Капли и комья

Шаг. Другой. Тихий скрип половицы. Едва слышный хруст и скрип чего-то, а чего — разобрать в полудреме не получалось. Вопреки расхожим слухам и страшным байкам они не спали обязательно в гробах с бархатной обивкой в мрачном и сыром склепе. Сейчас Кристоф вполне успешно нежился в свежей, чистой постели, с удовольствием зарывшись носом в мягкую подушку. Впервые за довольно продолжительно время было лениво и спокойно. Поймав зыбкую грань между сном и реальностью, забыв на время обо всем, что глодало днем и ночью, он просто наслаждался тишиной и покоем. Без мыслей, без переживаний, без сосущей пустоты там, где раньше билось сердце и трепетала душа. Рихард говорил, что это не навсегда, это пройдет. Кристоф привыкнет, и вкус к жизни вернется, ведь в их существовании были и свои плюсы. Кристоф не особо верил, фыркал и обиженно отворачивался, и Рихард никогда не напирал, не пытался склонить к своей точке зрения силой. Просто смотрел, пряча в глазах глубокую грусть — это Кристоф чувствовал прекрасно. Поэтому ему особенно смешно было слышать проповеди о жажде к жизни от того, кто сам уже давно и глубоко не-жил. Больше посторонних звуков в комнате слышно не было, но теперь Кристоф ощущал чужое присутствие. Наверняка это был Рихард — пока еще ни разу Кристоф не встречал кого-то, кроме него, могущего обмануть его ощущения и подобраться на расстояние вытянутой руки так, чтобы не быть обнаруженным. Он укрепился в догадке, когда матрас прогнулся под чужим весом и получилось ощутить запах Рихарда, горький, и отдающий сладостью тлена на самой границе восприятия. Какое-то время тот молчал, а Кристоф не спешил показывать, что проснулся и все осознает, и мгновения текли в странном молчании. — Я знаю, что ты уже не спишь. Открой глаза. Рихард звучал странно сконфуженным, и внутри резануло почти позабытое чувство любопытства. Рихард говорил, что любопытство и жажда знаний — едва ли не основная тяга их бессмертных не-жизней, но никогда прежде Кристоф не чувствовал это так явно, не понимал столь отчетливо. На лице Рихарда светилось почти смущение, а в вазе на прикроватной тумбочке благоухали полевые цветы — те, что уже успели распуститься. Ничего потенциально опасного и неприятного — это он уже понимал. Именно они скрипели о стеклянные стенки вазочки, похрустывали колкими соцветиями. — Мы отправляемся в Америку. Покажу тебе, как следовать по меткам. Рихард явно старался не смотреть ни на букет, ни на Кристофа. Это забавляло и настораживало одновременно. Кристоф не знал, что такое «метки». И не особо волновался по этому поводу. Он ждал продолжения, но Рихард, поколебавшись, поднялся на ноги и направился к выходу из комнаты. Уже у самой двери он, решившись, обернулся, впиваясь в Кристофа предельно серьезным взглядом. — С днем рождения тебя. Кажется, это было последнее, на что Рихарда хватило. Торопливо он вышел прочь, а Кристоф рассеяно посмотрел в окно, за которым рассветала весна. Одиннадцатое мая. День рождения, о котором он успел почти забыть.