Neполноценный

Чуя кричал. Согнувшись на коленях, сжав уши, он раздирал себе горло. Развеять галлюцинацию? Верить в то, что все живы, когда трупы истекают прямо перед лицом? Работает психосоматика и эмоции захлестывают разум. — Покажи свой гнев, Чуя-кун, — холодный голос Фёдора отдавался эхом в его собственной голове, — покажи, как тебе больно. Явись в своем истинном обличье. На мгновение он даже открыл рот для заветных строчек вызова порчи. Но для чего? Он умрет без Дазая. — Я… — хрипел рыжий, хватаясь за сердце, — чего ты добиваешься? — Милый Чуя-кун, ты должен доверять мне, я не причиню тебе вреда, — рядом пронеслось. — Пошел ты, — единственное, на что рыжий был способен. — Я расскажу тебе. Наши с тобой способности резонируют на разных уровнях. Смешав их, произойдет такое явление, как сингулярность. Но ты наверно слышал — объединение конфликтующих способностей, ведущих к созданию новой, — левая нога Достоевского встала прямо на истекающую кисть Осаму, что заставило сердце Накахары сжаться, — поэтому именно с тобой я планирую сделать это. Ты — ключ к новому открытию в мире и я уверен, что мы достигнем многого. — Мне ничего не нужно, с чего ты взял, — изо рта начала течь кровь, — что я буду что-то делать с тобой, — его вело, картинка смазывалась, он терял связь с реальностью, но пока держался, оперевшись на четвереньки, смотря на дрожащие руки. Федор присел рядом, протянув руку и взяв рыжего за подбородок, заставляя смотреть в глаза. — Ты не должен жить вечно на привязи рядом со своим дружком, ты — свобода. Тебя всегда будут считать второсортным из-за ошибки моего отца. Но это не так. Они просто не знают. Никто не знает. — Если я — свобода, то предоставь мне ее, — Чуя хрипит, не в силах держаться в сознании. — Тогда ты пойдешь туда, куда тебя научили ходить. И проведешь жизнь не так, как тебе предписали. Ты уже заключил договор, — почти шепот, от которого Чуя закрывает глаза, полностью вверяя себя Достоевскому, — останешься со мной и все будут живы, попытаешься сбежать — тебя ждёт вечная скорбь, — последнее, что слышал Накахара, отключаясь прямо на руках у нового босса. Выбор очевиден.

***

— Где они, черт возьми? — Дазай буквально рычал, выбивая дверь за дверью, но никого — ни крыс, ни их предводителя, ни бедствующего заложника. — Федор использовал свою способность всласть, — Верлен шел, не отставая от Дазая, — хороший спектакль. — У меня есть предположительно пару вариантов, исходя из анализа поведения, как его самого, так и его служащих, — Адам прикручивал свою оторванную кисть на место. — Все было для одного Чуи, хорошо подготовился, — Верлен продолжил, — Мне нужно время и я вычислю. Всё это время они дрались с двойником Федора все вместе, Чуя же, как только появился в зоне видимости, не замечал ничего — ни раунда Верлена с двойником Федора, ни попавшиеся крысы в ловушку способности Рембо, ни Дазая, что участвовал сразу с несколькими противниками в ближнем бою, ни доведенных до совершенства трюков Адама. Чуя остолбенел, уставившись на пристально смотрящего на него настоящего Федора, в невидимое пространство между ними. Потом следовал крик, после чего он упал на колени, сплевывая кровь. В этот момент Дазай будто с ума сошел, он звал юношу, но тот был не в этом мире. Крыс вокруг становилось больше, вырваться было невозможно, его будто останавливали подчиненные, чувствуя на подсознательном уровне, что нужно удержать сильнее всего Осаму. Когда сам Федор сидел на коленях, что-то усердно втолковывая Накахаре, Дазай наконец-то вырвался, со всех ног помчавшись в их сторону. Достоевский обнимал отключившегося юношу, сидя на коленях. Он смотрел на приближающегося, победно ухмыляясь и перебирая медные мягкие пряди. И, одними губами произнося: «Ты проиграл», исчез, рассыпаясь вместе с Чуей на миллионы маленьких частиц. Осаму практически успел, ещё секунда и он бы выхватил парня. Стоял ровно на том месте, где секунду назад его главный враг держал любовь всей его жизни. Но сейчас и следа не было. Пустота. Все крысы, как и двойник Федора также по щелчку исчезли вслед за ним, оставив в зале четырех человек. Ярость, ненавистная ему жалость накатывали на него — он опять потерял его. Мог спасти, но сделал недостаточно. Осаму чувствовал, как пульсируют его шрамы, как ему становится ненавистна его личность за слабость, немощность. Он почувствовал руку на плече — Рембо, вздохнув, пару раз приободряюще хлопнул его по спине. Рядом спиной стоял Верлен и не на шутку задумавшийся Адам. Вычислял, прикрыв глаза. Дазай знал, что он видел и предполагал, какой выбор предоставили парню взамен на службу в организации. Конечно же. Иного способа давления и не может быть. Черты лица Накахары маячали прямо перед лицом. Ещё недавно он был так близок, когда забавно хмурил брови, стонал прямо в ухо Дазая, держась за его плечи. До свободы оставался всего один шаг, но сейчас он непозволительно далеко. Неизвестно где. Всё пульсировало. Голова не выдерживала натиска всплывающих воспоминаний. В сознании всё твёрже укладывалась мысль, что он всегда будет терять то, что ему дорого. Неполноценность во всем своем проявлении.

***

Чуя стоял перед зеркалом, лениво разглядывая себя после пробуждения. Вчера была адская миссия, но он был как всегда идеален. Он открыл окно, впустив утреннюю прохладу. В комнату просачивалось уже теплое весеннее солнце, что ознаменовало скорый его день рождения. В этом ему году ему двадцать два. Почти пять лет работы в крысах не были такими плохими, как он себе представлял. Друзей он не нашел, нет, даже не собирался. Но зато познакомился со многими достойными ребятами в коллективе, которые приняли его, обеспечив быстрое внедрение в рабочий процесс. Сначала Чуя держался отстраненно, но он не планировал сбежать — всё-таки отчасти вход в «мертвый дом» был его решением. Но, несмотря на это, Федор всё равно держал его на привязи, проводя «профилактические» беседы. Через некоторое время он понял мотивы Достоевского, когда тот рассказывал о себе, постепенно подпуская юношу ближе. Даже если это ужасные вещи, наподобие убийства родителей и Тюи. Если оценивать с точки зрения науки, то всё заслуживало восхищения. Мир постоянно развивался и Федор несомненно прикладывал к этому усилия. Только делал он это, исходя из своего восприятия, создавал мир, словно Бог, точно зная свое дело. И никогда не слушал остальных. Чуя надеялся первое время, что за ним придут. Дазай бы точно понял и нашел бы его, тем более ушли они не так далеко — расположились на постоянной основе в Пекине. Но ни родителей, ни его напарника не было. Что случилось с его отцами, что они не шли за ним? Расстроились и приняли его выбор? Или он официально предатель мафии, из-за чего запрещено любое слово, касательно Чуи? Они явно не подчинились бы этому. Достоевский видел, как сильно это терзало парня, он улыбался, предлагая посидеть у себя в кабинете, после чего они вели долгую беседу. Он рассказывал о несовершенстве человеческой души, уверяя, что Чую буквально спасли от многих изъянов, сделав его подобно богу. Рассказывал о гневе и жестокости, о лицемерии и гордыне. Говорил, что тема родственных душ — самое худшее и ограничивающее понятие в этом мире. Считал, что человек по своей сути является одиночным существом, что никто и никогда не сможет понять всю глубину внутренних переживаний другого. «Все проявляют внимание только ради самих себя» — как-то раз сказал он, протягивая стакан с виски. И ему хотелось верить, доверять Фёдору казалось очень безопасной идеей. Но каждый вечер он продолжал про себя желать спокойной ночи Дазаю, даже если тот усомнился в нем, даже если нашел замену. Ему хотелось думать, что он чувствует его. Порой воображение подкидывало ему образы его взрослого обличья. Представлял, как он вырос, может отпустил волосы, а может продолжал отдавать дань той самой длине, которую помнит Чуя. Может, он накачался или же был в восторге от привычного телосложения, не желая что-то делать. Самое страшное, о чем он думал — это характер. Что случилось после перехода Чуи в крысы? Он сразу забыл и продолжил свое типичное поведение? Или же он озверел и портовой мафии предстало ещё более жестокая маска молодого исполнителя? Но тогда почему… Но сейчас у него свободный день, так что он неторопливо причесывался, стараясь не думать о плохом. Предыдущая миссия отняла много сил и из-за их партнёрства с Федором. Иногда они работали вместе, тем самым образовав ещё один из самых разрушительных дуэтов. Они относились друг к другу, как хорошие знакомые, но не более. Китайская мафия во многом отличалась от его родной, но к нему предвзято не относились. Их «мертвый дом» был пристанищем для разных эсперов, собранных со всех уголков мира. Никто не тыкал в происхождение, все были заняты своими делами, что радовало. Но даже так, душа постоянно тянулась к другому, мысли возвращались в прошлое. Ему до сих было больно, как бы он не старался забыть.