A Hard Day’s Night

Пол был человеком серьёзным и аккуратным, — таким Джон знал его всегда. Он привык к пунктуальности Пола, к наличию у него всегда чистых рубашек, к неменяющемуся крепкому запаху шампуня для волос, и ко многим другим мелочам, которые его удивляли и нравились ему до чёртиков. Он любил его стоны во время секса. Рот Джона, его пальцы, его тело дирижировали симфонией стонов Пола — низких, протяжных, и всегда громких. Потом Пол вспоминал, что был уверен в их совместном будущем. Они нашли друг друга в музыке и сексе. Он считал страсть и ревность в профессии музыканта поверхностным подходом к музыке. С музыкой нужно уметь почтительно говорить на одном языке, а игра на музыкальных инструментах требует трудолюбия и самосовершенствования, а не выяснения отношений. Джон с лихвой компенсировал трудолюбие и технику игры умением завлечь внимание зрителей своей бешеной энергетикой, сочиняя на ходу стихи, а Пол, деликатно качая головой, заставлял его репетировать. Маккартни никогда не позволял Леннону останавливаться на достигнутом. Джон мстил ему за перфекционизм в постели. Связанному Полу некуда было деться, и Джон безжалостно тыкал пальцами ему в рёбра. — Прекрати! — шипел Пол, когда на глазах уже наворачивались слёзы боли. — Ты мне твердишь, что я должен больше репетировать, — отвечал Леннон, продолжая мучать его. — Твои рёбра — идеальные клавиши для моего опуса. — Опус: пошёл ты на х… Ах! Голос Пола захлебнулся от боли со сладким возбуждением. — Опус: я зол, когда ты лучше меня, принцесса, — пропел Джон, терзая Пола пальцами. Однажды Джон спросил его, и Пол почувствовал, что теряет опору. — Что ты скажешь, если мне придётся трахнуть кое-кого ради карьеры? Джон сидел на его бёдрах, вдавив пальцы ему в грудную клетку. Пол весь подобрался, но ответил то, чего от него ожидал друг. — Если так нужно, то трахай, — ответил он. Кое-что начало наклёвываться для их нынешнего балагана под названием Битлс, и Пол понял, зачем был задан этот вопрос. К Джону подкатил солидный мужик. Маккартни ревниво наблюдал, как тот увивается за Ленноном. Брайан Эпстайн не походил на рядового посетителя Кэверн клаб, где они с Джоном и другом Джорджем играли. Брайан Эпстайн походил на пожившего, и хорошо знающего мир торгаша. От того Макка ему не верил, когда Эпстайн предложил Джону свои услуги менеджера. Вкладывать кровно заработанные капиталы в неизвестных парней, казалось по меньшей мере странно. И Джон бессовестно закрутил с ним роман. «Ради карьеры», — сжимал Пол кулаки. Он был и рад, и не рад. С одной стороны, Маккартни понимал: ни раньше, ни позже, а именно сейчас они должны всё круто изменить. Ещё полгода-год игры в грязных, тесных залах пользуясь местной популярностью, за дешёвые гонорары, и им не выбраться из середнячков. Эпстайн свалился на них, как манна небесная. Эпстайн не напиздел, хотя, как бизнесмен средней руки, он мало подходил на роль менеджера музыкальной группы. Неплохо обеспеченный и образованный, Эпстайн действительно, с кипучим рвением, бросился раскручивать Битлс. Джон вытрахивал его ночами и, видимо, хорошо старался, раз тот, как заведённый, с нуля попёр к глобальному успеху. Не имея ни грамма опыта в этой сфере, Эпстайн решил эту проблему мудро: просто превратил Битлс в многомиллионный бизнес. Эппи начал с пропесочивания поведения и имиджа группы: — Вы грязные, как внутри, так и снаружи, свински довольные своей игрой и остроумием. Нельзя так не уважать себя, а особенно зрителей, поворачиваться к ним задницами и курить на сцене. На следующий день, парней ждала примерка новых костюмов, купленных новоиспечённым менеджером за свои деньги. Вкус у него был отменный: все костюмы сидели на парнях, как влитые. Джон отплёвывался от этой роскоши, сколько мог. Но, видимо ночью, Брай сумел окончательно уговорить его сменить внешний вид. Костюмы были приняты. Репертуар подобран. Группа сформирована: Джон, Пол, Джордж, Ринго. В феврале они записали первый альбом. Пол принял, что «Коммерческий гей», в которого он переименовал Эппи, отнял у него без борьбы Джона. Отнял любовь, взамен реализовав все его музыкальные амбиции, а в будущем — ещё и озолотив славой. Впереди Пола ждал успех, раз Джон так любезно вытрахал к нему дорогу. Эпстайн этого практически не скрывал. Он больше всего хотел Джона. Он хотел продемонстрировать его всем своим друзьям, и впихнуть Леннона во все модные гей-тусовки, на каждом углу твердя, что скоро имя Джона будет популярнее Папы Римского. Когда Брайан объявил, что ему с Джоном надо отдохнуть отдельно от группы, для Пола это прозвучало объявлением о помолвке. Да, и какого чёрта, он уже не верил, что Джон трахает менеджера только ради карьеры. Двадцать восьмого апреля шестьдесят третьего он улетел с группой на Тенерифе, а Джон с Брайаном в Торремолинос. На блядские, во всех смыслах, каникулы. Джордж ушёл кататься на спортивной машине. Ринго свалил на пляж. Пол остался в номере. Разобрал чемодан. Пол был человеком серьёзным и аккуратным, тем более, так когда-то говорил ему Джон. И то, что он хотел сделать, нужно было сделать чисто и аккуратно. Пол достал любимый складной нож, спирт, ватный тампон, и пластырь. — Что ж, Джон, — он произнёс его имя вслух и его пронзило горячей злостью. — Ирония взаимной любви состоит в том, что она также может быть и несчастной, и преступной, и обесцененной. Нахмурив брови, Пол нанёс порез, там, где он не будет на виду, и не навредит его музыкальным рукам; он берёг пальцы и боялся переломов, но не дорожил плотью, как храмом. Нож ровно исполосовал кожу. Пол коснулся смоченным спиртом тампоном к порезам. Полыхнуло огнём. Пол накинул рубашку и сел на балконе со стаканом вина и сигаретой. Больше не хотелось ни любви, ни боли. Все каникулы Пол ходил к морю в плавках и рубашках с длинным рукавом. Джордж тоже не любил оголяться, и на его фоне это смотрелось вполне обычно. В мае пришлось пахать за инструментом, как проклятому, репетируя песни перед турне. Джон был снова рядом. Брайан не предъявлял на него права, имея тактичность не лезть в творческую атмосферу группы. Пол иногда с неохотой вспоминал, как странно он себя чувствовал рядом с Ленноном. Он был весел, заботлив и вежлив. Не выпуская из зубов главное прозвище Пола, он наградил его ещё дюжиной любезных словечек. Они занимались любимым делом, работали до седьмого пота, шутили, курили, смеялись. Шрамы уже простирались от локтя по тыльной стороне руки, до косточки запястья. Джон на перекурах теперь ставил пепельницу между собой и Полом. Он смотрел на него с прищуром, отрывисто улыбаясь. Шрамы чесались; они зудели и неслись эстафетой от правой к левой руке. После поздней репетиции, когда остальные парни уже ушли из студии, Джон перехватил Пола у дверей, прижался к нему, и нагло шепнул в плотно сомкнутые губы: — Я скучал, принцесса. Пол почувствовал себя ненужной сукой. Злость полезла наружу. Пол испытал горечь и в то же время облегчение. Быть чужими — это его бы устроило. Но быть сучкой по свистку хозяина — нет. Джон внимательно всматривался Полу в глаза, попеременно следя за его губами. Перекочевавший из кожаных штанов в карман дорогих отутюженных брюк, складной нож раскрылся в руке Пола. — Хочешь теперь порезать меня? — спросил Джон, обхватывая пятернёй вместе с рукой Пола и нож. Джон потянулся поцеловать ему запястье, захватив по дороге на ладони бугорок, перевернул тыльной стороной, и приник губами к костяшкам. — Прекрати, — предупредил его Пол. Джон приложился губами к его пальцам, резко перехватил руку выше, и сжал, наблюдая, как боль отразилась в его глазах. Пол напряг мышцы. Его бешенство уже рвалось на свободу, и не сулило ничего хорошего. — Не дёргайся. — Пошёл ты, — Пол тяжело задышал. – В этот раз я тебя порежу, если сунешься ко мне. — Режь меня, принцесса, каждый дюйм этого тела твой. — Твои откупы мне нахрен не нужны. Полу было жарко, огненный солёный пот жёг ему лицо. Джон толкнул его к стене. — Давай, режь, — Джон отпустил руку Пола. — Себя резать больнее, чем кого-то, принцесса. Я пробовал. Джон закатал рукава рубашки и выставил руки на обозрение перед Полом. — Я не был с тобой двадцать восемь дней. Я отмечал каждый день без тебя. Пол опустил глаза и взглянул на тонкие полоски ран. — А ночью у тебя исправно вставало на жопу коммерсанта, — с жестокой полуулыбкой отрезал Маккартни. По этой полуулыбке, Джон с размаху и влепил удар-пощёчину. Маккартни покачнулся и сделал шаг в сторону, но устоял. Ответный удар прилетел Джону, когда он развернулся всем корпусом, целясь кулаком ему в лицо. Джон присел. Кровь потекла у него из ноздрей, шлепками закапывая пол студии. Он зажал себе нос и не смотрел, как Пол задумчиво тёр себе щёку, повторяя контур удара. Его пальцы стали влажными от крови. — Ведём себя, как два мудака, — пробормотал Маккартни. Он сел рядом с Джоном и вытянул ноги. — Макка, помоги мне, — Джон обернулся к другу. Он виновато боднул лбом его в плечо. Маккартни положил руку ему на затылок, зарываясь пальцами в шелковистую густоту волос. Раньше Джон не был щепетильным в плане гигиены, покупал шампунь когда придётся, и какой придётся, а если тот у него заканчивался, то брал шампунь Пола. И это нравилось Маккартни: Джон всегда пах по-разному, его непредсказуемость пленяла и возбуждала. Пол взъерошил ему волосы и прижал за голову к себе. Уткнулся в макушку носом и втянул аромат свежей крапивы и тёплой кожи. Пол пропустил волосы Джона сквозь пальцы. — Я тоже скучал. И сказал то, что должен был сказать. — Ты мне ничего не обещал, Джон. Ты никого не предал, — глухим голосом произнёс он, переступая через свою гордость. Джон поднял голову. — Макка. — Заткнись и слушай. Когда Пол стал рассудительнее и взрослее, ему попалась аналитическая статья об измене и отношении к ней мужчин и женщин. В ней утверждалось, что в отличии от женщин, мужчины никогда не прощают измену. Было самодовольно приятно признаться самому себе, что он простил Джона, хотя долго не мог забыть. — Мы откроем миру новую музыку, мы вместе напишем самые лучшие песни. Они могут объединить людей, независимо от пола, возраста, религии, и прогнать прочь негатив и старые стереотипы, сделать их свободными, потому что мы будем петь о любви. В музыке всегда бываешь наказан, когда лжёшь и пишешь из тщеславия. Музыка может быть только скромной и искренней.* Мы ничего не сможем, если не будем искренне любить друг друга, Джон. Порой, для этого не обязательно трахаться и быть вместе. Пол обнял, послушного, как кукла Джона, притягивая к себе. Медленно, едва дотрагиваясь, он вёл сухими губами по его лицу. Он навсегда запомнил касание губами его кожи, невесомых волосков на висках и лбу, и щетины на скулах. Джон тихо но часто дышал, подставляя себя его ласкам. Маккартни дошёл до его губ. Джон вздрогнул и, с ощутимым облегчением, ответил на поцелуй. Они впервые тихо и медленно просто целовались, позабыв о времени. — Джон Леннон, я любил и буду тебя любить, — сказал Пол самому дорогому на тот момент человеку. — Я всегда буду любить только тебя, — отозвался на его слова Джон.