Капли и комья

Вся его поза дышала яростью. Рихард с любопытством заинтересованного блеском зверька рассматривал склоненную голову, и пряди волос, скрывшие лоб и глаза, и нервные руки, без дела листавшие толстые страницы какого-то альбома. Такой забавный. Взвинченный, как туго закрученная пружина. Только тронь — крепления сорвутся и все полетит к чертям в бездну, еще и получишь — больно и до крови. — Кристоф. Все в порядке? Рихард очень старался, чтобы даже в голосе не слышалась улыбка, не говоря уже о том, чтобы сдержать мышцы на лице, но Кристоф все равно взрыкнул, резко поднимая взгляд от пожелтевших страниц. Угли зрачков и вздернутая верхняя губа — он был по-настоящему зол, и Рихард даже залюбовался. Впрочем, Кристоф быстро взял себя в руки. Не любил демонстрировать… Возможности. В любых проявлениях. Исчезла животная неукротимая ярость из глаз, разгладилась кожа на лице. — Я хочу есть — и ты это прекрасно знаешь. Рихард знал. У Кристофа подрагивали руки — и тянуло откровенным, жадным желанием. Можно было бы заняться сексом, но это поможет только ненадолго — затем снова вернется голод, перемалывая внутренности и закручивая кишки водоворотом. В такие моменты хотелось выть — и кидаться на всё и всех, лишь бы унять это ужасающее и болезненное чувство. Рихард был безмерно удивлен и даже каплю горд, что Кристоф еще держался в пределах человеческого разума. — Знаю. И я уже озвучивал предложение. — Я не стану пить пятилетнюю девочку! — взвился с места Кристоф. Маска спала, и на Рихарда скалилось чудовище: с серой мертвой кожей, с алыми углями глаз, с длинными звериными клыками. Монстр, застывший посреди мира людей и животных, мертвых и живых. — Она все равно умрет, Кристоф. Прямое попадание — у нее просто нет шансов. Ты можешь подарить ей смерть такую, где она просто уснет в успокаивающих льдах смерти. И никаких долгих мучений от заражения и боли. Рихард помолчал, внимательно рассматривая Кристофа: то, как он нерешительно покачивается на одном месте, как щелкает когтями, и как подрагивает его верхняя губа, из-под которой то показываются, то прячутся обратно клыки. Растерянный взгляд уже-не-углей, но еще и не привычных голубых глаз. И удушающая вина. — Вспомни себя. Ей еще хуже — она меньше, она напугана и она совершенно одна, — Рихард улыбнулся грустно и понимающе, когда Кристоф рефлекторно обхватил запястье своей руки пальцами. Еще помнил. Помнил, как сам лежал в окопе: обреченный на мучительную смерть калека. — Идем со мной. Нужно поесть, — добавил в голос мягкости Рихард, уговаривая почти ласково. Кристоф только горько скривился. — Что ты там рассматривал? — спустя несколько часов поинтересовался он, удобно прижавшись щекой к груди Кристофа. Они забились в угол полуразрушенного дома: тесно прижавшись друг к другу, прислушивались, как рушился Берлин, и как то оттуда, то отсюда начинало сильнее тянуть свежей кровью. — Альбом с фотографиями. Страницы чужой жизни… Кристоф замолчал, затем по старой привычке вздохнул и неуютно поежился. — У меня нет ни одной фотографии меня в детстве. Вообще никаких нет. А там… Целая жизнь. Которой я поужинал. Кристоф горько хмыкнул, и Рихард не нашелся, что ответить.