Чувство ETERY

После слов Дани Этери закусив губу, стеснительно опустила взгляд и оглянулась — на столе стояло фото в рамке. Хотя она разные фото в рамочках терпеть ненавидела. Когда приходили гости она его прятала, не хотела ним делиться ни с кем. Этот кусочек сплошного счастья был словно вырезан из пространства и времени. Взгляд, вздох, полуоборот головы был нечетким. Но это было их начало, начало нынешних ИХ. Редко кому удается ухватить момент начала. Им удалось. Им все удается, когда они вместе. Этот момент счастья был такой чистый, что его можно было помещать в палату мер и весов Парижа, как эталон. «Как я выжил будем знать Только мы с тобой. Просто ты умеешь ждать, Как никто другой» Этери. Грац. Я смаковала это слово на губах, как горький швейцарский шоколад. Столько в нем было грации, изысканности, достоинства. Грац! Лоск! Элегантность! Это слово растекалось сладостью в моих мечтах. Я не заметила, как начала произносить его вслух прямо на тренировке. Закрыв глаза у бортика, облизывая губы, словно пробуя его на вкус. На мои лингвистические смакования в упор с хитрым прищуром смотрел Даниил Маркович. — Этери Георгиевна уже закрыв глаза мечтает о Граце. — Сказал он вслух для всех. Все рассмеялись. Было реально смешно и легко. Я не часто себе позволяла витать в облаках на тренировках. — Да, — говорю я, расправляя руки, словно крылья. — Грац, Австрия, высокие горы. — Швейцарский шоколад, — подхватывает нахалёнок Косторная, — и наткнувшись на мой шутливо-грозный взгляд поспешно добавляет, — окей, окей, только после произвольной будет шоколад. — Швейцарский сыр, — это Анечка Щербакова. — И моя золотая медаль, — это уже Трусова, — а вам соперницы лишь бы поесть. Все подхватываются в веселом смехе. — Теперь мне понятно кто и за чем едет на Чемпионат Европы, — то ли шутя то ли серьезно журю своих спортсменок. — А еще Швейцария — это фиолетовые коровы, — юморит Даня. — И швейцарские часы, — резюмирует Дудаков. — Сергей Викторович абсолютно прав, — включаю я тренера и смотрю на часы, — время разбегаться. На сегодня тренировка окончена. Закрепляем все то, что я увидела на вечернем прокате. И мы их порвем. Завтра в том же настроении — в аэропорту. Полетели «досвиданьэтеригеоргьна» от девочек. Я пошла тоже переодеваться. Надо хорошо выспаться, завтра начинается большой стресс — перелет и все, что после. Нас трое — ТЩК: Трусова, Щербакова, Косторная. Места тоже три (так самонадеянно я думаю опять оккупировать пьедестал). Но каждая достойна золота, вот в чем беда. «Я подумаю об этом завтра» — Тебя ждать? — Даня заглядывает одной головой в кабинет. — Жди меня и я вернусь, — напеваю вслух, настроение по-прежнему шикарное, — только очень жди. — Я серьезно. — Ты обрываешь песню моей души, — шучу я. — А ты моей, — Даня уже в кабинете и смотрит на меня в упор. Очень серьезно и как-то горько. И он не шутит. — Жди....... Я же обещала. — Говорю ему. И… не могу поднять взгляд, чтоб сказать ему это прямо в глаза. Знаю, что не выдержу. Взгляда, омута, горечи, щемящей нежности, огня. Господи, сколько мы всего накрутили! И все пойдет по тому же сценарию на новый круг. Какой? Третий, пятый? Два года мы то сходимся, то расходимся, бегаем то друг от друга, то друг за другом, от от собственных чувств; то принимаем их, то отрицаем; то от общественного мнения, а я еще и от тех, кто обещал меня натурально четвертовать, пришлось ради безопасности оттолкнуть от себя всех и того же Даню. Но Даня, как бумеранг, всегда прилетает обратно ко мне. А я к нему. Я уже тогда понимала, что это зацикленная история. Нужно не менять события, а меняться самим. И тогда на очередном витке  наших очередных истеричных разборок «кто кому кто» на Данины требования определиться здесь же и немедленно, я просто, тихо и по-человечески попросила: — Дань, дай мне время. Я хочу в этой постоянной турбулентности наших отношений поймать себя, понять себя. «Слышу-не слышу». Я перестала слышать себя. Я хочу разобраться. Выйти в точку ноль. А еще обняла его тогда и смотря в глаза вымолила: — Подожди меня. Я недолго. Ну, пожалуйста. Для себя сама решила, если ОН не дождется, сорвется, уйдет, найдет кого-то значит, так и надо было. Значит, все было несерьезно с его стороны. Жалеть не буду. И себя тоже. Я наперед пообещала себе не жалеть себя. Но Даня меня удивил. В тот вечер он не поехал гулять в ночной клуб. Он переехал ко мне. В гостиную. Чтоб точно знать, что Я никого себе не нашла. Так и живем уже второй месяц, как пионеры. Встаем с пионерской зорькой, а по вечерам молчим. Я стихи читаю. Пытаюсь в чужих историях находить ответ на свою. …Как же тяжело, когда рядом нет никого старшего, опытного, жизнь прожившего, родного — мамы, бабушки, чтоб подсказали, как правильно вырулить в этой жизни… — Эй, я здесь, — вывел Даня из раздумия. — «Жди когда наводят грусть желтые дожди   Жди когда снега метут   Жди, когда жара» — Жара? До лета, что ли? — он улыбнулся. — Жди меня. Но не жди сегодня. Я иду гулять. Даня покивал и вышел. Молча. «Жди когда других не ждут Позабыв, вчера» Присела на стул, зашнуровала ботинки, выключила свет, закрыла дверь — два раза щелкнул замок, до свидания охраннику — и вот свежий воздух. На выходе из Хрустального, уже на улице прилетела смс на ватсап. Серый ждун. На коньках. Даня. Я, конечно, не профессиональный Шерлок, но так я ее и отпустил гулять ночью одну. Я схоронился под старой елкой, как подарок (хотя я не подарок, так говорит Этери), и стал ждать. Вот она выходит на крыльцо. Отправляю ей смс. Читает. Долго читает. Хотя там и читать то нечего. Картинка. Мне ее, кстати, друг сделал по личному заказу. Следующий раз попрошу сделать анимированную — Ждун исполняет триксель. Этери улыбается. Поет «Жди когда других не ждут Позабыв, вчера» Мой любимый хренов романтик. Она еще и поет. Ночная гуляка. Хочется ее сейчас сгрести в охапку и натянуть капюшон. Она все сделала правильно. Если бы не пауза на которую она нас поставила, словно трек в магнитофоне, я бы никогда бы и ничего не увидел. До этого, с самого  момента знакомства, мы всегда были рядом. На льду, за бортиком, в самолетах, гостиницах. Потом когда знакомство стало близким — ничего не поменялось. Мы были рядом, в обнимку, плечо к плечу. А великое видится на расстоянии, как оказалось. Она интуитивно поняла, как дать возможность НАМ не угробить НАС. А рассмотреть. До этой паузы я никогда на нее не смотрел со стороны. А сейчас вот иду и разглядываю. Шагает по бульвару. Красивая, статная, как маленькая сгребает с поверхностей лавочек снег, в который вдруг превратился дождь, лепит снежки, бросает под ноги, пинает их. Наверняка ж не понимает, что делает больно. И снежкам и мне. Сколько же в ней намешано, такое впечатление, что там внутри живут даже не два человека, а сборная небольшой страны. Вот они и разрывают ее изнутри. А еще она очень-очень грустная сейчас. Идет и заглядывает в темные витрины, рассматривает там свое отражение. Этери. Я иду. У самурая нет цели есть только путь. Иду просто прямо. Прохожу мимо витрин и вижу в них женщину с грустным взглядом. Она очень несчастна. За счастливых людей взгляд не цепляется. Волосы промокли, перчатки промокли, душа промокла. Она жалкая. Стою ее рассматриваю. Я никогда себе такой быть не позволяла. Но мне ее не жаль. Быть такой — был ее выбор. От нас в этой жизни зависит гораздо больше, чем нам кажется. Стою и понимаю, что вот оно дно. Наконец, от которого можно оттолкнуться выплывать наверх к свету. И тут я почувствовала, как внутри зазвенела пустота. Она как усталость разлилась по всему телу. Tabula rasa. Чистый лист. Чистый снег. На витринном снегу я пальцем написала: Этери + Даня = Что? Любовь? Семья? Друзья? Спорт? Спор? Развод? Что? Я выдохнула. В витрине жизнь отражается иначе. Только в витрине я увидела детей, бегущих и радующихся снегу. Они громко кричали и бросались друг в друга снежками. Без отражения в витрине я их и не заметила бы. Только в витрине я увидела молодую маму, которая несла в кенгурушке свое дитя и прикрывала его рукой от снегопада. Только в витрине увидела старушку, которая вынесла из подъезда миску покормить дворового кота. А к этой миске прибежали поесть еще и голуби. Такая жизнь разнообразная в витрине. И внутри, в этой идеальной пустоте начало зарождаться что-то теплое. Ядро. Ядро понимания. Что в мире много доброго, теплого, настоящего. Что все доброе, теплое, настоящее — очень простое. Хочу смахнуть свои чистописания так и не придя к ответу, что после знака равно.  Что мы с Даней такое? Если бы все было настоящее — ответ был бы простым. Но не успеваю. В витрине я увидела… Даню. Я развернулась от витрины и мир не изменился. Даня забрал мои мокрые перчатки, надел свои сухие, укрыл мои волосы капюшоном и просто сказал: «Поехали домой» А еще он, оказывается, знал ответ. И дописал его после знака равно. Шоколад, сыр, банки, часы, воздух, горы и прочие прелести Граца — как обычно все это пролетело мимо.  Мы были только на катке. Оно и изначально было ожидаемо.Мы туда не отдыхать ехали. Но, видимо, подвеянная предотъездной прогулкой, настроением и ассоциативным рядом Швейцарии, я зачем-то положила в чемодан платье. И туфли на каблуке. Теперь напряжение осталось позади. Пьедестал наш. Не подвели и мои буковки и другие нужные люди, чьи имена даже по первым буковкам нельзя называть. Впереди только разборки с Трусовым папой и медийщиками Щербаковых. С последними может быть и нет. «Но я подумаю об этом завтра» А сегодня я стою в номере, держу в руках платье с туфлями, смотрю на них и пытаюсь сообразить, это УЖЕ маразм постучал или еще нет. «Этери, блин, ты никогда ни разу не надеваешь платья. Тем более с каблуком». И тут ехидненькая сущность, внутренний голос, постучала снизу — «а в Дубаи на тот счастливый Новый год ты была в нем». — А ну брысь отсюда! — в сердцах сказала я сущности и видимо вслух. — Это ты мне? — мгновенно отозвался Глейх из душа и выглянул за ответом весь в мыле и полотенце. — Не тебе. — Значит платью. Ты стоишь так уже минут 5 и гипнотизируешь его взглядом. Я даже намылиться успел. — Засмеялся Даня и продолжил пародирующим сочувственным голосом.  — Ты хочешь об этом поговорить? Я прыснула, пытаясь сдержаться от смеха: — А ну брысь отсюда в душ, философ вместе с психологом. Это я уже тебе, — и весело огляделась вокруг, чем бы в этого противного Глейхенгауза запустить. Не нашла ничего подходящего. Да и не требовалось, Даня уже исчез в душевой. А платье не исчезло. Оно по-прежнему было у меня в руках. «И все-таки маразм, — резюмировала я про себя, — мои внутренние голоса спорят. Слава Богу, пока еще не ругаются». Платье было белым, с лавандами. И, если честно, оно мне очень нравилось! Нас поселили по-королевски. Гостиница расположилась в старинном здании в центре города. С колоннами, шпилями, в нарядном, словно торт. Высоченные потолки, широкие мраморные лестницы. И если не знать, что лестницы ведут в коридоры, а коридоры в современнейшие номера, можно домыслить, что ты находишься в замке, есть рыцари и прекрасные дамы, полонезы с менуэтами, догорающие свечи в воскресающем рассвете, принцы и принцессы. — Я буду принцессой сегодня и пошло оно всё нафиг, — идея пришла незамедлительно и стало понятно, что делать с платьем. Наверное организаторы тоже вдохновлялись окружающей действительностью. Потому, что заключающий ужин после показательных был именован балом и даже дресс-код прописали black tie. Все как у взрослых. — Даниил Маркович, а вы взяли с собой фрак? — Из душа как раз вышел Даня, а я решила вслух на нем додумать свои мысли про дресс-код. — И бабочку! — Даня оторвал из блокнота на столе листик, свернув его бантиком и приложил к горлу. — Отменный look! — Даня стоял передо мной с голым торсом, в полотенце на бедрах и с бумажным бантиком в руке. — Рад, что вы оценили, мадам.Так и пойду. — На это без смеха смотреть было больно. А смеяться тоже больно — скулы уж сводило. А чудо с бантиком продолжало. — Разрешите вас пригласить на танец. У меня уже была истерика от смеха в голос. - Прекрати меня смешить, у меня от смеха появляются морщинки. - Не морщинки, а смешинки, — это наша стандартная с ним реприза. После нее он всегда подходил ко мне и целовал меня в смешинки. В прошлой жизни. «Прошлая жизнь» Это словосочетание уже не резало по-живому. Все успокоилось. — И вообще, Глейх, иди К СЕБЕ в номер. Нечего расхаживать голым в номере начальника. — Не могу. Хоть ты со мной не спишь, ПОКА! , но я должен проконтролировать, чтобы ты здесь не спала с кем-то другим. А то обуздают тебя пороки, приведешь сюда любовника. — Вот придурок, — засмеялась я и скрылась в душе. Слово придурок в словаре находилось у нас на том месте, где обычно у людей находятся зайчики, лапочки, котики и прочий зоопарк. Московское настроение того вечера, в котором Даня написал ответ на мое уравнение, догнало меня и здесь. Сверкающее великолепие, роскошь в интерьерах, хрусталь в люстрах, пузырьки в шампанском, улыбающиеся люди, из горечи и темного — только шоколад. И я принцесса. У которой все хорошо, а внутри сказочно и тепло. Я не шла, летела. Сбегала вниз по широкой мраморной лестнице. Как-будто это был мой бал. Мой первый бал. Господи, сколько я в жизни пропустила. Оказывается и этот гештальт был не закрыт. Настроение расцветало, как лаванда на моем платье. Я вошла в зал приемов и мне откликнулся Штраусом симфонический оркестр. Столик нашей делегации был пуст, но бокалы уже наполнены, а яства распробованы — все мои фигуристы в вечерних платьях выстроились на тур вальса. На настоящем балу сегодня участники Чемпионата Европы танцевали настоящий вальс, так прописывала программа. Мои птенчики, они были самыми маленькими и тоненькими среди всех участниц. Они уже разбились на пары с фигуристами-мужчинами и готовы были вспорхнуть в вальсовую триоль. Они такие милые. Умиления добавляли вечерние платья, перчатки, украшения, которые так неловко, словно извиняясь, сидели на их угловатых тоненьких фигурках. Родители, сопровождающие, тренеры выстроились немного поодаль. Вне спортивных костюмов многих узнать было тяжело. Официант подошел предложил шампанского. Брют. Отпила глоток и отставила на столик. Мысль где же Даня не дали додумать —  грянули звуки «Весеннего вальса» и пары поплыли. Да уж....., рука-лицо. Катаются наши фигуристы явно профессиональнее, чем танцуют вальс. Да и не удивительно, мы готовили короткие и произвольные на льду, оттачивали прыжки, а не вальсы. Честно говоря на то, что написано в приглашении на афтепати, я обратила внимание только сегодня. Как оказалось, не только я. Пары немного поредели, не все выдержали испытания вальсом. Я уже собиралась присесть за столик, пусть в одиночестве, зато не на авансцене, зато скрыта за спинами танцующих и наблюдающих за этими странными танцами. Как… в ушах зазвенело. А тело покрылось россыпью сердец и все они пульсировали. Громче всех было у то, что у горла, дыхание перехватило. От этой пульсации тело казалось вибрировало и пело как струна. Все вокруг утопало в звуках «Голубого Дуная», а я утопилась в его глазах. — Разрешите вас пригласить на тур вальса? Передо мною стоял прекрасный принц в черном фрачном костюме с бабочкой, в лакированных ботинках, элегантный как рояль Даниил Маркович Глейхенгауз. Губы пересохли. Я...я боялась, что если вымолвлю хоть слово, весь этот флёр рассеется: карета — в тыкву, кучер — в крысу, а набриолиненный Даниил Маркович — в Глейха. Я могла только хлопать ресницами и, уже классика моих реакций, растерянно глупо хихикнуть. Он уверенно меня вел за собой в каждом повороте, в каждом движении, а нас двоих вел за собой вальс. Сегодня все было впервые: он впервые передо мной в строгом костюме, мы вдвоем впервые на паркете, а не на льду и я безрассудно следую за ним, я сегодня впервые абсолютно ведома. Его горячая  рука у меня сзади на талии, вторая держит мою руку "Как правая и левая рука,   Моя душа твоей душе близка» проносится у меня в голове. И мы проносимся сквозь танцпол набирая движение. Ловя ритм наши тела сростаются воедино и все становится очень интимным, как будто мы не на паркете, где вокруг люди, а там, где мы только двоем и можно горячим шепотом выплекивать из себя восторг.  Мы летаем, зрители отодвигаются освобождая нам больше места, пары расступаются, им становится неловко за свои топтания,  когда вокруг происходит такая феерия с вращениями, поддержками, кружениями. И мне уже не страшно отрываться от его рук, а знаю, что они меня подхватят. Мы чувствуем себя абсолютно на льду, на льду мы уже такое делали — ночью, одни, рассекая смехом тишину катка, только сейчас без коньков, но по-прежнему танцуем одни, есть только он и я. Только наши эмоции, и они те же. Безграничное счастье, восторг полета, когда кажется, что еще немного еще чуть-чуть и будет кульминация, которая туда, к звездам высоко. Оркестр бросает заключительные аккорды. Мы стоим посреди танцпола обнявшись, тяжело дыша, биение наших сердец сливается в унисон, что кажется будто между нами бьется одно большое сердце, одно на двоих. Его бой переходит в аплодисменты. Кажется, да, мы эпатируем всю европейскую общественность фигурного катания, взяв не только пьедестал на льду, но и на паркете. Великолепный Глейхенгауз припадает на одно колено, целует мне руку, а потом под локоть и под восторженные апподисменты, взгляды, крики выводит из зала. Я это мало чувствую, я еще дышу нечасто и неглубоко. Я еще летаю под творение Штрауса. На меня надевают пальто, дают в руки бокал с брютом и мы идем на балкон. И там я начинаю дышать. Концентрированный кислород, альпийский воздух проникает в каждую альвеолу легких и, кажется, разрывает их изнутри, так, что им в груди мало места. Так же как меня разрывает сейчас от восторга, нежности и чего-то теплого, что родилось там, в Москве вечером у витрины, а сейчас выросло до громадных размеров, взорвалось вулканом и растеклось как горячая лава по всему телу и душе. Европейская зима она приятная. Даня стоит сзади и крепко меня обнимает. Со стороны кажется, что мы молчим. Но мы говорим, громко как никогда в нашей общей истории. Говорим и…слышим друг друга. Моя вулканическая лава перетекает в него. А его в меня. " Я тебя больше никогда не обижу. Ни действием, ни сомнением в тебе, никогда не сделаю больно, даже не дам тебе никогда повода подумать, что я тебе хотела сделать боль. Сделаю все, чтоб ты знал, я искренна с тобой. Мы близкие люди с тобой, родные». " Я тебе верю, до конца до самого дна, верю, что я для тебя важный человек в жизни. Самый важный после Диши и льда. На таком твоем пьедестале я готов быть в бронзе. Я не буду на нем претендовать на золото. Я тебя слышу. Я слышу, ЧТО для тебя важно. Я готов, нет, я хочу разделить с тобой все то, что ты несешь одна. Потому, что ты не одна. Мы близкие люди с тобой, родные». И уже вслух — Я люблю тебя. — Я люблю тебя. Как все просто получилось. Я спортсменам всегда говорю, что не надо короновать прыжок. Для вас ультра-си должен быть в голове простым, обычным. Тогда получится. Наше ультра-си получилось. Наше «я тебя люблю» мы сказали так обыкновенно, словно говорили это каждый день. На самом деле сегодня мы впервые признались вслух в любви друг другу. Почему-то мы могли признаваться в своих чувствах действиями, делами, поддержкой друг друга когда ушли мамы, когда приходилось стоять в обороне ко всему миру с уходом учениц, с приходом чужой хоряги от ДжоДжо, мы стояли вместе. И это ли было не признание в наших чувствах. Но нам не хватало именно вот этого, самого простого. На словах. Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. Как в мире все просто. Перед нами горы, воздух, с нами наши фигуристы и наши с ними достижения, у нас лед поставлен во главе смысла жизни, а в серце пламя к этому самому смыслу и друг другу, Диша здорова, счастлива и реализована, не это ли счастье? Это! Так просто! Не надо усложнять, выяснять отношения, смотреть на реакции и обсуждения окружающих. Счастье оно простое. И добывается проще, чем нам кажется, нами самими добывается. Его просто надо видеть, прийти и взять. В обретении счастья от нас зависит намного больше, чем нам кажется. Теперь у нас все будет по-другому. Теперь у нас все будет хорошо. — Ой, у меня шоколадка есть, я забыл, — Даня хлопнул себя по лбу. МОЕ ПРОСТОЕ СЧАСТЬЕ Шоколадка растаяла. Градус любви был вокруг такой, что все плавилось. Мы зазвенели бокалами. Я взяла растаявший шоколад на пальчик: «Как правая и левая рука Моя душа твоей душе близка» провела ним себе по губам. «Мы смежены, блаженно и тепло, Как правое и левое крыло.» Взяла еще шоколада и дотронулась к Дане, к его губам. Швейцарский шоколадный поцелуй был тоже впервые в их жизни. Длинный, глубокий, неосязаемый. «Как я трогал тебя! Даже губ моих медью Трогал так, как трагедией трогают зал. Поцелуй был как лето. Он медлил и медлил, Лишь потом разражалась гроза. Пил, как птицы. Тянул до потери сознанья. Звёзды долго горлом текут в пищевод, Соловьи же заводят глаза с содроганьем, Осушая по капле ночной небосвод.» Он подхватил ее на руки. Бокалы, из которых они пили, стоявшие на перилах, упали и разбились. На счастье! И в белом платье, на котором цветы, казалось, расцветали еще ярче, он понес ее вверх по мраморной лестнице. Какая-то феерическая сказка, но то была правда. Они не верили своему счастью. Они купались в нем задыхаясь. ТЩК тоже не верили своему счастью, что ЭТО МОЖНО УВИДЕТЬ И СНЯТЬ. Аленка Косторная, главный блоггер всея Хрустального, сразу смекнула, что горячими танцами на холодном паркете представление не закончится. Когда Глейтери вышли из зала, она подбила девчонок бежать за ними.Профессиональные спортсменки передвигались, как кошки, почти бессшумно. — Блин, кому скажи, никто не поверит, что Этери Георгиевна и Даниил Маркович обмазывали друг друга шоколадом, читали стихи и целовались. Алена просматривала на телефоне без звука, все, что им удалось наснимать из этого процесса сквозь приоткрытую дверь. — И в любви признавались! — Ты сняла на видео? Будет слышно? — Думаю, да. Трусова Саня снимала фото. И только Анечка смотрела на это все не через объектив телефона, а своими, но грустными глазами. — Шухер, идут. Буковки спрятались за шторами и старались не дышать. Если бы Этери и Даня были в других обстоятельствах, они бы заметили, что шторам приделали ножки в аккуратных девичьих туфельках. Но когда Даня вынес свою любимую на руках, они с Этери видели только друг друга. Алена, самая романтичная из  всех, с таким восторгом смотрела как Даниил Маркович несет их сурового тренера по красной дорожке по центру мраморной лестницы, что не выдержала: — Он ее как невесту несет, а у них сегодня как будто свадьба. Это так романтично! Сережа Александрович меня точно также понесет на нашей свадьбе… Девочки рассмеялись, все знали, что Алена сохнет за тренером Розановым. — Тихо, сейчас спалимся. Побежали за ними смотреть дальше. Он внес ее через порог на руках. Свет не стали зажигать, словно боясь, что кто-то увидит их новое счастье и сглазит. Видела только луна, которая освещала лавандовое поле на платье Этери и делала его живым. Оно всколыхнулось и цветы упали к ногам. За ними белье. Он стоял и разглядывал ее обнаженную в лунном свете, как скульптор свое творение. Она и есть от сегодня его шедевр, все что будет происходить с ними дальше только их рук дело. В лунном свете она сама была как луна, внеземная, холодная. Из шрамов на спине можно было составить лунные кратеры и горы.Он провел по ней руками сверху вниз, словно пробуя податливость глины из которой будет лепить. Развернул от себя, словно осязая обратную сторону луны. Ее никто не видел, так же как и отпечатки восемнадцатого года на спине Этери. Поцеловал сначала один длинный продольный шрам. Потом провел языком по второму. Это ее самые эрогенные зоны. Ей потом предложат их зашлифовать лазером. Она откажется. Эти шрамы — память тому как они срастаясь, сращивали их с Даней союз. Громкий стон на выдохе. И холодная луна начинает светиться изнутри теплым светом. «Внутренний свет» — это то, что доступно видеть только близким. Какая Этери Георгиевна в жизни знают только близкие Когда-нибудь он поставит об этом программу, о ее «Внутреннем свете». А пока он его пьет из каждой клеточки ее тела. — ты вся светишься — это луна — нет, это ты — я люблю тебя — я тебя больше — неправда, нельзя больше — а я люблю Какое же вкусное оказалось это слово. Они его шепчут друг другу, узнавая заново. Скулы, ключицы, грудь, пресс, пирсинг и, казалось ниже провалиться, в саму преисподнюю, грешнику Даниилу, уже невозможно. Но ниже его ждут врата ада. Горячие, огненные, наполненные. Тут его ждали и когда он входит раздается нечеловеческий крик. Так кричит зверь, изголодавшийся, не знающий предела. Богиня превращается в дьявола. Double, double toil and trouble; Fire burn, and cauldron bubble. Ведьмы уже готовят казан и зелье. Она шипит, крутится, вырывается, подогревает воду в котле, в котором варится грешник Даниил, за то что так сильно и плотски посмел желать то, что не может принадлежать никому, а он пришел, возжелал и взял. Она кричит, задыхается ЕЩЕ        ЕЩЕ              ЕЩЕ                     ЕЩЕ Ей не хватает градуса, вода должна быть раскаленной. Она его пытается ухватить в прыжке, но он ускользает выше и выше. И на высшей точке кипения она бросается сама в котел, погружаясь опрокидывая на них всю кипящую субстанцию, она растекается по ним. И на этой волне ее прыжок четкий, высокий и она выхватывает то, к чему  она летела, сжимая пальцами, пытается его удержать комкая простынь и оглашает свое обладание победным, громким и бесстыжим криком ДАААААААААА. Когда Даня падая с неба на землю, приземляется на ее грудь, она прижимаясь к нему и ухатывая его ногами крепко-крепко, чтоб опять никуда не улетал, шепчет ему на ухо продолжение победного рыка — НЯ. И выдыхает вместе — ДАНЯ. Когда зелье еще варится, колдовство действует, а ритуал свершается, маленькие херувимчики, творящие божественные вещи на льду, превращаются в бесиков. Они приникли к двери и подслушивают. Они слышат как закипает котел. А когда Этери совершила прыжок той, высоты которая даже квадистке Саше не под силу, буковки аж засмущались… — Ого как ее плющит!  А говорят, что Этери «Снежная королева» — Пойдем отсюда, — Анечке немного неловко. — Ахеренно, она крутая, жалко нельзя заснять. Девочки на нее посмотрели ТАААК — Косто, ты больная на голову, постельный блогер, блин — Кто-то идет, сматываемся. И юные разведчицы спрятались за колонной. Тем временем подъехал лифт, из него вышел официант с тележкой. Доставка ужина в номер. Он подошел к Даниному номеру, поставил тележку с продуктами, постучал, развернулся и пошел прочь. Тихо на цыпочках за ним выглянула Алена и посмотрела что же там привезли. И быстро спряталась. Трио приросло к стенам за колонной. Даня открыл дверь, и ввез тележку в номер. Трио выдохнуло. — Что там? — Шампанское, клубника, баллончик со сливками и какая-то еда под крышкой, — отчиталась Алена. — Они будут выкладывать эту клубнику на голое тело, обмазываться сливками и потом друг с друга их слизывать. — ААААНЯ! Девочки просто офигели. От Щербаковой таких заявлений никто точно не ожидал. — ну.....я такое в фильме видела, — сказала Аня и покраснела. Несмотря на разницу в возрасте, Даниил Глейхенгауз и Аня Щербакова, очевидно смотрели одни и те же фильмы. Когда в голове перестали показывать звезды, как в планетарии, Этери открыла один глаз и заявила: — Хочу мяса, — и перекатившись к Дане упала ему на грудь — и клубники. — В январе? — В январе! Не только в Греции, судя по поговорке, все есть. В Швейцарском Граце тоже был полный порядок с провиантом и сервисом. Остаток вечера и большую часть ночи они пили ледяной брют, ели мясо и вытворяли что-то нереальное с клубникой и сливками в постели. — Эй, парень, вообще-то клубника для меня. А получается я лежу, а ты ее ешь. Дай сюда. Этери повернулась пытаясь съесть ягоду с Даниных чресел. В результате вышла клубничная маска на все тело, горячий душ и замена простыней. За ними Даня побежал в номер Этери. Вот и польза в двух раздельных номерах. — А давай ты выйдешь за меня замуж и возьмешь двойную фамилию. — Тутберидзе-Глейхенгауз? Ни в коем случае, — не понятно к чему ответила Этери, то ли к вопросу про замуж то ли про фамилию, — это же не только язык, а мозг сломать можно. Тарасова подумает, что это я специально, чтоб ей напакостить в ее комментаторской карьере. Они счастливо смеялись, изображая в лицах как это будет выглядеть и звучать на соревнованиях. Они еще пили на балконе шампанское, топили там остатки клубники, и кричали в бездну  —  «Россия вперед» и «Этери Тутберидзе лучшая» С некоторых номеров раздавались на это одобрительные возгласы, а когда Даня крикнул вместо «Лучшая»  «Я тебя люблю», раздались даже аплодисменты. Но он их не услышал. Его Этери утянула с балкона обратно в номер доказывать слова на деле. Утро. Троица уже поджидала своих тренеров на завтраке. Очень переживали, что те не придут, а продолжат в номере питаться клубникой. Только Этери сделала приветственный глоток кофе, они с хитрыми мордами подсели к ним за стол и заявили: — Мы все видели. Даня с Этери переглянулись, и прыснули со смеху. — Иииии? — Мы даже сняли на фото и видео. — Посмотрим конкретно, что у вас, господа террористы, есть? — спросил Даниил просматривая на телефоне Алены фотографии с балкона, где они читали стихи. И выдохнул про себя, что слава Богу, только это. По-сути, ничего криминального они не сняли. — Ну и каковы ваши требования? — пряча улыбку за напускной серьезностью сказал Даня. — Помните, что шантажируя тренера, вы рискуете спортивной карьерой, — в том же тоне добавила Этери. — Ну, мы хотим, чтоб вы сделали селфи на красном шаре в Новогорске. Этери рассмеялась, вспомнив прошлогоднюю эпопею с этим красным шаром. А сама подумала, что слава Богу, у Косторной золото, а то ведь и медаль могла бы потребовать отдать. Тем временем Даня продолжал листать фото на телефоне Алены. Этери, просматривала вместе с ним, из-за плеча. — Вот эту, — она остановила Даню, — вот эту мне перешлешь, — обратилась к Алене, — остальные удалишь. — А из видео, девчонки, сделаете классный клип, под классную музыку и отправьте мне. — И в инстаграм ничего не выкладывать! Вообще в интернет не выкладывать! — уже полностью серьезно сказала Этери Георгиевна. — Ну почемуууу? Вы там такие милые и все прилично… — не сдавалась Алена. — Потому, что счастье любит тишину, — ответила Этери. — А мы друг друга. — Даня накрыл руку Этери своей рукой. — Все, собрание окончено. Разойдись! Увидимся в аэропорту. Алена! Никаких выкладываний в инстаграм. Я серьезно.