薄氷

Просыпаться было странно. Всюду холод и стылый звон, тяжесть. Перед тем, как Клауд открыл глаза, чья-то рука спорхнула с его головы, точно испуганная птица. Когда желтое октябрьское солнце встретило его пробуждение, он понял, что лежит у кого-то на коленях. Повернув голову, он встретил настороженный и взволнованный взгляд Тифы. — Что произошло? Она поджала губы, что-то осмысливая. Рука легла ему на затылок, и Клауд с благодарностью поднялся. Под носом неприятно холодили следы запекшейся крови, а голова при смене положения бодро вскружилась. — Это я тебя, — Тифа виновато выдохнула. — Прости. Подлое лицо Шинры встало перед глазами, и Клауд почувствовал, как в нем опять растет знакомая озлобленность. Он вбурился взглядом в тонкие стволы аллеи, считая выдохи и вдохи. — Ну, что тут сказать, — говорил он, сдавливая в себе иррациональное желание накричаться вдоволь. — Не то чтоб я не заслужил. — Так не заслужил, — Тифа сказала это с таким убеждением, что Клауд не удержался и повернулся к ней. — Но и Руфус тоже не заслужил. Он смотрел ей в глаза и думал только, как каждый следующий вдох давался ему тем тяжелее, чем отчаяннее он хотел успокоиться. — Где он? Тифа по-детски пожала плечами и отвела взгляд, кусая губу. — Ушёл, — в её голосе звенело напускное безразличие. — Просто ушёл? — Сложно ушёл, — Тифа нахмурилась. Клауд понял, что они наконец-то остались вдвоем. Но что теперь можно сказать? Момент уже был у него в руках, и распорядился он им бездарно, не сумев выдохнуть и слова от застрявшего в груди клубка. А теперь опять было не время и не место. Будто после того, что случилось, Тифа будет его слушать. Но то, что Клауд мог с ней поговорить — после её побега, после всего — наверное, значило куда больше, чем какие-то мелочные страсти. — Слушай, — он подхватил её руку и уловил мимолетное напряжение в чертах. — Если бы я знал, не сказал бы никогда. Тифа неопределенно хмыкнула, но ничего не ответила. — Ты всерьез ему веришь? Что я бы донес на тебя? — Клауд, мне некому верить, — она высвободила руку. — Я знаю только, что ты сделал. И ещё что твоей идеей было отправить меня в бега. Будто он сам этого всего не передумал. Слова были одни на двоих, и когда говорила она, ему нечего было добавить. - Если бы помогло, я бы просил у тебя прощения хоть сто раз. Сколько угодно. Тифа округлила глаза, в остальном оставаясь безразличной. — Но мне это не нужно. — Но тебе это не нужно. Клауд в раздражении переплел пальцы, упираясь локтями в колени. Пустой, тщетный разговор. — Марлен с Дензелом что скажут? Это возожгло в ней, наконец, какое-то чувство: щеки вспыхнули негодованием. — Клауд Страйф!.. — Я знаю, что говорю, что ты это говорила… — Нет, не знаешь, — Тифа, казалось, позволила себе разозлиться. — Ты хотел их забрать. Ты! — Не хотел, — Клауд отчаянно замотал головой. — Никогда не хотел. — Тогда зачем ты это сказал! Тифа глубоко дышала, даже не думая успокаиваться. — Ты знаешь, что я был не в себе, — Клауд осторожничал со словами. — Иначе не сказал бы никогда. Она посмотрела на него с такой же граничащей с презрением жалостью, как пару месяцев назад, когда Клауд, пребывая в совершенном неведении, отходил от последствий этого эпизода. — Конечно, не сказал бы, — говорила она, делаясь спокойнее. — Ты бы просто держал это в себе до поры до времени. «А потом опять ушел», — звенело невысказанным эхом. Разговор грозил замкнуться в круг да набрать оборотов взаимных упреков. Клауд ненавидел бессмысленную эскалацию и по обыкновению бы смолчал, если бы ему в этом отчетливо не виделось подтверждение её последних слов. Может быть, он бы смолчал и сейчас, если бы не события, усадившие его на эту скамейку. Но к желанию разорвать зацикленность их ссор примешивалось еще и постепенное осознание, что Тифа действительно не хотела его видеть и воспринимать — по крайней мере, не так, как до всего этого. Что, возможно, она не хотела иметь с ним дел и много раньше всех этих событий, и в вечер её побега тлевшая еще привязанность ему только привиделась. И хотя подобные мысли цеплялись друг за друга, выстраивая цепочку к зияющей пустоте, Клауд больше всего хотел не сожалеть об этом разговоре. В минуты напряженного молчания он понял, наконец, что хотел высказать. Не смутные признания, требуемые драматическим моментом, а оттого неискренние, и не колкие упреки, от которых потом в голове немело. — Тифа, — пришлось глубоко выдохнуть, лишь бы выгнать сомнения. — Мне не следовало с этого начинать, но спросила ты верно: зачем? Если это последний раз, когда хочешь меня видеть, я скажу. Затем, что мне стыдно было, я был зол на тебя, раздражен. Ты порой слишком уж стремишься… — Клауду пришлось задуматься при выборе слова, — к непогрешимости, что ли. Боишься сделать лишний шаг не меньше моего. Лина… Тифа, до того слушавшая внимательно и участливо, оживилась. — О, нет. Нет, Клауд Страйф, я не хочу это слышать, — она мелко качала головой. — Мне не интересно… — А ты никогда не хотела это слышать. Сделай мне одолжение хотя бы сейчас, — он и не заметил, как много горечи вложил. — Разве не нормально, что я не хочу об этом ничего знать? — сделавшись вдруг недвижной, она произнесла странным голосом: — Я на неё хотя бы не набросилась с кулаками, когда мы разговаривали. Клауд шумно выдохнул; будто земля из-под ног ушла. — Вы разговаривали? — мысли, что Тифа эту параллель провела, он старательно не пропускал. — Ага. Если бы я хотела решить проблему так же, как ты — драться она вряд ли умеет. Возможно, Клауду просто привиделось, но на её губах блеснула злая усмешка. — Что она тебе сказала? Тифа почему-то сильно удивилась. — Думала, ты спросишь другое, — отворачиваясь, она ткнула носком кроссовка листву под ногами. — Что я ей сказала, например. К стыду своему Клауд понял, что пару месяцев назад именно так бы и спросил. — Не волнуйся, у нас друг к другу не осталось вопросов. Ему не хотелось продолжать этот разговор. Разжимая да сжимая пальцы, он смотрел, как вздымаются и складываются, разлетаются и сходятся листья на тротуаре, пока Тифа их рассеянно двигала, слушал, как ритмичное, практически убаюкивающее шуршание приводит его мысли в порядок. Чувствовал, как копившиеся в нем злоба, обида и непонимание кристаллизуются в тихие слова, немногим более различимые, чем возводимый ею шорох: — Я хотел сделать тебе предложение. — Какое? Клауд вскинул голову, упираясь взглядом в её профиль. Тифа не отрывалась от своего занятия еще какое-то время, и лишь оттого, что слышала в ответ тишину, все-таки обернулась. Еще несколько секунд она просто смотрела. — Что… — глаза её расширились, рот приоткрылся. — Что?! Когда? — Год назад, когда всё это с Дипграундом закончилось. Когда Винсента нашли. Тифа подскочила с места и смотрела на него теперь сверху вниз. В её нахмуренных чертах металось непонимание; сложив руки на груди да странно сжавшись, она источала удивление и — к недоумению Клауда — испуг. — И почему ты этого не сделал? — осторожно выпуская из себя слова, поинтересовалась она. — Разве не помнишь? Тифа быстро отвела взгляд, и Клауду почудилось даже, что она побледнела. Неприятный эпизод, всего-то брошенная посторонним человеком ремарка — вот чего было достаточно, чтобы она всякий знак внимания стала воспринимать как что-то непростительное, а потом и вовсе сказала, что лучше не менять этой хрупкой динамики. Если бы только у него тогда нашлись силы убедить, ответы на вопросы, которые на многие месяцы повисли над головами — всё бы сложилось по-другому. Тифа о чем-то напряженно думала, и чем больше секунд ронялось в тишину, тем печальнее и страннее становились её черты. — Это всё, что ты хотел сказать? — сказала она наконец, и сложно было понять, сколько в холоде её ответа было нарочитости. Клауд сам не знал, чего ждал. Точно не покаяния или понимания. — Всё, — он тоже поднялся, поравнявшись с ней взглядами, и в смущении размял затекшую шею. — Совсем не видеться у нас точно не получится. Да и с твоим решением я согласиться не могу, извини уж. Тифа озадаченно склонила голову. — Очень на тебя не похоже. Клауд почувствовал, как в затылок впились иголки раздражения. — Чему-то я за эти месяцы научился. Не понимаю, почему не научилась ты, — он мог не отвечать, но в этот момент слова сами вырвались. — Аделина, видимо, была хорошим учителем, — на ее губах заиграла неприятная усмешка. — Пойду, что ли, тоже поучусь. У Руфуса. Ему пришлось глубоко вдохнуть и сосчитать до десяти, чтобы не поддаться. — Ты говоришь это, чтобы меня позлить, — надо сказать, что получалось. — Может, и так, — Тифа раздраженно выдохнула. — Но он точно не такой, каким ты его представляешь, — она отвернулась и бросила уже через плечо: — Я пошла, Клауд. Надеюсь, не слишком скоро увидимся. Он смотрел вслед и не мог подавить в себе чувство надвигающегося ужаса. Оно всё это время было с ним, но теперь хлынуло с новой силой. Какой бы цвет Шинра ни примерял, какими бы словами ни изъяснялся — из него никогда бы не выветрилась жуткая, социопатическая страсть к манипуляциям — определяющее качество, слишком уж роднившее его с Сефиротом. От одной только мысли, что Тифа вдруг перестала видеть в этом плохое, делалось тошно. Тошно от бессилия что-то сделать и страшно от всякого исхода, который мог наступить. Двигаться и действовать, будучи не способным видеть блеск марионеточной лески, — перспектива слишком страшная, чтобы кому-то её желать, и куда страшнее, если смотреть со стороны, как в этом увязает близкий человек. — Он семью-то свою не пощадил! — выпалил Клауд ей в спину. — Думаешь, через тебя не переступит? Тифа остановилась. Повернулась, рисуя на лице знакомую уже маску презрительной жалости. — Ты уже выдумывать начал? Или так, разговоры собираешь? — Делать мне нечего, как лишний раз о нём думать. Рив был тому свидетелем; есть отчеты, документы, почему Шинру отправили под домашний арест. Если бы не Сефирот, он бы лично довершил начатое, — Клауд внимательно на Тифу смотрел: та зло сложила руки на груди, но слушала внимательно. — Не так уж сложно догадаться, почему его сводные братья все как один без вести пропадали, да? — Догадаться, — Тифа с издевкой усмехнулась. — Если всё так серьезно, дело давно получило бы публичный ход. — У Рива достаточно доказательств, — мрачно проронил Клауд. — Он просто считает это подлостью. — Ну да, — бросила Тифа в раздражении, но видно было, что сомнение в ней пустило корни; несколько секунд она просто молчала, что-то обдумывая. — Всё теперь? Я могу идти? — Всё. Клауд долго вглядывался в её удаляющийся силуэт, потом просто стоял, щурясь от пыльного холодного ветра. Развернулся и пошел прочь быстрым, раздраженным шагом. К злобе, вернувшейся к нему, теперь примешивалась и мрачная решимость.

***

По больнице разлился жуткий лязг и звон. Коротко обернувшись, Цон приметил суетной силуэт работника и мелкий блеск стекла и металла на ровной глади кафеля. Еще острее внутри него наточилось раздражение, и шаг сам собой ускорился. Он был в мерзком расположении духа, гадостное предчувствие не покидало с утра. Хоть Цон и чувствовал себя лучше остальных, периодически его вело от странных приступов сонливости или голода. В коридоре у палаты он встретил Рива, рассеянного и растерянного, в компании подчинённого, которого приставили не сводить глаз да не пускать кого не следовало. — Рив. Тот не отреагировал. — Рив! — Да?.. Цон. Прости. Отрешение выветрилось из его черт, и вечно живая беспокойная маска снова легла ему на лицо. Цон вдохнул поглубже, предвкушая ответ на грядущий вопрос. Предчувствие все-таки редко его обманывало. — Где он? — Вышел. Скоро вернется. Рив не выглядел чересчур виноватым, скорее озадаченным. А вот парень, которого приставили за Руфусом следить, под тяжелым взглядом Цона только сделался бледнее. — Господин Шинра сказал, — затараторил он, внимая невысказанному вопросу, — что пристрелит, если попробую его задержать или кому-то скажу. — Как давно? — Несколько минут назад. Цон всерьез задумался, почему бы не пристрелить его самолично. — И почему ты до сих пор здесь? — он даже не пытался скрывать раздражение. — Вызывай подкрепление, беги к охране. Поднимаем камеры. — Не нужно, — Рив вклинился в диалог, будучи достаточно спокойным. — Парк тут небольшой. Но я тебя прошу, Цон. Аккуратнее. В эту секунду он всё понял, и ярость в нем вскипела до такой степени, что перед глазами помутнело. Хотелось верить, что это лишь остатки последних дурных недель, потому что самообладание так терять непростительно. Ни слова не говоря, он подхватил под плечо незадачливого охранника и ринулся к выходу. На ходу он выхватил телефон, дождался пары гудков, прежде чем услышал голос Рено. — Он в парке. Его собеседник прицокнул и что-то огорчённо прорычал. Цон выждал несколько секунд, выходя в залитое солнцем фойе, где запах затхлости, лекарств и дезинфекторов разбавился практически забытым осенним воздухом. Парень едва поспевал за его хватом, но все еще молча следовал. Уже когда в глаза ударил ничем не прикрытый свет от беспричинно яркого неба и золочёного занавеса листвы, Цон услышал прощальный ответ Рено: — Начну с той стороны. Парк был через дорогу, шириной метров в пятьсот. Они разделились, решивши пойти в две стороны, и Цон позволил себе, наконец, исказиться в лице и выругаться. Он был невероятно зол. Никто не понимал, как она вернулась и зачем, — Цон даже не уверен был, кто она такая, — но это Рива даже не остановило, даже не заставило на секунду задуматься. Руфус пришел в себя несколько часов назад, и Турки решили не сообщать ему эти странные новости — но нет, Туэсти нужно было повести себя, как сентиментальному дураку. Черт возьми! Цон в страшной спешке вылавливал из окружения силуэты прохожих, пытался услышать в веселых детских вскриках и мерном шёпоте деревьев что-то необычное, дурное. Пару раз нервное напряжение достигало такого предела, что он едва не выхватывал пистолет. Минуты утекали одна за другой, ввинчивая всевозрастающую панику, но в поле зрения не появлялось знакомых очертаний, и только шуршание листьев под ногами было его постоянным спутником. Все, что он узнал от Рено, все, что видел — ничего из этого не предполагало хорошего исхода. Он понятия не имел, почему она не попыталась что-то учудить тайком, пока они были разбросаны по больнице, а Руфус был вовсе без сознания, но ничего из этого… Он остановился, как вкопанный, завидев знакомую фигуру. Между ними было метров двадцать, не больше. Черная безрукавка не по погоде, вразлет торчащие светлые пряди. Клауд торопливо шел поперек дороги, и на его лице было только раздражение и презрение. Цон не уверен был, что его приметили, но и упускать возможность не собирался, поэтому бросился к нему со всех ног. — Страйф! — вытолкнул он из себя, равняясь с ним. Клауд повернулся к нему, замер ненадолго и пуще прежнего обозлился. Под носом у того запеклась кровь, а щека зло набухала. — Где он? «И что ты тут делаешь?» — подумалось невольно. Молчание было недолгим, но за это время его неестественно-синие глаза разве что не засветились от злобы. На этот раз Цон не смог удержаться, и рука юркнула под пиджак, к кобуре. — Знать не хочу, — выплюнул он, даже не пытаясь успокоиться. — Если еще попадется на глаза, я его убью. Я говорю это ради тебя, Цон. Вдолби это в его пустую голову. «Жив, по крайней мере», — мелькнуло в мыслях. — Он был у фонтана. Клауд пошел дальше, усугубив гримасу злости, и Цон поспешил в нужном направлении. Вопросы он задаст потом, сейчас важнее было найти Руфуса. Зазвонил телефон — Рено. — Нашел. Северный вход. — Жив? — Еще как. Цон выдохнул, расплетая внутреннее напряжение. — Иду. Отзвонившись Риву и отправив сотрудника ОВМ восвояси, Цон дошёл до места встречи. Рено бодро махнул ему рукой, как-то уж совсем вымученно улыбнувшись. Руфус стоял рядом, растрепанный и отрешенный. Волосы взлохмачены, скула рассечена, в уголках рта кровь. Одной рукой он пытался справиться с пуговицами, которые были застегнуты абы как, а другую баюкал, прижав к торсу. — Клауд? Руфус кивнул, не повернув головы. — Где Локхарт? Отвечать он не торопился. — Предлагаешь самому поискать? — Не нужно, у меня больше нет к ней дел. Цон вопросительно выгнул бровь, хотя внутри был по меньшей мере сконфужен. Он все еще переживал остатки волнения, которые гнали его к этому моменту. — И почему у тебя нет к ней дел? Руфус, до того не встречавшийся с ним взглядом и чем-то усиленно занятый, из своего порочного круга вырвался и поднял голову. В его взгляде был какой-то уязвленный блеск, будто призывавший Цона продолжить расспросы. Но что было для других предупреждением, для него было чуть ли не приглашением, особенно в нынешнем состоянии. — Что Локхарт здесь делала? Что она делала в больнице? Уверен, ты получил исчерпывающее объяснение. Рено смотрел на Цона так, будто тот отрастил еще две головы; весь он изготовился к какому-то действию, но, по-видимому, еще не понимал, к какому — кого защищать, кого осаждать. Руфус прищурился, прикусил щёку, точно удерживал себя от какой-то колкости, но в остальном был спокоен, практически неподвижен. — Я получил исчерпывающее объяснение, Цон. Она приходила нас навестить, в это не то чтобы сложно поверить, с её-то невыносимой сердобольностью, — его тон звучал практически скучающе. — Надеюсь, вскорости тебе перестанут мерещиться заговоры на каждом шагу. Он двинулся к Цону, и Рено осторожно шагнул следом. Когда они поравнялись, Руфус сбросил скучающую маску и устало выдохнул. — Не думаю, что тебе стоит объяснять, что мы обсуждали вопросы личного характера. Никакого отношения к твоему беспокойству они не имеют. Цона, как всегда, эти слова не успокоили. — Страйф пригрозил тебя убить при следующей встрече. Взгляд у Руфуса зажегся, и он ухмыльнулся, будто вспомнил веселый анекдот. — Ему следовало сделать это сейчас, если уж очень хотелось, — он улыбался все шире, похоже, даже вопреки себе. — Убийственные настроения в нем недолго живут. Крайней степени самодовольство, которое Руфус вдруг обнаружил в собственных словах, объясняло увечья Клауда и его злое настроение. Да и увечья Руфуса вполне объясняло. Цон достал пачку бумажных платков из кармана и протянул Руфусу, тот их с благодарностью принял и промакнул уголки рта с таким видом, будто сидел на званом ужине. Рено принял это за добрый знак и заметно расслабился, даже позволил себе сложить руки в карманы. Очередной порыв ветра встрепенул золотистый ковер под ногами, вдохнул в легкие холода и запаха жженой листвы. Руфус вскинул голову к небу и глубоко вдохнул, не теряя былого расположения духа и продолжая странно улыбаться. — Какая погода, — выдохнул он, провожая взглядом редкие перья облаков. — О, это вам еще повезло, — вклинился Рено. — Тут сплошь дожди были, Эдж во всей своей красе. Цон их энтузиазма не разделил. — Отличная погода, чтобы вернуться в больницу пешком и своим ходом, господин президент. Это была не самая долгая в жизни прогулка, и погода вправду была исключительная, но Цон настолько сфокусировался на собственном начальнике и его причудливых обстоятельствах, что шквал ощущений его полностью миновал. Так странно. Когда они с Еленой и Рудом блуждали по запертым бесконечным коридорам, когда сама реальность была недостижимостью, он не сходил с ума только благодаря мыслям о возвращении, но не прошло и трёх дней, как всякая радость от твердой земли под ногами выпарилась. Хотя, возможно, обостренная профессиональная паранойя и была настоящим следствием его депривации. Они подходили к крыльцу, когда Цон не удержался в вопросе: — Мне стоит готовиться к тому, что сердобольная госпожа Локхарт снова тебя навестит? Потому что, уверен был Цон, за ней придет и Клауд, и исхода следующей стычки не хотелось предугадывать. Руфус замедлился и снова сделался странно-задумчивым. — Надеюсь, нет.