал: — Ну и нахрена, спрашивается, я тебя мыл? — А я не просил меня мыть, — фыркнул Лео. Закатив глаза, подхватываю своего шалопая под живот, кое как отряхиваю и закидываю, аки воротник, на шею. Леон растекается по моим плечам и лениво уточняет: — Я, конечно, только «за» такой способ передвижения, но ты же говорил, что я грязный, зачем тогда схватил то? Я б и сам дошёл. — Чтобы ты никуда усвистать не смог. Ты ж неугомонный, а мне потом ищи тебя по всему Дому, ага, конечно, — шепчу я и легонько щёлкаю Кота по носу. Лео недовольно фырчит, но сбегать не спешит, расслабленно болтается в такт моим шагам. Я иду по коридору, рассматривая стены Дома. Всё таки чем то они привлекают внимание. Особенно у тех, кто видит это разукрашенное чудовище впервые. Мимо по коридору шныряют туда сюда местные жильцы, совершенно необычные, каждый чем то выделяется. Рассматривать напрямую было бы неловко, поэтому подмечаю их лишь краем глаза. Вот проносится бренчащая железом вереница кожаных Логов. Довольно запоминающиеся ребята, поэтому вычислить их из толпы не сложно. Следом семенят какие то толи готы, толи ещё кто, я, если честно, совсем в этом не разбираюсь. Кажется, это даже те же ребята, что глазели на меня из-за изгороди, хах. Впрочем, какое мне дело до их закидонов, тут бы самому освоиться для начала, а потом уж можно будет разобраться кто есть кто. Прохожу мимо кучки вылитых фриков панковской наружности, которые что то усердно малюют на стене. Старательно огибаю все плевки, что в изобилии летят во все стороны и уклоняюсь от импульсивных взмахов руками. Кажется, в них даже сверкают лезвия. Да уж, опасное место, получается. До сих пор ничего примечательней разрисованных стен не встречалось. Ну, если не считать почти незаметной двери таинственного помещения, в котором подают «только кофе и чай», как гласила белая табличка, только благодаря которой я и заметил эту дверь. Уже из-за спины слышу обрывки пылкого диалога между малярами: — Эй! Ты чё, все глаза уже пропил?! Куда мажешь, тут и так уже пол банки вымазано! Как мы остальное то докрасим, придурок! — Сам ты придурок! И сам ты глаза пропил, нахрен такое говоришь?! — Да заткнитесь вы, олухи! Рыжий говорил, что ещё банка есть, так что красьте давайте, а не препирайтесь! Быстрее закончим — быстрее он нас отпустит. Командир тоже выискался… — бурчит голос, но тут же срывается на крик, — Блять, да чтоб тебя, сукин ты выродок, не по пальцам же! Ебтвою, есть у кого растворитель?! Полуоборачиваюсь, чтобы посмотреть как кудрявый пухлый парень, костеря всё на чём свет стоит, мечется в поисках спирта. Кривенько усмехаюсь, чешу совсем уж разомлевшего Лео под подбородком и вдруг врезаюсь во что то громко вскрикнувшее. На пол что то падает, сопровождаясь металлическим грохотом. Кота подбрасывает в воздух и он с силой вцепляется когтями в меня. Яростно рычу от боли, прострелившей плечи, и смахиваю его на пол. Лео обиженно мявкает и отлетает к стене. По рукам течёт что то липкое и холодное, а с волос на лицо медленно стекает густая капля… краски?! Краски, блять?! Серьёзно? — С-с-у… Да чтоб тебя… — резко встряхиваю руками, отчего мириады брызг оседают на всех близлежащих поверхностях и на всех не успевших отскочить зеваках, — Это кто, сука, такой криворукий? — кривлю губы на манер леонового оскала и медленно поднимаю глаза. Взору моему предстаёт презабавнейшая картина, какой она могла бы мне показаться, не будь я сейчас настолько взбешён: рыжий короткостриженный парень с примечательной татуировкой розы на левой щеке в съехавших на бок круглых зелёных очках, из-под которых выглядывали такие же круглые перепуганные глаза цвета осени и разбавленного кофе, обрамлённые густыми медными ресницами, прижимал к облитой белой краской груди кисти, завёрнутые в кусок ткани и очумело таращился прямо мне в лицо.Маленькие брызги осыпались и на него, отчего к еле заметным тёмным крапинкам на его лице прибавились ещё и белые. Парень словно рыба хватал ртом воздух, наверное, пытаясь что то сказать, но у него никак не выходило. — Йоу, Рыжий, ты чего застрял то? — из-за спины рыжеволосого выскочил ещё один неформал с выкрашенным в чёрно-белый ирокезом и какими то тряпками в руках, — Ёпвашу-ж, чё у вас тут произошло?! Полосатый поочерёдно шокировано вылупился сначала на заляпанный белым пол, потом на залитую краской рубашку Рыжего, а в конце и на меня, чёртовой краской обтекающего.Рыжий его проигнорировал, всё ещё пялясь на меня, словно на Моисея, раздвинувшего ёбаный океан. Последние ниточки моего самообладания под давлением гнетущей тишины разорвались, и я разразился громогласным потоком благого мата. Зеваки шарахнулись в разные стороны, судорожно отводя взгляды, чтобы ненароком не прилетело. Даже полосатый отшатнулся, крепче вцепившись в свои тряпки, а Рыжий только лишь вздрогнул, не отводя глаз. Это бесило. — Мудозвон пиздопроёбский! Криворукий кретин! Тебе глаза на что даны, а? Схуяли тебе по стеночке пройтись приспичило? Коридор что ли маленький? Кабыть не разошлись бы.Ты если в маляры подался, дак ходить сначала научись, кусок ты идиота, а потом уже за краску хватайся! –раздражённо дёргаю губой, — Хватит пялиться, я, что, «Мона Лиза» ебучая или куда? — я резким движением откинул липкую прядь с лица и продолжил яростно шипеть, — И как таких остолопов земля ещё носит. — Белый, слушай, кажется, это тот самый, которого я увёл на Ту Сторону, — робко, на грани слышимости прошептал Лео, всё ещё вжимаясь в стену. Я осёкся и пригляделся. И то правда. А я и не признал того пацана в его нынешнем прикиде. Рыжий вздрогнул и отступил на шаг, чуть не выронив ещё и кисти. — Тем более! Никакой благодарности! Хрен я ещё кому помогу в этой дыре! Не дождётесь, блять, — рыкнув, наклоняюсь, придерживая липкую сумку, хватаю кота за шкирку и прохожу мимо так и не отмершего Рыжего, зацепив того плечём. Сейчас все мои мысли занимал горячий душ и возможность избавиться наконец от этой липкой белой дряни.***
Рыжий.
Уже сидя в Крысятнике, намытый, оттёртый почти до блеска — это Мертвец постарался, за что ему огромное спасибо, сам я забил бы болт и провёл бы весь оставшийся день в состоянии овоща, если бы не пара крепких оплеух и угроза утопить — и переодетый в относительно чистую одежду, я осознал насколько влип. Пусть я и Крыса по определению, однако мне не чуждо чувство благодарности. Тому парню, который пришёл тогда за нами на Изнанку я был благодарен. Нет, даже не так. Я ему чертовскиблагодарен. Но, вот только, после этого инцидента, он, видимо, меня ненавидит. Да и вообще, какого хрена он тут делает?! Хотя я и ожидал чего то такого, но, по всей видимости — а ещё исходя из рассказа наших местных Логов, Гибрида и Хохотуна — этот таинственный парень поселился в Четвёртой. Каким образом он нашёл Дом, потому что на несчастного калеку он не похож, и за какие коврижки Акула позволил ему остаться — секрет для всех, даже для Логов, пусть они и болтают что то про Ральфа и какого то дядюшку. В общем, как бы там ни было, проблема остаётся проблемой — я облажался. И как разруливать ситуацию пока идей нет. По хорошему надо бы извиниться и поблагодарить за раз, да на этом и отделаться от так некстати проснувшейся совести. От самокопания меня отвлекает Мертвец. Трогает за плечо, указывая на выход. Только теперь замечаю, что в комнате почти никого уже нет — все свалили на обед. Поднимаюсь со своего места и накидываю пиджак цвета фуксии. С фиолетовыми вельветовыми брюками смотрится… нормально, в общем, смотрится. Поправляю очки и ухмыляюсь: — Что то ты сегодня шибко заботливый. Дружище, не помираешь ли ты часом? Мертвец закатывает глаза и скалится в ответ: — А с тобой по другому невозможно. Недавно ещё как после коматоза бродил, а сегодня вообще откинуться решил? Что с тобой происходит, Рыжий? Знаешь, это нихрена не нормально. Ты вожак, в конце то концов, веди себя соответствующе, мать твою. Смеюсь в ответ, потому что Мертвец прав, и я совсем расклеился в последнее время. И всё из-за непойми откуда появившейся белой парочки. Ужас, что сказать. — Да будет тебе, старик! Всё со мной в порядке! Ты так просто от меня не избавишься, — ухмыляюсь самыми уголками губ, и не обращая внимания на неодобрительное ворчание синеволосого выходу из комнаты. По коридору идём в молчании. Мертвец всё ещё дуется на меня, а мне просто нечего было ему сказать. Всё, что меня тревожит он и без того прекрасно знал, пусть и притворялся, что это его никак не касается. А вообще, Мертвец хороший и понимающий друг, кто бы что ни говорил. Запоздалые Крысята торопливо огибают нас, а мы идём не спеша, ведь, по правде говоря, никто из нас ещё не проголодался настолько, чтобы нестись в столовую сломя голову, как, например, Табаки, который проносится мимо на своём Мустанге и радостно приветствует нас: — Привет вернувшимся! Представляете, а у нас новичок живой оказался! Мы притормаживаем. Шакал улыбчиво скалится. Мертвец приветственно машет рукой, а я криво улыбаюсь: — Да, мы уже в курсе. Даже познакомились. — Чего?! Когда успели? — Шакал поражённо прижимает руки к груди, — Я то думал…! Такой сюрприз обломали! — Да вот, выдался случай, — смущённо чешу в затылке, — Но, если что, передай ему, что я сожалею. Да… Там всё и вправду случайно вышло. Табаки заинтересованно встрепенулся, но разочарованно сдулся, когда Мертвец устало покачал головой, а я лишь отмахнулся. Вскоре нас нагнали и остальные из Четвёртой, за исключением разве что Слепого, что неудивительно, Лэри, что также ожидаемо, да Горбача с новеньким, что уже немного странно. Также обменивается приветствиями. Никто больше не спрашивает как у меня дела, только Сфинкс косится, но ничего не говорит. Ну да, вообще то в его стиле. Решаю, что мне пока что достаточно нервотрёпки, поэтому просто не обращаю внимания на Сфинкса и пропускаю их компанию вперёд. Мертвец закуривает, поэтому решаем немного обождать, притулившись за углом. Мимо, не замечая нас, проходят Горбач и альбинос с котом на плече. Давлюсь воздухом и судорожно вцепляюсь в стену. Мертвец обеспокоенно косится на меня, но я не в силах и слова вымолвить. Молча высовываюсь из-за поворота, пристально следя за троицей глазами. Мертвец выглядывает из-за моего плеча и устало вопрошает: — Это он что ли, ну, тот твой, который с Изнанки? И кошак его, получается, — Мертвец философски затягивается, так же как и я провожая взглядом белобрысых, — Эй, бро, ты в порядке? Мертвец хмурится и тыкает меня в плечо. В этот момент Горбач оборачивается и встречается со мной глазами. Вздрагиваю, судорожно ища пути отступления. Замечаю открытую дверь какого то класса и шмыгаю туда. Позади устало матерится синеволосый. Через пять минут, сидя во главе Крысиного стола, ко мне окончательно приходит понимание того, что эту проблему надо решать как можно скорее. Иначе рискую так и шкериться по углам словно настоящая крыса. Решительно киваю сам себе и запихиваю в рот кусок котлеты. Да, так и поступим.