Капли и комья

Неспешно Рихард брел по улице. Позади осталась площадь с ратушей, мимо проплывали невысокие дома, и он чувствовал себя так, будто ему снова двадцать пять. Ну, не больше ста двадцати пяти. Их батальон разместили под старым полугородишком-полудеревней, и все здесь дышало древностью и покоем. Многовековая история, утоптанные ногами ступени и булыжник узких улочек, давящие каменные своды по обе стороны головы. Война была уже где-то близко. Рихарда глодало дурное предчувствие. Разведка не приносила новостей и облегчения: только какие-то обрывки и разрозненные, противоречащие сами себе слухи, изредка приходилось отбиваться от мелких, озлобленных групп партизан. Рихард ощущал себя упавшей в кувшин лягушкой, безрезультатно шлепающей лапками по гладким глиняным стенкам. В период затишья войско распустилось, и то и дело на улице Рихард встречал сослуживцев с бутылками в руках, смеющихся и торопливо курящих. В условиях, когда любой вдох может стать последним, все стараются радоваться мелочам. Рихард медленно вдохнул и выдохнул, хоть в этом не было необходимости. Старая привычка, способ расслабиться и успокоиться. Хотелось есть. В пабе его окутал приятный полумрак, запах дешевых сигарет и самокруток. Парочка хмурых местных жителей, недовольных тем, что приходится делиться едой, безразличный хозяин за стойкой — и толпа шумных солдат за одним из столиков. Гогочут, соревнуясь в виртуозности по части выпивки: с руки, с локтя… Лучше всего получалось у Шнайдера — недавнего ребенка, сбежавшего на войну в поисках приключений и славы. Легкомысленный дурак с заразительным смехом и очаровательной улыбкой — Рихард не знал, как к нему относиться. Десна зудели и во рту стало солоно — над воротником шинели Шнайдера виднелась белая, удивительно гладкая шея и голубоватая ниточка вены. — Ведете себя, как стадо свиней. Шнайдер, выйти из-за стола! Солдаты сразу умолкли, и Шнайдер, отставив стакан, поспешил исполнить приказ. Пошатываясь и отдавая запахом спиртного, но выполнил, и только удрученно вздохнул, когда Рихард кивком головы приказал следовать за ним. Стычки с партизанами, да. Редкие, молниеносные набеги, от которых страдали и солдаты, и местные. Никто не хватится… — Капрал, погодите!.. На улице осень уже щипала морозными пальцами за щеки, но от Кристофа исходил жар молодого здорового парня, и Рихарду было почти тепло. Со все возрастающим недоумением он наблюдал, как Шнайдер, пошатываясь, отдалился в сторону. Поднял с земли пыльную куклу, старательно отряхнул от пыли нетвердыми руками. — У моей сестры была такая же… Посеревшие рюши, надорванная шляпка, мусор в золотых кудряшках — и каким-то чудом уцелевшая фарфоровая головка. Рихард уже знал, что услышит дальше, и смотрел на Шнайдера с нетерпением и жадностью. — Столько ее выпрашивала… Отец тогда несколько зарплат отдал, но купил в городе настоящую, с завода. Сестричка была так рада. Он звучал удивительно трезво, но все равно пошатнулся, когда наклонялся и аккуратно усаживал куклу у остатков стены разрушенного дома. Кто знает, что случилось с хозяйкой этой куклы: выронила в спешке, хотела спрятать от взрывов и стрельбы… Интересно, сестра Шнайдера была с такими же, как у куклы, голубыми глазами? И впивались ли они таким же пустым взглядом в темнеющее небо? Рихард внимательно смотрел на широкие подрагивающие плечи и кусочек белой шеи. — Идемте, Кристоф. Пора возвращаться в часть. Шнайдер только торопливо кивнул, пряча лицо.